Метро 2033: Харам Бурум

Комплекция Вездехода вновь его спасла. Библиотекари замешкались у двери.

Карлик поднял рюкзак. Под ним оказалась треснувшая пластиковая табличка «Соблюдайте тишину». Библиотекари не пытались пролезть в пролом. Дверь содрогалась от ударов и вот-вот должна была рухнуть.

– Видит Бог, я соблюдал. До последнего. – Вездеход вытащил из кармана «эргешку», выдернул кольцо и швырнул гранату в пролом. – А правила распространяются на всех…

Тук-тук-тук. Звук катящейся гранаты растворился в общем шуме. Из-за молотоподобного биения пульса в ушах Николай даже не расслышал взрыва. Он бежал по коридору, когда получил мощный толчок в спину. Взрывная волна заставила Вездехода перекувырнуться в воздухе. Он приземлился на скрученный, уже начавший распадаться на нити ковер и какое-то время лежал, глядя на дверь, которую пытались вынести преследователи.

Она выстояла, если не считать того, что от массивной доски остались одни лишь деревянные обломки по периметру. Наполовину высунувшись в коридор, вбивая в пол острые когти, к карлику полз библиотекарь. Единственный глаз его яростно сверкал. Второго не было. Осколок снес монстру половину головы. Движения его становились все медленнее. Уродливое тело гориллы била предсмертная дрожь.

– Да когда ж ты сдохнешь? – Карлик встал, поднял автомат. – Добить тебя, что ли?

Вездеход решил позволить библиотекарю умереть самостоятельно, но тот вдруг просипел:

– Сдохне-е-е-шь… Дохнешь…

Бах! Выстрел погасил адское зеленое пламя в глазу чудища. Библиотекарь уронил изуродованную голову на пол и затих. На паркетном полу расплылось темное пятно крови.

Времени у Носова почти не оставалось, но он не удержался и включил фонарик. Очень хотелось узнать, какого цвета кровь у хозяев Великой Библиотеки. Она оказалось красной…

Люди, почти люди. Двадцать лет мутаций изменили внешний облик библиотекарей. Вытеснили из их мозга все человеческое, оставив взамен ненависть и ненасытность, и только кровь не изменила своего цвета, придаваемого ей железом. Феррумом. Другом и наставником, сдвинувшемся на ультразвуке.

И с чего бы ему в голову лезут эти воспоминания? Хватит. Он еще не выбрался из Библиотеки, и если будет отвлекаться, то останется здесь навсегда.

Вездеход толкнул следующую дверь и оказался на балюстраде, опоясывающей главный читальный зал. Окон здесь хватало, но добраться до них было достаточно сложно. Под ногой что-то хрустнуло. Фрагмент человеческого скелета. Торс. Без ног и головы. Даже без остатков одежды. Кому-то не повезло. Визит в Библиотеку вывел парня на прямую и предельно короткую дорогу в загробный мир.

Размышляя над жутким концом этого человека, Носов смотрел на пустой пока еще зал. Да. Пока. Шум из смеси верещания, скрипа дверей и шлепанья босых ног все нарастал. За секунду до того, как несколько дверей одновременно распахнулись, впуская библиотекарей, Носов успел спрятаться за спиной статуи мужика, безучастно читавшего свою книгу.

Карлик попытался слиться с чтецом, стать со скульптурой единым целым. Оценил обстановку. Не меньше пяти монстров внизу. Еще десяток – на самой балюстраде. На этот раз его обложили всерьез. Путь к ближайшему спасительному окну был отрезан библиотекарем, который, прыгая сразу через несколько ступеней, поднялся на ограду из читального зала.

Щелк. Вездеход перевел «калаш» на автоматический огонь. Проклятие. К первому библиотекарю присоединился второй.

Карлик посмотрел на извилистые, жирно поблескивавшие стволы лиан за окном. Ждать больше не имело смысла. Сейчас или никогда. Вездеход отпрыгнул в сторону от скульптуры.

– Ну, уроды, сейчас я вам!

Карлику удалось застать совещающуюся парочку врасплох. Пули вспороли бок ближайшему библиотекарю. Он крутанулся вокруг своей оси, от стона-верещания заложило уши. Не убирая палец с курка, Вездеход рванул навстречу второму чудищу. За мгновение до того, как сблизиться, он наклонился и проскользнул под рукой пытавшегося схватить его библиотекаря. Пули выбили фонтан щепок у самых ног библиотекаря.

Под почти человеческий вздох разочарования карлик выпрыгнул в окно. Сначала врезался плечом в раму, затем лбом – в ствол лианы. Его развернуло лицом к стене здания. Послышался лязг упавшего вниз автомата. Носов ожидал полета, падения, удара, но ничего не произошло. Лямка чертова рюкзака зацепилась за какой-то сук. Безоружный карлик повис напротив окна, из которого уже высовывался библиотекарь.

Два мутанта, разделяемых каким-то метром, оценивающе посмотрели друг на друга, и каждый занялся своим делом. Вездеход сучил ногами и дергался всем телом в надежде освободить лямку рюкзака, библиотекарь тянул к нему свою уродливую руку.

Карлик отчетливо, до мельчайших деталей видел загнутые когти на поросших серебристой шерстью пальцах. Монстр не мог достать его. Опасался вывалиться из окна и утробно рычал, скаля мокрую от слюны пасть.

Развязка наступила уже после того, как надежда вырваться из западни окончательно оставила Вездехода. За спиной что-то хрустнуло. Николай полетел вниз. Несколько раз ударившись о колючие ветки, упал на покрытую слоем мха опоясывающую здание бетонную подушку. Мох смягчил удар, но самочувствие карлика оставляло желать лучшего.

Встав на четвереньки, Носов помотал головой. Не тратя время на то, чтобы встать, двинулся прочь от стены. Сверху визжал библиотекарь. Слабым местом мутанта оказалась прочная привязанность к зданию. Библиотекари безраздельно властвовали на своей территории, но мир за пределами каменной громады был для них закрыт. Мой дом – моя крепость…

Встать Носову так и не удалось. Наоборот, среди колючих кустов пришлось ползти по-пластунски.

Вездеход позволил себе короткий отдых после того, как добрался до каких-то ступеней. Верещание сверху сделалось прерывистым и, наконец, стихло вовсе.

Карлик встал. Осторожно раздвигая кусты, спустился по лестнице и оказался на относительно открытом пространстве.

– Твою ж мать…

Ему не хватило времени. Добраться до «Боровицкой» уже не успеет. Мертвый город плавал в сером мареве рассвета. Наступило самое опасное время суток – ночные охотники еще не разбрелись по своим убежищам, а изголодавшиеся за ночь мутанты уже выходили на охоту.

Вездеход снял рюкзак, вытащил противогаз. Перед тем как натянуть его, полюбовался полетом птеродактиля, который, лениво взмахивая крыльями, парил над черными остовами домов и скрылся из вида за зданием Великой Библиотеки. Возможно, сел в гнездо, свитое на крыше.

Откуда-то донесся визг, а затем вой, очень похожий на плач. Собаки. Бесшерстные твари, охотящиеся стаями, уже вышли на прогулку. Где-то вдали грохнул выстрел. Столица просыпалась, начиная новый день. Такой же, как все остальные – серый и лишенный даже намека на надежду, целиком и полностью отданный борьбе за выживание.

Итак, он прожил эту ночь. Предстояло прожить день, дальше загадывать не стоит.

Вездеход вновь нырнул в кусты и вскоре добрался до дороги. Цепкий взгляд опытного охотника быстро выбрал из вереницы развороченных автомобилей походящий седан. Капота у него не было, зато имелся вместительный багажник, крышка его была приоткрыта. Чудно.

Носов быстро, не забывая осматриваться по сторонам, подбежал к машине и поднял крышку багажника, потревожив этим трех крыс, которые тут же выпрыгнули наружу.

Карлик забрался внутрь. Снял рюкзак и вытащил тонкий, крепкий шнурок, один конец которого привязал к головке болта на крышке, а второй закрепил за ржавую деталь днища. Узкая полоска света между корпусом и крышкой исчезла, Вездеход оказался в полной темноте.

Здесь он дождется ночи, настоящей темноты. А пока – просто отдохнет. Карлик подложил рюкзак под голову, а «калаш» пристроил на груди.

Через какое-то время кровь очистилась от остатков адреналина и измученное тело начало болеть везде и сразу.

Носов боролся с болью при помощи мысли о том, что кому-то приходится гораздо хуже. Например, его брату-близнецу Грише.

Они родились на «Полежаевской». Мутантами стали уже в материнской утробе – женщина чудом выжила, перенеся лучевую болезнь. Оттого, что близнецы родились карликами, любить их меньше не стали. Ни родители, ни другие жители станции «Полежаевская» старались не замечать размеров Гриши и Коли. Жили они хорошо. Носов-старший возглавлял отряд разведчиков и прилично зарабатывал, что позволяло матери целиком посвятить себя уходу за детьми.

Вездеход помнил время, когда станция, входившая в состав могущественной Конфедерации 1905 года, процветала. Однако проблемы у семьи Носовых начались еще до аварии на «Октябрьском Поле», до того, как разведчики начали пропадать целыми отрядами.

Он и Гриша спокойно играли на платформе в догонялки. Бегали между жилых каморок, не обращая внимания на беззлобные окрики взрослых. Стукнуло им тогда уже по семнадцать, но из-за миниатюрной комплекции выглядели близнецы лет на пять. Так к ним и относились. Всячески опекали, работой не загружали и позволяли шалить, словно Гриша и Коля были малышами.

Неожиданно идиллия прервалась. Сначала все стихло, а потом истошно завопила мать – ее голос юные карлики узнали бы из тысячи других голосов. Коля и Гриша бросились в сторону, откуда доносился крик. С трудом пробрались между ног толпы взрослых обитателей станции и увидели жуткую сцену. Отец в насквозь промокшем от крови кителе сидел, опершись спиной на рыдающую жену. Его трясущаяся правая рука была поднята и указывала в сторону туннеля, безумные, налитые красным глаза вылезли из орбит.

– Там… Там! Это там… Там. Это…

И вот рука бессильно упала. Разведчик уронил голову на плечо жены, в горле его что-то заклокотало, на губах проступила розовая пена. Носов-старший дернулся и затих. Глаза его, уже неподвижные, продолжали смотреть в сторону темной дыры туннеля.

Гибель отца, прояснить обстоятельства которой так и не удалось, стала отправной точкой бед, свалившихся на семью.

Мать так и не оправилась после смерти мужа. Стала заговариваться, в редкие моменты просветления все же узнавая детей. В конце концов несчастных карликов признали сиротами и решили отправить на «Автозаводскую», чтобы мальчики обучились какой-нибудь полезной профессии.

Гриша и Коля ушли с родной станции вместе с караваном торговцев в 2030-м. Как выяснилось позже – с последним караваном. Вскоре в Городе Мастеров содрогнулись от страшного известия – жители «Полежаевской» исчезли все разом за одну ночь. Тьма, вползшая на станцию со стороны «Октябрьского Поля», поглотила их, не оставив никаких следов.

Быстро повзрослевшие от горя молодые карлики научились на «Автозаводской» многим полезным для выживания в метро навыкам. Стали выходить на поверхность вместе с другими сталкерами, которые искали в руинах остатки приборов и механизмов.

Самую большую пользу, как выяснилось, близнецы-мутанты приносили под землей, в метро, поскольку могли проскользнуть в любую щель.

Носовы были неразлучны. Всего один раз Гриша отправился с заданием руководства станции без Николая и… угодил в плен к красным.

Вездеходу удалось выяснить, что брат оказался в самом закрытом и тщательно охраняемом концентрационном лагере Красной Линии и стал «жемчужиной» коллекции уродов всесильного садиста – коменданта Берилага.

Николай все время думал о том, как вызволить брата, и пришел к выводу, что лучшего варианта, чем просто выкуп, не найдет. Красных, несмотря на весь их фанатизм, можно купить. Но предложить надо много и сразу. Он сможет, он заработает столько патронов, что большевики ими подавятся. Он вернет последнего самого близкого ему человека.

Вездеход почувствовал, что на глазах выступили слезы, и непроизвольно всхлипнул. Снять противогаз и как следует выплакаться? Не выйдет. Запах крысиного помета моментально отобьет желание рыдать. Значит, не ныть. Собрать всю волю кулак и взять за девиз надпись на библиотечной табличке. Соблюдать тишину.

Глава 2

Обжора

На «Лубянке» шуметь было не принято. Даже на митингах здесь царила железная дисциплина. Время речей и аплодисментов было строго регламентировано: хлопали, когда оратор делал специальную паузу. Ровно минуту. Потом речь продолжалась до следующей «аплодисментной» паузы.

Не было ничего удивительного в том, что после таких выступлений слушатели расходились молча, с кислыми рожами. Прелести и издержки пропаганды светлых идей.

В обычные же дни на станции разговаривали чуть ли не шепотом. Каждый боялся шпионов, наводнивших переименованную в «Дзержинскую» «Лубянку», доносов и просто обвинений в нарушении дисциплины.

Поэтому, удалившись от станции на сто метров, Корбут мог насладиться полной тишиной.

На путях, у стальной двери лаборатории Михаила Андреевича поджидали десять человек: верный Тельманчик и пара часовых с блокпоста сидели на дрезине, а семеро вернувшихся из похода сталкеров устроились прямо на рельсах.

Профессор не удостоил собравшихся даже взглядом. Отпер лабораторию, первым делом прошел в половину, отделенную от основного помещения деревянной перегородкой, и щелкнул выключателем. Яркий свет люминисцентных ламп осветил пять панцирных кроватей, на рамах которых были закреплены кожаные ремни с массивными стальными застежками. Из здоровенного, сбитого из необструганных досок ящика в углу торчала покрытая темными трупными пятнами рука.

Четыре кровати были пусты. На пятой лежал обнаженный мужчина. Руки и ноги его были прочно затянуты ремнями, шею обхватывал никелированный обруч, не позволявший поднять голову.

Тело подопытного и слипшиеся волосы блестели от пота, а грудь вздымалась с такой частотой, словно мужчина не мог вдохнуть за раз требуемое количество воздуха и компенсировал недостачу, вдыхая его маленькими порциями. Щеки блестели лихорадочным румянцем, зрачки безостановочно двигались, а посиневшие губы кривились в жуткой пародии на улыбку.

Профессор коснулся лба пациента и тут же отдернул руку.

– Да ты весь горишь, парень…

Мужчина услышал Корбута.

– У-у-убью-ю-ю-ю! – взревел он. – Еще у-у-укол… Убью!

Из его ноздрей и уголков глаз вытекали тонкие ручейки крови. Мускулы напряглись, вздулись в тщетной попытке разорвать ремни.

– У-у-у-ко-о-ол!

– Гм… Раз ты настаиваешь…

Профессор взял с металлического столика у стены шприц и наполнил его колбу жидкостью из принесенной пластиковой бутылочки. Аккуратно выдавил струйку, избавляясь от остатков воздуха.

Когда он повернулся к подопытному, то присвистнул и покачал головой. Мужчину тошнило кровью. Багровые капли, заливая грудь, падали на кафельный пол, образуя лужу.

Корбут обошел ее, стараясь не испачкать свои начищенные до зеркального блеска ботинки. Вонзил иглу в черный от многочисленных уколов локтевой сгиб.

– Последний. Самый крепкий экземпляр. Ты подвел меня, хлопчик. Ах как подвел. Даже не представляешь.

– Убью-ю-ю-ю! У…

Мужчина выплюнул еще одну, последнюю, густую и почти черную, похожую на жирную пиявку, порцию крови, которая застыла у него на подбородке. Грудь поднялась и опустилась, стиснутые в кулаки пальцы разжались.

– Что-то пошло не так, – задумчиво произнес профессор. – Но что именно?

Он вышел за перегородку, приоткрыл дверь.

– Сюда, Тельман. Всех сюда. Будем лечить наших сталкеров.

Семеро мужчин вошли в лабораторию и робко столпились у входа. Выглядели они одинаково. Рослые, крепко сбитые. Одинаково бледные, они изо всех сил пытались сдержать дрожь, которая нещадно их трясла. Корбут обернулся.

– Кто старший?

– Я.

– Что случилось?

– «Щелково-Агрохим». Там пятно. Дозиметры зашкаливало. Большая часть отряда погибла в стычке с собаками. Но мы… – Старший зашелся в приступе кашля. – Мы… Кхе-кхе. Все сделали. Вот контейнеры. Мы выживем, профессор? Или…

– Эх, мне бы ваши проблемы, – горько усмехнулся Корбут. – Ну хватанули радиации. С кем не бывает? Одна инъекция моего фирменного антирада, и через пару часов будете глушить сивуху, рассказывая дружкам о своих приключениях. Подходим по одному. Закатываем правый рукав. Тельман, помоги.

Сталкеры послушно выполнили указание. Корбут и Ахунов сделали каждому по уколу. Уже через пять минут лекарство подействовало, сталкеров перестало трясти. Они начали тихо переговариваться.

Старший откашлялся, расстегнул китель на груди.

– Простите, профессор. Тут, у меня… Кто-то укусил и… Вот…

– Не мямли, солдат. Ближе подойди.

– Мне кажется, оно… Двигается.

Михаил Андреевич нацепил очки, осмотрел бугор на груди сталкера.

– Тельман, скальпель, пинцет!

Точным взмахом ланцета Корбут вскрыл нарыв, сунул внутрь раны кончик пинцета и выдернул черную, испачканную в гное и крови, довольно мерзкую на вид личинку. Усмехнулся.

– Двигается, говоришь? Еще бы она не двигалась. Dermatobia hominis. Личинка овода. Таких крупных мне еще видеть не доводилось. В питательную жидкость ее, Ахунов! Не зря все-таки я в студенческие годы увлекался энтомологией.

– Товарищ Корбут, разрешите идти? – бодрым голосом поинтересовался старший. – Спасибо вам.

– Всегда пожалуйста. Это – мой долг. Поможете загрузить на дрезину мусор и, раз уж выздоровели, сопроводите меня до Обжоры.

– Обжоры… Обжоры?

Старший попятился, уперся спиной в стену. Начавшее было розоветь лицо его вновь побледнело.

– Ну да. До Обжоры. – Профессор пожал плечами. – Что глаза пучишь, будто я тебя к черту на посиделки зову? Герой называется! За работу. Ахунов, командуй. Первым вытаскивайте того, что на кровати.

Сталкеры скрылись за перегородкой. Первая пара вынесла недавно умершего мужчину, через десять минут было уложено еще пять трупов. Часовые включили мощный фонарь на носу дрезины, налегли на рычаги и покатили вглубь туннеля. Следом за ними понуро побрели семеро сталкеров.

Корбут и Ахунов замыкали шествие.

– А знаешь, Тельман, я, кажется, понял, в чем наш прокол.

– Состав, дозировка? – оживился ассистент.

– И это тоже. Состав и дозировку мы изменим. Но и этого мало. Для активации на клеточном уровне нам потребуется…

– Электричество! Импульс!

– Гениально, друг мой! К слову сказать, генетическое вмешательство в живой организм…

Дальше ученые углубились в такие дебри специальных терминов, что сталкеры, так боявшиеся Обжоры, успокоились.

Врачи. Умники. Жертвуют одними жизнями, чтобы узнать, как спасти другие. Может, так и должно быть?

Через километр дрезина остановилась у входа в боковой туннель. Рельсов в нем не было.

– Оружие, у кого оно есть, складываем тут! – приказал Михаил Андреевич. – Дальше оно вам без надобности.

Трупы пришлось тащить волоком по грязному бетонному полу. Туннель закончился большим тупиковым помещением со сводчатым потолком, в центре которого возвышалась громадная печь.

Когда-то ею отапливалось здание наверху. Потом трубы заглушили и печь перестала использоваться по прямому назначению, но была в исправном состоянии.

Кто и когда прозвал ее Обжорой, неизвестно. Возможно, такое имя дали печи еще в ветхозаветные времена ГПУ-НКВД.

Так или иначе, но Обжора, труба которой выходила на задний двор Большого Дома, внушала обитателям «Лубянки» мистический ужас.

Имевшие с печью дело люди рассказывали, что черная дыра топки была ртом Обжоры и печь говорила. Голосами мертвецов. Каждый, чья жизнь закончилась в подвалах «Лубянки», норовил поведать живым о муках, испытанных в последние часы жизни. Рассказать свою историю, поделиться болью. Голоса сливались в один нестройный гул. Одни плакали, другие хохотали, третьи жаловались на роковую ошибку следствия…

Дело, конечно, было не в мертвецах, а в завывании ветра в трубе Обжоры. Но это рациональное объяснение работало лишь на приличном расстоянии от лубянской печи.

Рассуждать о ветрах было удобно в уютной каморке при теплом свете плавающего в машинном масле фитиля, когда в кружках плескалась сивуха, а ноздри щекотал терпкий дым махорки.

Другое дело – стоять напротив Обжоры, созерцать ее закопченные стены, красные кирпичи, там и тут выглядывающие из-под обсыпавшейся штукатурки, и ощущать притяжение черного зева топки, представлявшей собой квадрат со стороной в метр.

Уголь для печи когда-то засыпался сверху. Его не жалели и запасов скопившегося топлива красным, по всем прикидкам, могло хватить еще на несколько лет. Тем более что растапливали Обжору от случая к случаю и на короткое время. А вот с золой скоро могли возникнуть проблемы. Очисткой от нее помещения, похоже, не занимались несколько десятилетий. Старый слой серого пепла слежался, превратившись в твердую, ноздреватую массу. Новые слои золы сыпали поверх нее, и у печи образовались две бугристых стены высотой от полуметра до роста взрослого человека.

Выход наверх завалили направленным взрывом сразу после того, как красные обосновались на «Лубянке». На производительности Обжоры это не отразилось – печь в подземелье Большого Дома была и оставалась соучастницей преступлений коммунистов.

Корбут и Ахунов продолжали рассуждать о своих генетических опытах, пока сталкеры и часовые складывали трупы у печи.

На слое жирного серого пепла соорудили пирамидку деревянных обломков. Вспыхнул огонь. Языки пламени осветили закопченную внутренность печи – Обжора медленно, с гудением просыпалась.

Один сталкер выдернул из кучи угля совковую лопату. Шух! Шух! Через полчаса Обжора была готова принять жертвоприношение.

Михаил Андреевич вдруг прервал разговор с Тельманом.

– Поторопитесь, ребята! Мы ведь не собираемся тут поселиться. Веселее!

Жертв неудавшихся экспериментов Корбута одну за другой укладывали на мерцающий ковер угля. Помещение наполнилось запахом горелого мяса. За лопату взялся следующий сталкер. Швырнув в топку порцию угля, он вдруг покачнулся, выронил лопату, упал на колени и схватился руками за горло. Издав протяжный стон, завалился на бок и больше не двигался. Второй сталкер распластался на куче угля. Один из товарищей бросился ему на помощь, но, сделав всего два шага, тоже упал.

Всего через минуту все участники экспедиции на «Щелково-Агрохим» неподвижно лежали у печи. Тельман с ужасом посмотрел на профессора. Корбут покачал головой.

– М-да. Он сказал, что дозиметры зашкаливало. Лекарство не помогло. Парни были обречены с самого начала. Мне… Очень жаль. Эй, вы двое! Чего застыли? В топку их!

– Товарищ Корбут… Так… Так нельзя, – пролепетал часовой. – Это же… Наши люди. Коммунистическая партия…

– Вы собираетесь оспорить мой приказ? – поинтересовался профессор, доставая из кармана пистолет. – Не слышу ответа!

– Никак нет!

– Тогда работаем!

Чтобы втолкнуть в топку Обжоры еще семь трупов, часовым пришлось основательно потрудиться, утрамбовывая тела лопатой и стальным прутом, предназначенным для чистки Обжоры. Наконец сталкеры были присыпаны слоем угля, а Обжора ровно и сыто гудела. Часовые замерли по обеим сторонам топки в ожидании новых приказов.

– Уф! А здесь становится жарко. – Корбут вытащил платок и вытер вспотевший лоб. – Надо будет установить хоть какую-то вентиляцию. Как думаешь, Тельманчик?

– Надо… Будет.

– Да на тебе лица нет. Что-то случилось?

– Ничего, товарищ Корбут. Все в порядке. Все в полном порядке.

– Просто Михаил Андреевич. Мы ведь друзья.

Грохнули два выстрела. Корбут почти не целился, но один часовой замертво рухнул с дыркой точно в центре лба, другой получил пулю в плечо. Попытался скрыться за горой пепла, но пара выстрелов в спину оборвала его муки.

– Твоя очередь, товарищ Ахунов. – Профессор ткнул стволом пистолета ассистенту в грудь. – Будешь рассказывать мне про компартию или сразу займешься делом?

Ахунов бросился к печи.

– Я мигом. Я моментально. Все сделаю.

Возвращаясь к дрезине, Корбут вновь принялся рассуждать о перспективах генетических экспериментов. Тельман едва находил в себе силы, чтобы кивать головой в знак согласия и изредка поддакивать.

Только на подъезде к станции профессор сменил тему.

– Я не зверь, Тельман. Я – ученый и… Человек. А люди ошибаются. Учатся на ошибках. Кто знает, может, лет этак через десять, когда суперсолдаты станут железным кулаком нашей партии, мы будем вспоминать эту поездку как страшный сон. Идти на жертвы во имя науки – наш удел, наша великая миссия, наше проклятие. Ты понимаешь, о чем я?

– Я буду молчать, Михаил Андреевич. Никто ничего не узнает. Мы продолжим опыты и добьемся результата, которого ждет от нас товарищ Москвин и Коммунистическая Партия Московского Метрополитена.

– Все верно, товарищ Ахунов. Все верно. Остаются мелочи. Напишешь на мое имя подробный рапорт о том, что экспедиция, отправленная на «Щелково-Агрохим», потерпела неудачу. Никто не вернулся. Генсека это разозлит меньше, чем частичные потери. Нет тел – нет дел. Что касается часовых с блокпоста… Они, положим, дезертировали. Будь так любезен, шепни об этом начальнику станции. И оружие. Позаботься о нем. Спрячь.