Зимний излом. Том 1. Из глубин

– Вообще-то, – будущий граф внимательно посмотрел в глаза Чарльзу, – вас надо не шадди поить, а затолкать в постель и поставить под дверью охрану. И я так и сделаю, но сначала вы мне скажете, почему мы не должны упоминать Алву. Манрики, что, окончательно сбесились?

– Хуже, – буркнул Давенпорт. – Манрики сбежали. Вместе с Колиньярами, принцем и целой сворой всяческой сволочи.

– Разрубленный Змей! – Марсель Валме залпом осушил бокал и тут же наполнил. – Видимо, следует предположить, что в Олларии вспыхнула чума?

Пожалуй, что и чума. В некотором смысле. Закатные твари, с чего же начать?

– Валме, – Чарльз потряс головой и с силой ущипнул себя за ухо, отгоняя подступивший с ножом к горлу сон, – скажите, что вы знаете, а то, боюсь, я не доберусь до конца.

– Мы знаем, что во Внутренней Эпинэ случился мятеж, а Манрик загнал тех, кого невзлюбил, в Багерлее. Вместе с королевой.

– Тогда вы не знаете ничего, – поморщился Давенпорт. – Резервная армия, которую собрал Манрик, перешла на сторону Ракана…

– Кого? – не понял виконт. – Ракана? Этот-то откуда взялся? Не хочу показаться недоверчивым, но вы уверены, что не спите?

– Леворукий и все его кошки, – с тоской произнес Чарльз, – если б я спал… Альдо Ракан как-то затесался в ряды мятежников. Симон Люра… вы его знаете?

– Понаслышке. Он связан с Манриками?

– Так думали. Люра вызвался утихомирить восставших и предал. Королевскую армию разнесли в пух и прах, Ракан двинулся на столицу, к нему стали примыкать гарнизоны. Все нанятые Манриками, между прочим. Обстрелянных сплавили на север, вместе с Лионелем, и он таки разнес каданцев вдрызг. Хоть какая-то радость!

Дверь открылась и закрылась, пропустив лекарского вида мещанина и двух слуг, уныло зажужжала отчего-то не уснувшая муха. Шадди не несли. Чарльз еще разок щипнул себя за ухо.

– Сейчас… Я сейчас…

Валме сочувственно кивнул. Год назад он не вылезал от куаферов и играл в карты на любовниц, а теперь перед Давенпортом сидел офицер. Чего только не бывает, но в Олларии виконту делать нечего. Пусть едет в Придду или домой, к отцу, хотя Марсель Валме не похож на человека, готового все бросить и сбежать, как эти…

– Подонки!

– Простите?

– Манрики – трусы, – раздельно произнес Чарльз Давенпорт, – а Рокслеи, Придды, Краклы, Вускерды – подонки. Ну а Морена я сам убью.

Валме не ответил – сидел, смотрел, ждал продолжения. Только как рассказать едва знакомому человеку об удивленных глазах Фердинанда, улыбочке Генри Рокслея, пятнистой физиономии Кракла? О том, как звенело разбитое стекло, запах пороха мешался с ароматом дыни, громко вопила фрейлина в желтом, а голова кружилась от высоты, бессильной злости и содеянного?

– Ваше шадди, – зеленая девица хлопнула на стол поднос с кружками. – Господа хочут сливки или просто?

– Просто! – Давенпорт залпом проглотил обжигающий напиток, не ощутив ни вкуса, ни запаха. Валме молча пододвинул ему свою кружку. Шадди в кружках… Хотя чего ждать от зеленых зайцев?

– Это действительно шадди? – вежливо поинтересовался Валме.

Наверное, шадди, а может, и нет. Какая разница. Он должен договорить, а остальное – потом.

– Манрики узнали о разгроме и сбежали вместе с Колиньярами. Казну и принца с принцессами уволокли с собой.

– А Фердинанд?

– Остался.

– Остался? – недоуменно повторил Валме. – Этот тюфяк?

Чарльз бы тоже не поверил, но король действительно остался. Его искали, но Фердинанд Оллар умудрился спрятаться в каком-то тайнике.

– Можете не верить, – туман в голове понемногу рассеивался, значит, в кружках был все-таки шадди, – но Его Величество где-то отсиделся, а потом, когда трусы откочевали, выбрался и попытался править. Отпустил из Багерлее всех узников, собрал Совет Меча, приказал готовить ополчение… Фердинанда арестовали у меня на глазах. Рокслеи и Морен. Он не сопротивлялся, почти… Приказал охране сложить оружие, но охрана… уже не была его. Спасибо Манрикам…

– А вы, виконт? – в упор спросил Марсель Валме. – Что делали вы?

Что он делал? Прозевал все на свете, хотя мог бы догадаться, что Рокслеи что-то затевают. Джеймс намекал на перемены, а он-то думал, речь идет о Талиге без Манриков и Колиньяров. Думал, думал и в суп попал… У курицы мозгов и то больше, но отвечать надо. Чарльз отодвинул пустую кружку – его собеседник все еще ждал ответа. Молча. Неужели это виконт Валме, славившийся болтливостью на всю Олларию?

– Я был в карауле у Малой Печати, – просто сказал Чарльз, – услышал шум, вбежал в столовую. Все уже было кончено. Я выскочил в окно, в городе начинались погромы, но пройти было можно. Я добрался до казарм… Ансел уже все знал. Он решил прорываться в Придду. Из Олларии мы ушли вместе, у Корты Ансел свернул на север, а я – на запад. Сообщить Ворону.

3

Нужно возвращаться. Не к Фоме, к Ворону, которого в Олларии нет, а где есть, только кошкам известно. Знает ли Алва, что творится в столице, или он умчался не поэтому?

– Теньент, – окликнул Марсель, – я должен вас огорчить. Первого маршала в Урготелле нет. Эй, вы меня слышите?

– Да, – бедняга оторвался от заячьего шадди и попытался держать голову прямо, – слышу.

Слышит он! Пустой, стеклянный взгляд. Не понимает? Очень может быть.

– Алва исчез. Может, вернулся в Фельп, к Савиньяку, а может, и нет. Он получил какое-то известие и уехал. Мы думали, в Олларию.

– Все сходится, – Давенпорт в очередной раз потряс сонной башкой. – Он узнал о предательстве Люра.

Узнал и умчался. Мог бы, между прочим, и сказать. Или не мог? Ворон любит разводить тайны, а они с дядюшкой своими несведущими рожами дурачили шпионов целый день. Закатные твари, надо было сразу гнать к Савиньяку, а не лезть в это болото.

– Вы что-то сказали? – вежливо переспросил Давенпорт. Глаза офицера были красней, чем у кролика, но зевать он перестал. То ли от шадди, то ли от новости.

– Так, – неопределенно махнул рукой Валме, – задумался. Непонятно, на что все эти господа надеются. Ызаргу ясно, править им до подхода первой же армии.

– Армии летать не могут, – теньент с тоской уткнулся в опустевшую кружку, – вожаки успеют сбежать, ну а мелочь… Когда ее жалели?

Это точно, заводилы удерут, а мелкоту перевешают, только кто? Фок Варзов и Лионель связаны дриксенцами, Алва – Бордоном и Гайифой. Конечно, можно все бросить, но нужно ли?

– Слушай, – начал Марсель, чувствуя, что его заносит, как перед боем, – это затеяли «павлины», чтоб мы сняли с границ войска. Согласен?

– Да. – Чарльз Давенпорт с удивлением поднял глаза на Марселя. Ах да, он в запале перешел на «ты», ну и ладно.

– Рокэ никогда не делает того, чего от него ждут? Так?

– Так.

– Значит, и сейчас не сделает. Он останется на юге и будет воевать с Бордоном, как и собирался. Так?

Теньент кивнул и подпер подбородок рукой. Еще немного, и в спальню его придется тащить на руках. Ну и дотащим!

– Если все затеяли не «павлины», а «гуси», они ждут, что давить мятеж пойдет Лионель или фок Варзов, и устроят какую-нибудь подлость. Так?

– Да, – кроличьи глаза слипались, но глядели осмысленно.

– Значит, на севере тоже нужно стоять, где стояли. И что у нас остается? Тронко и Кадела. Тронко ближе к столице, и там кэналлийцы, значит, нам туда!

– Сударь, вы во многом правы, – пробормотал засыпающий вояка, – но я должен отвезти донесение Ансела Первому маршалу Талига.

– А где вы его искать будете? В Фельп может и Герард съездить. Если вам неймется, езжайте вдвоем, а я поскачу в Тронко предупредить Дьегаррона. Когда придет приказ наступать, мы будем готовы…

– Вы правы, – на измученном лице проступила заинтересованность, – от Тронко до Олларии не так уж и далеко.

– Именно. А то, что там творится, вы знаете лучше адуанов и лучше меня!

– Решено, – Давенпорт поднялся с места. Он явно собирался сесть в седло, – я еду с вами.

– Правильно, – согласился Марсель, – но вечером, а сейчас вы отправитесь в кровать. Терпеть не могу носить на руках мужчин, а вы вот-вот свалитесь.

– Сударь…

– Теньент Давенпорт, – рявкнул Марсель, подражая Дерра-Пьяве, – я вам приказываю… Закатные твари, я вам капитан или птицерыбодура?! А ну живо спать!

V

Ноймаринен. Замок Ноймар

399 года К.С. 22-й день Осенних Ветров

1

Ноймар. Замок на утесе Литасфляхеханд. Шестнадцать неприступных башен, серые скалы, вечная радуга над порогами неугомонной Доннерштрааль. Волчье логово, поставлявшее Талигу полководцев, кардиналов, регентов, а однажды расщедрившееся на поэта. Великого. По крайней мере, так в один голос утверждали менторы. Правы они были или нет, Жермон не задумывался, но неприязнь к виршам Вальтера Дидериха пронес через всю свою жизнь. Хорошо хоть, эта ненависть была веселой, не чета другим.

Дорога уперлась в опущенный мост и распахнутые ворота. Рудольф Ноймаринен был силен и осторожен, он мог позволить себе подобную роскошь. Если все тропинки под присмотром, а солдаты и офицеры знают друг друга в лицо, ворот можно не запирать. По крайней мере, днем.

– Жермон! – Ариго вскинул голову и увидел младшего брата Людвига. Тридцатитрехлетний Альберт, вечно забывавший, что он еще и граф Доннербург, жизнерадостно махал со стены офицерской шляпой. – Явился наконец!

Генерал засмеялся и подкрутил усы. Тревога, прихватившая Ариго в начале осени, отступила пред мощью возведенных самим Манлием стен и уверенностью обитателей замка.

Жермон поручил жеребца заботам конюха и угодил прямиком в достойные удава объятья. Альберт пребывал в отменном настроении, впрочем, все семейство Ноймаринен было наиприятнейшим. Для друзей и союзников, вестимо.

– Ну ты и вырядился, – покачал головой Жермон, отдавая должное багряному камзолу и кремовой рубашке, – прямо жених!

– Вырядишься тут, – подмигнул развеселившийся граф, кивком головы указав на здоровенных парней в бирюзовых куртках, кидавших в кухонные оконца связки гусей и ледяных уток. – Это авангард. Основные силы подойдут завтра. Отец только их и ждет. Их и тебя.

– Арно предупреждал, что грядут бергеры, – меланхолично заметил Жермон, – что ж, дичью вас родственник обеспечил.

Маркграф Вольфганг-Иоганн был не из тех, кто приезжает в гости с пустыми руками, тем паче осенью, когда на перехват пролетающих над Торкой бессчетных стай выходит и стар и млад. Бергеры истребляют гусей и уток десятками тысяч, но на следующий год пернатые странники вновь затмевают солнце, а горцы палят по ним из своих чудовищных «утятниц».

– Бедные, бедные гуси, – закатил глаза Альберт, —

Трепещущие крылья рассекалиПредзимний, напоенный плачем ветер,Рыдали птицы об умершем лете,И плакал вечер с исчезавшей стаей…

С исчезавшей? Или с обреченной? Не помнишь?

– К счастью для меня, нет, – огрызнулся Жермон, – чего и тебе желаю. Дурацкие стихи!

Правильно он пририсовал к портрету Дидериха ослиные уши, впрочем, они больше походили на заячьи. Художником юный Жермон был неважным, но утонченный мэтр Капотта чуть не лопнул от ярости. При воспоминании о любимом учителе генерал от инфантерии блаженно улыбнулся и немедленно заработал чувствительный тычок в бок.

– Смеешься? – строго спросил Альберт. – Я тоже хочу.

– Ну так смейся, – Жермон поправил шпагу, – благо, есть над чем.

– Ты про «Прерванный полет»? И чего только менторы в этих стишатах находят? Гуси летят, по ним стреляют, такова жизнь. Надо же агмам зимой что-то кушать.

– И не только зимой, – перед глазами зазеленело рассветное небо и распустил паруса золотой кораблик. – Пока бергеры не пересолят всех гусей, они не уймутся.

– Ну, нет, – замотал головой Альберт, – тут я с ними не согласен. Копченые вкуснее. А ты что скажешь, коптить или засаливать?

– Коптить, – постановил Ариго. – Ты часом не знаешь, твой поэтический земляк дичь ел?

– Дидерих? Ел, наверное. Вот плакал он при этом или нет, не знаю.

– Если с луком, то, может, и плакал.

– Конечно, с луком. А еще он пил вино, бегал за девицами и хотел дворянство…

И получил бы, если б не родной отец. Гостивший у зятя граф Дорак приголубил хорошенькую горничную, десять месяцев спустя осчастливившую мир великим Вальтером. Дорак бастарда признал, дал ему образование и состояние, но наотрез отказался ходатайствовать о возведении молодого поэта в дворянское достоинство. Папенька полагал, что титул способствует написанию скучных од, а не занимательных драм, и был прав. Дидерих накатал множество трагедий, и чуть ли не в каждой имелись жестокосердный отец, соблазненная дева и благородный подкидыш…

– Вообще-то я его всегда терпеть не мог, – задумчиво произнес Жермон.

– Лук? – удивился братец Людвига. – В таком случае ты прекрасно скрывал свои чувства.

– Дидериха, – шепнул Ариго, – и чем больше ко мне с его виршами приставали, тем больше я его ненавидел.

– А мне как-то все равно, – хмыкнул Альберт. – Дидерих и Дидерих. Должен же в Талиге быть кто-то великий, кроме полководцев и мерзавцев.

– А дураки? – осведомился Жермон.

– Не сказал бы, что наши дураки превосходят гайифских, – усомнился приятель, – иначе б павлины после Варасты не полезли бы в Фельп и не остались бы без хвоста.

– Весной гайифским генералам будет не до корнетских ляжек, – задумчиво протянул Ариго, – Дивин это понимает. Готфрид тоже.

– Гусь павлину не родич, – лицо приятеля стало злым, – но гусь любит золотой горох. При Сильвестре дриксы сидели б да глядели, чем дело кончится, но с Манриками, да в отсутствие Алвы могут и укусить.ПроФридриха слышал?Этот кесарский племянничек перебрался к тестю, в Липпе.

– Сослали или наоборот?

– Кошки их там разберут, – Альберт снял шляпу и смахнул с нее пару пушинок. – Будем надеяться, что все-таки ссылка. Бруно Фридриха терпеть не может, а Бруно стал фельдмаршалом.

Фридрих сначала прыгает, потом думает. Бруно неделю думает, а потом строит мост. При таком фельдмаршале о дриксах до весны можно забыть, зато потом хлопот не оберешься.

– Постараюсь к Весеннему Излому вернуться, – кивнул Ариго, – месяц туда, месяц обратно, четыре месяца там…

Вечерний ветер скатился с темнеющих стен, ударил в лицо, развернул поникшее было знамя с бессонным волком, закружил мертвые листья и тонкую водяную пыль.

– Закатные твари! – Альберт разжал вцепившиеся в эфес пальцы и делано рассмеялся. – Ты чего?

– То же, что и ты, – огрызнулся Ариго, с трудом подавляя идиотское желание вскочить на коня и мчаться на юг, – это просто ветер.

– Ветер с гор несет зиму, – припомнил старую поговорку Людвиг, – вести с гор несут войну.

– Нет, – Жермон Ариго закинул голову, глядя на плещущий в синеве багровый стяг, – этот ветер не с гор. Он из Придды, но насчет войны ты прав. И насчет зимы тоже.

– Видимо, я пророк, – хохотнул Альберт, – и, будучи таковым, предрекаю тебе еще и весну. Весной…

– Господин генерал, – темноглазый корнет ловко и красиво отдал честь, – вас просит герцог. Немедленно.

2

Рудольф Ноймаринен оторвал голову от очередной бумаги, неспешно водрузил перо на роговую подставкуи поднялся из-за стола. Выглядел герцог, мягко говоря, усталым, но одет был, как всегда, безукоризненно.

– Нужда в твоей поездке отпала. К сожалению.

Ариго ожидал подобного, и все же сердце нахально екнуло.

– Ты голоден?

– И да, и нет, – признался Жермон, – я в седле с утра, но Бруно с Манриками не способствуют аппетиту.

– Если ты собираешься и впредь обращать внимание на новости, то скоро умрешь. С голоду. – Рудольф уже несколько лет ел вываренное мясо с овощами и белые сухари, но оставался хлебосольнейшим из хозяев. – Когда я посылал к тебе Людвига, из Эпинэ тянуло дымком, не более того. Неделю назад дым уже стоял столбом.

Герцог неторопливо поднялся. Ариго был немалого роста, но на Рудольфа ему приходилось смотреть снизу вверх.

– Садись к столу, сейчас принесут перекусить. Ты будешь есть, я буду говорить.

Манеру пожизненного Проэмперадора Севера бродить по комнате, размышляя вслух, знал весь Талиг. Другое дело, что видели это только близкие. Жермону герцог верил, и был прав. Рудольф Ноймаринен был первым из тех, за кем генерал Ариго прыгнул бы в Закат и не заметил. Вторым шел Людвиг, третьим – старик фок Варзов. Четвертым был Арно Савиньяк, но графа не было на свете десятый год.

– Садись, кому говорят. За стол!

Жермон безропотно опустился на массивную дубовую скамью, глядя, как Рудольф меряет шагами знакомую комнату. Узнав о восстании Борна, он ходил так же, а Савиньяк теребил перевязь и вдруг сказал, что поедет к Карлу и уймет его. Он так и сделал, но получил пулю в живот. Маршал Арно вечно полагался на чужую совесть, как на свою.

Герцог дошел до камина и резко повернулся на широких каблуках, звякнули, столкнувшись, две цепи – герцогская и вторая, широкая, из плоских золотых звеньев. Цепь регента? И как он ее не заметил?! Рудольф поймал взгляд Ариго и хмуро кивнул, подтверждая, что генеральские глаза не врут и герцог Ноймаринен на самом деле – регент Талига.

– К лету сниму этот ошейник к кошачьей бабушке, – Ноймаринен часто начинал свои монологи с ответов на невысказанные вопросы. – Гадаешь, что стряслось? Не догадаешься, разве что с ума сойдешь. Людвиг должен был рассказать об Эпинэ.

И рассказал, но при чем тут регентство? Разве что Фердинанда после варастийских чудес потянуло на подвиги и он свалился с лошади. Или ему помогли? Тогда королем стал Карл, а Ворон – регентом. Может ли регент Талига воевать по найму в чужой стране? Может ли передать регентство? Жермон не был силен в казуистике, его делом были атаки и ретирады.

Пришел слуга, принес глинтвейн. Две дриксенские кружки с золотыми ручками и вызолоченными крышками. В Эпинэ вино со специями не кипятят даже зимой, в Ноймаре ужин начинают с глинтвейна.

– Пей!

Трещал огонь, пахло пряностями и вином, на подоконнике блаженствовала толстая старая кошка. Ее звали Метхен.

– Фердинанд умер?

– Если бы, – регент махнул рукой и побрел от стола к камину. – В Эпинэ всплыл Альдо Ракан, а Робер Эпинэ умудрился разбить Леонарда Манрика. Ты будешь смеяться, но собранная тессорием сволочь, которую он назвал Резервной армией, перешла на сторону мятежников. Леонарда, судя по всему, прикончили свои же. Маркиз Сабве, к несчастью, удрал. Видимо, в Каделу, так как в Олларии не объявлялся, а Ворон для него хуже Ракана. Сообщить в столицу о поражении Сабве, по великой своей занятости, забыл.

– Трус, – не выдержал Ариго, – заяц свежеванный!

– Не больше, чем братец, – буркнул Ноймаринен, буравя взглядом безответную кочергу. – Весть о поражении привез теньент Куртис. Из парня будет толк, так что возьмешь его в разведчики. Заодно и расспросишь, если охота будет.

– Расспрошу, – пообещал Жермон. Регент что-то буркнул и пошевелил угли.

– Узнав про Люра и Ракана, Манрик со товарищи все бросили и сбежали. Надеюсь, недалеко, – по лицу Рудольфа плясали недобрые отблески, само лицо тоже добротой не блистало. – Принца с принцессами уроды прихватили с собой, а вот короля потеряли. Фердинанд где-то отсиделся, вылез и начал править. Через три дня Рокслеи продали его с потрохами. Что творится в Олларии сейчас, не знаю. Ансел был последним, кто мало-мальски соображал, больше там сопротивляться некому.

Ариго не вскочил, не заорал, не подавился. Он даже не опрокинул кружку, только в голове завертелось какое-то тошнотворное колесо.Генерал торопливопроглотил ставший горьким глинтвейн.

– Мне лучше поспешить.

– Нет, – регент оторвался от камина и нацелился на письменный стол. – Ты едешь со мной в Придду. Не только как генерал, но и как граф Ариго.

Жермон кивнул; свое генеральство, в отличие от отобранного и брошенного назад титула, он ценил. Да и Рудольф то и дело говорил, что родословная – дело собачье, а не человеческое. Разве что дело в Катарине.

– Монсеньор, я правильно понимаю, что мне придется стать опекуном Ее Величества?

– Не совсем. —Ноймаринен остановился у письменного стола, тронул свиток с зелеными печатями и потер поясницу. – Не терплю воевать зимой – спину ломит… Ты когда выехал?

– Пятнадцатого. Мог раньше, но возил Людвига к Айзмессер.

– Правильно сделал, – одобрил регент Талига, отправляясь к окну. – Когда соседи узнают про наши дела, они обрадуются, а радость, как известно, окрыляет. Не удивлюсь, если дриксы с гаунау попробуют полетать. И еще меньше удивлюсь, если они замахнутся на Хексберг.

А в Хексберг хорошо если осталось два десятка кораблей… Когда Альмейда уходил в Фельп, считалось, что Готфрид с Хайнрихом будут сидеть и глядеть, как Гайифа грызется с Талигом. Кесарю надоело таскать хвост императору, он был бы счастлив, если б этот хвост выдернули. Именно поэтому Сильвестр отпустил Альмейду, а фок Варзов – Дьегаррона и Вейзеля. Расчет на скрытое соперничество Паоны и Эйнрехта был верным. Пока не умер Сильвестр.

– Закатные твари, – пробормотал Ариго, – Алва знает?

– Нет, – отрезал герцог, – и когда узнает, ведомо только Леворукому и Фоме, а старый пройдоха станет тянуть до последнего и будет прав. Грех упускать такой случай.

Да, второй раз Гайифа с Бордоном вряд ли позволят схватить себя за шиворот, да еще в строгом соответствии с Золотым Договором. Закатные твари, Рокэ не должен возвращаться, будь он хоть трижды регентом.

– Значит, – подвел итог Жермон, – вы не просто регент Талига, вы еще и Первый маршал.

– Вот уж не думал, что снова влезу в эту упряжь. – Рудольф Ноймаринен приподнял портьеру. Сквозь пылающий запад стремительно прорастала ночь. Осенняя или уже зимняя?

Трое слуг – пожилой и двое мальчишек – приволокли подносы с едой, которой хватило бы на троих генералов и одного крокодила, зажгли свечи и ушли. Ноймаринен вернулся к столу, отломил кусок хлеба, обмакнул в соус и отправил в рот, под аккуратные седые усы.

– Не удивляйся, с вареной мочалкой покончено, – регент прикончил еще один кусок. – Оказывается, я голоден… И ты, между прочим, тоже.

Генерал послушно ковырнул густо приправленную сельдереем зайчатину. Рудольф был прав, есть действительно хотелось.

3

– Рад? – регент поморщился и потер поясницу. – Проклятая спина, еще хуже Манриков, тех хотя бы удавить можно.

– Чему рад? – переспросил Жермон, отодвигая наполовину опустошенный поднос, живо заинтересовавший Метхен.

– Что остаешься, – герцог неторопливо отхлебнул из кубка. Волк, который перед охотой пьет глинтвейн. Старый волк, но от этого не менее опасный.

– Что остаюсь, рад, – признался Жермон, – но не такой ценой.

– Цены мы еще не знаем, – серый взгляд скользнул по увешанному оружием гобелену, – только, боюсь, с платежами мы просрочили. Ринальди Ракан платил в девяносто седьмом году гальтарского круга, императорская семья – в девяносто седьмом следующего, Эрнани Последний дотянул до осени девяносто девятого, а мы и того хуже.

Жермон угрюмо кивнул, древние беды его никогда не занимали, но с этими Изломами что-то и впрямь не так.

– Не любишь заумных разговоров? – Регент прикрыл остывающую кружку, крышка щелкнула, как капкан захлопнулся.

– Не люблю. Чувствуешь себя петухом в мешке.

– Хорошо, не ызаргом[4], – пошутил Рудольф. – Сколько я тебя знаю?

Если считать с первой встречи – больше двадцати лет, если с первого настоящего разговора – девять. Они встретились, когда герцог Ноймаринен был первым маршалом Талига, а Жермон – столичным щенком, выброшенным в Торку. Теперь один – регент, второй – генерал, а Излом – вот он! Дриксы который год орут, что Олларам отпущен один круг, но Оллары – это еще не Талиг.

– Твоего отца я знал меньше, чем тебя, – задумчиво произнес герцог, – но Пьер-Луи был справедливым человеком.

– Справедливым, – подтвердил Жермон, потому что это было правдой. За отцом не числилось ни одного несправедливого поступка, ни одного злого слова. Только как назвать письмо, даже не письмо, записку, превращавшую графа Энтраг в пустое место и уведомлявшую означенное место, что оно незамедлительно должно отбыть в Торку и жить исключительно за счет жалованья?

Королевский указ отстал от родительского «благословения» всего на два дня: геренций Фукиано, как и все в Олларии, не усомнился в справедливости графа Ариго.

– Ты ничего не забыл. – Рудольф тяжело поднялся и двинулся к глядящему в вечер окну. – Забыть и не вспоминать – это разные вещи. Очень разные.

– Отец мертв, – Жермон посмотрел в глаза регенту, – это все, что я могу сказать.

– Мертв. – Витражи прятали звезды и облака, но не тьму. – Иначе б я говорил не с тобой, а с ним.

Метхен покончила с остатками подливы и облизнулась, показав розовый язычок; за спиной что-то сухо треснуло. Свеча…

– Эсператисты не зря придумали исповеди, нельзя всю жизнь таскать в душе пулю. Что ты натворил?

– Прошло двадцать лет, не все ли теперь равно?

– Тебе не все равно, – Рудольф принялся растирать запястье, – но будет все равно, когда ты расскажешь.