Плюшевые самураи (сборник)

Мохнатого привезли сюда с родной планеты. Там он проник на территорию посольства лендаров, спасаясь от разъяренной толпы, которая намеревалась его линчевать. За что – он скромно умалчивал. Но чтобы настроить против себя толпу дсенов – так называлась галактическая раса, живущая на планете Дсен, к которой принадлежал Мохнатый – нужно было сильно постараться. Дуэли у них – такое же обыденное дело, как у нас до войны были драки в барах, а один из самых популярных видов наказания – удавление собственными кишками. Так что собрать толпу, а не быть удавленным парой-тройкой особей – почти подвиг.

Гуманные лендары не выдали Мохнатого соплеменникам – так как знали, что того, если и не убьют сразу, то поджарят на медленном огне или мелко порежут. Возврата на Дсен ему не было. Но и дать беглецу убежище лендары не могли. Создался бы прецедент. Поэтому, усмотрев в проникновении на территорию посольства тяжкое нарушение, они отправили его сюда, в Сибирь.

Что касается крибера, он общался с нами редко, и на посторонние темы. За что его привлекли, я не знал. Мне, по большому счету, было все равно, что за галактическая сволочь сидит в камере. Я-то боролся за свободу своей Родины, Земли. За то, чтобы люди зарабатывали на жизнь, трудясь самостоятельно. Развивались, а не прельщались дармовыми кусками со стола лендаров. Пусть мы должны на тысячу лет лишиться Австралии и Южной Америки за очистку планеты от пыли – против этого я ничего не имел. Но отдать свою свободу и возможность развиваться за сытый кусок – нет уж!

Может быть, Мохнатый и крибер тоже были неплохими ребятами. Но у Мохнатого была психология заключенного – он и дома из тюрьмы и психбольницы не вылезал, сам признался. А крибер – темная лошадка. Так что презрения я к сокамерникам не испытывал, но и особого интереса – тоже. Сибирь вообще должна быть свободна! И от теплиц, и от тюрем.

Наказание нас ждало одно. Точнее, не наказание, конечно. Разве могут гуманные лендары кого-то наказывать? Они могут только помогать. И нам они собирались помочь. Стереть наши прежние личности. Записать на подкорку личности модифицированные. Разве это убийство? Ведь тела наши останутся целыми и почти невредимыми. Только для меня смерть души – страшнее, чем смерть тела. Так уж я воспитывался.

И пусть душе моей не может повредить ничто – все же манипуляции с сознанием, потеря прежней личности – это почти смерть. Как бы ни отгораживались от этого факта гуманные лендары.

Листья словно замерли на мгновение в воздухе – словно по чьему-то приказу. Крибер перестал раскачиваться, поднялся на свои тонкие ножки, уже осознанно кивнул головой, привлекая мое внимание, и заявил:

– Личность нам будут модифицировать завтра.

– Откуда ты знаешь?

– Выяснил.

Почему нет? Криберы – телепаты, они способны на такие штуки, что другим и не снились. Большую часть времени они вообще живут не в этом мире, а в некой сети, созданной совокупностью их сознаний. Всех криберов со всех планет. Там все совсем не так, как в реальности. И своим «внутренним» миром криберы дорожат больше, чем реальным. Хотя, по большому счету, кто знает, какой мир для них более реален? Для тех, кто умер и существует только как запись функций в сознании других, он и есть самый реальный. До так называемого «физического» мира оставшимся как память криберам и дела никакого нет. Так что нашего крибера и его виртуальных спутников завтрашняя процедура, наверное, пугает еще больше, чем нас.

– Мохнатый! – окликнул я нашего третьего сокамерника. – Слышишь, что говорит крибер?

– Слышу, не глухой, – с закрытыми глазами отозвался дсен. – Что ж, значит, так на роду написано. Просветят мне завтра череп, и выйду я на волю другим – бескомпромиссным и кровожадным.

– Заговариваешься? Кровожданость-то тебе точно сотрут.

– Вовсе нет. Знаешь, за что меня едва не убили на Дсене? За мою попытку уладить миром одно спорное дело. У нас так не принято.

– А как у вас принято?

– Перегрызать глотки.

– Ты не перегрыз? Оказался слабее?

– Я не стал, хотя имел возможность. Меня за это собирались убить. Но я не хотел умирать. Тоже аномалия. Наши благодетели-лендары исправят и ее. Я выйду кровожадным, агрессивным и готовым умирать. Отправлюсь на Дсен с новыми документами. А что будет там – какая разница? Ведь туда полетит мое тело, но не я. Я растворюсь здесь, в воздухе вашей планеты. И буду бродить неприкаянным. Наверное, так.

Слышать такие сентиментальные речи от огромной боевой машины – то ли человека, то ли льва с могучими мышцами и острыми зубами было, по меньшей мере, забавно. Если бы завтра и я не лишился своей личности.

– Странно, что тебе они хотят привить те навыки, зачатки которых намерены искоренить у меня, – заметил я.

– Лендары очень консервативны, – пояснил крибер. – Они никогда не идут против воли всего народа. Если у дсенов положено убивать друг друга, они будут этому способствовать – хотя сами и мухи не обидят, и травинки не съедят.

– Да уж… Они получают энергию от фотосинтеза в собственном организме… – вставил Мохнатый. Можно подумать, мы этого не знали.

– А ты нарушаешь каноны своего народа, – менторским тоном продолжил крибер. – Твои соплеменники любят хорошо питаться и ничего не делать. Ты же идешь против всех. Вредишь лендарам и своим соплеменникам. Поэтому твое сознание видоизменят – и ты тоже будешь с удовольствием есть вкусную пищу и радоваться, что работы совсем немного, а развлечений – вдоволь.

– То есть, был бы я дсеном, им бы и в ствол не пришло менять мою личность?

– Конечно.

Мохнатый тяжело вздохнул.

– Если процедура назначена на завтра, сегодня вечером мы имеем право на последнюю апелляцию. Может быть, тебе, Егор, стоит подать прошение о переезде на Дсен?

Я невольно вздрогнул.

– Если я не совсем нормален по земным меркам, это не значит, что я самоубийца. Жить среди твоих соплеменников – уволь! К тому же, моя Родина – здесь. И я не хочу ее покидать!

– А я бы с удовольствием покинул, – вздохнул Дсен. – Но на иммиграцию в некоторые миры имеют право лишь полноценные особи. Те, у кого уровень самооценки выше определенного уровня. А у меня с самооценкой беда. С детства шпыняли, и я сам начал чувствовать себя слабым, забитым существом – без зубов, без когтей…

– Человеком, – усмехнулся я.

– Между прочим, любой узник здешних тюрем после освобождения имеет право остаться в Сибири на вольном поселении, – заметил крибер. – Так гласит закон лендаров. И, по согласованию с консолидированным правительством Земли, даже получить возможность жить на любом континенте планеты. Климат здесь очень неплохой.

– И многие остаются? – удивился я. Прежде не доводилось видеть в Африке или в Америке чужаков.

– Немногие выходят из тюрем, – усмехнулся Мохнатый. – Тюрьмы везде одинаковы. А я бы не против побродить по здешним лесам. Даже в другом облике – лишь бы не бестелесным призраком. А, крибер?

Последнего восклицания я не понял. Крибер-то каким боком может повлиять на исполнение желания дсена? У него-то самого таких диких желаний попросту нет. Ему без разницы, где сидеть – в тюрьме, или на воле. В тюрьме даже лучше: полное обслуживание и кормят бесплатно. В свой виртуальный мир он погружается без проблем. Если бы только не завтрашнее изменение личности…

Но крибер, как ни странно, очень живо отреагировал на реплику дсена.

– Я подумаю, – сказал он, и тут же уселся посреди двора, вновь начав раскачивать головой.

– О чем вы? – поинтересовался я.

– Ты знаешь, за что сидит крибер? – вопросом на вопрос ответил Мохнатый.

– Не интересовался. А ты знаешь?

– Я – знаю. За неоказание помощи.

– Поганая статейка. Не очень-то хорошо не оказывать помощи тем, кто в ней нуждается. Так я думаю.

– Ты прав, – согласился Мохнатый. – Только у криберов неоказание помощи – совершенно другое понятие. Согласно своим обычаям они должны не только болтаться в своей виртуальной вселенной, но и оказывать помощь другим существам. Наш крибер отказывался от этого наотрез. Вот его и послали на исправление. Теперь, после перепрограммирования, он будет оказывать помощь.

– Но ведь он тоже будет уже не он?

– Думаю, криберам проще. Их сознание очень сложное. Но очень неприятные ощущения и потеря части информации его, несомненно, ожидают. Этого он и боится. Поэтому и задумался.

– Над чем? Он прежде не знал, что ему предстоит?

– Надеялся выкрутиться, может быть. Или откладывал до последнего. Я ведь давно ему предлагал сделку.

– Какую?

– Обмен сознаниями.

Несмотря на серьезность разговора и трагичность момента я расхохотался.

– Ты хочешь стать крибером? По-моему, это уже чересчур – всю жизнь быть ловким, могучим и быстрым существом, и превратиться в хилого задохлика, который с трудом передвигается. Да и аппаратуры соответствующей в камере нет и быть не может. Разве что тюремные власти пойдут вам навстречу…

Мохнатый оскалил зубы.

– Не вам. Нам. Я не собираюсь меняться сознанием с крибером. Я хочу произвести обмен с тобой.

Я хмыкнул.

– Неплохой обмен! Многие африканские девчонки, когда я окажусь в твоей шкуре, будут моими! И остаться на Земле можно будет, как недавно объяснил наш сокамерник – знаток законов… Только один момент – все равно сознание наше изменят. А обмен производить не позволят. Да и стоит он бешеных денег – у меня таких нет. К тому же, вряд ли тебе понравится в моем теле. Хотя мне всего двадцать семь лет, есть некоторые проблемы с позвоночником – после прыжка с моста через Нил, и часто ноет на погоду нога – мне ее прострелили на Урале.

– Значит, ты согласен на обмен? – приблизил свою волосатую физиономию прямо к моему лицу Мохнатый.

– Теоретически – да. Ведь лучше сохранить разум с чужом теле, чем потерять его в своем. Но все это пустая болтовня!

Мохнатый нахмурился.

– Вовсе нет. Мы меняемся сознаниями. Подаем апелляцию. Повторное обследование показывает, что каждый из нас «исправился» – ты получил нужные баллы по шкале лояльности, а я – по шкале независимости и самооценки. И нас отпускают.

– Так просто?

– Лендары соблюдают и дух, и букву закона. Они не наказывают и не мстят. Они делают, как лучше.

– Только ты забыл об аппаратуре.

– Вот она, – кивнул Мохнатый на крибера.

– То есть?

– Крибер – готовый механизм для перекачки сознания. Гораздо более надежный, чем механические устройства. Он поможет нам. Бескорыстно. И тем самым наберет недостающие ему баллы. И тоже выйдет сухим из воды.

– Можем ли мы доверяться существу, даже имени которого не знаем?

Мне стало не по себе настолько, что даже пальцы похолодели.

– Криберы имеют много имен, – наставительно сообщил Мохнатый. – Гораздо лучше называть его просто – крибер, не обольщаясь относительно его личной сущности. Потому что он и не личность, в полном смысле этого слова.

– Чего тогда ему бояться?

– Того же самого, что и нам. Изменения. Духовной смерти, – не слишком понятно объяснил дсен.

Крибер вышел из транса, повернул к нам огромную голову и сообщил:

– Я готов.

– И я готов, – тут же отозвался Мохнатый.

– Наверное, я тоже не откажусь, – вздохнул я, удивляясь себе.

И почувствовал, как погружаюсь в ледяную пучину.

Разум мой барахтался в ней, как показалось, долгие годы. Время от времени я что-то видел, ощущал чье-то присутствие. То дсена, то крибера, то чьих-то теней. Тени кричали: «Мы не выпустим тебя отсюда! Ты наш и только наш!» Но приходил Мохнатый и успокаивал: «Все происходит в тюрьме. И это очень удачно. Криберу не выпутаться, если он просто сожрет наше сознание. Ему придется вернуть нас в наши новые тела»…

Долгим, очень долгим был этот кошмар.

Когда я очнулся, солнце клонилось к горизонту, задевало за бетонный забор тюрьмы. На лицо мне опустился лист. Я чихнул, встряхнулся и понял, что различаю теперь девять цветов.

– Мы требуем адвоката! – кричал противным высоким голосом лысый коротышка, обращаясь к камере слежения. Точнее, он был не совсем лысым – на голове росла какая-то шерсть. Не очень много. Одет коротышка был в мою одежду. И лицо у него было мое – искаженное, впрочем, гримасой брезгливости и раздражения. – Мы желаем подать последнюю апелляцию!

Надо ли говорить, что нашу апелляцию удовлетворили. Ведь мы соответствовали предъявляемым инопланетянами для наших рас стандартам. Мохнатый, получивший в наследство от меня имя Егора Забелина, устроился в администрацию лендаров и начал активно сотрудничать с властями – на благо народов Земли, как он его понимал.

Я получил разрешение уехать в Африку – и решил на некоторое время «лечь на дно». Не стал налаживать контакты с прежними товарищами, на время отошел от политической деятельности, проводя время в приятном обществе и бродя по саванне, ничуть не пугаясь генетически воскрешенных львов, гиен и прочей зубастой мелочи, вроде гепардов, с которыми я часто бегал наперегонки. Львы, как правило, уступали мне дорогу. А если нет – приходилось устраивать им небольшую трепку.

Девушки, как я и предполагал, относились ко мне очень хорошо. Ведь я был не только сильным, но и ласковым. «Мохнатым» они меня не называли – разве что «Котеночком». Так постепенно я стал Егором Котовым.

Куда исчез крибер – я не знаю. Может быть, улетел на свою планету. Или остался работать в тюрьме. Сдается мне, что с лендарами у него был заключен контракт. В конце концов, лендары – не полные идиоты, и тоже могут просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед. Так что не случайно, наверное, мы оказались в той камере втроем…

А пока лендары остались в выигрыше даже больше, чем я и прежний Мохнатый. Без всякого вмешательства, на сугубо добровольной основе, ими был получен ценный работник администрации и сравнительно добродушный, уверенный в себе дсен. Впрочем, мы ведь избежали уничтожения своих личностей. Тоже неплохо.

В облике дсена я пока стесняюсь взрывать мосты. Может быть, мне передалась часть лояльности бывшего хозяина этого тела? Или взаимодействие с чужими разумами дало мне возможность по-другому оценить проблему землян? Ведь корни наших проблем лежат не в деятельности лендаров, а в нас самих… Но если я все же решусь возобновить войну – древовидные пожалеют о том, что дали мне возможность остаться в живых.

Вариатор

Тяжелые листья магнолий чуть слышно шелестели под утренним ветром, несущим ароматы цветов и фруктов. Особенно сильно пахло бананами. Обернувшись, Кирилл понял, почему. Прямо позади него над улицей плыла связка «бананов на шару». Дети не бежали за бананами с радостными воплями. Связка плыла достойно, в полной тишине. Кого теперь удивишь бананами, даже на шару, или, если угодно, на шаре? Называли летающие фрукты и так, и эдак… Оба названия были, в общем-то, верны. Бананы, поспев, улетали от места произрастания на наполненных водородом шарах, и доставались расторопным прохожим совершенно бесплатно. Появились новые фрукты лет десять назад. Вкус у них был медовый, волшебный.

Ветер стал сильнее. Кирилл поспешно пригнулся, и бананы пролетели над ним, стукнули по затылку высокого седого дворника с длинной метлой. Дворник разразился бранью.

– Мог бы предупредить, – перестав ругаться, зло бросил он молодому человеку.

– Я же не знал, что так выйдет. Но ничего страшного! Главное, что мы вас любим, – улыбнулся старику Кирилл.

– Люби, люби, идиот, – мрачно ответил дворник.

С некоторыми стариками случались порой вспышки немотивированной агрессии. Бывало, они отказывались подчиняться общепринятым правилам. Вот и дворник – что ему стоило потратить двести миллилитров для защиты от мелких неприятных случайностей? Пожалел. Или принципиальный? Встречались и такие ортодоксы…

Розовое дерево – одни цветы, никаких листьев – по-прежнему алело под девятиэтажкой на Садовой улице, пробившись прямо сквозь асфальт. Хороший подарок девушке. Кирилл каждый раз по-доброму завидовал сообразительности пожелавшего розовое дерево. В пару литров задумка обошлась, наверное. Но за такой оригинальный подарок не жалко! А дарить своей девушке еще одно дерево уже не так интересно. Не сам ведь придумал.

На душе стало еще теплее, когда Кирилл подумал о своей девушке. Такая красавица, умница… Как роза. Говорят, раньше розы были с шипами. Даже в сказках об этом пишут. Так вот Инна была старинной розой. Иногда показывала свои шипы.

Вчера вечером, когда они сидели на скамейке, любовались горящими цветными полотнищами северного сияния, срывая крупный красный инжир с низких кустов, полностью скрывающих влюбленных от посторонних глаз, Инна спросила:

– Ты знаешь, почему мир устроен так, а не иначе?

– Потому, что мы любим друг друга, – ответил Кирилл.

– Нет, мне кажется, мы любим друг друга, потому что мир устроен так. Но как получается, что все счастливы?

– Потому что есть вариатор.

– А если бы вариатора не было? Его придумали не так давно.

– Тогда, наверное, жить стало бы тяжелее. Но вариатор ведь есть!

– И все равно, я не понимаю, – вздохнула Инна.

Иногда она была на удивление загадочной и меланхоличной.

– Я брошу все тайны мира к твоим ногам! – улыбнулся Кирилл.

– Крови не хватит, – нахмурилась девушка. – И вообще – пойдем. Я хочу спать.

Встала, и пошла домой. Даже не поцеловала на прощание.

Кирилл разозлился. Крови не хватит? У него есть не только кровь, но и мозги. Однако, хотя молодой человек и думал всю ночь, ничего путного ему в голову не пришло. Все-таки Кирилл был самым обычным парнем. Учился в университете – да кто там не учится? Занимался спортом. Читал книги. Жил, как все.

Поэтому с утра пораньше он отправился к вариатору. Не для того, чтобы узнать все тайны мира, конечно. На это и правда не хватит крови. А затем, чтобы выяснить главную тайну: почему люди любят друг друга? Почему почти все желания исполняются?

Огромный снежно-белый куб вариатора с нашлепкой круглой башенки возвышался посреди просторной площади Желаний. Несмотря на ранний час, к вариатору уже спешили одинокие люди. Некоторые выходили из дверей, бледные, но довольные. Они никуда не торопились.

Кирилл быстро пересек пустое пространство площади, толкнул огромную позолоченную дверь, вошел в холл, привычно поднял глаза к скрижали и прочел:

Не пожелай другим, что себе не пожелаешь.

Знай меру – все имеет свою цену.

Мы любим друг друга.

– Как это верно, – привычно подумал молодой человек. – Верно и правильно.

Не прочтешь надписи на скрижалях, не одобришь их всей душой, ничего у тебя не выйдет. Машина исполнения желаний откажется работать.

Зайдя в свободную кабинку, Кирилл закатал рукав рубашки, положил руку на стол.

– Готов, – сообщил он.

Из стены выдвинулась инъекционная система. Присоски зажали руку, автоматический шприц сразу нашел вену. Но прокалывать ее, как всегда, было больно.

– Ваше желание? – раздался механический голос из-под потолка.

– Я хочу знать, почему желания исполняются. Почему наш мир устроен так.

Недолгое молчание. Спустя несколько секунд голос ответил:

– Крови не надо.

– Почему? – возмутился Кирилл. – Я не желаю другим того, чего не желаю себе. Я готов платить условленную цену. Я люблю людей.

– Крови не надо, – повторил механический голос.

Присоски отпустили руку Кирилла, инъекционная система вернулась в нишу.

– Безобразие, – вздохнул Кирилл. – Я ведь всего лишь хочу знать! Любое знание доступно!

Голос ничего не ответил. Автомат не вступал в споры с людьми. Он или выполнял программу, или требовал слишком много крови, или не брал ее вовсе.

Кирилл вышел из кабины. Наверное, Инна задавала вариатору такой же вопрос. И он ей тоже не ответил, или потребовал несколько литров крови. А киберврач не разрешил. Если ты захочешь отдать всю кровь – кто тебе позволит? Поэтому девушка и бросила вчера презрительно: «крови не хватит».

Понурый и разочарованный, Кирилл спускался по сияющей мраморной лестнице, которая обычно вела людей к счастью. Внезапно правая нога заскользила, и молодой человек едва не опрокинулся на спину. Пытаясь обрести равновесие, он взмахнул руками и полетел по лестнице носом вперед, все сильнее разгоняясь на мраморных ступеньках.

– Вот тебе и патентованная защита от неприятных случайностей, – промелькнула отстраненная мысль в мозгу Кирилла. – Или это не неприятная случайность? А, напротив, самый что ни на есть конец? Чего не может вариатор, так это продлевать жизнь…

Выставив руки вперед, Кирилл протаранил пластиковую, сделанную под мрамор оградку, за которой уборщики держали свои веники, швабры, и тряпки. Во дворце вариатора всегда должно быть чисто, а пылесосы здесь никогда не включали. Традиция.

Растяпа-уборщик оставил люк, ведущий куда-то в служебные помещения подвала, открытым. И Кирилл, вместо того чтобы врезаться в стену, наткнулся на крышку люка и рухнул вниз с приличной высоты. На гладкий пластиковый пол. Хорошо, хоть в подвале не мостили пол мрамором!

Руки молодого человека были сбиты. Из носа текла кровь. Ногу он болезненно вывернул еще при падении на лестнице. Но в целом – легко отделался.

– Жив, – мелькнула радостная мысль. – Но как же быть с защитой от мелких неприятностей?

Двести миллилитров крови молодой человек сдал совсем недавно – пару лет назад. И считал себя полностью защищенным.

Впрочем, неприятность не была мелкой. Кирилл, похоже, сильно повредил ногу. К тому же, он не знал, куда идти. Темный коридор уходил в неведомые дали дворца вариатора.

Выбираться было нужно. Поднявшись, отряхнувшись и приложив к носу платок, молодой человек побрел по коридору. Ни дверей, ни окон. Только редкие светильники, едва рассеивающие мрак.

– Кто здесь ходит? И зачем? – подумал Кирилл. – Наверное, техники, обслуживающие вариатор… Хотя, нуждается ли эта машина в обслуживании? Скорее всего, она самодостаточна…

Что такое вариатор, молодой человек представлял смутно. Вариатор был таким же привычным атрибутом, как мобильный телефон, компьютер, общественные городские сады с фруктами на любой вкус, магазины с красивой и модной одеждой, открытые в любое время дня и ночи. В детстве, когда реализовать желание самому было трудно, и за Кирилла желал отец, вариатор представлялся ему добрым волшебником. Потом, в подростковом возрасте, когда наступил период разочарований, юноша считал вариатор обычной железкой. Кучей проводов и микросхем. Теперь, получив образование, Кирилл склонялся к мнению, что вариатор представляет собой огромный биокомпьютер. Недаром же люди, загадывающие желание, сдавали кровь. Скорее всего, она нужна была не только донорским центрам, но и требовалась для функционирования нейронных сетей компьютера.

Интересно было бы посмотреть на вариатор вблизи. Но можно ли его увидеть? Скорее всего, как единого целого вариатора просто не существует. Где-то стоит несколько блоков с микросхемами, где-то в баке с питательной жидкостью плавают биологические части машины, а элементы памяти и сенсоры разбросаны, наверное, по всему дворцу…

Размышляя, Кирилл добрался до первой двери. Толкнув ее, он переступил порог и оказался в большом светлом зале. Посреди зала плескался бассейн с прозрачной голубоватой водой. В воздухе над бассейном сияли две радуги – крест накрест. А из воды что-то вылезало.

Никогда прежде Кирилл не испытывал такого ужаса. То, что лезло из бассейна, напоминало гигантского спрута коричневого цвета. Щупальца, присоски, огромная голова, блестящая в свете ламп дневного света…

С трудом сдержав крик, Кирилл попытался ретироваться. Но дверь за ним захлопнулась и не желала открываться. Молодой человек, срывая ногти, пытался открыть дверь, одновременно оглядывая зал с бассейном. На другом конце был еще один выход, закрытый воротами, но до него никак не добраться. Туша спрута преграждала дорогу.

– И как он сюда попал? – лихорадочно соображал Кирилл. – Что это вообще такое? Протоплазма? Мозг, который управляет вариатором? Для мозга он слишком шустр…

– Я не мозг, – раздался голос в голове у Кирилла. – Я тот, кого вы зовете вариатором.

Кирилл замер, вглядываясь в тушу, которая вылезла из бассейна и устроилась на бортике. Веса в неведомом существе было минимум тонны три.

– Ты – вариатор? – мысленно спросил молодой человек.

– Вариатор. Я не причиню тебе вреда. Ты оказался здесь по моему желанию. Мне понравился твой вопрос. И я хочу задать вопрос тебе.

– Откуда ты знаешь, что я попросил? – задал вопрос Кирилл, и тут же осекся.

Непривычно было, чтобы кто-то знал о твоем желании. Желания – дело личное. И выполненные, и, особенно, невыполненные. Но если туша – и правда вариатор, то желание Кирилл загадывал ей… Ему… Этой мерзкой твари…

– Я не тварь, – обиделся вариатор. – Напротив, высокоразумное существо. Пусть и молодое. Ты в курсе, что мы с тобой примерно одного возраста?

Кириллу стало нехорошо, нога заныла еще сильнее, и он присел на пол. Может быть, он сильно повредил голову при падении? И сейчас галлюцинирует?