Свет времени (сборник)
Полная версия
Свет времени (сборник)
текст
0
Язык: Русский
Год издания: 2013
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Виктор Слипенчук
Свет времени
©Слипенчук В., 2009
©Издательский Дом «Городец», 2009
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
От автора
Что такое поэзия?
Сорок три года назад[1] с трибуны семинара молодых поэтов Алтая было сказано, что поэзия – это редчайшее изобретение, которое, если случается, то без него уже не обойтись. Более того, представить невозможно, что ещё вчера этого изобретения не было.
Поэт Марк Соболь внёс поправку – не изобретение, а открытие (в семинаре участвовали в качестве руководителей некоторые московские и ленинградские поэты).
Возник импровизированный диспут. Никто не отрицал, что поэзия – открытие, но и акт поиска открытия некоторые семинаристы объявляли фактом поэзии. Я не хочу подвергать сомнению ответы 43-летней давности, для меня очевидно, что каждый человек, любящий поэзию, находит ей своё объяснение. Слава Богу, мы ушли от официоза, когда один критик-вождь мог навязать всем без исключения свои воззрения. Другое дело, что, подготавливая данный сборник, я обращал внимание на качественность времени в стихах. Проще говоря – устарели они или интересны и сегодня. Тут поневоле вспоминается предположение замечательного русского астронома Николая Александровича Козырева о том, что источником звёздной энергии является не что иное, как время. Помимо пассивного, геометрического свойства длительности, измеряемого часами, оно обладает ещё и активными, то есть физическими свой ствами. По Козыреву, время – явление Природы, а не просто четвёртое измерение, дополняющее трёхмерное пространство. То есть время является источником энергии звёзд, в том числе и Солнца. Именно поэтому наша Вселенная практически не стареет и всегда молода.
Так и Поэзия.
И ещё – это мой первый поэтический сборник. В основе его – стихи, написанные с 1963 по 1968 годы. Что касается стихов, написанных в другое время, – они обозначены соответствующей датой.
Здравствуй, Простор широкий!
Здравствуй, простор широкий!
Сидел я на обочине дороги,Среди полей, угасших без воды,И длинный день,Как порожняк, в итогеБесславно уходил из Кулунды.Районный «газик»Пропылил сторонкой.Я видел озабоченные лицаИ не приметил сразу жеребёнка,Явившегося вместе с кобылицей.Они шагали медленно и грустно,И кобылица глаз не поднимала,Хоть обещанье сына —Быть послушным,Она, как мать, всецело одобряла.Ей было стыдноЗа свои бега,Ведь не она ль ребёнку обещала,Сводить его на сочные луга,Где в молодость свою она гуляла.Откуда знать ей было, кобылице,Про новую политику страны,Про орденВ председательской петлице —За освоенье трудной целины.Они прошли,Остановились – дваждыОна глядела долго вдоль межи.Потом заржала тихо и протяжно,Как будто вопрошала: подскажи —Ты ж – человек,Ты понимаешь больше…И уронила крупную слезу. —Как объяснить ей,Что и я лишь лошадьВ политике, которую везу.«Человека пытали в застенках советских…»
Человека пыталиВ застенках советских —Заставляли признаться в измене.А на улицах май встрепенулся на веткахУзким листиком сонных растений.Человеку казалось,Что всё это бред —Люди в форме, звёзды, винтовки,Но зачем-то лежал на столе партбилет,Славный отблеск далёкой маёвки.Человек улыбнулся,В ресницах глазШевельнулась слеза, оживая, —В первый раз он не мог,В первый раз,В первый раз!Он не встретил Первое мая.Человека толкнули прикладом в плечо,Мотыльки засверкали, как ливень —У нас могут,Могут ещё,По-кулацки врагов ненавидеть.Только он, Человек,Вышел сам на бугор,И теперь не боялся упасть,И Советская власть стреляла в упорВ Человека,В Советскую власть!В этом местеПионы сейчас зацвели,Их приходят школьники рвать,И не знают они,Да и знать не могли,Как далась намСоветская власть.
«Разойдутся друзья по домам…»
Разойдутся друзья по домам,Разбредутся домой в полусне.Расползётся дым по углам,Словно комнатный плющ по стене.Я нажму выключатель и – щёлк!Я включу темноту. И впотьмахЯ услышу шуршащий, как шёлк,И скрипящий, как пепел, страх.Всюду страх: на полу, под столом…Всюду страх, только страх, страх!И не думая о былом,Я увижу его – в двух шагах.И тогда выключатель опятьЯ нажму, чтобы выключить то —Что меня заставляет не спатьИ о чём – не узнает никто.Комсомолу
Под будённовками чубы вспенены —На портретах иная эпоха.Комсомольцы, знавшие Ленина,Нам сегодня без вас плохо.Комсомол наш сейчас не у дел,Нынче жирным стал комсомол,Он от ваших геройских делЛишь оставил с графинчиком стол.Стол, как прежде, накрыт кумачом,Хотя здесь он совсем ни при чём.Постарел комсомол, постарел —Напрокат всем кумач, как камзол,А ведь раньше шли в комсомол —Равносильно, что шли на расстрел.Комсомольцы, покиньте портреты,Нас в Магнитку введите, как в Храм.Нужно цену поднять комбилету —Помогите, отцы, нам.Но портреты живой революцииПо райкомам висятдля проката,И под ними строчат резолюцииНачинающие бюрократы.Баба-яга
Во деревне – ах, что такое?!Над сугробами – в дым снега,Там, где шоркнет своей метлоюРазвесёлая баба-яга.Как несётся, как завывает —Аж пронизывает насквозь!Зазывает, с дорог сбивает —Баба-эх! – Оторви да брось!Отчего она так веселится?Не боится – о, вражий дух!А кого ей бояться? – Милиции —Из детей, стариков и старух?!Молодёжь-то в деревне не сыщешь,С электричеством не найдёшь.Молодёжью деревни – нищи,Нынче в городе молодёжь.Вот и носится, и завывает:Новоселье – веселья ночка!Дом ещё один забиваютИ причём не на курьих ножках.Что ж ты, молодость, уступаешь?Удираешь? Бежишь? — Беги!Но зачем в комсомол вступаешь,Ты ж боишься бабы-яги?«Я для тебя взлелеял этот сад…»
Я для тебя взлелеял этот сад.Весною в нём возможен листопад,А осенью весеннее цветенье, —В нём царствует моё воображенье.Как это просто – увидать в ночиПолярного сияния лучи.И ощущать, как сонная водаСтруится с крыш, и тикают года.И, выбрав улочку,Идти по ней легко,И видеть близко то, что далеко.И встретиться с тобою на пути,И, повинившись, прошептать – прости!И вдруг понять:Тебя уж не обнять,И не ввести в волшебный дивный сад,Где живо всё, как много лет назад,Где все эти цветы воображенья —Не стоят твоего прикосновенья.Царь
Какая всё же чепуха,Нет-нет, так – не годится —Держать за крылья петухаИ говорить – жар-птица!Но царь на то, наверно, царь.Подальше – от греха…Но как похожа эта тварьУ нас на петуха?!Рискуют люди головой:Хоть ты и царь – шалишь,Но только правду под полойОт нас не утаишь.А царь всю ночь опять не спал,Томился от досады —Он птицу счастья людям дал,Чего ещё им надо?!
«Набив отцовский патронташ…»
Набив отцовский патронташПатронами с «гусиной» дробью,Я с вечера иду в шалаш,Поставленный над самой Обью.Внизу река, среди полейВ сиянье призрачном и строгомОна, как лунная дорога,Но тише, слышишь журавлей?Патроны в ствол, и лунный дискУже на мушке покачнулся…Но выстрел слуха не коснулся —Ты слышишь журавлиный крик.И только дома, за столом,Всё вспоминая понемногу,Увидишь лунную дорогу,Услышишь свой ружейный гром.Выпускникам АСХИ[2]
Я долго думал,Перед тем, как выйти к Вам:Что мне сказатьИ как держать мне речь.Хоть жизньНе познаётся по стихам,Гражданский долг мой —Вас предостеречьОт тех ошибок,Что ещё во мне,Как червь, переедают всё внутри.И если я не лажу по стене,То это ни о чём не говорит.Я помню твои стены, институт,Да и они, наверно, не забыли,Как вильямцев охаивали тут,Как вильямцевЗа вильямцевство били.Я тоже был героем этих днейИ целину, как знамя, поднимал —Боролся за величие идей,В которых ни черта не понимал.Скажи мне, институт,Кому в винуСвои заслуги ставить – и остыну,Кому отдать медаль «за целину» —За превращенье Кулунды в пустыню?Я знаю,Ты мне скажешь – не наглей.Но я бы высек самой острой розгойТого, кто ныне в эрозии полейЭрозию скрыл собственного мозга.От вас, Выпускники,Я не прошу,А требую любви и пониманья:Земли, животных —И не согрешу,Что в них основа,Суть естествознанья.От них не отступайте никогда.Природа не прощает самозванства.И к нам вернётся с хлебом Кулунда,И мы поднимем сельское хозяйство.«Бывает, так устанешь за день…»
Бывает, так устанешь за день,Что, к лагерю добравшись лишь,У шалаша на лавку сядешьИ, словно каменный, сидишь.И нету сил расправить плечи,Снять сапоги, залезть в шалаш,Где ты ночлегом обеспеченВ уборочный ажиотаж.И ничего душе не нужно,Как будто всё уже сбылось.Однако не заметить трудно,Что многое не удалось.Хоть и настырного ты склада,Хоть и удачно так хитришь,Что ничего тебе не надо,Что ты здесь просто так сидишь.«Ты не из наших был. Пацан…»
Ты не из наших был. Пацан.Но как-то люди узнавалиИ говорили – весь в отца,С улыбкой руку подавали.А годы льются, как вода,Подмыт твой берег – дик и крут.И нет от прошлого следа,Тебя уже не узнают,Но руку всё же подают.То ль обознались по лицу,А может, просто в том причина,то уважение к отцуМы переносим и на сына.Как жаль, загублен он войной,Ему бы жить, носить медали,Чтобы не путали с тобой,Руки тебе не подавали.Родительский день 1967
Пусть этот день страна забылаВ календари свои внести.Мы всё равно пришли к могилам,Покой душевный обрести.Мы не забыли в скорбном тленеДалёких, близких и родных,И люди плачут на коленях,И я не осуждаю их.Я сам, как все здесь, плачу тожеНавзрыд, не зная почему.Из русских кто рыдать не может —Войной обучены всему.Но горем я не упиваюсь,Я просто плачу от весны.Сквозь слёзы дядьке улыбаюсь —Он был весёлым до войны.Я просто плачу, что усталоСтарик лопатку очищаетИ после, словно одеяло,Могилку внука поправляет.Что, обнажая горечь дней,На холмик водку льёт юнец
«И что ж в глазах у женщины вы видите…»
И что ж в глазах у женщины вы видите,Когда она в вас смотрит так влюбленно,Так преданно и так освобожденно,Что кажется, вот-вот её постигнете,И тайну тайн сознанием уловите,И миг, как доктор Фауст, остановите.А может, вы не видите, не видите,Что взглядом изучающим обидитеТу женщину, в чьём сказочном сияньеНачало и основа мирозданья.С девчонками, смеющимися свету,С мальчишками, увлёкшими планетуНавстречу солнцу, к звёздам накренив,Чтоб видели вы мир, как он красив.А может, вы её постигли где-то,Да-да посмели, кто вам возбранит?Пеняйте на себя, теперь планетуДля вас никто к звездАм не накренит.«Она лежала тихая, нагая…»
Она лежала тихая, нагая.Рассвет голубизною изливалсяИ, словно бы сквозь окна обольщаясь,Всё ближе, ближе к ней пододвигался.Казалось, он нарочно голубелИ лился сквозь проёмы обнаженно,И, заполняя комнату, звенелВсё громче,Всё понятней,Всё тревожней.И вот он миг – великое начало.О, звуков частота и чистота.Свет прикоснулся нежно и устало,И заалели вдруг её уста.И голоса небесной литургииВдруг пролились —Божественный урок.Не так ли свет приблизился к Марии,Когда к ней прикоснулся Бог?!«Человек на пенсию идёт…»
Человек на пенсию идёт,И сослуживцы произносят речи,Короткие, но сладкие, как мёд.А Человек сидит, сутуля плечи,В президиуме, словно на суде,Где выступленья не проходят даром,Где он – виновник – должен на крестеПринять любви заслуженную кару.А между тем весёлые подаркиПреподнесли: рюкзак, набор сетей…На пенсию, как будто на рыбалку,Порою провожаем мы людей.Чтоб не поддаться грусти – мы хохочем,Цветы и адреса – всё это дляТого, чтоб не сказать нам только: в общем,Прощай, старик, ты списан с корабля.«Я в маленьком и сером кабинете…»
Я в маленьком и сером кабинете,Среди депеш и гербовых бумаг,Как на необитаемой планете,Схожу от одиночества с ума.Мне почтою их в полдень доставляют,И холод пробегает по спине,Я их боюсь, и я подозреваю,Что шлёт их сумасшедший мне.Бумаги эти я не редактирую.Я сам для них – лишь галочка пера.Я только их копирую, копирую,Как попугай, с утра и до утра.Мне не покинуть клетки-кабинета,Он – добровольная моя тюрьма.Пятнадцать лет учился я на это,Копировать сошедшего с ума.Мне страшно, страшно! Но страшнее рокотГрядущего – кто я и что тогда,Когда в мой кабинет ворвётся роботИ вскроет вены моего труда?«Кого винить? Кого мне упрекать…»
Кого винить? Кого мне упрекать,Что жизнь моя сера, как половик?Мне б надо оборвать её, покаВсего на четверть века к ней привык.Ведь с каждым годом будет всё трудней.Привычка быть – она не даст уйти,Она солжёт, что цепь прожитых дней —Ещё не жизнь, что жизнь вся впереди.И я не возражу ей, и не вы —Она сильна. Она – привычка.Но человек сгорает с головы,Как самая простая спичка.И стоит ли себя мне утешать,Что всё ещё, как старость, впереди —Если сегодня трудно мне дышать,Дожившему до двадцати пяти?!Слово о нетипичных
Наверно, что-нибудь про РусьЯ напишу, когда напьюсь.Когда не надо будет думатьТипичен я иль мой сосед,Что по ночам ворует свет.Причём не то чтоб жажда кражиБыла в крови – ну хоть убей!А просто он – электрик Саша!И счётчик всё-таки глупей.И про соседку бабку Лору,Что потеряла документИ ныне ходит к прокурору,Как нетипичный элемент.Ах, бабка думала без бедНа пенсии пожить в усладу,Но не выходит, ищет правду,А силы нет – и правды нет.И зря в обиде свой укорОна возводит на ЦеКа,Ей нетипичный прокурорПопался лишь наверняка.И о Ефимке я осмелюсь —Он по субботам в стельку пьётИ после целую неделюНа хлеб чекушечки сдаёт.Да мало ль их, что денно, нощноИ пашут, мелют и куют,И после смены – сверхурочно —План производственный дают.Они, возможно, нетипичны,И в эти рамки не берусьЯ их вгонять, но неприличноБез них показывать нам Русь.…Но стих ещё не явлен миру.Ещё не начата строка.Зато, как огненную лиру,Уже в руке держу бокал.«Мои мучителЯ – они правы…»
Мои мучителЯ – они правы,Снимаю шляпу, кланяюсь, заметьте.Владивосток – прошедшее столетьеДля всех, кто прибывает из Москвы.А мы здесь пребываем во палатах,Где никого ничем не удивишь.Один поэт уже воспел когда-тоУют больницы, не попав в Париж.Я помню, как зачитывался им,Как поразил слепец с лицом радара,Что вечно ждал из темноты удара,Словно поэт, с открытием своим.А ныне: сопок жёлтый полукруг,Асфальт и «Волга» лёгкой синевы.Андрей Петрович, может, это ВыСпешите в Академию наук.Я рад за Вас, Вы – депутат Союза,Верховного Союза СССР.Не так плоха совдеповская музаРаз подарила Вам созвучье «сэр».К другим она, увы, не так лояльна:Сума, тюрьма, больница – жёлтый дом.«Мочить» своих у нас не аморально,У нас лишь «амораловка» – погром.А впрочем, мне заботы ни к чему.МучителЯ разъехались давно.И если буду жить я по уму —Мне обеспечено больничное окно.Май 1973
«Друзья мои, мне очень трудно жить…»
Друзья мои, мне очень трудно жить.Молчанье стало звонкою монетой —Я получаю с песни недопетой,Вернее, с той, – что не посмел сложить.Друзья мои, печален мой предел.И, очевидно, надо жить иначе,Чтоб в золоте, которое я трачу,Не слышать песни той – что не посмел…Май 1974
«Итак, прощайте, хватит быть послушным…»
Итак, прощайте, хватит быть послушным.Раз я пришёлся вам не ко двору —Позвольте жить мне, как считаю нужным.Я ухожу от вас в свою игру.Я буду вновь искать повсюду кладИ город свой из кубиков построю.Я буду жить – как двадцать лет назад,Не забавляясь, а живя игрою.Мне ничего от вас уже не нужно,Я всё имею и имел всегда.И если вам понять меня несложно —Я счастлив так, как не был никогда.Но если ваша жизнь вдруг станет в тягость,Я приглашаю вас в свою игру,Которую воспримете как благо —В ней вы всегда придётесь ко двору.Ангелы любви
«В какой стране? Пускай в стране Корало…»
В какой стране?Пускай в стране Корало,В которой мы живём до десяти —На острове причудливых коралловМне посчастливилось гусей пасти.В сетях меридианов, параллелейОн слишком мал – ячейки велики.Вот гуси разогнались, полетели.Мне машут лапки – красные флажки.Но быть последним гусак мой не привык,Вот он качнулся, побежал устало.Гусак – мой самолёт и проводник,Один лишь знает путь в страну Корало.Страна Корало – остров робинзонов,Страна пиратов и кривых ножей,Страна тельняшек и татуировок,Страна таинственных наскальных чертежей.Я в той стране быть научился смелым,И лучше всех стрелял из револьвера,И сам убил, и в море сбросил телоТорговца «чёрным деревом» Переро.Страна моя, моя страна Корало,Я многое успел там совершить!..Под вечер гуси шествуют устало,Хотя домой стараются спешить.А ночью выплыл синий узкий месяц,И успокаивала мама дурака:Ты же большой,Тебе же ровно десять,Ты должен сам зарезать гусака.
Гуттаперчевый мальчик
В. С. Серебряному
Открывается синий ларчик,Раскрывается жизнь-стезя.И идёт гуттаперчевый мальчик —Оступаться ему нельзя.Над канатом знамёна реют,Под канатом гудит толпа.Что с того, что нога немеет?Он идёт – такова судьба.Вы канату под ним не верьте.Осторожней, мальчик, ступай.Но идёт он, касаясь смерти,Видно, скользок у жизни край.А толпа чересчур доверчива,А толпа понимает просто:Раз назвался ты гуттаперчевым,То, пожалуйста, сделай мостик.Только синий волшебный ларчикОткрывался лишь сам собой.И упал гуттаперчевый мальчик,И разбился на мостовой.Ты прости толпу эту, мальчик,Что застыла, платки теребя.Они верили в твой синий ларчик,Как не верили прежде в себя.Попугай
Живёт в моей квартире попугай,Похожий на заморского артиста.Он по утрам не выкрикнет – вставай!В нём, видимо, талант эквилибриста.Он ходит по багету, как циркач,И третий день мне голову морочитСвоим явленьем.Он навернякаСбежал, стервец, из цирка и не хочетВозврата на арену.Попугай,Но если купол неба – лучший кров,Тогда зачем изволил напугатьСвоей окраской наших воробьёв?Лети к себе в далёкие краяЗа сине море и за море сини.Ты не похож совсем на воробьяИ не заискивай пред стаей воробьиной.Как хорошо, что в форточку успел —Но этого «плебеи» не простят.И лишь за то, что ты красив, пострел,Ещё не раз при встрече отомстят.Так что давай,Не унижай красу,Лети к своим тропическим морям.Не то я завтра в цирк тебя снесу —Забыть свободу,На смех воробьям.«Что за чудо живые заячки…»
Что за чудо живые заячки!Как бы снова их встретить мне? —Думал я, лёжа в белой маечке,О тех зайцах, что снились мне.А по комнате запах оладийУтро синее ворошит,А по комнате новым платьемМама тихо-тихо шуршит.Только я ведь не сплю и тожеЖду домой отца из тайги —Хлеб от зайцев куда дороже,Чем оладьи и пироги.Я сижу на отцовских коленях.Разговоры о жизни в лесу.Хвалит наши приготовленья,А я заячий хлеб грызу.Мы с отцом смеёмся согласно,Мы с отцом уедем в тайгу.Хлеб от зайцев – это прекрасно,Только маме мы – ни гу-гу.А потом я вырос и понял(И как будто родился вновь) —Что не заячий хлеб тревожил,А отца моего любовь.Цветы
Семейные люди, отставьте заботы,Красивая женщина, слёзы утри,Мужчина, уставший после работы,Давайте присядем, поговорим.Вы помните юность, живыми цветами,До вскрика наполнившими тишину:Запахом чуда и теми глазами,Которые славили вашу жену.Не надо таиться, память не стынет.Да там уж деревья, где были кусты,И в вазе теперь с небесною синьюСпокойно живут неживые цветы.Зачем их храните? Дешевле… не вянут?!А муж не такой, не такая жена,Дети и те нелюбимыми стали,А с вами ведь тоже дружила весна.Были вы – бедные, всё же – богатые,Любившие люди – факиры и феи,Ссоры смешные и непонятныеВоспринимали, как гибель Помпеи.Где это всё, почему же, как ящерица,Холодны и мерзки милые рты?!Не знает никто, ведь в вазе не старятсяИз мёртвой бумаги живые цветы.«Так необычного хотелось…»
Так необычного хотелось,Всё ж было шарпано, оплёвано…Но март по капельке, несмело,Уже зеркальность льда проклёвывал.Он утверждал свою возможность,И невозможность утверждал,И всё, что сковывала ложность,Освобождал, освобождал.И тот, кто необычным бредил,Вдруг томик пёстрый отложил,С рассказами, в которых БредбериНеобычайностью – душил.Открыл окно, чтоб освежиться,Он испугался в первый раз —Необычайное приснитсяИ сделает заикой вас.А март по капле, осторожно,Свою возможность утверждал,И всё, что сковывала ложность,Освобождал, освобождал.«На танцы бегают мальчишки…»
На танцы бегают мальчишки,За них тревожусь от души,Они, как новенькие книжки,Не знаешь только – хороши ль?!Они ещё проходят классы,Девчонок запросто меняютНе потому, что ловеласы,Они себя в них проверяют.И этим кое-кто гордится,Я по себе всё это знаю,Но только это – не годится,Девчонки тоже проверяют…1958
«Из чего же девчонки сделаны…»
Из чего же девчонки сделаны?Видно, этого не пойму,Видно, это понять не веленоИ не сказано – почему?..Может, ими мы ошаманены?Присмотритесь, как странно одеты.И причём все какие-то мамины —Вдруг они не с нашей планеты?!Я боюсь своего открытия,Когда вижу, как их обижают,Когда вижу, как к ним, в общежитие,Парни пьяные приезжают.Ну а вдруг такое случится:Поздней ночью, когда все спят,Непонятной волшебной птицейБросят нас и все улетят!Это страшно, воочию вижу,Как повянет мой шар земной. —Я тебя никогда не обижу,Только ты будь всегда со мной.«Ранним утром двери отворю…»
Сыну Мише
Ранним утром двери отворю.Руки – в брюки, кепка – набекрень,Чем меня порадует этот день?Здравствуйте, – ему я говорю.Радости своей я не пойму,Во дворе встречается сосед,Страшно обозлённый на весь свет.Говорю я, – Здравствуйте, – ему.В странной своей радости я парюВысоко над шпилями, как орёл.Только что я город приобрёл, —Здравствуйте, – ему я говорю.А навстречу девушка спешит.Мне ли эту девушку не понять?!И пока я думаю – что сказать?Здравствуйте, – она мне говорит.«Девчонка туфельки надела…»
Девчонка туфельки надела,Девчонка модная такая,Девчонка в зеркало глядела —Она была совсем другая.В ней было что-то голубое,В ней что-то розовое было,Необъяснимое такое,Что улыбалось и светило.И вот девчонку встретил вечер.Шептал девчонке тихий ветер…И каблучки по тротуаруЗвенели раннею весной.А у часов – он был с другою…Девчонка мимо и – домой.Девчонка плакала в подушку,Она была одна-одна!..А в небе сыто и бездушноСмеялась жёлтая луна.
Аспирант
Поумнел я. Мне даже страшно,Что такой нынче стал фигурой.Вся родня приветствует страстноПоступление в аспирантуру.Рефератом бумагу выпачкав,Окончательно офигел.А родня вокруг – да на цыпочкахОттого, что я поумнел.Все соседки таращат зенки,Поневоле расправишь грудь.А стихи – это ведь не деньги,Проживём без них как-нибудь.Но, однако же, грудь своюРасправляю всё реже, реже.Зреет злоба во мне – убью…Аспирант, я тебя зарежу.Раздавлю, как покровное стёклышко,Чтоб святого не воровалИ хрустальную туфельку ЗолушкиИнфузорией не называл.Пусть родня рвёт и мечет пёрышки —Очевиден другой талант,Ведь не зря под покровным стёклышкомУ меня лежит аспирант.«Я на весенней мостовой…»
Я на весенней мостовой.Ручьи бегут, и удивительно,Что постовой вниз головойИз лужи смотрит подозрительно.А я шагаю взад-вперёд,Как Гулливер, по облакам,Как будто по материкам —Моря одолеваю вброд.А день шумит, а день трепещет,И солнце радостное блещет.Ликуют птицы: тинь-тинь-тинь —Повсюду торжествует синь.И только образ постовогоНе жаждет неба голубого.Не потому, что цвет пугает —Он ничего не понимает.А между тем ему б крутнуться,Ногами вверх перевернуться,На голове бы постоять —И синь небесную понять.
