Лампада снов! Владычица зачатий!Светильник душ! Таинница мечты!Узывная, изменчивая, – тыС невинности снимаешь воск печатей,Внушаешь дрожь лобзаний и объятий,Томишь тела сознаньем красотыИ к юноше нисходишь с высотыСеленою, закутанной в гиматий.От ласк твоих стихает гнев морей,Богиня мглы и вечного молчанья,А в недрах недр рождаешь ты качанья.Вздуваешь воды, чрева матерейИ пояса развязываешь платий,Кристалл любви? Алтарь ночных заклятий!

III

Кристалл любви! Алтарь ночных заклятий!Хрустальный ключ певучих медных сфер!На твой ущерб выходят из пещерОдна другой страшнее и косматей.Стада Эмпуз; поют псалмы проклятий,И душат псов, цедя их кровь в кратэр,Глаза у кошек, пятна у пантерСтановятся длиннее и крылатей.Плоть призраков есть ткань твоих лучей,Ты точишь камни, глину кирпичей;Козел и конь, ягнята и собакиНочных мастей тебе посвящены;Бродя в вине, ты дремлешь в черном маке,Царица вод! Любовница волны!

Царица вод! Любовница волны!Изгнанница в опаловой короне,Цветок цветов! Небесный образ Иони!Твоим рожденьем женщины больны...Но не любить тебя мы не вольны:Стада медуз томятся в мутном лонеИ океана пенистые кониБегут к земле и лижут валуны.И глубиной таинственных извивовДвижения приливов и отливовВнутри меня тобой повторены.К тебе растут кораллы темной боли,И тянут стебли водоросли воли С какой тоской из влажной глубины!

С какой тоской из влажной глубиныВсе смертное, усталое, больное,Ползучее, сочащееся в гное,Пахучее, как соки белены,Как опиум, волнующее сны,Все женское, текучее, земное,Все темное, все злое, все страстное,Чему тела людей обречены,Слепая боль поднятой плугом нови,Удушливые испаренья крови,Весь Океан, плененный в руслах жил,Весь мутный ил задушенных приятий,Все, чем я жил, но что я не изжил —К тебе растут сквозь мглу моих распятий.

К тебе растут сквозь мглу моих распятий —Цветы глубин. Ты затеплила страстьВ божнице тел. Дух отдала во властьБезумью плоти. Круг сестер и братийРазъяла в станы двух враждебных ратей.Даров твоих приемлет каждый часть...О, дай и мне к ногам твоим припасть!Чем дух сильней, тем глубже боль и сжатей...Вот из-за скал кривится лунный рог,Спускаясь вниз, алея, багровея... —Двурогая! Трехликая! Афея!С кладбищ земли, с распутий трех дорогДым черных жертв восходит на закате —К Диане бледной, к яростной Гекате!

VII

К Диане бледной, к яростной ГекатеЯ простираю руки и мольбы:Я так устал от гнева и борьбы —Яви свой лик на мертвенном агате!И ты идешь багровая, в раскатеПодземных гроз, ступая на гробы,Треглавая, держа ключи судьбы,Два факела, кинжалы и печати.Из глаз твоих лучатся смерть и мрак,На перекрестках слышен вой собакИ на могильниках дымят лампады.И пробуждаются в озерах глубины,Точа в ночи пурпуровые яды,Змеиные, непрожитые сны.

VIII

Змеиные, непрожитые сныВолнуют нас тоской глухой тревоги.Словами Змия «Станете, как боги»Сердца людей извечно прожжены.Тавром греха мы были клеймлены.Крылатым стражем, бдящим на пороге.И нам с тех пор бродящим без дорогиСопутствует клеймленный лик Луны.Века веков над нами тяготелоВсетемное и всестрастное телоПланеты, сорванной с алмазного венца.Но тусклый свет глубоких язв и ссадинСо дна небес глядящего лицаИ сладостен и жутко безотраден.

И сладостен и жутко безотраденБезумный сон зияющих долин.Я был на дне базальтовых теснин.В провал небес (о, как он емко-жаден!)Срывался ливень звездных виноградин,И солнца диск, вступая в свой притин,Был над столпами пламенных вершин —Крылатый и расплесканный – громаден.Ни сумрака, ни воздуха, ни вод —Лишь острый блеск агатов, сланцев, шпатов.Ни шлейфы зорь, ни веера закатовНе озаряют черный небосвод.Неистово порывист и нескладенАлмазный бред морщин твоих и впадин.

Алмазный бред морщин твоих и впадинТомит и жжет. Неумолимо жесткРисунок скал, гранитов черный лоск,Строенье арок, стрелок, перекладин,Вязь рудных жил, как ленты пестрых гадин,Наплывы лавы бурые, как воск,И даль равнин, как обнаженный мозг..Трехдневный полдень твой кошмарно-страден.Пузырчатые оспины огняСверкают в нимбах яростного дня,А по ночам над кратером Гиппарха.Бдит «Volva» – неподвижная звезда.И отливает пепельно-неяркоТвоих морей блестящая слюда.

Твоих морей блестящая слюдаХранит следы борьбы и исступлений,Застывших мук, безумных дерзновений.Двойные знаки пламени и льда.Здесь рухнул смерч вселенских «Нет» и «Да»,От Моря Бурь до Озера Видений,От призрачных полярных взгромождений,Не видевших заката никогда,До темных цирков Маге Тепевгагиш —Ты вся порыв, застывший в гневе яром.И страшный шрам на кряже Лунных АльпОставила небесная секира.Ты, как Земля, с которой сорван скальп —Лик Ужаса в бесстрастности эфира!

XII

Лик ужаса в бесстрастности эфира —Вне времени, вне памяти, вне мер!Ты кладбище немыслимых Химер,Ты иверень разбитого потира.Зане из сонма ангельского клираНа Бога Сил, Творца бездушных сфер,Восстал в веках Денница-Люцифер,Мятежный князь Зенита и Надира.Из статуй плоти огненное «Я»В нас высек он; дал крылья мысли пленной,Ваяя смертью глыбы бытия,Но в бездну бездн был свергнут навсегда.И остов недосозданной вселенной —Ты вопль тоски, застывший глыбой льда!

XIII

Ты вопль тоски, застывший глыбой льда!Сплетенье гнева, гордости и боли,Бескрылый взмах одной безмерной воли,Средь судорог погасшая звезда.На духов воль надетая узда,Грааль Борьбы с причастьем горькой соли,Голгофой душ пробудешь ты, доколеЗемных времен не канет череда.Умершие, познайте слово Ада:«Я разлагаю с медленностью ядаТела в земле, а души на луне».Вокруг Земли чертя круги вампира,И токи жизни пьющая во сне —Ты жадный труп отвергнутого мира!

XIV

Ты жадный труп отвергнутого мира,К живой Земле прикованный судьбой.Мы, связанные бунтом и борьбой,С вином приемлем соль и с пеплом миро.Но в день Суда единая порфираОденет нас – владычицу с рабойИ пленных солнц рассыпется прибойУ бледных ног Иошуа Бен-Пандира.Но тесно нам венчальное кольцо:К нам обратив тоски своей лицо,Ты смотришь прочь неведомым нам ликом.И пред тобой, – пред Тайной глубины,Склоняюсь я в молчании великом,Жемчужина небесной тишины!

Жемчужина небесной тишины,Лампада снов, владычица зачатий,Кристалл любви, алтарь ночных заклятий,Царица вод, любовница волны,С какой тоской из влажной глубиныК тебе растут сквозь мглу моих распятий,К Диане бледной, к яростной ГекатеЗмеиные, непрожитые сны.И сладостен и жутко безотраденАлмазный бред морщин твоих и впадин,Твоих морей блестящая слюда —Лик ужаса в бесстрастности эфира,Ты вопль тоски, застывший глыбой льда,Ты жадный труп отвергнутого мира!

Коктебель, 15 июня—1 июля 1913

Странник

Как некий юноша, в скитаньях без возврата,Иду из края в край и от костра к костру,Я в каждой девушке предчувствую сеструИ между юношей ищу напрасно брата.Щемящей радостью душа моя объята.Я верю в жизнь, и в сон, и в правду, и в игру.Я знаю, что приду к отцовскому шатру,Где ждут меня мои и где я жил когда-то.Бездомный, долгий путь указан мне судьбой;Пускай другим он чужд – я не зову с собой:Я странник и поэт, мечтатель и прохожий...Любимое – со мной. Минувшего не жаль.А ты, – что за плечом, со мною тайно схожий,Несбыточной мечтой больнее жги и жаль!

1913

Петербург

Посвящается Бальмонту

Над призрачным и вещим ПетербургомСклоняет ночь кран мертвенных хламид.В челне их два. И старший говорит:«Люблю сей град, открытый зимним пургамНа топях вод, закованный в гранит.Он создан был безумным Демиургом.Вон конь его и змей между копыт!Конь змею – «сгинь!», а змей в ответ: «Resurgam!»[3]Судьба империи в двойной борьбе:Здесь бунт – там строй; здесь бред – там клич судьбе.Но во сто лет в стране цветут РифейскойЛикеев мирт и строгий лавр палестр... »И глядя вверх на шпиль Адмиралтейский,Сказал другой: «Вы правы, граф де Местр».

1915

* * *Неслись года, как клочья белой пены...Ты жил во мне, меняя облик свой;И, уносимый встречною волной,Я шел опять в твои замкнуться стены.Но никогда сквозь жизни переменыТакой пронзенной не любил тоскойЯ каждый камень вещей мостовойИ каждый дом на набережной Сены.И никогда в дни юности моейНе чувствовал сильнее и больнейТвой древний яд отстоянной печали —На дне дворов, над крышами мансард,Где юный Дант и отрок БонапартСвоей мечты миры в себе качали.

19 апреля 1915 Париж

Города в пустыне

Акрополи в лучах вечерней славы.Кастилий нищих рыцарский покров.Троады скорбь среди немых холмов.Апулии зеркальные оправы.Безвестных стран разбитые заставы,Могильники забытых городов.Размывы, осыпи, развалины и травыИзглоданных волною берегов.Озер агатовых колдующие очи.Сапфирами увлаженные ночи.Сухие русла, камни и полынь.Теней Луны по склонам плащ зубчатый.Монастыри в преддверии пустынь,И медных солнц гудящие закаты...

24 октября 1916

Взятие Бастилии

14 июля 1789 – ничего.

Дневник Людовика XVIБурлит Сент-Антуан. Шумит Пале-Рояль.В ушах звенит призыв Камиля Демулена.Народный гнев растет, взметаясь ввысь, как пена.Стреляют. Бьют в набат. В дыму сверкает сталь.Бастилия взята. Предместья торжествуют.На пиках головы Бертье и Де-Лоней.И победители, расчистив от камнейПлощадку, ставят стол и надпись: «Здесь танцуют».Король охотился с утра в лесах Марли.Борзые подняли оленя. Но пришлиИзвестья, что мятеж в Париже. Помешали...Сорвали даром лов. К чему? Из-за чего?Не в духе лег. Не спал. И записал в журнале:«Четырнадцатого июля – ни-чего».

1917

Бонапарт

(10 августа 1792 г.)

Il me mengue deux batteries pour balayer toute cette canaille la[4]

Мемуары Бурьена, слова БонапартаПариж в огне. Король низложен с трона.Швейцарцы перерезаны. НародИзверился в вождях, казнит и жжет.И Лафайет объявлен вне закона.Марат в бреду и страшен, как Горгона.Невидим Робеспьер. Жиронда ждет.В садах у Тюильри водоворотВзметенных толп и львиный зев Дантона.А офицер, незнаемый никем,Глядит с презреньем – холоден и нем —На буйных толп бессмысленную толочь,И, слушая их исступленный вой,Досадует, что нету под рукойДвух батарей «рассеять эту сволочь».

21 ноября 1917

Термидор

Катрин Тео по власти прорицаний.У двери гость – закутан до бровей.Звучат слова: «Верховный жрец закланий,Весь в голубом, придет, как Моисей,Чтоб возвестить толпе, смирив стихию,Что есть Господь! Он – избранный судьбой,И, в бездну пав, замкнет ее собой...Приветствуйте кровавого Мессию!Се Агнец бурь! Спасая и губя,Он кровь народа примет на себя.Един Господь царей и царства весит!Мир жаждет жертв, великим гневом пьян.Тяжел Король... И что уравновеситЕго главу? – Твоя, Максимильян!»

Разгар Террора. Зной палит и жжет.Деревья сохнут. Бесятся от жаждыЖивотные. Конвент в смятеньи. КаждыйНевольно мыслит: завтра мой черед.Казнят по сотне в сутки. Город замерИ задыхается. Предместья ждутПовальных язв. На кладбищах гниютТела казненных. В тюрьмах нету камер.Пока судьбы кренится колесо,В Монморанси, где веет тень Руссо,С цветком в руке уединенно бродит,Готовя речь о пользе строгих мер,Верховный жрец – Мессия – Робеспьер —Шлифует стиль и тусклый лоск наводит.

Париж в бреду. Конвент кипит, как ад.Тюрьо звонит. Сен-Жюста прерывают.Кровь вопиет. Казненные взывают.Мстят мертвецы. Могилы говорят.Вокруг Леба, Сен-Жюста и КутонаВскипает гнев, грозя их затопить.Встал Робеспьер. Он хочет говорить.Ему кричат: «Вас душит кровь Дантона!»Еще судьбы неясен вещий лет.За ним Париж, коммуны и народ —Лишь кликнуть клич, и встанут исполины.Воззвание написано, но онКладет перо: да не прейдет закон!Верховный жрец созрел для гильотины.

Уж фурии танцуют карманьолу,Пред гильотиною подъемля вой.В последний раз подобная престолу,Она царит над буйною толпой.Везут останки власти и позора:Убит Леба, больной Кутон без ног...Один Сен-Жюст презрителен и строг.Последняя телега Термидора.И среди них на кладбище химерПоследний путь свершает Робеспьер.К последней мессе благовестят в храме,И гильотине молится народ...Благоговейно, как ковчег с дарами,Он голову несет на эшафот.

1917 г. 7 декабря

Каллиера

Посв. С. В. Шервинекому

По картам здесь и город был, и порт.Остатки мола видны под волнами.Соседний холм насыщен черепкамиАмфор и пифосов. Но город стерт,Как мел с доски, разливом диких орд.И мысль, читая смытое веками,Подсказывает ночь, тревогу, пламяИ рдяный блик в зрачках раскосых морд.Зубец, над городищем вознесенный,Народ зовет «Иссыпанной короной»,Как знак того, что сроки истекли,Что судьб твоих до дна испита мера,—Отроковица эллинской землиВ венецианских бусах – Каллиера.* * *Как некий юноша, в скитаньях без возвратаИду из края в край и от костра к костру...Я в каждой девушке предчувствую сеструИ между юношей ищу напрасно брата.Щемящей радостью душа моя объята;Я верю в жизнь, и в сон, и в правду, и в игруИ знаю, что приду к отцовскому шатру,Где ждут меня мои и где я жил когда-то.Бездомный долгий путь назначен мне судьбой...Пускай другим он чужд... я не зову с собой —Я странник и поэт, мечтатель и прохожий.Любимое со мной. Минувшего не жаль.А ты, что за плечом, – со мною тайно схожий, —Несбыточной мечтой сильнее жги и жаль!

1913

Иван Коневский

Священные сосуды

В сосудах духа много мыслей есть,Что бережно, внимательно, тревожно —Ах, так легко расплетать нам их можно! —Как ценное вино, должны мы несть.Как приговор, страшит нас эта весть:Что за томленье – жить так осторожно!А расплеснет вино тот раб ничтожный,Что буйствовать захочет, пить и есть.Ужель же должен всяк из нас, в теченьеВсей жизни, в судорожном напряженьиДержать сосуд – не то дрожит рука?Смирим сердец мятежные порывы;Тогда пройдем, свободны, горделивы,Сквозь жизнь – и будет длань, как сталь, крепка.

1896 г. Боровичекий уезд

Позднее лето в Новгородском краю, и ранняя осень. Петербург.

Наследие веков

Вере Ф. Штейн

Когда я отроком постиг закат,Во мне – я верю – нечто возродилось,Что где-то в тлен, как семя, обратилось:Внутри себя открыл я древний клад.Так ныне, всякий с детства уж богатВсем, что издревле в праотцах копилось:Еще во мне младенца сердце билось,А был зрелей, чем дед, я во сто крат.Сколь многое уж я провидел! МногоВ отцов роняла зерен жизнь-тревога,Что в них едва пробились, в нас взошли,Взошли, овеяны дыханьем века,И не один родился в свет калека,И все мы с духом взрытым в мир пошли.

1896

Две радости

Ф. А. Лютеру

Когда душа сорвется с высоты,Когда взвилась она тяжелым взмахом,Она сперва оглянется со страхомНа мир веселой, бойкой суеты.Как ей не помнить горней красоты?Но принята она в объятья прахом:И прах ей сладостен, а в ней зачах он —Цветок вершин и снежной чистоты.Страдать невмочь нам, и к земле прижметсяНаш детский дух и кровно с ней сживется,И вот уж тесный угол наш нам мил.Ах, если б праздник неземной потребы,Как пастырь, что благословляет хлебы,И пестрых будней игры осенил!

1896

Сын солнца

Другу моему Асканию

«...В переливах жизни

Нет бессильной смерти,

Нет бездушной жизни».

Кольцов

Рост и отрада

В полуязыческой он рос семьеИ с детства свято чтил устав природы.Не принял веры в ранние он годы:К нам выплыл он пытателем в ладье.И вот однажды, лежа в забытьеПод деревом, в беспечный миг свободы,Постиг он жизни детской хороводыИ стрекозы благое бытие.«Ты, стрекоза, гласил он: век свой пела.Смеяться, петь всю жизнь – да, это – делоИ подвиг даже... после ж – вечный сон».А солнце между тем ему палилоВенец кудрей, суровый свет свой лилоВ отважный ум – и наслаждался он.

1896

Средь волн

И плавал он в сверкающих волнах,И говорил: вода—моя стихия!Ныряя в зыби, в хляби те глухие,Как тешился он в мутных глубинах!Там он в неистовых терялся снах.Потом, стряхнув их волшебства лихие,Опять всплывал, как божества морские,В сознаньи ясном, в солнечных странах.С собой он брызги вынес из пучины.Мы брызгаться пустились, как дельфины,И ослепительный поднялся плеск.Я, ослеплен и одурен, метался.Его же прояснял тот водный блеск:Дух в лучезарных взрывах разрастался.

1896

Снаряды

Мир тайных сил, загадка естества,Хвала вам, исполинские снаряды!Как рока песнь, что воют водопады,Держава ваша ужасом жива.Здесь человек забыл свои права,Нет упоенью дикому преграды,И у безличья молит он пощады,И в хаосе кружится голова.Здесь весь наш мир, здесь рок неумолимый,Каким-то жаром внутренним палимый,В снарядах дивных предо мной живет.Но царство то теснят родные тени:Рок отступил под натиском хотений,Наш ум его в приспешники зовет.

1896 г.

Нижний Новгород (Машинный отдел выставки)

Starres ich

(С. П. Семенову)

Проснулся я средь ночи. Что за мрак!Со всех сторон гнетущая та цельность,В которой тонет образов раздельность:Все – хаоса единовластный зрак.Пошел бродить по горницам я: так...В себе, чтоб чуять воли нераздельность,Чтоб не влекла потемок беспредельность,Смешаться с нею в беспросветный брак.Нет, не ликуй, коварная пучина!Я – человек, ты – бытия причина,Но мне святыня – цельный мой состав.Пусть мир сулит безличия пустыня —Стоит и в смерти стойкая твердыня,Мой лик, стихии той себя не сдав.

1896

От солнца к солнцу

И потому, сын солнца, ты не прав.В стихийной жизни, в полусне громадномЯ погружался взором робко-жадным,Но не сломил я свой строптивый нрав.Ужели же оцепененьем хладнымУпьешься ты, о резвый сын забав?Нет, обмороков негу восприяв,Рванешься снова к играм нам отрадным.Прильнув столь кровно к роднику движенья,Ты не познаешь ввек изнеможенья,Пребудешь ты ожесточенно жив.От наших светов призван оторваться,Под новым солнцем будет наливатьсяДух вечно-обновимый, как прилив.

1896

Ты миром удивлен

Ф. А. Лютеру

Ты миром удивлен, ты миром зачарован,Ступаешь по камням суровых городов.Мечтой ты умилен, любовию взволнованИ не забыл души младенческих годов.В своей светлице упоен ты солнца светом,Но сердцем чающим стремишься в дальний путь.Часы все дня и лет звучат тебе приветом,Наперерыв шепча: меня не позабудь!Вступив с тобою в речь, ту жизнь я обретал,Которой жаждал я, пред коей трепетал,Когда не верилось ее бодрящей неге.Но я к тебе приду, наставник мой родной,Мечтая увидать всегда, как той весной,Березы божьей светлые побеги.

1898/99

Николай Поярков

На юге

Маркизе R...

Виноград зацвел. Все пьяно.

Льется сладкий аромат.

Солнце встало слишком рано,

В полдень зноем полон сад.

Из-за мраморных аркад

Смотрит торс нагой богини.

Замер воздух бледно-синий,

Треск назойливых цикад.

В ярком золоте карнизы.

Стынет море, реют птицы.

Жарко. Лень. У ног маркизы.

Я сижу. Молчу. Курю.

Я измучен зноем Ниццы,

Жду вечернюю зарю.

Красные бабы

Предвечерний напев колокольный.Заливные луга разметались привольно.Река изогнулась в стальную дугу.Красные бабы поют на лугу.Пылают травы душистые, ломкие.Красные бабы. Закат многоцветный.Песни веселые, милые, звонкие,Хочется бросить им песней ответной.Развернулася даль без конца широка.Вся осыпана солнцем закатным,Изгибается плавно, спокойно Ока,Пахнуло забытым, былым, невозвратным.Красные бабы поют на лугу.Петь хочу. Не могу.

Друзьям

Я чашу муки пью без стона,В страданьях знаю светлый миг.Мне рок сулил знать ужас звонаБолезни тягостной вериг.Вам—ласки женщин, шум притона,Сплетенье жизненных интриг,А мне спокойствие затонаИ чародейство милых книг.Я был здоров и пил отравы,Но, право, все забыл давно...Под взмахом кос ложатся травы.Ходить, лежать, не все ль равно?Я весь под властию наркоза,Меня пьянит, колдует – Греза.

Дмитрий Цензор

Из цикла «Старое гетто»

Нависли сумерки. Таинственны и строгиПустые улицы. Им снится даль времен.И только иногда, смущая мутный сон,Спешит по ним еврей – дитя земной тревоги.Брожу у ветхих стен угрюмой синагоги —И слышу пение унылое, как стон...Здесь тени скорбные глядят со всех сторон,—О, как бледны они, измучены, убоги!Здесь реют призраки кровавых темных летИ молят жалобно и гонятся воследИспуганной мечте... Сгустилась тьма ночная.И гетто старое мне шепчет, засыпая:«Возьми моих детей... Им нужен вольный свет...Им душно, душно здесь... Темна их доля злая...»

В безмолвии старинного кварталаПроходит жизнь, туманная, как бред.Сменился день. Глухая ночь насталаИ зажелтел из окон тусклый свет.И в поздний час у мрачного порталаЯ жду ее—хранящую обет...Она глядит печально и устало,И призрачно звучит ее привет.И бродим мы, тоскуя и любя,Безмолвные, безропотно скорбя,Мы ничего не ждем и безнадежныЧасы любви. Над нами ночь и тьма.Вокруг молчат потухшие дома.И грезы их, как старость, безмятежны.

В садах мечты я выстроил чертог...Ведут к нему воздушные ступени,Хрустальный свод прозрачен и высок,Везде цветы, цветы и блеск весенний.В чертог любви и чистых наслажденийЯ ухожу от скорби и тревог И вижу сны...Я в них всесильный гений,Восторженный и радостный, как бог.Когда же день бросает алчный зов,—Мои мечты – испуганные птицыУмчатся вдаль... и снова, бледнолицый,Блуждаю я меж стонущих рабов.И жизнь моя тоскливее темницы,Не знающей ни солнца, ни цветов.

На корабле

Струится зной по дремлющим волнам,И медленно проходит без возвратаГлубокий день. Горит пожар заката,И алый свет скользит по облакам.Равнина вод молчанием объята.И облака спешат, как в дальний храм,К пурпурной мгле, в пустыню небоската,И, замерев, стоят недвижно там.Корабль устал. Качаясь, тихо дремлет.Мертвеет зыбь, и виснут паруса.И я один в слепые небесаГляжу с тоской... Мой дух затишью внемлетИ жаждет бурь. Закатный меркнет свет.Уж ночь близка. Уж поздно. Бури нет...

Медлительно сходились туч ряды,Бросая в тьму гудящие зарницы,И прыгали, как яростные львицы,Соленых волн вспененные гряды.Корабль стонал в предчувствии беды...Но ликовал я, смелый, бледнолицый.Я пел. И крик морской полночной птицыМне отвечал из неба и воды.А на заре настала тишина.Лениво нас баюкала волна.Но день пылал. И, бурей утомленный,Благословлял я солнечный восходИ синеву золотопенных вод,И край мечты, безвестный, отдаленный.

У моря

Полночь. У моря стою на скале.Ветер прохладный и влажно-соленыйТрепетно обнял меня, как влюбленный,Пряди волос разметал на челе.Шумно разбилась на камни волна —Брызнула пеной в лицо мне обильно...О, как вздымается грудь моя сильно,В этом раздолье предбурного сна!Я одинок и свободен. СтоюПолный желаний и думы широкой.Море рокочет мне песню свою...В гавани темной, затихшей, далекойКрасное пламя на мачте высокойВ черную полночь вонзает струю.

Рим и варвары

Восстали варвары на исступленный Рим.Безумный цезарь пьян средь ужаса и стона,Рабы-сенаторы трепещут перед ним,И кровь народная дошла к ступеням трона.Продажный дух льстецов бессильно-недвижимПозор и ложь царят под сводом Пантеона.О, родина богов! – твое величье – дым...И бойся грозного дыхания циклона.Спеши! Из пьяных урн кровавый сок допей!Уж Варвары идут от солнечной равниныС душою мощною, как веянье степей.Свободный, новый храм воздвигнут исполиныИ сокрушат они гниющие руиныРазврата, казней и цепей.

Всадник зла

К картине Ф. Штука

Кровавый ураган затих над мертвой нивой.Холодная, как сталь, над ней синеет мгла.И ворон чертит круг зловеще-прихотливый,И страшен взмах его тяжелого крыла.Безмолвие и смерть. Толпою молчаливой,Сплетенные борьбой, разбросаны тела...Но вот встает из мглы великий ВсадникЗла На призрачном коне, в осанке горделивой.Свинцовый, тяжкий взор вперяет в землю он.Ступает черный конь по трупам искаженным,И слышен в тишине последней муки стон...И всадник смотрит вдаль: потоком озлобленнымПолзут его рабы, гудит железный звон...Хохочет великан над миром исступленным.

Бессмертие

Кто из нас станет богом?

<1 2 3 >

На страницу:

Перейти

2 из 3