Башня

Вдруг вишневая машина истошно завыла сиреной сигнализации; но только этот вой звучал… обреченно. Она словно чувствовала, что произойдет дальше.

Будто в замедленном кино Игорь увидел, как во все стороны от основной трещины (теперь она уже не была такой узкой – в нее спокойно можно было вставить палец, хотя Бирюков ни за что на свете не стал бы этого делать) поползли другие, помельче. Они расширялись и росли прямо на глазах. "Десятка" покачнулась на амортизаторах и мигнула светом фар. Затем раздался оглушительный хруст, и в лицо охраннику ударила плотная волна горячего воздуха, смешанная с какой-то тягучей и отвратительной вонью.

Игорь почувствовал, как пол (в прямом смысле этого слова) уходит у него из-под ног. Бетонный массив обрушился; "десятка", потеряв опору сразу под всеми четырьмя колесами, на секунду застыла, а потом отвесно рухнула в провал.

Бирюков в последний момент успел раскинуть руки – это его и спасло, иначе он полетел бы следом. Или чуть раньше – что еще хуже, – а машина свалилась бы на него сверху.

Рация, которую он держал в левой руке, перевернулась в воздухе, и, дважды ударившись об край ямы, упала на крышу машины, отскочила от нее и исчезла в черной пустоте.

Бирюков подумал, что со стороны он, должно быть, напоминает человека, провалившегося в полынью. На поверхности торчали только голова и руки. Он попытался за что-нибудь уцепиться, чтобы подтянуться и вылезти наружу. Но пальцы скользили по шероховатому бетону, как по гладкому стеклу. Руки начинали слабеть.

– Э-э-э-й! Кто-нибудь! Помогите! Помогите!

Прямо перед ним зиял огромный провал; спина чувствовала острые края треснувшего пола. Если бы он упал по-другому, лицом к гаражу, а спиной к яме…

"Если бы…". Сейчас не стоило тратить время на всякие "если". Это никак не могло помочь. Игорь ощущал, как бетон под его спиной начинает медленно крошиться – так легко и податливо, словно это была обыкновенная земля.

Он попытался угадать, услышит ли его крики Валентин. Конечно, надеяться на это не приходилось – их разделял целый ярус подземного гаража.

"Но… Он же может увидеть меня на мониторе". Игорь осторожно скосил глаза в сторону; камера, укрепленная на ближайшем столбе опоры, медленно поворачивалась. На несколько секунд он появится в поле ее зрения. Первым отчаянным желанием было помахать рукой… Или сделать что-нибудь еще… Хотя Бирюков понимал, что, стоит Рожкову только бросить взгляд на экран, и он сразу все поймет. "Ну, не слепой же он? Как можно не заметить ТАКОЙ дыры в полу?". Впрочем, и эта надежда была слабой – зачем лишний раз пялиться на монитор, когда там – твой напарник? Ведь человек лучше любой камеры, а мысль о том, что пол может неожиданно провалиться, до этой минуты и самому Бирюкову не приходила в голову.

Как это могло случиться? КАК, позвольте полюбопытствовать?

Он осторожно поджал под себя ноги и нащупал какой-то выступ. "Если медленно… очень аккуратно перенести на него тяжесть тела, то можно будет потихоньку перевернуться".

Это был шанс и, наверное, неплохой. Во всяком случае, это лучше, чем просто висеть над черной дырой, раскинув руки, и ждать помощи неизвестно откуда.

Игорь еще раз ощупал торчавший выступ каблуком. Он напряг плечи и, осторожно помогая себе ногой, попробовал подтянуться. В какой-то момент ему показалось, что уже все. Он почти вылез. Сейчас он только отожмется на руках и сядет на край ямы.

Яма вдруг ожила. В ней словно сидело какое-то кошмарное чудовище, которое никак не хотело отпускать свою добычу. Пол задрожал, и эта дрожь передалась всему телу Игоря. Он хорошо ощущал ее и понимал, что она означает.

Бирюков закричал – отчаянно, из последних сил, срывая голос. Его крик потонул в оглушительном грохоте, и пугающее дно жадного жерла стремительно понеслось прямо на него.

Он упал на капот "десятки" и почувствовал, как мягко сработали амортизаторы, приняв на себя груз его восьмидесяти килограммов. Игорь не удержался – присел и коснулся капота руками, но постарался тут же распрямиться и встать на ноги.

Нога в черном начищенном ботинке, слегка припорошенном бетонной пылью, поскользнулась и сорвалась. Бирюков замахал руками, пытаясь удержать равновесие, но почувствовал, что сползает все ближе и ближе к стене ямы. В следующую секунду от ее края оторвалась огромная глыба и, пролетев три метра, с размаху припечатала тело охранника к машине. В груди, придавленной неимоверной тяжестью, что-то хрустнуло, и Бирюкову показалось, что кто-то в одно мгновение заменил весь воздух в его легких на обжигающий кипяток. Последнее, что он успел увидеть – это поток вязкой крови, хлынувшей изо рта. На вишневой краске кровь смотрелась почти не страшно. Он ощутил соленый вкус, заполнивший рот, и умер.

* * *

– Ну вот и все, Алексей Геннадьевич. Комбинация… – Петухов потянулся за спичкой, которую уже по праву считал своей.

Старший смены охраны легонько шлепнул его по руке.

– Цыц! Я еще не сказал своего последнего слова.

Петухов отдернул руку и лукаво улыбнулся.

– И в чем же оно заключается? Я сейчас поддам вам шашку – вот сюда – а потом беспрепятственно пройду в дамки. Ну, мон колонель?

Ковалев напряженно сопел в ответ. На белой рубашке, под мышками, проступили влажные пятна пота. Партия действительно была проиграна. Он оценил свои шансы на ничью и нашел их ничтожными. Но все равно сдаваться он не собирался.

– Не гони, Коля! Ты имеешь дело с человеком, который однажды обыграл самого Карпова… В нарды.

– Это меняет дело. Простите, полковник, я не знал, – и Петухов снова занес руку над спичкой, лежавшей перед Ковалевым.

– Ну подожди. А если я…

– Ага, жертва двух шашек, и туманная перспектива занять главную диагональ. Я это видел, но… Это бесполезно. Примерно как расческа в вашем шкафчике.

Ковалев не смог сдержать улыбки. Этот злыдень Петухов однажды преподнес ему подарок. Маленькую продолговатую коробочку в красивой праздничной упаковке. Все, как положено – с алым бантом и вложенной открыткой. В коробочке оказалась расческа: вещь, которой Ковалев прекратил пользоваться уже шестнадцать лет назад – по причине абсолютной гладкости головы. И все бы ничего, но в следующий раз Петухов грозился подарить ему бигуди.

Расческу он оставил – на память – и действительно хранил в своем шкафчике.

– Хорошо! Хорошо… Вот тебе мое последнее слово… – он помедлил, наслаждаясь театральным эффектом. – Сдаюсь.

– А! – Петухов громко хлопнул себя по колену и энергично потер ладони. – Так и должно быть, полковник! Я…

Он не договорил. Откуда-то сверху, прямо над их головами, послышалось негромкое нарастающее гудение – словно с потолка пикировал маленький бомбардировщик. Ковалев поднял глаза: один из люминесцентных светильников разгорался все сильнее и сильнее, будто кто-то поворачивал ручку невидимого реостата. Ковалев приставил ко лбу ладонь, как козырек, чтобы закрыться от слепящего молочного света, и в следующую секунду тонкая трубка лопнула, окатив игроков мелкими стеклянными брызгами.

Несколько горячих осколков впились в гладкую голову полковника; по лысине побежали тонкие струйки крови.

Ковалев выругался и вскочил, опрокинув доску; шашки упали и рассыпались по полу.

Петухов пригнулся и закрыл лицо руками. Как раз вовремя: по всему помещению, от ближней стены до дальней, прокатилась волна разрушения. Лампы вспыхивали, как дуга электросварки, и тут же лопались, наполняя комнату белым едким дымом и мелодичным звоном падающего стекла.

Эти вспышки были тугими и плотными; они били по глазам, обжигая сетчатку и лишая способности ориентироваться.

Сквозь треск разрывов и звон стекла Петухов услышал громкий повторяющийся сигнал – компьютер сообщал об аварийной ситуации. Он перевел взгляд на сервер, стоявший, как большой двухкамерный холодильник, в углу центрального пульта; управляющему показалось, что он видит струйки сизого дыма, поднимающиеся над белым пластиковым ящиком.

Он хотел уже броситься вперед, к серверу, когда в двух шагах от него из стены вырвался фонтан яркого оранжевого пламени – трескучий и искрящийся, как бенгальский огонь. Фонтан выплюнул кусочки стены и быстро двинулся в угол. Это напоминало гигантский бикфордов шнур, горящий где-то внутри; он оставлял позади себя в бетоне узкую обугленную траншею с четкими и ровными краями.

Сноп огня неотвратимо приближался к серверу, и, казалось, сигнал об опасности звучал все громче; сервер словно чувствовал свою скорую гибель.

Петухов услышал, как Ковалев прокричал ему на ухо: "Ложись!", но по-прежнему стоял, не в силах отвести глаз от пугающей и одновременно – завораживающей – картины. Полковник схватил его за плечи и повалил на пол, придавив тяжестью своего тела.

В следующее мгновение раздался оглушительный короткий хлопок, и помещение центрального пульта в последний раз озарилось ярким сиянием. Куски электронных плат, компьютерная начинка и расплавленные капли пластика полетели во все стороны.

Одна крупная пузырящаяся капля попала управляющему на тыльную сторону правой ладони, и он закричал – громко и протяжно. Резким движением он вырвался из объятий Ковалева и затряс рукой, пытаясь смахнуть раскаленную каплю, но было уже поздно – в свете догорающего сервера он видел, как кожа на месте ожога почернела и завернулась неопрятными грязными лохмотьями.

– Тихо, Коля! – снова заорал на него полковник.

Комната центрального пульта размещалась в самом центре технического этажа; в ней не было окон, только дверь, ведущая в коридор. Сервер, шипя, догорал в углу, озаряя последними отблесками пламени задымленное помещение; изо всех углов выползала тяжелая, непроглядная темнота.

– Коля! Замолчи! Успокойся! – Ковалев поднялся на ноги и встряхнул управляющего.

Вместо ответа Петухов показал ему обожженную руку; в глазах его была такая обида и боль, что полковник смягчился.

– Ладно. До свадьбы заживет, – машинально бросил он и огляделся, пытаясь сориентироваться.

Прямо на него, как два мутных бельма, смотрели остывающие экраны мониторов. Он подошел к своему столу и взял трубку телефона. Серый пластик раскрошился в пальцах, как нагретая в кармане конфета, и Ковалев с криком отдернул руку, подумав про себя: "Один-один. Сегодня мы ведем счет не партиям, а увечьям. А именно – обожженным рукам".

Он посмотрел на развалившийся телефонный аппарат.

– Рация. Где-то здесь должна быть моя рация, и если я хочу ее найти, то надо действовать побыстрее.

Но темнота была уже настолько плотной, что Ковалев, как ни приглядывался, так и не смог найти свою "Моторолу".

– Да и черт с ней! Надо выбираться отсюда.

В оружейной комнате стоял резервный сервер. Дубенский, видимо, под впечатлением фильма "Крепкий орешек", настоял на том, чтобы дублирующую систему управления Башней разместили в защищенном помещении. Программисты и управляющие морщили носы, но Ковалев считал, что это разумно. По крайней мере, сегодня это точно выглядело разумным.

– Пойдем! Переходим на резервный пульт, – Ковалев направился к двери, на ходу доставая магнитную карточку со своим личным кодом – она служила ключом ко всем электронным замкам Башни.

Но, еще не успев дойти до двери, он понял, что сейчас карточка мало чем ему поможет. Дверь была заблокирована, и огонек, возвещавший о рабочем состоянии замка, не горел. На всякий случай Ковалев нащупал узкую щель считывающего устройства и сунул в нее карточку. Бесполезно.

За спиной послышались шаги и хруст стекла.

– Ну, что там? – Петухов говорил, словно хныкал. "Наверное, он выглядит сейчас, как обиженный мальчик".

– Мы заперты, Коля, – спокойно ответил Ковалев. – Мы заперты, понимаешь? – запоздалая адреналиновая реакция – на испуг и боль – давала себя знать, проявляясь в виде гнева, готового выплеснуться на ни в чем не повинного управляющего. – Попробуй открыть эту проклятую дверь, а я пока поищу рацию.

Полковник вернулся к своему столу и принялся осторожно водить ногой по полу, пытаясь нащупать рацию. Едкий дым от сгоревшего пластика щекотал ноздри и глотку, заставляя его натужно кашлять. Он еще не до конца сознавал, что произошло, но тревога и нарастающее беспокойство постепенно овладевали им, грозя перейти в панику.

Внезапно на полу – совсем в другой стороне, чем он думал – зажегся зеленый огонек, и встревоженный голос произнес:

– Центральный! Первый пост, прием!

Ковалев круто развернулся и ринулся к рации.

* * *

– Сергей! Что это было? – один из охранников, дежуривших в вестибюле, повернулся к напарнику.

Тот лениво потянулся и отложил газету в сторону.

Первый охранник, Антон, встал из-за стойки и подошел к огромным стеклянным дверям.

– Мне показалось, что сработали замки…

Он прошел под фотоэлементом, но никакой реакции не последовало. Двери не открылись. Антон толкнул стеклянную створку плечом, зная, что это бесполезно; двери нельзя было вышибить и машиной.

– Это как понимать?

– Не знаю.

– Позвони-ка шефу, скажи, пусть не балуются.

– Ага…

Второй охранник снял трубку внутреннего телефона и несколько секунд сидел, уставившись в пустоту.

– Ну? – не выдержал Антон.

Сергей пожал плечами и постучал пальцем по рычагам аппарата.

– Молчит.

– То есть?

– Нет гудков.

Антон недоверчиво покосился на напарника, затем подошел к стойке. Он взял трубку из рук приятеля, подул в мембрану, словно это могло что-то изменить, и громко сказал:

– Центральный! Центральный! Я – первый пост! – но результат был тем же. – Только этого не хватало! Возьми рацию… – он не успел договорить.

Раздался нежный мелодичный звонок, и потом – характерный тихий звук открывающихся дверей.

Из лифта вышла дама, на вид – лет пятидесяти, в круглой соломенной шляпе, с тульей, перевитой лентами. На руках у дамы сидела маленькая лохматая собачка с бантиком между ушами – йоркширский терьер.

Дама прошла мимо них, не удостоив охранников взглядом.

Сергей, будто завороженный, смотрел, как она вышагивает по ровным блестящим мраморным плитам, покрывавшим пол вестибюля.

Дама с собачкой уверенно шла прямо на дверь. В какой-то момент Сергей понял, что она вообще не смотрит по сторонам; она просто идет, не глядя. "Как у нее хватает сил на то, чтобы нажимать кнопку в лифте?". Антон перехватил его озабоченный взгляд.

Дама прошла под фотоэлементом, и Антон бросился за ней.

Еще немного, и она бы точно протаранила огромное прозрачное стекло двери. Впрочем, исход этой попытки заранее был ясен обоим охранникам.

– Прошу прощения! – Антон подбежал к ней и сделал движение, словно хочет остановить ее, взяв за плечо.

Дама надменно задрала подбородок и слегка повернула голову в его сторону, но до конца так и не обернулась. Хорошо, что хоть остановилась.

– Двери закрыты. Видимо, что-то с замками, – извиняющимся тоном начал Антон, но дама его перебила.

– Что значит закрыты? Нам с Джози надо выйти на улицу.

– Я очень сожалею, но… Сейчас, с минуты на минуту все выяснится.

Она развернулась к нему всем корпусом; Антон услышал, как звякнули браслеты на ее красных сморщенных запястьях.

– Откройте мне дверь! Немедленно!

– Это от нас не зависит. Мы… – пробовал объяснить Антон.

Глаза у дамы сверкнули, как острия булавок.

– А от кого же это зависит? Нам надо выйти на улицу. Или вы немедленно откроете дверь, или вас ждут большие неприятности.

– Прошу вас, подождите немножко…

– Не надо мне указывать, что делать! Я это знаю гораздо лучше вас, молодой человек, можете мне поверить! – казалось, еще немного, и она сорвется на крик.

– Извините, я вовсе не хотел вам указывать. Я просто хочу сказать, что двери сейчас закрыты… По какой-то неизвестной причине. Надеюсь, это скоро выяснится…

– Вы что, хотите сказать, что я должна сидеть здесь и ждать, пока вы соизволите открыть двери? Вы это хотите сказать?

Антон перевел дыхание. "Дать бы тебе разок в лоб, может, научилась бы слушать ушами, как это делают все нормальные люди".

– Я прошу вас понять. Некоторая техническая заминка, но я не сомневаюсь…

– А я очень сомневаюсь, что вы долго продержитесь на этой работе, – отрезала дама. – Очень сомневаюсь, – повторила она. – Прекратите меня задерживать и откройте дверь.

Внезапно Антону все это надоело. "Да какого черта?". Он вежливо кивнул.

– Прошу вас, проходите.

Дама рассерженно фыркнула, всем своим видом говоря: "Так бы и давно!", и снова пошла прямиком на прозрачную преграду. Она уткнулась в дверь своей шляпой и стукнулась коленом. Антон с трудом подавил улыбку.

– Ай! – взвизгнула дама. – Что это за фокусы? Она же закрыта!

– Я это и пытаюсь вам объяснить, – миролюбиво сказал Антон.

Сергей, давясь от смеха, спрятался за стойкой.

Лицо дамы стало медленно покрываться багровыми пятнами.

– Вы что, шутить со мной вздумали? Должна сказать, что вы выбрали крайне неудачный объект для насмешек! – ее шляпа сбилась набок, вместе с ней на сторону съехал и парик. Собачонка тявкнула. Дама, как могла, поправила одной рукой конструкцию на своей голове, развернулась и пошла к лифтам – широким шагом официантки в привокзальном ресторане… Кем она, возможно, и была когда-то.

Но на площадке перед лифтами ее ждал еще один, крайне неприятный сюрприз. Ни один из четырех лифтов не работал. Даже тот, который привез ее сюда менее, чем минуту назад.

Она зашипела, как старая облезшая кошка.

– Вы за это ответите!!

Антон подошел к ней и сделал несколько безрезультатных попыток вызвать лифт. Это начинало его настораживать. Пытаясь скрыть свою озабоченность, он повернулся к даме и обезоруживающе улыбнулся:

– А хотите кофе? У меня в термосе есть кофе. Понимаю, что Джози это вряд ли устроит… Она любит сыр? У меня есть бутерброды с сыром.

Дама вдруг начала медленно оттаивать. Она помолчала, словно пытаясь сообразить, стоит ли отступать с занятых позиций, и неожиданно сменила гнев на милость.

– Джози не хочет есть… – она наклонилась к Антону и заговорщицки прошептала, – она хочет писать.

– О! – он широко развел руками. – Что может быть проще? Эта фауна Джози подойдет?

Он показал на зимний сад в дальнем углу вестибюля.

– Ну… Вообще-то, она очень воспитанная девочка… – начала дама.

– Даже самые воспитанные девочки могут немного пошалить, когда их никто не видит, – Антон поймал себя на мысли, что еще немного – и он подмигнет.

– Вы так считаете? – дама пыталась нащупать какой-то скрытый смысл… но физиономия охранника выглядела настолько простой и открытой…

– Весь мой жизненный опыт говорит об этом, – веско сказал Антон.

– Ну что ж… Пожалуй… Если двери не открываются… – дама пожала плечами.

– Мы никому не скажем.

Дама одарила его взглядом, на дне которого был легкий осадок благодарности, обернулась – на тот случай, нет ли вокруг свидетелей такого невиданного грехопадения – и направилась к зимнему саду.

Антон подошел к двери, ведущей на лестницу в подземный гараж; но еще до того, как он взялся за ручку, ему заранее был известен результат.

Дверь была закрыта.

Стараясь не выдавать своего волнения, он подошел к стойке.

– Серега! Сначала двери, потом – телефон, теперь – лифты. Что-то случилось. Вызывай по рации центральный пост.

* * *

В помещении центрального пульта повисла напряженная тишина. Петухов ждал, что произойдет дальше. Ведь что-то должно произойти? Не может это так продолжаться!

Он слышал только приглушенный треск помех, доносившийся из рации Ковалева.

"Ну же, Алексей Геннадьевич! Сделай хоть что-нибудь!".

Управляющий вынужден был признать, что сам он не в состоянии придумать что-нибудь дельное. Без компьютера он чувствовал себя, как без рук. В конце концов, он просто человек. Всего лишь человек. А Башня – это огромное совершенное здание нового типа. Первый и пока единственный в России "интеллектуальный дом", которым, как оказалось, управляет вовсе не он, Николай Петухов, а мощный и производительный сервер.

"Правда, он только что отдал электронному богу свою электронную душу. Так сказать, скоропостижно скончался".

Он задумался и, когда в наступившей тишине прозвучал уверенный голос Ковалева, вздрогнул от неожиданности.

– Внимание всем постам! Говорит Центральный. У нас – аварийная ситуация. Мы блокированы в пульте управления. Сервер вышел из строя. Ни внутренний, ни городской телефоны не работают. Приказываю. Первое – сохранять спокойствие. Второе – каждому проверить свои объекты. Все двери, лифты и так далее. Третье – всем, у кого при себе есть мобильные телефоны… Срочно связаться с силами МЧС и МВД, вызвать помощь. Четвертое – быть предельно осторожными. Обо всех посторонних, оказавшихся на территории Башни, обо всех непредвиденных и неординарных событиях докладывать мне немедленно.

Ковалев сделал паузу.

– И последнее. Кто находится на техническом этаже?

Молчание.

– Кто находится в непосредственной близости от пульта управления? Вы можете вытащить нас отсюда? Прием!

В рации снова послышался треск.

– Центральный, прием! Говорит четырнадцатый пост. Я нахожусь ближе всех – на лестнице. Но не могу войти. Двери не открываются…

– Центральный, я первый пост! Так точно, телефонная связь не работает. Лифты встали, входные двери заблокированы. На лестницу выйти не можем. Понял вас – вызываем по мобильному МЧС и милицию.

– Центральный, двенадцатый пост. Посторонних на территории не обнаружено. У нас тоже все двери закрыты.

Сообщения сыпались отовсюду – одно за другим. Все восемнадцать охранников, будто сговорившись, отмечали одно и тоже – двери закрыты. "Двери закрыты… ДВЕРИ ЗАКРЫТЫ!!". Складывалось такое впечатление, словно кто-то специально отрезал их друг от друга. Башня в один момент из идеально продуманной системы коридоров, холлов и лестниц превратилась во множество хитроумных ловушек, которые, как по команде, одновременно захлопнулись.

Ковалев достал из кармана платок и вытер лысину. Теперь оставалось только надеяться на помощь снаружи. Их откроют, обязательно откроют. Правда, он хорошо представлял себе, какими будут последствия. Наверняка количество желающих жить в Башне от этого не увеличится. Значит – скандал. Выговор и, возможно, увольнение…

Черт, да ладно! Это все потом, а сейчас нужно выбираться.

Он снова закашлялся – так сильно, что легкие грозили вывернуться наизнанку, как два полиэтиленовых пакета. Ковалев поднес платок к губам и опустился на колени; дым пока еще не успел осесть, поэтому рядом с полом дышать было легче.

Внезапно рация снова затрещала, и раздался срывающийся голос.

– Центральный! Я – шестой. Центральный! Это Рожков!

А вот это уже было плохо. Очень плохо. Ковалев еще не знал, что скажет подчиненный, но по его голосу сразу догадался, что дела на шестом посту обстоят хуже некуда.

– Центральный! На нижнем ярусе подземного гаража… Ай, блядство!

Грохот и оглушительный треск: непонятно, что это – статические помехи или что-то другое…

– Я… Черт возьми! – взвизгнул охранник.

Это слышали все. Ковалев не сомневался, что все восемнадцать человек охраны ловят сейчас каждый звук.

– Шестой, я центральный! Отставить панику! В чем дело?

– Центральный, прием! Нижний ярус…! Он проваливается! Здесь уже нет пола, одна огромная дыра! – в рации послышалось учащенное дыхание, словно охранник кричал на бегу. – Все машины… Опоры рушатся…

Треск усилился, и из рации донесся панический вой. Рожков, не таясь, орал изо всех сил.

– Да здесь просто пиз… – раздался удар – такой громкий, что Ковалеву пришлось убрать рацию от уха.

– Шестой! Шестой! Как слышите меня, прием!

Никто больше не отвечал. Ковалев повторил свой вызов, но все впустую. Он проглотил застрявший в горле комок и заставил себя говорить спокойно.

– Внимание всем постам! Я – Центральный. Срочно сообщить всем, кому только можете, о чрезвычайной ситуации в Башне! Подготовиться к эвакуации жильцов! Вести себя корректно и спокойно!

Из темноты выплыл каверзный вопрос. Рано или поздно он должен был выплыть.

– Центральный! На связи – тринадцатый! Как эвакуировать людей, если двери закрыты?

Петухову показалось, что он слышит хруст пластмассового корпуса рации. Ковалев молчал всего мгновение, а потом заорал:

– Не засорять эфир! Работать согласно полученным указаниям! Отбой!

Петухов стоял, боясь пошевелиться. Он отказывался верить своим ушам. "Если нижний ярус полностью провалился… Если подземного гаража больше нет…". Это означало только одно – Башня может рухнуть. "Хотя этого не может быть; фундамент у здания очень глубокий, в него залиты миллионы кубометров особо прочного бетона…". Ему показалось, что пол под ногами едва заметно задрожал. Эта дрожь была тихой, почти неуловимой, но управляющему показалось, что он чувствует ее.

Полковник сопел, чем-то шурша в темноте.