Сингомэйкеры

– Вы пунктуальны, – сказала она щебечущим голосом.

– Спасибо, – ответил я. – Я этот… э-э… Евгений Черкаш.

– Я знаю, – сообщила она так же радостно и посмотрела словно бы с укором, как я мог подумать, что такого замечательного парня она не знает. – Да-да, вам назначено.

– Спасибо.

Однако, взглянув на часы, она сказала уже более деловито:

– Вас ждут, однако… минуту.

– Я подожду, – ответил я поспешно.

Она нажала клавишу, произнесла отчетливо:

– Господин Черкаш в приемной.

Я рассматривал ее, чувствуя некоторое несоответствие ее внешности довольно скромному состоянию здания. Хотя здесь, в старом центре, все стоит баснословно дорого, но такое впечатление, что фирма не слишком богата, в то же время обе секретарши производят впечатление молодых герцогинь. Если на конкурсах «Мисс Вселенная» и не заняли бы первые места, а довольствовались разве что пятыми-шестыми из-за недостатка в облике блинности, то по манере держаться, осанке, полному достоинства облику и вообще ауре – самый высший свет.

Она взглянула на меня внимательно:

– Заходите. Только господин Кронберг очень занятый человек, не засиживайтесь.

– Учту, – ответил я кротко.

Она не поднялась, чтобы распахнуть передо мною дверь, я сам потянул за литую медную ручку, не слишком массивную, не слишком вычурную, а в самый раз для здания средней ветхости и фирмы среднего достатка.

Кабинет неширок, просто большая комната, на полу дешевая дорожка. За массивным письменным столом сидит мужчина и, скосив глаза на дисплей, что-то выстукивает одним пальцем на клаве.

Я медленно пересек пространство, он кивнул, не отрывая взгляда от невидимой для меня картинки.

– Садитесь. Я сейчас закончу…

Будь эта фирма еще ниже достатком, я бы решил, что меня выдерживают, чтобы дать понять свою значимость, но тогда бы начали выдерживать еще в приемной, да и этот господин Кронберг не выглядит человеком, склонным к таким дешевым штукам.

Настоящий английский аристократ той эпохи, когда Англия еще была Англией, а не пуделем, пристегнутым к американскому бронетранспортеру. Тогда ни один англичанин, разговаривая с кем-то, не держал руки в карманах, раньше такое было бы равносильно самоубийству для джентльмена. Я когда смотрю на нынешнего премьера Англии, сразу вижу, что он кандидат от лейбористов, то есть рабоче-крестьянской партии, и потому чешет свои фаберже в присутствии и на виду на полном рабоче-крестьянском основании: принимайте меня таким, какой я есть, и сами того… не стесняйтесь, мы же от обезьяны.

Этот же строг и величественен, хотя не на троне, а за компом, да еще одним пальцем. Умное удлиненное лицо сосредоточено, на лбу складки, одет безукоризненно, я не вижу его носки, но уверен, что в цвет и тон галстуку. Если, конечно, их под цвет галстука кто-то подбирает. За столом сидит не по-тониблэрски, а с прямой спиной, плечи развернуты, словно десятки фотокорреспондентов снимают его для обложки журнала, который разойдется среди своих, а не среди лейбористски настроенных тониблэров.

По заключительному движению я понял, что он энтерякнул, лицо просветлело, но не от вспыхнувшего экрана, это только в кино дисплей освещает работающего, подобно фарам автомобиля, просто чуть-чуть расслабился и даже улыбнулся, довольный результатом.

– Простите, – сказал он, переводя взгляд внимательных серых глаз на меня, – что задержал. Итак, господин Черкаш, сразу к делу, если вы не против.

– Да-да, – сказал я торопливо, – буду рад…

– Один наш сотрудник, – продолжил он, рассматривая меня спокойно и бесстрастно, – как-то наткнулся на ваши работы, творчески использовал одну из ваших идей… и она увенчалась успехом.

– Рад…

– Мы тоже рады. Получилось так, что мы обратили на вас внимание. И сейчас намерены предложить вам работу.

– Спасибо, – сказал я растерянно, так как он сделал паузу в ожидании моей реакции, – но я… гм… очень уж кабинетный исследователь… Для любого бизнеса я камень на шее.

Он коротко улыбнулся и продолжил чуточку снисходительно:

– Я просмотрел вашу последнюю работу. Весьма, весьма… Мне понравилось.

– Это о нерентабельности рабского труда в Римской империи?

Он снисходительно улыбнулся.

– О нерентабельности рабского труда вообще. Ту вашу работу я не читал, понятно, все не охватить, а вот о новейших методах экономического стимулирования я просмотрел внимательно.

Я сказал польщенно:

– Спасибо.

– Не за что, – ответил он великодушно. – Ваша работа того стоит. Написана простым и понятным языком, как могут излагать только умные люди, которые знают предмет. Вы довольно зло и круто разделались с теориями, что рабовладение пало под натиском бунтов, революций и освободительной борьбы. А также общей гуманизации общества и всяких там просветительных идей…

Я настороженно помалкивал, но он посмотрел на меня с ожиданием, и я тихонько вякнул:

– Насчет просветительных идей, это касается освобождения рабов в Северной Америке, уже девятнадцатый век.

– Но и тогда, как вы пишете, это была вовсе не гуманитарная, как сейчас бы сказали, акция?

Я осмелился тихонько пожать плечами.

– Нет, конечно. Никакие силы не освободили бы рабов, если это не было бы выгодно самим рабовладельцам. В историю, к сожалению, привносят слишком много поэзии.

Он кивнул, сказал с удовольствием:

– Вот-вот, поэзии. И некоторой, я бы сказал, идеализации. Как сверхгуманности идеалистов, настаивающих на освобождении рабов, так и мощи революционного движения самих рабов. Вы блестяще показали, что все делалось и делается всегда по желанию рабовладельцев, которые просто стали капитанами бизнеса, основанного на еще более жестокой эксплуатации «свободных людей». И сейчас эти рабовладельцы, будем говорить откровенно, продолжают придумывать новые экономические модели, чтобы заставить «свободных» работать еще и еще больше… Не так ли?

Я кивнул.

– Да, господин Кронберг, вы поняли совершенно верно. Сейчас придумываются новые и новые мотивации, чтобы принудить людей трудиться еще более каторжно. Как никогда не трудились рабы.

– И как заставить их трудиться невозможно, – добавил он.

– Вы абсолютно правы.

– И в то же время, – уточнил он, – чтобы люди чувствовали себя свободными делать, что сами хотят?

– Но делали нужное хозяину, – добавил я услужливо. – Вы абсолютно правы, хозяин сейчас всего лишь называется уже не рабовладельцем. Он сумел сложить заботу о рабах на самих рабов. Теперь раб не только сам заботится о пропитании, одежде и жилье, но и сам спешит на работу, старается ухватить ее побольше! Это и было всегда мечтой рабовладельца, но осуществить смогли ее только сейчас.

– Вот-вот, – сказал он понимающе, – это и привлекло наше внимание к вашим работам… Не только четкое и ясное объяснение, почему рабов отпускали на свободу даже в Древней Греции и Риме, почему дикая Европа, где рабства не было изначально, быстро догнала и обогнала, а затем и разгромила рабовладельческий Рим, но и все остальные случаи, когда рабы в южных штатах Америки работали гораздо хуже тех, кто получил свободу, и оказалось экономически выгоднее дать им свободу всем… А главное, что только вы сделали проекцию на наше время: чем выше степень свободы простого человека, тем больше сможет сделать, поработать, дать продукции…

Я слушал настороженно, мозг разогрелся от попыток понять, как все-таки можно мои отвлеченные академические занятия наукой присобачить к сегодняшней рыночной экономике.

Он тоже замолчал, словно ожидая моей реакции, а я замер в мучительном ожидании, все еще не веря в чудесный шанс, в избавление свыше, в этого deus ex machina. Все-таки моя дисциплина чуть ли не единственная на свете, что ну никак не прикладная. Сейчас все прикладное, даже ученые-пауковеды, что всю жизнь занимались исследованием задней лапы паука-охотника и писали на эту тему толстые диссертации, начинают в духе времени доказывать, что их исследования применимы для развития бионики, для внедрения новых технологий, основанных на двигательных сокращениях лапы, потому что паук прыгает, оказывается, не силой мышц, а мгновенным повышением кровяного давления в лапах, что нашим машинам позволило бы перепрыгивать сорокаэтажные дома.

Но я не могу придумать даже такое, моя дисциплина абсолютно академична, я уж и не представляю, как эти толстосумы намереваются приспособить мои знания. Разве что дадут лопату и пошлют копать от забора и до обеда, но и для этого проще нанять мигрантов… Впрочем, как известно, интеллигентный человек даже канаву выкопает быстрее и лучше, чем стандартный работяга, которому надо успеть пару раз сбегать за водкой, двенадцать раз покурить и несколько раз сходить в бытовку полапать кладовщицу Маньку.

Так что да, могут дать и лопату…

Он рассматривал меня очень внимательно, я чувствовал себя, словно боярин под проницательным взором Ивана Грозного.

– На вас получены самые хорошие характеристики, – заметил он, – но я предпочитаю старые испытанные методы. Бывает, посмотришь на человека и сразу видишь, кто он и что, а все бумаги, которые собрал и принес, – липа, хоть и настоящая. Да-да, бывает такое, дипломы и награды настоящие, а все равно липовые.

Он помолчал, ожидая моей реакции, я спросил настороженно:

– Хорошие? Характеристики?

– Представьте себе.

– Господи, откуда?

Он чуть-чуть раздвинул губы в улыбке.

– У нас свои каналы.

Я сказал скромненько:

– Да сейчас почти все лауреаты – липовые. А те, кто чего-то стоит, брезгливо сторонятся такой известности.

Он поинтересовался:

– Вы тоже сторонитесь?

Я ощутил ловушку, ответил осторожно:

– Нет, просто работаю. Мне моя работа нравится. А что меня не увенчивают дипломами… ну и ладно. Мне и без них хорошо. Работе это не помогает и не мешает.

Серые глаза всматривались в меня с интенсивностью даже не рентгеновского аппарата, а чего-то помощнее, вроде гамма-излучателя.

– Мы хотим вам предложить работу, – проговорил он наконец. – К стыду своему, должен сообщить, что вас заметили не здесь, под боком, а ребята из Гарвардского университета. Хотя они тоже наши… Сообщили, порекомендовали. Правда, мы тоже кое-что замечаем у них под носом, чего они не видят.

Глава 3

От его слов повеяло большими деньгами, сердце забилось чаще. Кончики пальцев возбужденно зачесались, словно уже пересчитывают крупные купюры.

– У вас, – сказал я осторожненько, – большая фирма… наверное.

Он чуть раздвинул в улыбке губы.

– Давайте сперва о том, что мы можем вам предложить. Первое: зарплата у вас будет… сколько получаете сейчас?

– Триста долларов в месяц, – ответил я, умолчав, что уже не получаю.

Он кивнул, лицо не изменилось, когда проговорил:

– Ну, мы можем предложить вам в десять раз больше. Например, три тысячи устроит? Хотя что мелочиться?.. Пять тысяч долларов. Плюс – любая машина, квартира в престижном доме… сами подберете варианты, платиновая карточка, авиабилеты на все рейсы в любые точки мира… и прочая ерунда, отсутствие которой не должно беспокоить творческого человека. У него просто все должно быть, чтобы не обращал на быт внимание, а занимался делом. Не так ли?

Я, потрясенный, словно на полном ходу ударился на мотоцикле о стену, пробормотал:

– Это теория… На самом деле даже творческие люди, заполучив большие деньги, либо спиваются, либо бросают работу.

– Рад, что вы это учитываете, – сказал он.

– Да что учитывать… Насмотрелся.

– Понимаю вас, – сказал он сочувствующе. – Но ваш психологический портрет говорит, что вы весьма устойчивы к таким соблазнам.

Я осмелился чуть-чуть пожать плечами.

– Вряд ли это устойчивость. Я не такого высокого мнения о своей железной выдержке. Просто я люблю свою работу, а это перевешивает другие соблазны.

Он коротко взглянул на экран компьютера, снова кивнул.

– Да. Совпадает.

Он чуть улыбнулся, и я осмелился поинтересоваться:

– Неужели там моя медицинская карточка?

Он кивнул.

– Здесь больше, чем карточка. У вас прекрасный показатель искренности. Практически вы ни в одном слове не соврали, не преувеличили, не преуменьшили! А вы же знаете, что никогда человек не бывает так близок к идеалу, как при заполнении анкеты для приема на работу.

– И все равно, – сказал я, – что-то слишком высокая у вас зарплата для человека моего уровня. И все эти бонусы, словно я управляющий банком. Такое ощущение, что вы меня с кем-то спутали.

Он покачал головой.

– Нет-нет, с финансами все верно. Но я благоразумно не упомянул о том, с чем это связано. Сперва, так сказать, сладкую и очень крупную морковку, а потом – хомут на шею. Дело в том, что будете допущены к очень большим тайнам.

Я вздрогнул.

– Тайные службы? Нет-нет, никакого ФСБ, КГБ, ГРУ, ЦРУ или Штази!… Я всего этого боюсь и не хочу!

– Штази уже давно нет, – ответил он со вздохом. – Как и ГРУ фактически уже не разведка, а черт-те что. Правда, у нас с ними абсолютно ничего общего. Но вы знаете, что даже парфюмерные или автомобильные фирмы, неважно, охраняют свои коммерческие тайны с большим тщаньем, чем государственные? Государственные – это государственные, их не жалко, а свои – это о-го-го! Если вовремя подсмотреть дизайн нового авто у конкурента, ему можно нанести ущерб в десятки миллиардов долларов!

Я перевел дыхание.

– Так, значит, вы…

Он вскинул руку.

– Не скажу ни слова, прежде чем вы не подпишете договор о неразглашении.

Меня внезапно обдало холодом.

– А жить где должен?

Он улыбнулся.

– Подумали про Лос-Аламос и прочие закрытые города? Успокойтесь, будете жить здесь, в Москве. А если хотите, в Нью-Йорке, Париже, Лондоне, Мадриде… да в любой точке земного шара. Сейчас, как знаете, очень модно продавать однокомнатную в Бутове и покупать на вырученные деньги большой дом в Арабских Эмиратах. А вам и продавать не надо: мы подберем квартиру в любом месте, чтобы вам самому не возиться. Разумеется, все за счет фирмы.

Я пробормотал:

– Все страшнее и страшнее…Что я должен делать?

– В основном то же, чем и занимались. Ну разве что в срочном порядке проводить какие-то исследования по вашей же специальности. И, конечно, выдавать рекомендации.

Я прошептал:

– Боюсь и представить, что это за работа.

– Вы ею уже занимаетесь, – сказал он покровительственно. – Так что подумайте. И еще один момент, очень неприятный, если вы общечеловек или «зеленый». Ввиду риска потери важных данных вы будете постоянно… под наблюдением. Нет, за вами не будет ходить угрюмый тип в длинном пальто с поднятым воротником. Его прекрасно заменили высокие технологии. Я имею в виду, что в вашу одежду будут вмонтированы микрофоны и даже видеокамеры. Сейчас они достигли размеров макового зерна, так что заметить просто нереально.

Он молчал, всматривался в меня уже не так интенсивно, но изучающе, а я старался держать лицо неподвижным, чтобы он не понял, что думаю на самом деле.

– Согласен, – сказал я наконец.

Он помолчал, спросил с некоторым недоверием:

– Уверены? Вопросов больше нет?

– Пока нет, – ответил я честно. – Потом будут, это естественно.

– Естественно, – согласился он. – Что ж, наши аналитики не ошиблись в вашей реакции насчет прослушивания. Кого-то бы она удивила. Хотя вообще-то ваш ответ очень уж… нестандартен. Большинство начинают гневно говорить о неприкосновенности частной жизни…

Он замолчал, глядя вопросительно. Я ответил, не раздумывая:

– Я прекрасно понимаю, что подобная неприкосновенность – пережиток прошлого. Мы не в лесу живем! С каждым годом и даже месяцем будем жить все больше на виду. Уже сейчас из-за мобильников со связью третьего поколения муж может контролировать жену, а она в состоянии в любой момент проверить, на службе он или развлекается с девочками в сауне.

Он усмехнулся.

– Я рад, что вы это принимаете так спокойно.

– Да не спокойно, а просто нормально!

– Ну, мужчинам мобильники с видеосвязью потому и не нравятся, что скрываться труднее.

– Никаких претензий, – сказал я с жаром. – Завтра будут видеть не только меня в постели или в туалете, но и все мои анализы… Как и любого другого. Открытость неизбежна. Частной жизни в старом значении этого слова не будет, это точно.

– Очень хорошо сказано, – проговорил он в раздумье. – Вы вообще-то должны так сказать, если хотите получить у нас работу, но… вы говорите искренне, потому что именно так и думаете. Кстати, вот договор, просмотрите и подпишите. На каждой странице.

Страниц оказалось всего две, это приятно удивило, сейчас ларек по торговле зажигалками, заключая договор о сотрудничестве с другим ларьком, составляет его на двадцати страницах убористого текста с множеством статей, подстатей и всевозможных оговорок.

Ничего нового я не увидел в сравнении с тем, что сказал Кронберг, подписал в нужных местах. Он взял оба экземпляра, прочел, удовлетворенно кивнул, затем, к моему изумлению, сложил бумажные листы вчетверо и опустил в скромного вида большую пепельницу в виде золотой жабы. Я непонимающе смотрел, как он коснулся передней правой лапы. В пепельнице мгновенно взвился короткий дымок и сразу рассеялся.

Кронберг тщательно растолок пепел, нажал задние лапы, и пепел исчез, превратившись в легкое колечко дыма, какие любят пускать курильщики.

Я смотрел изумленно, он повернул в мою сторону голову, серые глаза внимательно осмотрели мое лицо.

– Изумлены, хорошо. Но вопросов не задаете. Почему?

– Секретность, – пробормотал я. – Могут выкрасть не только бумаги, но и компьютерный файл. Без чего можно обойтись, лучше обходиться.

Он кивнул, все еще не сводя с меня пристального взгляда.

– А как, по-вашему, мы добиваемся, чтобы договоры все же не нарушали?

Я осторожно развел руками.

– Во-первых, сверхвысокой зарплатой и разными бонусами. Во-вторых… если братки на рынке умеют добиться, чтобы соглашения с ними выполнялись, то фирма, у которой возможностей больше…

Я не договорил, все же прослушивается и записывается, он сам предупредил. Кронберг выслушал и снова кивнул.

– Вы правы. Мы возвращаемся к благородным временам, когда верили на слово. Договор, который вы подписали, – это так… простое напоминание, что обязывались хранить наши тайны. А заставлять соблюдать их через суд мы не будем.

– Это понятно.

Он поднялся, протянул руку.

– Рад приветствовать вас как нового сотрудника!.. Пройдите с Глебом Модестовичем, он вам покажет, как и что…

Я повернулся, следя за его взглядом. В дверях уже стоял невысокий худой человек с растрепанной неухоженной шевелюрой, как модно было в двадцатых годах прошлого века, в стеклах очков отражается свет люстр, и казалось, что в черепе полыхает пламя.

В коридоре Глеб Модестович остановился, худое нервное лицо застыло в некоторой нерешительности.

– Вам уже показали, где у нас буфет, где туалет?

– Нет, – ответил я с недоумением.

– Давайте покажу.

– Да это не к спеху…

– Да? Вот что значит молодость. А вот мы, старшее поколение, вынуждены посещать последнее заведение чаще. Все-таки сидячий образ жизни ведет к простатиту, учтите! А вы даже слова такого, как аденома, наверняка не знаете… На всякий случай, туалет во-о-он в конце коридора. А второй этажом выше. Тоже в таком же месте. А теперь пойдемте, покажу вам ваше место. Простите, я имею в виду, ваш кабинет, а место ваше вполне достойное.

Я спросил опасливо:

– Кабинет?

Он оглянулся на ходу:

– А что?

– Да как-то, – пробормотал я, – даже в солидных фирмах сотрудники сидят по десять человек в комнате.

Неожиданная широкая улыбка преобразила его лицо, он стал похож на доброго рождественского дедушку с мешком подарков.

– Так уж получилось, – ответил он, но я не услышал в его голосе тревоги, что скоро все изменится и все будут сидеть друг у друга на головах, экономя дорогие метры и даже сантиметры. Хотя теперь все чаще начинают считать в дюймах. Понятно, с чего начали.

Он толкнул дверь без таблички и номера, комната оказалась небольшой, даже крохотной, то есть стол, рабочее кресло, при виде которого у меня перехватило дыхание. Я такие видел только в элитных магазинах, где продают офисную мебель для работников высших категорий банков, глав богатых фирм и генеральных директоров.

Я оглянулся на Глеба Модестовича.

– Дух захватывает…

Он кивнул, довольный.

– Осваивайтесь. Я пойду, у меня дел уйма. Если что, спрашивайте без стеснения. Мы все в локальной сети, мое имя уже знаете.

Он дружески хлопнул меня по плечу, дверь за ним мягко захлопнулась. Я обошел стол и осторожно опустился в кресло. Да, именно таким должно быть кресло для человека, который проводит за столом весь рабочий день. В меру мягкое, в меру жесткое, с удобным валиком, что упирается в поясницу, его можно регулировать, вот механизм запуска массажа спины, вот множество кнопок в обоих подлокотниках, надо поискать мануал…

Экран монитора огромен, я такие видел на последней выставке, где разработчики бахвалились не только диагональю, на что в первую очередь обращают внимание непрофессионалы, но временем отклика, углом обзора и прочими важными вещами, а вот сам комп… Я заглянул под стол, ожидая увидеть привычную коробку, но там пусто, только толстый кабель от монитора опускается и ныряет в стену.

Впрочем, понятно, эти ребята раскошелились на сервер, а у нас только мониторы да клава с мышкой. В игры не поиграешь в рабочее время, порносайты тоже подождут до возвращения домой. Впрочем, какие игры, для меня моя работа – лучшая из игр. К тому же за такую зарплату я вообще готов отказаться на всю жизнь от любых игр и любых порносайтов, хотя это, конечно, совсем не по-мужски.

Я посидел за столом, привыкая к роскошному креслу, опустил руки на столешницу. По экрану плавают рыбки очередного навороченного скринсейвера, графика обалденная, что говорит и о разрешающих возможностях дисплея, и о мощи проца.

Внезапно всплыли слова Кронберга о размере моего жалованья, голова тут же закружилась. Везде ходят слухи о фирмах, что принимают на работу, обещая золотые горы, но первую и вторую зарплату задерживают, с третьей просят подождать, чтобы с четвертой выдать сразу все… а потом эти фирмы исчезают или же просто увольняют работника без выплат ему задолженности.

А вдруг здесь что-то подобное? Уж слишком невероятная зарплата… Пять тысяч долларов – с ума сойти. Мне по фигу, что олигархи в час получают больше, даже в минуту, но для человека, сидевшего на двухстах долларах в месяц, потом переползшего на двести пятьдесят, уже моя последняя зарплата в триста долларов казалась огромной, и лишиться ее было трагедией.

И вот теперь так сразу… Еще Кронберг сказал, что мне прямо сегодня же выделят машину. Не подозревают, что я за рулем не ахти, последний раз сидел за ним, когда в школе девочек учили кулинарии, а мальчики обучались автовождению.

Страшно подумать, что за машину мне выделят?! Если фирма солидная, то работников пересаживает на добротные, чтобы «видом своим не позорили», а здесь, судя по всему, очень крутые дяди, очень…

Но еще страшнее представить, что именно от меня потребуют за такие деньги. Я зябко передернул плечами: от таких денег всегда пахнет криминалом. И хотя я в деньгах нуждаюсь просто отчаянно, но за решетку тоже не жаждется. Может быть, лучше получить раз-другой зарплату и по-быстрому уволиться? Кстати, что-то я, ошалев от счастья, не выяснил у них этот щекотливый вопрос: можно ли уволиться? Или из этой фирмы выносят только ногами вперед?

Постепенно осваивая интерфейс, я кликнул на иконку с портретом Глеба Модестовича. Тут же появилось окошко на четверть экрана, четкость изумительная, как и цветопередача.

Он произнес вопросительно:

– Да? Проблемы?

– Нет-нет, – ответил я поспешно. – Я хотел спросить, когда приступать? И в чем будут мои обязанности?

– Вы уже, – проговорил он медленно, – можно сказать, приступили… Результатами ваших последних исследований мы воспользовались достаточно успешно. Это я к тому, что вы уже заработали некоторый аванс. Так что не стесняйтесь сегодня же выбрать себе машину по вкусу. И начинайте подбирать квартиру. Наши ребята предложат вам пару десятков на выбор. Но теперь работать будете, естественно, уже над выполнением некоторых наших заказов.

– Хорошо, – ответил я послушно, – как скажете.

Он внимательно всмотрелся в мое лицо.

– Впрочем, – сказал он, – это не запрещает вам заниматься и дальше своей научной деятельностью. Более того, это и в наших интересах.

– В каких?

Его губы раздвинулись в усмешке.

– Просто приятно, – ответил он неожиданно. – Просто так. Приятно, когда сотрудники сыты, обуты, одеты и растут, растут, не обращая внимания, что ценники на продукты изменились, что квартплата повысилась и что бензин подорожал.