Двоюродный дедушка был молодым,Когда подарил мне машину —Железный, открытый по-маршальски ЗИМ,Стекло впереди, и в резинуНадёжную каждого был колесаСо звёздочкой обод засажен.К рожденью такие вот, брат, чудеса —Подарок и тяжек, и важен.Его иногда я решительно брал,С движком десятицилиндровым,Колёсами в пол, разгонял и пускалС басовым пугающим рёвом…Он мчал, сокрушить радиатор грозя,Чугунный такой, в серебрянке.Под полом соседи кричали: «НельзяПо комнате ездить на танке!»И бабушка ЗИМ отбирала и в шкаф,Заказанный мне, запирала.И жизнь его, в миг тишину разодрав,На месяцы там замирала…Все знали о том, что когда-нибудь ЗИМИсчезнет из этого мира,И больше парада не примет над нимЛетящий носитель мундира.И правда, однажды его не нашёлЯ в верхнем шкафу покорённом —ЗИМ вылетел в ту же трубу, что и столИ стулья, и лампа в зелёном.А как же иначе? Но мне одномуТогда же предсказано было,Что ЗИМу ещё суждено моему —Взреви, лошадиная сила! —На площадь рассветную в блеске живомПроехать – фанфары и слава! —И я буду в ЗИМе сидеть за рулём,А ты – в белом кителе справа.

Благовещение

В саду, верней, в конце садовом,Где реже старая трава,Еще не выданная словом,Калитка скрипнула едва.И точно шёпотом песочным,И в жаркий полдень полуночным,Как строчкой, тропкой пронеслисьШаги, шаги, легчайший бриз.И сердце, замерев сначала, —Нет-нет, он не был Ей знаком,Какой-то юноша с цветком —Больней и глубже застучало.Он вымолвил. В ответ ОнаС непониманием гляделаИ на стрелу веретенаОвчинку светлую вертелаПод кровом сетчатых теней.Он повторил с кивком и взмахомИ преклонил, охвачен страхом,Колени и главу пред Ней.Ни светлого кольца, где темя,Ни крыльев за худой спиной…Неслышно развернулось время,Как на пружине заводной.

К радости

Всё к радости, ты помни это друг!Всё к воскресенью, воздуху и свету.Не важно – Холмогоры, Бранденбург…Мы едем в понедельник или в среду.Всё к радости! Бетховен не был глух.И Моцарта бессмертные моторыИспанка лихорадила, как пухИюньских тополей сгорает скорый.Всё к радости! Таков уж оборот,И в слякоти мучительной дорогиТеряется находкам дивным счёт,И солнцам ослепительным в итоге.Важнее, чем за что и где болит, —Кто там на берегу в цветочном платьеПод проливным пронзительным стоитИ ждёт, простив, принять тебя в объятье.

Царь горы

В царя горы до одури, до жараПод шубою от пят до головы —И в снег упасть, и – где ты, где ты, Лара? —Почувствовать гуденье тетивы.Опять зима и чёрная цигейка,Лежи, дыши с устатку подо тьмой,Где звёзды на морозе светят клейко,Как на подъездной ручке шар стальной.Лежи, гляди, в созвездий паутинеЧитая то, чего на карте нет —То стрекозу, то пляшущих в камине,То ставший на дыбы велосипед…А то усни и в погребе кошмараСвой дом ищи по хрупким этажам,Не находя. И – где ты, где ты, Лара?За встретиться с тобой я всё отдам.

Диатриба

Что значит верить до конца,Дойдя до дня шестого,Не ради красного словцаИли ловца иного?Достанет ли тебе тогда,Извилинами скорый,Врождённых навыков трудаНад матрицей и спорой?Как прежде, будешь ворошитьНевидимые силы?Не прекратишь плести и шитьНад свежестью могилы?Не забоишься окунутьНе в ауру и прану —В холодной сукровицы сутьПо локоть и не спьяну?Не тереби нательный крест!Не три свой глаз скоромный!Арс лонга, вита брэвис эстИ – как там? опыт тёмный?

Именины сердца

Алый галстук спозаранку,Золотой значок на грудь,С красной кисточкой испанкуНа макушку не забудь!Мы идём парадом в мае,А потом на ВИЗ, в кино —Без билета на трамваеНынче нам разрешено.Года два еще до встречи —Врежет ливнем по стеклу…Слава, утро! Слава, вечер!Я всему пою хвалу.Слава слуху! Слава глазу!Слава с Лениным рублю!Даже издали ни разу —Всё равно тебя люблю.

Сказка

В четыре-ноль-восемьПроснулся во мнеВъезжающий в осеньНа белом коне,Влетающий снегом,Гудящий в трубу,Излеченный бегомС дождями на лбу.Живущий не даром,Спешащий не зряНа волке поджаромСквозь лес октября,И лугом, и в гору,Яге вопреки,В бодрящую поруВдоль бурной реки(Напрасна другая,Безъядна змея) —К тебе, дорогаяЦаревна моя.

Дом

Это мой дом, Эйкейтрина, вон там, за углом.Весь-то не мой он, а только каморка на третьем.Собственность следом за —помнишь ещё? – лихолетьемВ руки сама мне упала сквозь века разлом.Это мой дом, Эйкейтрина! Мой маленький дом,Угол тепла и земных треволнений могила.Я покажу тебе – там, за фламандским холстом —Вход в подземелье. Не бойся, держись за перила.Так, Эйкейтрина, ровнее и выше фонарь!Можно и спеть, если песенка наша не спета.Крысы боятся бродячего белого света.Вдарим по крысам и светом и песней, как встарь!Мох и трава на поверхности тайного люка —В лес полуночный моё подземелье ведёт,Тихо теперь – умоляю, ни света, ни звука,Узеньким лазом и ощупью нежной, как крот.Мы полюбуемся медленным лунным закатом —Разве луна не глядит загоревшимся льдом?Там, в облаках, Эйкейтрина, в просторе разъятомМожет, и ты себе выстроишь маленький дом.

Атака

На вечно-зелёном по склону горыВ огне золочёном съезжают шары,Сосульки и птицы, морковь и арбуз,Садовая тачка из тоненьких бус.Горящие свечи и яблочный лёдПоют и трещат, продвигаясь вперёд.Цветы в зеркалах, в переплёте альбомИ лебедь зимы на стекле голубом.А в небе над ними зашёл на таранИз бисера с гарусом яркий биплан.А выше Небес – не смотрите туда —Волхвам указала дорогу звезда.

Выходной (Museum III)

На рассвете все взрослые спят…За окном – ни морозного дыма,Ни дождя две недели подряд,И несчастья идут себе мимо.Под ногами линолеум – шарк!Спят, и всё тут, намёков не слышат,Глубоко всей полуночью дышат…Обещали вчера в зоопарк…В тридцать третий скучающий разРазберу дорогие подарки —Разложу в целлофановый марки,Вставлю клоуну выпавший глаз.К не желающим раньше вставатьПритулюсь – я же худенький! – с краюИ давай – о животных мечтать,В полудрёме шагая по Раю.Вижу зебру, жирафа, слона,Первый раз – у воды бегемота…Здесь и слова-то нету «война»И любви лишь бывает охота.Притяжение горькой землиШаг за шагом теряет значенье,С облаками плывут корабли,Где высокого ветра теченье.Вот уже высота подо мной,Я в пернатой лечу веренице…Но не в смысле, что это мне снится —Просто день наступил выходной.

Циркачка

Платье алое легко,Мака летнего алей,Ноги – в чёрное трико,Ни морщинок, ни щелей.А сама седа, как лунь,Непокорная глава —Это женщина июнь,Это женщина сперва.Омут глаза – тёмный жад.Глянет раз – и всё, завал.Ею кинут, акробатИз-под купола упал.Укротитель АнатольТоже до смерти любил,Загляделся – и изволь:Тигром насмерть сожран был.И когда она идётПо опилкам и ковру —Возбуждается народ,Как фламинго поутру.На трапеции верхомВзмоет мигом в горний план,А оттуда – прямикомКак в огне аэроплан.Как же было не сгореть —Если в жилах керосин?Не от гриппа ж умеретьВ день праправнука крестин!Скатерть зимняя бела,Простыни во сне белей,На поверхности столаТак легла, что не пролей.

Городское каприччо

Фронтонных муз печальные белилаСмывало на зелёное дождём,Как будто Дездемона умолилаОтелло погодить с его судом,Но изменить, увы, уже не в силахТечения, смывающего путь,И вечер пил в погашенных белилахГлухими фонарями света суть.И в городе, весной легко одетом,Тьма коротка, смешна и не страшна,Поскольку рядом опера с балетом —Вечор на всю катушку дотемна.По мокрым доскам в пляс полунагиеПускались девы, сбросив тайный вес,И – что скрывать! – их прелести тугиеВнушали юным жгучий интерес.Как музыка в сердца влюблённых влезла?Я просто изумлён, а не виню…Все ждали коды, шумного разъездаИ тишины, венчающей возню.Все ждали жизни быстрого продленья,За тактом такт, от сих и до сих пор,Как в музыке – биений повторенья,Как в опере: чуть что – вступает хор.Все ждали счастья, радостных сюрпризов,Шампанского, букетов и даров…Не голубями ж засранных карнизовИ суками загаженных дворов!

Белый китель

Не люблю Жюль-Верна, что ты, что ты! —Намусолив книжицу в руке —За его широты и долготыНа плохом французском языке,За его фальшивые маршруты,По лекалу циркулем расчётДо секунды выверен, и – тьфу ты! —Видишь, кондор Роберта несёт?Если бы еще не сочинитель,Что «А ну-ка, песню нам пропой»,И не капитанский белый кительВ крабах и капусте золотой,Я совсем забил бы на Жюль-Верна,Не взошёл вовеки бы на бортТам, где Немо тёмная каверна —Тайной лодки выдуманный порт.Не искал бы глазом в небе СпасаБросив диким жемчуг и коралл…И топор поди из-под компасаДо сих пор бы сдуру не убрал.

Возвращение

Я опять в мою вернулся школу,И на грязной лестнице какой-тоЧёрного заваленного входа,Где мышами пахнет и хранятсяТранспаранты с Лениным и МарксомИ наверно курят все тайком,Директриса с карими глазамиМне в любви нечаянно призналась.«Я скучаю», – так она сказала,Со слезами глядя на меня.И наверно б кинулась в объятья,Распаляя тщетную надежду,Если бы не рядом ученица,Подбородок маленький задрав……………………………………Школа, школа! Вечные руины!Туалет – как скалы в океане,Тучи пыли, груды безобразий,И всё время что-нибудь на снос…Непрерывный сбор металлолома,И навек забыты в раздевалкеВарежки, висят на батарее…Умирает старый трудовик.Там в портфеле блёклые тетрадиИ дневник в учительской краснухе,Там столы в разнузданном граффити,Застеклённый с глобусом скелет.А ещё развинченный частичноМикроскоп, как печь – большой и белый.Не вписался вовремя, не нужен,А в моё-то время был король.

День дождя

Какое счастье – день дождя!Зонтов упругая вампука;Ловец теней сетями звука,У стен – поток, не погодя,И, под водой вращая светВ своих неутомимых спицах,Без никого велосипедЛетит, не падая, как птица.Всё по-прохладному светло,Жасмин не требует полива,Двор мокрым цветом занесло,Черёмуха – не то что слива,Но – сладкой горечью дыша —Она – до лета нам наградаИ так по-русски хороша,Что лучше, кажется, не надо.

«Сколько существ обитает в твоём океане?..»

Сколько существ обитает в твоём океане?В десять томов уместится ли их каталог?Можешь пометить на бегло набросанном планеКаждого зверя пещеру, гнездо, уголок?В храме любви не одна золотая колонна.Это я понял наверное в детском саду.Даже наивное чистое сердце не склонноВсё представлять как покрытую снегом гряду.Сколько в тебе нераскрывшихся летом бутонов?Жёлтых и красных, с неровно-бордовой каймой,Белых тюльпанов и иссиня-чёрных пионов…Кто из них твой и который единственно мой?Мало ли платья скрывают твои гардеробы?Лифов и юбок, жакетов, ажурных чулок…Что ты носила во время прилежной учёбы?Что надевала на ритмики первый урок?В тысячу лет невозможно твои переулкиВсе осмотреть, а ещё тупики и дворы,Или в часах сосчитать шестерёнки и втулки,Съехав под утро на утлой фанере с горы.

Девичья игрушка

Роман всегда кончается синицей…В конце, увы, не водятся орлы.Синицей? Нет, хотел сказать – страницей,А вылетела птица из пчелы.Пчела – поди пойми, какого пола,И, в сущности, попробуй отличитьОт времени прошедшего глагола,В инфинитиве будущего «пчить».Пчела, пчела, все глазоньки пропчела…Опять ошибка. Плакала? Ждала?В окно, тоскуя, пристально глядела?Сжав жало, закусила удила?Но нету, нету жала у девицы —Есть волосы, на пальцах – ноготки…Цветы такие? Сердце веселится,Чуть зацветут на кончиках руки!А после-то что станет с лепестками?Когда она на счёт их оборвёт,Жестоко зацепляя ноготками:«Не любит, любит, плюнет и пошлёт…»

Чудесное спасение III

Поняв, что больше никому на свете я не нужен,Что мама любит не меня, а так тут одного,К тому же я воздушно худ и, кажется, простужен,И смысла мне не придаёт земное естество —Я молча к озеру пошёл, сыскал худую лодку,В песок коленями, толкнул и прыгнул на корму,Желая без вести загнать себя в земную глотку,В прохладу ихтиотеней, в корней лилейных тьму.Я грёб без вёсел – то рукой, то щепкой бесполезной,Я шёл озёрной глубине в средину, внепротык,Вдобавок ливень хлестанул своей хернёй железной,Внезапной, точно лось в лесу или далёкий крик.Я грёб отчаянно, за мнойсквозь тень прибрежной тиныУже рванули, в грязь швырнув одежду второпях —Кто – точно я не разглядел: архангелы? Мужчины?Сверкала сфера тех минут, что убивают страх.Потом, когда вода своё, казалось, отплясалаИ в лодку ровно до краёв проникла глубина,Меня на берег принесли, и мама зарыдала,И сердце двинула в тиски бессмертная вина.

Дорожная

Даже несколько вёсен и лет,Даже несколько пряных недель,Если честно оплачен билетИ дорожная вся канитель.Посидим на дорожку – и вон,Только хлопнет подъездная дверь,Где-то взлётная или перрон,Мы не рано ли? Время проверь.Если ты непрерывно со мной,В жёлтой блузе и белом платке,Ветерок за прохладной спиной,Без вещей, хороша налегке,Если вышли, едва рассвело,По асфальту с недавним дождём,Потому что и утром тепло —Хоть по лужам иди босиком,Под воротами – мотоциклет,Громче грома, по-птичьи крылат,Оседлаем – и в порт, и привет,И не знаю, когда мы назад.

Долгие сборы

Моему отцу

Ты обещал мне лес, поход,Достал рюкзак бледно-зелёный…Был ночью дождь, а утро – вот:Дома – как рафинад пилёный,И откровенны небеса,Как будто мы в открытом море,Как нагота в невинном взоре —Их ненаглядная краса.Начав с невидимого дна,Мы уложили всё в порядкеИ отказались от палатки,Решив вернуться дотемна.Мы взяли кружки и ножи,Крупу, армейскую тушёнку,– А ложки? – Тоже положи.И в жестяной коробке донку.Галеты и цейлонский чай —Полдня пропало в этих сборахИ в жарких спорах-разговорах —Молчи, дурак, не отвечай!И всё равно забыли спички,Те, что не гаснут на ветру…Давно ушли все электрички,Что намечались поутру.Рюкзак набили под завязку,Часы закатные сочлиИ в завтра путь перенесли —Как недосказанную сказку.Но утром завтрашнего дняУшёл ты втайне без меня.

Пират

Тебе владенья ведом вкустрёхмачтовым фрегатом,Когда канатною смолойдыхание полноИ грязноватым парусам,как на небе заплатам,Коли от палубы глядишь,быть снежными дано.Когда высокая волнаразломлена прозрачноТвоих матросов – соль и дым! —торжественным трудом,И режет боцманский свистокс оттяжечкой и смачноНадежд невидимую нитьот берега, где дом.А ты стоишь на высоте,над брызгами и медным,И, как положено, глядишьв подзорную тудымИли, на солнце наведя,не ослеплён победным,Его пытаешь высотусекстантом золотым.Вдохнув, читаешь, как псалтырь,движение муссона,И внятен паруса порывтебе, как пеший шаг.И увидав за десять мильрангоут галеона,Велишь британский подыматьна чёрном гроте флаг.

Обречён

Ты с вечера охотился за мною…Дорога мне едва была видна,Когда, овит родильной пеленою,Я вышел на закате, дотемна.Я шёл и шёл – сугробами по пояс,Звериной окровавленной тропой,Лишь изредка, от боли беспокоясь,Испрашивал тропу на водопой.Не ведая лица грядущей ночи,С короткого разбега я взлетал.Ища путей полегче и короче,Длинней и тяжелей себе стяжал —По хоть куда чудовищным развилкам —Направо бунт, налево ведовство —Не чувствуя младенческим затылкомДыхания живого Твоего.Ты следуешь за мною неотступно,И вижу я: наутро – даль светла —Меня пронзит однажды целокупноТвоей любви калёная стрела.

Пионерские сны

Когда пионеры во хвойном и вольномЛожатся в отрядных на сон корпусах,Они перед сном не заводам и войнамВручают себя через праведный страх,А – кто с кулачком, в средостение вжатым,Кто с шёпотом, стоном и звоном стекла —Они отдаются красивым вожатым,Опасным и взрослым, как в улье пчела.Они отдаются их длинным ресницам,Пилоткам и бантам, гофре и плиссе,И после им снится, не вправе явиться,Вожатая Саша на мокром шоссе,Вожатая Таня в сиреневой майкеИ чёрных трусах на зарядке-заре,Чьи груди то в небо глядят без утайки,То тонут в тени, как котята в ведре;Командой в строю к поворотам неволя,Вожатая Лена, чьи гольфы – как снег,Вожатая Уля, вожатая Оля…А девочкам – только вожатый Олег.

В лодке, не считая

Вменённые равнине и низинеДушой в обмен на ветра вещество,В с утра холодной лодочной резинеМы были живы все до одного.До над костром консервов и печенья,До краденой капусты на путиГребли мы против вечного теченья,Чтоб на закате вовсе не грести.И до и после скорое скольженьеМеж двух опор бетонного моста,Ломая в тёмной глади отраженье,Мне снилось раз, наверно, больше ста.Склонялись ивы в воду берегами,Курилась в поле солнечная гарь…И расширялся медленно, кругамиМой сухопутный жалобный словарь.Я забывал в извивах лабиринтаО примитивном правиле руки,Не отличая лук от гиацинтаИ лишь по вкусу – море от реки.

73-й

В семьдесят третьем годумежду песком и травоюЯ ли по небу идув драповом сером пальто?Я ли рискую упастьв города тьму с головою,Точно в толпу акробатиз парусов шапито?Точно ли это меняв семьдесят третьем коленеЛюди явили на свет,мама с трудом родила,Корь, и объяв, не взялав жарко-чудовищном кренеИ скарлатина, сдавив,дух испустить не дала?Может ли быть, что со мной,под руку, гибкая, рядомДвижешься, как тишина,и не боясь высоты,Мне уступаешь во всём —шёпотом или же взглядом,Или понурым кивком —невероятная ты?Мне ли открыты цветовдикорастущих пещеры,Где укрывается шмельили пирует пчела?И неужели меня,полного меди и серы,Не упустил ни на мигангел мой из-под крыла?

Как тяга…

Как тяга медленной реки,В своей громаде незаметна,Вода к воде стремится тщетноИ тащит стрежнем топляки;Как сила тонного песка,Ползя по мертвенной Сахаре,Сгоняет тень рассветной хмари,Будь та хоть с бездну велика;Как под стрехой тиха огняГряда, невидимая глазу,Становится пожаром сразу,Вдруг лопнувшим стеклом звеня —Так вера в сердце день за днёмРастёт по скрупулу и грану,Безверия латая рануГрядущей радости дождём.

Уведомление

Теперь мой ход. До этой полосыВ песке, траве, асфальте и бетонеНе я. Теперь наручные часыКуплю себе наверно на «Озоне»,Кроссовки «Найк» январской чистоты,Велосипед с ручными тормозами,И всё, и всё на свете, что не тыДобыла кровью, потом и слезами.Я всё куплю во сне и наяву,Чем в юности мучительно увлёкся,По правилам с абсурдом парадокса,И всё, о чём от бедности реву.Не оттого, что этого хочу —Бессмысленны мои приобретенья, —А потому, что так себя учуАзам и мастерству пренебреженья.Теперь мой ход. И я почти готовОставить мир предметов и желаний,Как лев, содрав питательный покров,Гиенам оставляет остов ланий.

Место

Зачем-то я в июне вспоминаюО ноябре, безмолвном и глухомКогда меня – зачем, опять не знаю —На целый день свезли в казённый дом.Троллейбусом в предутреннюю темень,В какой-то стародавний детский сад,И я не вижу смысла в этой теме,Не вписанной в покойный жизни ряд.Не вижу, но мучительно пытаюсьХоть что-нибудь, хоть искру разглядеть…Вот я в фанерный шкафчик раздеваюсь,Вот снег идёт, стараясь не шуметь,Вот рисовая каша, тошнотворнойГромадой на тарелке разлеглась —И я хворобой приторно-притворнойЕё с моих долой желаю глаз…Вот лестница, зеркальные перила.Куда она? В какую высь ведёт,Закутанная в сурик и белила?С трудом преодолев один пролёт,Гляжу – в тени лепнины потолочнойИ штор, бордовых, точно винегрет,Нет никого – лишь в золото-барочнойФальшивой раме – Ленина портрет.Мне кажется, что времени потокиЗастыли там в кошмаре и тепле,Как все мои грядущие уроки —На холодом расписанном стекле.

Полвека

Полвека – и в дальние страныКак будто меня занесло…Бывало, подъемные краны,Как цапли, стучали в стекло,И, строя великое в маломОт вечности на волосок,В средину двора самосваломРечной завозили песок.За играми – ссоры и дракиТам были, любовь и вражда,Из внешнего мира собаки,Ища, залетали туда.На сливочно-круглой верёвкеТам простыни сохли в жару,Из форточек запах готовкиЗаботливо шёл поутру;В межствольном июня с июлемНатянут был тощий гамак,И серым прожорливым гулямКрошили мы хлеб натощак.Водою священного Ганга,Горбатый, как сказочный гном,Там дворник из чёрного шлангаОкатывал клумбу и дом.Твердили мне свыше: – ГотовьсяПрилежно к тому и сему!Но времени не было вовсеВзросленью дано моему.Поскольку отправлено былоВсё время в полуденный пруд,Где лилий зелёная жилаИ стаями рыбы снуют,Где дрожью застыли стрекозыВ подсолнечной ряби сквознойИ мыслей тревожных занозыНе лезут под воду за мной.

Математика

Математика, математика,Моему уму мать и мачеха.То резиночка, то кристалл она,Светлой памяти Марья Паална.В седине глава – точно в облакеДырка в бублике, абрис в облике,Окончательно бесконечная,Мука мучная, рвань заплечная!Всё б ей циферки, буквы, чёрточки,То на цыпочки, то на корточки,Пальцы холодно замелованы,В классе мальчики не целованы.Вычисления конокрадские,Звуки точные, суки адские,Графы-графики, игры-игорки,В душном трафике – иксы, игреки.Треугольники деревянные,Все мы – школьники окаянные,Математикой перевязаны,Мать и мачехой впрок наказаны.Так и видится, так и плачется,Всё одно и то ж, не иначится.Всё зима-метель заоконная,В животе – любовь незаконная,Не мычит умок и не телится…Ох, не сжалится та, что целится!Но, приваренный райским деревом,Марья Паална, я не верю вам!

Клеть

В Калужской филармонииВ подвале стынет клеть.Ни тени в ней агонии:Чему там умереть?Но видятся мне издалиСквозь толщу миль и стенВещей отцовских призраки,Захваченные в плен.Они живьём томились там,Закинуты в тюрьму,И в сумраке извилистомЯвлялись моемуЖеланью завидущемуИз фибровых глубин,Подростку неимущему,Как бедный бедуин.От шёпота, от эха лиВзлетает холодок —Ведь сорок лет, как съехалиНа юг-юго-востокИ, вскоре вознесённые,На горнем этажеЦарили многозвонные,Как яйца Фаберже.Цвели святые образыНа солнце и в тени,Куски древесной обрези,Наросты, корни, пни,Родные фотографииИ книжек тесный ряд…Ничтожны эпитафии,Когда слова горятИ, в памяти бесплотные,Беззвучные во рту,Летают беспилотные,Как листья на мосту.Как лилии в Японии —Не выговорить впредь.В Калужской филармонииВ подвале стынет клеть…

Аэроклуб

Вдоволь дышится – горный озон.Вверх и вдаль – расстояние в кубе.Начинается зимний сезонВ нашем массовом аэроклубе.Парусина от ветра гудит,С ночи верх отворён тёмно-синий,На морозе алмазно горитФюзеляжа и крыл алюминий.И Венера стоит, как всегда,Во взрывном ослепительном роде —Не богиня-планета-звезда,Но пробоина в утреннем своде.А на взлётной в слезах раздаютПоцелуи, цветы и объятья…Я уже несбиваемый, братья,Мне уже ни к чему парашют.На планёре прохлады фартовойЯ и так до земли долечу…Будто Нестеров с марки почтовой —Хоть какая петля по плечу!

«Даль под небом осенью виднее…»

Даль под небом осенью виднее,Первый снег – и в людях птичья прыть.Чем поздней, тем в мире холоднееИ костры нужнее разводить.И запасов, кажется, немного —Соли, мёда, масла да крупы…Надобно ли больше у порога,До разбега мёрзнущей тропы?Всё равно выходим на рассветеПод скалой на север по реке,На зиму пустые выбрав сети.Впроголодь и лучше – налегке!В голове и на сердце яснееИ отнюдь дорога не длинней —Не успеть сродниться даже с нею…Чем поздней, тем в мире холодней.

Русская кухня

Прибило пух к живородящей,И подорожник из землиВзошёл для ссадины болящей:– Сей миг прилепим, не скули.Не хмель, пускаемый на пиво,Не тёрн, омела и орех —В России краем прёт крапива,Почти по горло, как на грех.Но и крапива тут едоюВ нелёгком времени была,И одуванчик с лебедоюДобро питали против зла.И сок, добытый из берёзы,И с тонкой удочки ухаГолодные смывали слёзы,А сладкий корень лопухаЛечил, отварен в родниковой,Такой и эдакий недуг,И – слава Богу! – всё по новой:В избе любовь и в поле плуг.

Две улицы

На улице Аптекарскойи улице ФерганскойЖивут себе, не ведаяни горя, ни труда,В необозримых зданияхна высоте гигантскойСчастливые красивыеу чистого пруда…По улице Аптекарскойсквозь арки виадуковОни летят – не нужен импланёр и парашют —И улицей Ферганскоюдетей своих и внуковВ сады ведут фруктовые,а в детский – не ведут.Две эти чудо-улицыобильно оцветованы,А плюс – пестро от бабочек,колибри и стрекоз,Идёшь по ним и думаешь:«Наверно заколдованыНечаянные зарослибессонных тубероз…»Идёшь по ним и думаешь:«Вот странные названия!»Ведь нету на Аптекарскойни клиник, ни аптек,Поскольку на Аптекарскойтелесные терзания,А заодно душевныеосилены навек.И на Ферганской – нате вам —дороги мчат канатные,В тенях надводных высятсяхоромы тишиныИ рощи по обочинам,и сосны неохватные,Но всё это немыслимовдали от Ферганы.

Неверный сонет

Под утро мой торжественный кошмар,Где призраки встречались, вдруг ударилВ оконное стекло колючим снегом,И я упал, боясь, что разобьёт.И пробудился, холод ощущаяДрожащим мозгом всех моих костей,И брёл к воде в отчаянной надежде,Что призрака в моём жилище нетИ встретимся мы только за чертою,Светящейся в тумане над рекой,И осенью, не будущей конечно,А той, что дальше утренней звезды,Невидимой из улья городского.Прилёг опять – согреться и уснуть.

1 2 >

На страницу:

Перейти

1 из 2

Полная версия

Белый китель

Другие книги автора