Проходящий сквозь стены

Он осекся, а Денис, здоровенный мужик из бывших омоновцев, спросил угрожающе:

– Так это с твоей подачи под моей дверью насрали?

Говнюк ощерился:

– Докажите!

– А что доказывать? Ты сам признался!

– Вы мне не тыкайте, не тыкайте! У нас правовая страна, я вас по судам затаскаю.

Денис стиснул кулаки, каждый с бычью голову, но жена повисла на нем, уговаривая, что с говнюками связываться – себе дороже, а Говнюков победно посмотрел по сторонам.

– Цифровые замки, – заявил он, – срать в парадной не мешают. Не верите, зайдите в любой дом, понюхайте.

Денис вполголоса ругался, а его сосед, Терентий Иванович, тихий и такой же интеллигентный, как моя мама, возразил мягко:

– Кто спорит? Вы совершенно правы. Но замок усложняет процесс проникновения в дом. Отсеивает большинство срунов. Заходят уже не те, кому надо в самом деле облегчить кишечник, а именно те, кому нужно насрать именно в этом доме, кому-то насолить. Таких намного меньше.

Говнюков возразил патетически:

– Я хочу свободы! А это ограничение моих прав как демократа.

– А квартирный замок не мешает? – спросил кто-то из собравшихся. – Или у вас дверь без замка?

– Замок на входной двери в подъезд, – продолжал Говнюков непреклонно, – мешает моим гостям приходить ко мне.

Терентий Иванович, видя поддержку, поинтересовался так же интеллигентно:

– А дергать дверную ручку, нажимать кнопку лифта, потом в самой кабине нажимать на кнопку этажа…

– Это другое дело!.. Это не ограничивает меня как демократа и члена общества защиты прав человека от человека!

Мама моя беспомощно поглядывала по сторонам, пыталась как-то вести собрание, но жильцы галдели, перебивали друг друга, наконец, когда уже все устали, даже Говнюков притих, слово взял Терентий Иванович, он как-то распрямился и заговорил веско и убедительно:

– Кто спорит, что от крутых профессиональных воров никакая дверь не защитит? Но крутые профи в наш дом и не придут, а вот всякую мелочь, которой в сто крат больше, отсеять сможет. В том числе и любителей срать в подъездах. Тем более, как выяснили исследователи, вся эта насранность, разбитые лампочки, исписанные стены, подпаленные стены и выломанные решетки в лифтах – это дело рук не жильцов, а всей дряни, что заскакивает в ближайший по дороге подъезд выпить и облегчиться.

Я помалкивал, вообще-то этот Говнюков говорит дело: сам не терплю никакого надзора. Сколько себя помню, всегда под пристальным вниманием старших: так ли одет, так ли подстригся, почему за компьютером, а не за учебниками, не с теми ребятами дружишь, не с той девочкой ходишь, не так держишь вилку, почему рубашку бросил на стул, а не повесил…

С другой стороны, мама очень переживает при виде загаженного подъезда и побитых зеркал в лифте. А когда вчера, выходя из кабинки, вступила в дерьмо, явно не собачье, дома, пока отмывала обувь, расплакалась и капала в чашечку с водой прозрачные капли, то ли сердечные, то ли сохраняющие нервы.

Маму я люблю, она совсем не боевая, а слабая и жалобная. Это Вован со своей на ножах, ненавидит и желает, чтобы скорее померла: у него мать – гром, коня на скаку остановит, Кабаниха, властная и крутая, все в доме должно свершаться по ее слову и указу. С такой, наверное, и я был бы в контре, не люблю ходить строем, но моя никогда мне не перечила, только вздыхала и смотрела грустными глазами, а еще тихонько плакала, стараясь, чтобы я не видел.

Хорошо, сказал я себе со злобной решительностью. Мне эта мелкота не мешает, подумаешь – насрано, но ради мамы я очищу дом от всего, что делает его не таким, как хочет мама, а хочет она всегда хорошего, я это уже знаю. Даже когда бегу со всех ног от ее «хорошего».

Собрание постепенно превращалось в полный бардак, где галдят так, что сами не слышат своего же галдежа. Я попятился к двери, вышел, вслед за мною вышла Вера Павловна, милая тихая женщина, живет двумя этажами ниже, всегда улыбается, здоровается первой. Приученный к ее улыбке, я улыбнулся уже заранее.

На газоне перед подъездом разлеглось с полдюжины бродячих псов, еще трое-четверо бегают друг за другом дальше за домами. При виде Веры Павловны эти, что на газоне, вскочили и радостно ринулись к ней, ликующе прыгали вокруг и ласкались, счастливые, как бездомные дети, которые неожиданно взяли к себе богатые и добрые люди.

Вера Павловна смеялась и гладила их. Они подпрыгивали, становились на нее передними лапами, пачкая одежду, но она не обращала на такие пустяки внимания, брала их морды в ладони и целовала в носы.

Я тоже засмотрелся, приятно видеть добрых людей, сзади скрипнула дверь, из подъезда вышел Денис-омоновец с женой и ребенком. Только спустились по ступенькам, собаки развернулись и с бешеным лаем набросились на них.

Пара псов подпрыгивали и пытались ухватить Дениса за руки. Ребенок завизжал и спрятался за маму. Мама заохала, закричала, укрывая чадо обеими конечностями.

– Уберите своих собак! – заорал Денис. – Убери, сука… а то я их всех поубиваю, и тебя, гадина, тоже…

Его жена заорала еще громче, перекрикивая лай. Вера Павловна перепугалась и пыталась утихомирить собак, но те старались выказать ей преданность и верность, бросались и лаяли, бросались и лаяли, защищая отважно и верно свою кормилицу.

Денис загородил жену, та за его спиной быстро утащила плачущего ребенка, а Денис пинками отбивался довольно успешно, но другие набрасывались сзади, послышался треск разрываемой ткани.

– Ой, ну что же это… – закричала Вера Павловна в отчаянии.

– Сука! – орал Денис. – За такие дела в тюрьме сгною!.. Они у тебя все бешеные!..

Кто-то в сторонке, не разобравшись, прокричал:

– А почему она своих собак не водит в намордниках?

– Так это бродячие, – объяснил кто-то.

– И бродячих пусть в намордники!

– Так это ж настоящие бродячие…

– Как это?

– Ну ничьи. Ничейные.

– А чего ж они ее так охраняют? Значит, это ее собаки…

Понятно, все только глазели и комментировали, давали советы, это мы все умеем, все мы такие умные, когда учим других, но никто с места не сдвинулся, чтобы помочь реально. Собаки наконец малость отступили, Денис вытащил мобильник и заявил, что вызывает милицию, санэпидемстанцию, «Скорую помощь» и комитет по надзору за бродячими животными.

Мне стало грустно, я вернулся домой, в своей комнате малость поэспериментировал с прохождением через стену на большой скорости. Обжигает так, словно я тигр, прыгающий через горящий обруч в цирке.

Поздно вечером вернулась мама, усталая до невозможности, изнуренная, будто разгружала вагоны с люминием, а то и с чунгунием. Я сам приготовил чай и бутерброды, она вяло рассказала, чем закончилось собрание, а я поведал про собак, что так защищали Веру Павловну.

Мама вздохнула:

– У нее и муж такой… Оба добрые, жалостливые. Начали подкармливать бродячих собак, теперь те начинают собираться у нашего дома целыми стаями. Ждут их! Понимаешь, сынок, любой собаке, как и женщине, хочется кому-то принадлежать. Особенно – сильному и доброму. Эти собаки уже считают их своими хозяевами.

– Еще бы.

– Ну а хозяев надо защищать, так собачки понимают. Вот и защищают… даже когда не надо. Просто показывают «хозяевам», как они стараются, как их любят, как их защищают.

Я спросил опасливо:

– Это и на меня кинутся?

– Вообще-то на жильцов обычно не обращают внимания, но когда выходит кто-то из их «хозяев», то стараются показать ему, что его ценят и берегут. Этим мне тоже придется заниматься, как старшей по дому: и бродячих собак жалко, и себя – тоже. А у многих еще и дети! Ты вот спишь крепко, а другим от собачьего гавка и ночью не до сна. Ночью лают на всех, кто входит в дом, к их «хозяевам». Даже пробуют не пропускать в дом!

Я пробормотал нерешительно:

– Это терпеть еще можно…

– Да? Но дальше все хуже и хуже. Со вчерашнего дня, когда Вера Павловна или ее муж идут к метро, собаки всей стаей бегут впереди и по бокам, охраняют, лают и набрасываются на всех на пути, разгоняя народ. А несчастная Вера Павловна бежит следом и кричит, вся красная от стыда: «Не бойтесь, не бойтесь, это они нас охраняют!»

Я засмеялся, представив эту сцену.

– И ничего не поделать?

Она вздохнула.

– Не знаю. Но что-то делать надо.

– Что?

– Не знаю, – повторила она убитым голосом. – Труднее всего, когда приходится останавливать хороших людей в их чрезмерной хорошести.

Глава 11

Я валялся на постели, мысли вяло копошатся вокруг проблем дома, а тут еще и за домом эти собаки… Мама правильно сказала про хороших людей, рука не поднимается их обидеть, но люди должны быть не только хорошими, но и уживаться, как говорят, в обществе. Насчет общества не знаю, но в нашем доме уживаться должны. А то еще и мне порвут штаны, как Денису.

Вера Павловна с мужем – хорошие люди, а если собак любят – вдвойне хорошие, а уж бродячих подкармливают, так и вовсе у них золотые души. Но все-таки люди вообще по шкале ценностей пока еще выше собак, и когда при выходе из подъезда на меня набрасывается стая остервенело гавкающих собак, я готов их все поубивать, хотя, конечно, понимаю: охраняют дом от всех посторонних, а посторонними считают всех, кроме этих доброхотов, выносящих им остатки своего обеда.

Двери им заблокировать, пожар в квартире устроить, краны открыть или еще какую пакость, как готов сделать любому другому, не могу – хорошие люди. Но и остановить как-то надо, мне свои штаны жалко. Да и укусит если какая тварь… а когда кусается, это уже не собака, а тварь…

Раздумывал часа два, что для меня мучительно много, вечером подъехал в центр. Машину приткнул на обочине в дворике за три квартала, ближе не нашел места. Вошел в стену, оттуда пробрался по магистралям в мэрию, а там из канцелярии отправил письмо на бланке за грозной подписью вице-мэра. Дескать, если немедленно не прекратят прикармливать собак, то их выселят из квартиры. Статья такая-то: угроза жизни и здоровью других жильцов.

В приписке еще неофициальным тоном рекомендовалось не просто перестать кормить, собаки из-за этого не уйдут, только еще больше будут набрасываться на жильцов, демонстрируя свою службу, за которую и покормить бы пора, а если и уйдут, то не скоро, потому нужно перенести кормежку в другое место. К примеру, на дальнюю пустошь, где трактора расчистили площадку под строительство детского дома для брошенных детей-бандитов, а потом, к великому облегчению жителей района, втихую свернули эту программу.

Одним из отказавшихся платить за консьержку был слесарь Шинигамов. Я пришел к нему, когда он, по обыкновению, был не то что в отключке, но вдрабадан: из ушей уже начинает выплескиваться, но он героически выливал трясущейся рукой остатки водки в граненый стакан. Россия – единственная страна, где не принято оставлять в бутылке вино или водку. Если открыл – нужно допить.

Я вышел из стены и уставился на него сурово и обвиняюще:

– Опять пьешь?

Голос постарался сделать грозным, Шигинамов затрясся и прижался к стене. Глаза округлились, он пролепетал затравлено:

– Ты… ты кто?

– Твоя ампула! – ответил я еще грознее. – Как, нравится такой ультрасовременный метод?

Он промямлил:

– Ам… амп… ула?

– Она самая!

– Но мне уже три раза… вшивали…

– То старые образцы, – объяснил я. – А это с новым действием…

Я шагнул вперед и с удовольствием врезал по морде. Приятно дать по морде, когда чувствуешь правым и когда знаешь, что в ответ не врежут так, что зубы вылетят веером.

Голова Шинигамова дернулась, он в великом изумлении прижал ладонь к лицу, а когда отнял, там пламенеет кровь из разбитой губы.

– Что за…

Я врезал еще раз по морде и сказал строго:

– Формула Дэ с тройным действием!.. Хошь, третье действие покажу? Снимай штаны!

Он в ужасе перекрестился, пролепетал:

– Не надо!.. Не надо!.. Только не третье!

Я отступил к стене и сказал трубным голосом:

– Запомни, это было только предупреждение! Будешь дальше пить – формула Дэ с тройным действием ударит троекратно!.. И ласты не сразу склеишь – сперва намучаешься…

Он истово кивал, из глаз потекли обильные слезы. Я ощутил спиной стену, начал вжиматься. Шинигамов вообще побелел и смотрел выпученными глазами. Когда из стены осталось торчать только мое лицо, я сказал зловеще, как кентервильское привидение:

– Запомни… У-у-у-у…

Первым в списке отказавшихся платить за установку настоящей железной двери с цифровым замком и за консьержку стоит рабочий строительного комбината крановщик Подгорный. Я втихую скопировал весь список, не так уж и велик, но все равно остальные не должны платить за этих хитрованов, безнаказанность чревата, вечером вышел из стены в квартире Подгорных.

В комнате вонь, смрад, пахнет гнилым и несвежим бельем. Я брезгливо огляделся, как же быстро можно засрать квартиру, ну что за идиоты в мэрии, что в хороших домах, где квартиры покупают, выделять за счет муниципалитета для всякой рвани, хрущобы которых сносят?

На кухне вонь сильнее, на столе гора грязной посуды, почти все – алюминиевые миски да одноразовые из пластика. Беднота жуткая, так и хочется оставить им хотя бы сотню на столе, но под столом батарея бутылок водки, все собрать да сдать – хорошую мебель и дорогой сервиз можно купить!

Злость медленно поднималась, я осматривался уже не столько для ознакомления, сколько искал, где и как напакостить этим гадам, пока не вернулся в комнату. В кишечнике некоторая тяжесть, я вспомнил, что собирался сходить в туалет, но потом забыл, сейчас же взобрался на кровать, спустил штаны и…

…хорошая куча получилась, быстро расплылась, как коровья лепешка, на редкость вонючая, просто смердящая, больше не буду молоко с селедкой, поспешно вытер задницу одеялом, натянул штаны и торопливо пошел вдоль стены к окну. Там присел и на карачках пробрался к подоконнику, снизу поднял руку, ага, вот задвижка. Хотя дом, что напротив, далековато, но лучше, чтобы никто не увидел случайно. Бинокль в руках ротозея на балконе напротив – это один к миллиарду, но если есть возможность избегнуть риска, избегать надо любого, я не авантюрист.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.