История России в лицах. Книга первая

Святая Ольга положила начало особенного почитания на Руси Пресвятой Троицы. Из века в век передавалось повествование о видении, бывшем ей около реки Великой, неподалеку от родного села. Она увидела, что с востока сходят с неба «три пресветлых луча». Обращаясь к своим спутникам, бывшим свидетелями видения, Ольга сказала пророчески:

– Да будет вам ведомо, что изволением Божиим на этом месте будет церковь во имя Пресвятой и Животворящей Троицы и будет здесь великий и славный град, изобилующий всем.

На этом место Ольга воздвигла крест и основала храм во имя Святой Троицы. Он стал главным собором Пскова – славного града русского, именовавшегося с тех пор «Домом Святой Троицы». Таинственными путями духовного преемства через четыре столетия это почитание передано было преподобному Сергию Радонежскому.

11 мая 960 года в Киеве освятили храм Святой Софии – Премудрости Божией. Этот день отмечается в Русской Церкви как особый праздник. Главной святыней храма стал крест, полученный Ольгой при крещении в Константинополе. Храм, построенный Ольгой, сгорел в 1017 году, и на его место Ярослав Мудрый воздвиг церковь святой великомученицы Ирины, а святыни Софийского Ольгина храма перенес в доныне стоящий каменный храм Святой Софии Киевской, заложенный в 1017 году и освященный около 1030 года.

Апостольские труды княгини встречали тайное и открытое сопротивление язычников. Среди бояр и дружинников в Киеве нашлось немало людей, которые, по словам летописцев «возненавидели Премудрость», как и святую Ольгу, строившую храмы. Ревнители языческой старины все смелее поднимали голову, с надеждой взирая на подрастающего Святослава, решительно отклонившего уговоры матери принять христианство.

«Повесть временных лет» так повествует об этом:

«Жила Ольга с сыном своим Святославом, и уговаривала его мать креститься, но пренебрегал он этим и уши затыкал; однако если кто хотел креститься, не возбранял тому, ни издевался над ним… Ольга часто говорила: „Сын мой, я познала Бога и радуюсь; вот и ты, если познаешь, тоже начнешь радоваться“. Он же, не слушая сего, говорил: „Как я могу захотеть один веру переменить? Мои дружинники этому смеяться будут!“ Она же говорила ему: „Если ты крестишься, все так же сделают“. Он же, не слушая матери, жил по языческим обычаям, не зная, что если кто матери не слушает, попадет в беду, как сказано: „Если кто отца или матерь, не слушает, то смерть примет“. Он же к тому еще и сердился на мать… Но Ольга любила своего сына Святослава, когда говорила: „Да будет воля Божия. Если Бог захочет помиловать потомков моих и землю русскую, да повелит их сердцам обратиться к Богу, как это было мне даровано“. И говоря так, молилась за сына и за людей его все дни и ночи, заботясь о своем сыне».

Много скорбей пришлось пережить святой Ольге в конце жизни. Сын окончательно переселился в Переяславец на Дунае. Пребывая в Киеве, она учила своих внуков, детей Святослава, христианской вере, но не решалась крестить их, опасаясь гнева сына. Кроме того, он препятствовал ее попыткам утверждения христианства на Руси. Последние годы, среди торжества язычества, ей, когда-то всеми почитаемой владычице державы, крестившейся от Вселенского патриарха в столице Православия, приходилось тайно держать при себе священника, чтобы не вызвать новой вспышки антихристианских настроений.

В 968 г. Киев осадили печенеги. Святая княгиня с внуками, среди которых был и князь Владимир, оказались в смертельной опасности. Супруга Святослава к тому времени уже скончалась. Когда весть об осаде достигла Святослава, он поспешил на помощь, и печенеги были обращены в бегство.

Но едва лишь опасность миновала, Святослав снова собрался в очередной поход. Ольга, будучи уже тяжело больной, просила сына не уезжать до ее кончины. Она не теряла надежды обратить сердце сына к Богу и на смертном одре не прекращала проповеди:

– Зачем оставляешь меня, сын мой, и куда ты идешь? Ища чужого, кому поручаешь свое? Ведь дети Твои еще малы, а я уже стара, да и больна, – я ожидаю скорой кончины – отшествия к возлюбленному Христу, в которого я верую; я теперь ни о чем не беспокоюсь, как только о тебе: сожалею о том, что хотя я и много учила и убеждала оставить идольское нечестие, уверовать в истинного Бога, познанного мною, а ты пренебрегаешь этим, и знаю я, что за твое непослушание ко мне тебя ждет на земле худой конец, и по смерти – вечная мука, уготованная язычникам.

– Мечта любого воина – умереть в бою, матушка. Благослови же в поход, мои люди алчут новой добычи и новых побед.

Ольга тяжело вздохнула и положила руку на грудь. Господи, дай сил удержать его подле себя хоть бы на время! Не допусти временной разлуки, пока не настала вечная!

– Сын мой, заклинаю тебя! Исполни хоть эту мою последнюю просьбу: не уходи никуда, пока я не преставлюсь и не буду погребена; тогда иди, куда хочешь. По моей кончине не делай ничего, что требует в таких случаях языческий обычай; но пусть меня погребут по обычаю христианскому. Не сжигайте тело мое, не смейте насыпать надо мною могильного холма и делать тризны.

– Но, матушка…

– … пошли в Царьград золото к святейшему патриарху, чтобы он совершил молитву и приношение Богу за мою душу и раздал нищим милостыню.

На глазах Святослава едва ли не впервые в жизни появились слезы. Жену хоронил – не плакал, сколько соратников проводил в последний путь – только губы закусывал, да злее в битвах становился. А тут… Ровно чья-то рука мягко легла на чело и смягчила жесткую душу прирожденного воина. И Ольга это почувствовала.

– Если бы ты принял истинную веру… – прошептала она.

Слезы мигом высохли на глазах Святослава и он выпрямился во весь рост:

– Не проси о невозможном, матушка.

– Сердцем чую, быть беде… Берегись не врагов, а тех, кто друзьями прикидывается. Поклянись мне всякую зиму проводить в Киеве, за его стенами…

– Перуном клянусь, матушка!

Святослав не сдержал своей клятвы. И немудрено: он не унаследовал от своей матери ни ее дипломатических талантов, ни государственной мудрости, а был, прежде всего, воином. Ночевал не в шатре, а на конской попоне, с седлом в головах. В походах не возил он с собой ни возов, ни котлов, не варил мяса, но, тонко нарезав конину или говядину, или же мясо диких зверей, жарил на углях и так ел. Столь же выносливыми и неприхотливыми были и его воины.

Зато дружина Святослава, необремененная обозами, передвигалась очень быстро и появлялась перед противником неожиданно, наводя на них страх. А сам Святослав не боялся своих противников. Когда выходил он в поход, то всегда посылал в чужие земли весть-предупреждение: «Хочу идти на вас».

Из своего последнего похода Святослав вместе с дружиной отправился на Русь по рекам в ладьях. Один из воевод предупредил князя:

– Обойди, князь, Днепровские пороги на конях, ибо стоят у порогов печенеги.

Но князь не послушал его. А византийцы известили кочевников-печенегов:

«Пойдут мимо вас русы, Святослав с небольшой дружиной, забрав у греков много богатства и пленных без числа».

И когда Святослав подошел к порогам, оказалось, что ему совершенно невозможно пройти. Тогда русский князь решил переждать и остался зимовать. Тут и напал на него вероломно печенежский князь Курей, убил и князя, и большую часть его дружины. Из черепа Святослава печенеги сделали окованную серебром чашу и пили из него на пирах.

Так сбылось еще одно пророчество Ольги. Но случилось это в 972 году, спустя три года после кончины княгини. А она почувствовала приближение смертного часа за много дней до того, как он наступил. Впала в крайнее изнеможение, причастилась, непрестанно молилась о просвещении по ее смерти земли Русской.

– Вижу, – шептала она иногда, – просветит Бог людей земли Русской и многие из них будут великие святые…

И это ее пророчество исполнилось. Святая равноапостольная Ольга стала духовной матерью русского народа, через нее началось его просвещение светом Христовой веры. Христианское имя святой Ольги – Елена (в переводе с древнегреческого «Факел»), стало выражением горения ее духа. Святая Ольга (Елена) приняла духовный огонь, который не угас во всей тысячелетней истории Христианской России.

После смерти матери князь Святослав разделил Русскую землю между своими сыновьями: Ярополка посадил княжить в Киеве, Олега послал в Древлянскую землю, а Владимира – в Новгород. Сам же поспешил в свои владения на Дунае.

Так закончилась жизнь одной из удивительнейших дочерей народа русского, первой настоящей Правительницы, первой истиной христианки, которая родилась язычницей, была жрицей языческого культа, вышла замуж за язычника и жила в языческом окружении. От свирепой воительницы – мстительницы за убитого супруга, она прошла долгий и трудный пусть к смирению и долготерпению, разожгла огонек, вспыхнувший ярким светом при ее старшем и любимом внуке Владимире.

Память равноапостольной Ольги празднуется 24 июля, и почитается она как покровительница вдов и новообращённых христиан.

Королева Анна Русская

В некотором царстве, некотором государстве жили три красавицы-принцессы, дочери великого государя. Пришло время выдавать их замуж. Старшая вышла за короля венгерского, средняя – за короля норвежского, а младшая – за короля французского и правила она Францией после смерти своего супруга…

В это трудно поверить, но речь идет о русских княжнах, Анастасии, Елизавете и Анне, дочерях великого князя киевского Ярослава Мудрого. И было это в одиннадцатом веке, до проклятого татаро-монгольского нашествия. Русь считалась могучим государством и правители других стран искали с ней союза – военного или, еще лучше, брачного.

Про красоту города Киева по свету ходили легенды. В честь победы над печенегами князь Ярослав заложил великолепную церковь и назвал ее именем святой Софии. Расширил мощные киевские стены и воздвиг в них Золотые врата.

Башня Золотых ворот казалась огромной, и, чтобы еще более усилить впечатление величия и в то же время легкости, ее несколько сузили кверху, так что построенная на высоком забрале церковь уже как бы висела в воздухе, витала в облаках, медленно проплывавших по небу.

Башня была из розового кирпича, церковь сияла на солнце белизной стен, на куполе блистал золотой архангел. Дубовые створки ворот, были обиты листами позолоченной меди, ярко горевшей на солнце.

Через эти ворота въезжали в Киев заморские гости. И были единодушны в своем мнении: столица загадочной Руси превосходит красотой и пышностью едва ли не все европейские города, уступая, пожалуй, лишь Константинополю.

Построил великий князь еще монастырь святого Георгия и монастырь святой Ирины (в честь ангела своей супруги). Ярослав не жалел средств на церковное благолепие, приглашая для этого греческих мастеров. Не скупился он и на другие прославившие его правление дела.

По приказу Ярослава с греческого на славянский язык переводились книги – в основном, божественного содержания. Киев мог похвастаться одной из самых больших мировых библиотек того времени. Роспись храма святой Софии превосходила по своей красоте все, что где – либо мог увидеть человек. Киевские купцы щеголяли в шелках и бархатах, и не было на городском торгу ничего, что нельзя было бы купить за деньги.

Ярослава недаром прозвали Мудрым. Воевать он хоть и умел (иначе не стал бы великим князем), но не любил. Предпочитал читать и украшать Киев великолепными постройками. И женился не столько по любви, сколько по государственным соображениям – на шведской принцессе Ингигерде, принявшей в православии имя Ирины, которая родила ему шестерых сыновей и трех дочерей.

И сыновей своих Ярослав женил не на русских красавицах, а на иноземных принцессах. Старший – Владимир – на дочери графа Штаденского Леопольда – Оде. Илья – на дочери датского короля Маргарите, Георгий – на дочери маркграфа Саксонского Кунигунде, Дмитрий – на дочери польского короля Гертруде, Вячеслав – на византийской принцессе Марии, Святослав – на дочери маркграфа Австрийского Елене.

Вот уж воистину «все флаги в гости будут к нам»! Ни до, ни после Ярослава Владимировича такого «интернационала» в великокняжеских (да и царских, и императорских, если уж на то пошло) семьях не было. Но князю Ярославу и этого было мало. Дочерей он также хотел выдать замуж за великих государей, только никак не мог сыскать достойных такой чести.

И тут вмешался случай. Да не один раз, а дважды. При киевском дворе нашел убежище венгерский королевич Андрей. Убежище нашел, а сердце потерял: похитила его старшая княжна, белокурая и смешливая Анастасия. Отец, князь Ярослав, любви их не препятствовал, поставил только одно условие: Андрей должен вернуть себе отцовский трон. Вот как станет королем Венгрии – милости просим, засылай сватов.

Андрею ничего не оставалось делать, как постараться выполнить условие будущего тестя. Трех лет не прошло, как стал он венгерским королем, и прекрасная Анастасия отправилась в славный город Буду, чтобы разделить мадьярский трон со своим избранником.

Средняя сестра, надменная Елизавета, которую киевляне за стройный стан прозвали Шелковинкой, ждала своего счастья еще дольше. В нее тоже влюбился бежавший из своей страны под защиту киевских дружин молодой королевич – норвежец Гарольд. И ему пришлось отправиться в дальний поход, чтобы мечом завоевать не только трон и богатство, но и сердце своей избранницы.

Легенды о норвежском герое ходили по всему миру, его называли Гарольдом Смелым, а сложенные им песни о высокомерной и холодной русской деве пели все трубадуры и менестрели Европы. Когда Гарольд стал норвежским королем, сердце Елизаветы дрогнуло. Красавица стала его женой и королевой. Вместе основали они город Осло, который ничем не напоминал тогда прекрасный и пышный Киев.

Оставалась младшая сестра – Анна. Ее руки попросил король Франции Генрих Первый, но… получил отказ. Киевский великий князь не увидел в этом союзе никакой выгоды для Руси. Королевство небольшое, вассалы в нем – непокорные, соседи – злейшие враги. Нет, Анна достойна лучшей доли.

Ярослав желал выдать свою любимицу за другого Генриха – германского императора. Но со сватовством ничего не вышло: германцы уже избрали другую невесту, Агнессу Аквитанскую, чтобы с помощью родовитых и влиятельных герцогов Аквитании укреплять влияние римской церкви в Европе. Русская княжна не представляла для них никакого интереса.

Но от судьбы не уйдешь. Узнав о том, что далекая русская красавица по-прежнему свободна, французский король вторично послал сватов. Сделал он это не потому, что безумно любил Анну, нет, он даже представления не имел, как она выглядит. А потому, что больше жениться ему было… не на ком.

Да-да, во всей Европе не было принцессы, которая могла бы стать супругой французского государя, потому что со всеми он был в дальнем или близком родстве. А римская церковь запрещала браки между родственниками до седьмого колена. Вот и пришлось Генриху искать невесту в тридесятом государстве, в Рабации, как тогда называли Русь европейцы. Ведь ему было уже под сорок, а французской короне был так нужен наследник!

Второе сватовство было удачным. За высокородной невестой приехало целое посольство: епископ Готье, епископ Роже и рыцарь Гослен де Шавиньяк де Шони в сопровождении многочисленной свиты.

Ярослав благословил Анну на брак с Генрихом, дал ей богатое приданное и отправил дочь с подобающими ей почетом и свитой во Францию. Хорошие отношения с Римом России тоже не помешают, да еще брак Анны с французским королем будет неплохим щелчком по носу Византии, которая стала слишком много на себя брать.

Путь во Францию для Анны был выбран после долгих размышлений. Это было еще и удачной возможностью повидаться со многочисленными родственниками: с сестрой Ярослава Марией, супругой польского короля, и с родной сестрой Анастасией – супругой короля венгерского.

Супруг тетушки Марии, король Казимир, ласково принял Анну в своем замке в Гнезно. Столица государства польского была моложе Киева – насчитывала всего каких-то двести лет. Но уже славилась и королевским замком, и великолепным собором. А король Казимир хорошо знал семью жениха Анны.

В молодости Казимир жил в Париже и Бургундии, даже числился некоторое время монахом знаменитого аббатства в Клюни и свободно говорил по-французски. Он мог дать Анне много полезных советов, а главное, наконец-то рассказал ей о стране, куда она ехала:

– Франция – прекрасный край с зелеными горами, густыми лесами, плодородными виноградниками и быстрыми реками. Лето в тех краях жаркое и длинное, зимы почти не бывает, а если когда и выпадает снег, то тут же и тает. В лесах полно дичи, так что охота там великолепна. И королевский дворец в Париже – один из самых красивых в Европе.

Покинув, наконец, Польшу, Анна начала учить французский язык. Он давался ей легко, ибо княжна с детства знала латынь. Но одно дело читать книги и совсем другое – говорить на чужом языке. И говорить не только с супругом – со своими подданными…

Через Краков и Прагу приехала Анна со своей свитой в столицу королевства венгерского – город Эстергом. Стоял он на Дунае еще со времен Римской империи – времен незапамятных. На высоком холме, где когда-то располагался римский лагерь, дед нынешнего короля Андрея возвел замок, в котором и поселился.

А отец Андрея, король Иштван I подчинил венгерскому влиянию весь Карпатский регион, закрепив присоединение новых территорий соответствующими договорами с Ярославом Мудрым и королем Польши Болеславом I.

Теперь в королевском замке жила и сестра Анны – королева Анастасия, которую подданные любили и почитали. Она уже давно бойко болтала по-венгерски, но, обняв сестру и услышав родную русскую речь, всплакнула:

– Мне бы, сестричка, хоть разок на киевскую стену взойти, на Днепр поглядеть, да в нашем храме помолиться…

– Но ты же королева, – неуверенно возразила Анна.

– Королева… Счастье мое, что Андрей меня сильно любит, и я его люблю. И дети у нас – красивые да здоровые. А корону-то носить нелегко, сестричка…

Анне стало чуть-чуть страшно. Анастасия вышла замуж по пылкой взаимной любви, знала своего супруга до свадьбы, вот и счастлива теперь в браке. О любви сестры Елизаветы и норвежского короля Гарольда Смелого слагают легенды, у них уже две дочери…

А что ждет ее? Неизвестный жених, лет на двадцать ее старше, чужая страна, чужие нравы… Как-то сложится там ее жизнь?

Но она отогнала недостойные ее положения сомнения. Она – княжна, дочь великого князя, замуж выходит за короля. При чем тут любовь? Ее судьба – родить супругу наследников престола, как поступала ее матушка, княгиня Ирина. Любовь – редкая гостья во дворцах.

Это она еще яснее увидела, когда встретилась в Майнце с германским императором, отвергшим предложение ее отца и женившимся на герцогине Аквитанской. Супруги едва терпели друг друга. Немудрено: пылкую и веселую южанку отдали в жены холодному, мрачному философу, все свободное время проводившему в чтении и молитвах.

«А если и мой будущий супруг окажется таким же?» – подумала Анна.

Но тут же вспомнила, что рассказывал ей о Генрихе польский король, муж ее тетушки:

– Генриха я знал еще юношей, видел его иногда во дворце. Он высок и дороден, не очень живой в движениях, но и не медлительный, и полагаю, что из него получился теперь мужественный рыцарь. Помню, что он с удовольствием говорил о конях и оружии. По-видимому, король сведущ в воинских делах. Но к книжному искусству Генрих относится с полным равнодушием.

– А дворец его красив? – спросила тогда Анна.

– Он огромен. В нижних этажах устроены очаги с каменными навесами для отвода дыма и трубами. Если заглянуть в них, то увидишь небо. Дворец стоит у самой Сены, и вода совсем близко протекает под его круглыми башнями из красивого белого камня. На берегу реки растут дуплистые ивы, а лужайки усыпаны весной желтыми цветами. Впрочем, ты сама скоро увидишь…

Да, теперь уже совсем скоро она все увидит своими глазами. От Майнца прямая сухопутная дорога уже лежала во Францию. Невеста короля должна была сначала прибыть в Реймс, где вот уже почти тысячу лет, со времен Хлодвига, короновались все французские монархи.

Недалеко от Реймса Анна встретилась, наконец, со своим женихом. Когда весть о благополучном возвращении посольства достигла Парижа и короля, Генрих, не медля ни единого часа, помчался в сопровождении немногочисленной свиты навстречу долгожданной невесте.

Увидев впереди повозки и всадников, король натянул поводья так резко, что его белый жеребец от неожиданности взвился на дыбы. А Генрих искал глазами ту, ради которой примчался сюда, как мальчишка. И увидел сидевшую очень прямо в седле стройную рыжеволосую девушку с зелеными глазами и в диковинной шапочке из серебряной парчи с меховой опушкой. Увидел настоящую красавицу.

И Анна, сдерживая волнение, глядела на короля. Нет, он не был похож на сказочного красавца или богатыря, но и ничего отталкивающего в его внешности не было. Сильный, сорокалетний мужчина, с пышными усами и бородой. Как ей говорили – мужественный воин и отличный охотник.

Что ж, она постарается стать ему хорошей женой…

Церемония королевского бракосочетания совершалась в Реймсе впервые. И впервые в истории Франции там должна была состояться коронация королевской супруги. До Анны ни одна французская королева не удостоилась подобной чести. Однако Генрих считал, что такой обряд только упрочит права его наследника, рожденного от матери, чье чело помазано священным миром.

Платье для невесты, украшенное тончайшими кружевами, было вишневого цвета и усыпано золотыми лилиями, излюбленным цветком французских королей. Это было настоящее чудо швейного искусства. А лучшие башмачники в королевстве смастерили для Анны туфельки из голубого шелка, осыпанные жемчужинами.

В Реймсе Анна стала королевой Франции и супругой Генриха. Теперь оставалось ждать появления на свет наследника престола. И Анна была абсолютно уверена в том, что родит именно мальчика: ведь первые шестеро детей ее собственной матери были сыновьями.

Через год после своей свадьбы, в 1052 году Анна родила сына – здорового и крикливого младенца. Советники короля, пришедшие его поздравить, осведомились:

– Как ты пожелаешь назвать своего сына, государь?

Генрих, пребывавший от счастья на седьмом небе, ответил:

– Спросите об этом у королевы. По мне, так пусть его назовут, как угодно, лишь бы французская корона держалась у него на голове.

Явившись в опочивальню к Анне, советники после обязательных поздравлений, сказали:

– Король прислал нас узнать, как хочешь ты, чтобы нарекли новорожденного.

– Филиппом, – неожиданно ответила Анна.

– Но почему? – изумились советники. – Ни один французский король не носил такого имени. Ты могла бы наречь своего сына Робером, в память о его славном деде, или Гуго…

– Робером я назову второго сына, – отрезала Анна.

Епископ Роже, также присутствовавший в опочивальне, счел своим долгом поддержать королеву:

– Филипп – это имя одного из апостолов. К тому же мне доводилось слышать, что русские государи ведут свой род от македонского царя Филиппа…

Анна с трудом сдержала улыбку: ее предки вели свой род совсем от другого человека. Но не стала спорить с епископом.

– Так и есть. Моего первенца мы окрестим этим славным именем.

Против ожидания, король не рассердился и не удивился, а только расхохотался:

– Так Робером она хочет назвать второго сына? Прекрасно! Превосходно! Не успела родить одного, как собирается подарить мне другого! Бог благословил наш брак, это очевидно. А сына пусть назовут Филиппом, лишь бы французская корона прочно держалась у него на голове.

Собственная шутка так понравилась королю, что он еще несколько раз повторил ее, к месту и не совсем.

После Филиппа у королевской четы родился сын, которого назвали Робером, а еще год спустя – третий сын, Гуго. Генрих не уставал благодарить Бога за то, что тот послал ему такую супругу: добродетельную, плодовитую и… очень умную. В отличие от короля, Анна умела и читать, и писать. Генрих же вместо подписи под всеми документами ставил так называемый «сигнум» – латинскую букву S, перечеркнутую косой палочкой. Он и не заметил, когда королева начала ставить под его «сигнумом» свою подпись – «Анна Регина»…

– Что это значит? – осведомился он у супруги, когда впервые увидел эти два слова.

– Это значит: «Анна королева». Пройдут века… Когда-нибудь люди удивятся этой подписи и будут спрашивать себя: что за странная королева была во Франции…

Генрих на это ничего не ответил. Он уже привык и к необыкновенной учености своей жены, и к ее причудам. К тому же – а это важнее всего! – он любил свою прекрасную королеву, на которой ни годы, ни рождение детей, казалось, никак не сказывались. Она выглядела так же молодо и привлекательно, как в тот раз, когда он впервые увидел ее возле города Реймса.