Вообще-то, жаловаться на соседей сверху было бы грехом, обычно они вели себя тихо. Но бабе Шуре эти ребята попросту не нравились: приехали незнамо откуда и тут же купили себе двухкомнатную квартиру – легко, будто это ничего не значит. А ведь полвека назад бабке было примерно столько же, сколько им сейчас – и что? Пара квадратных метров в задрипанном общежитии. Это уж потом, ближе к пенсии, деду повезло, умаслил кого-то в руководстве завода, выклянчил новостройку. Вот так оно и должно быть: потрудишься пару десятилетий на благо общества – тогда и думай о личном комфорте. А у этих верхних еще молоко на губах не обсохло – и гляди ты, собственная квартира! Даже не однушка.

А как они разговаривают? Одно только слово – «Здрасьте!» – и больше ничего. О здоровье не справятся, помощи не предложат. Разве ж это дело? Сложно им, что ли, старушку уважить? «Как Ваши суставы, баба Шура? Не ноют нынче?» Да они, поди, ни одного соседа по имени-то и не знают. Вот предыдущие жильцы никогда не отмалчивались, хорошие были люди, приличные. Иногда, правда, выпивали сверх меры – но это нормально, со всеми случается. Зато дверей не запирали и гостей принимали охотно. Бабка, бывало, захаживала к ним за солью – не по необходимости, а так, общения ради. Одалживала им денег до получки – отчего не одолжить? А потом они куда-то съехали и жилплощадь свою продали; так и вышло, что на их месте обосновалась неприветливая мелюзга.

– Слышишь, дед? – проворчала баба Шура, отмеряя половником жиденький бульон. – Опять наверху собачатся. Авось поубивают там друг друга наконец.

– Да что ты такое несешь, дура старая? – огрызнулся на нее старик. – Нельзя такие вещи говорить, беду накликаешь. – Аккуратно отрезав немалый ломоть от буханки черного хлеба, он отложил нож и прислушался. – Все тебе, бабка, мерещится: ни слова, ни писка.

– Это потому что ты глухой!.. Хотя сейчас вот действительно умолкли.

– Поганая ты тетка, Шура. Невзлюбила ребятишек – и гнобишь теперь из-за каждого шороха. Можно подумать, они тебе житья не дают. Ну покуролесили разок. Девочка там – сущий ангелочек. Да и юноша…

– Этот юноша, – баба Шура театрально хмыкнула, – послал меня на три буквы и глазом не моргнул. Я ж тебе рассказывала.

– Послал – значит, было за что. Ты ему, никак, под руку гундела, он и сорвался.

– И ничего я не гундела, – пробормотала бабка, но от дальнейших комментариев воздержалась. Тяжело опустившись на табурет, она неловко поерзала, дабы привести в порядок подол домашнего платья, и молча приступила к еде.

– Завтра на рыбалку пойду, – спустя минуту проговорил дед. – Василь Петровичу позвонить надо, он тоже собирался.

– Куда вы в такую стужу-то? Дома сидите. Для кого по телевизору биатлон показывают?

– Сама смотри свой биатлон, – отмахнулся старик. – Я лучше на свежем воздухе побуду. А в коробке загнить – еще успеется.

«Надо же надышаться перед смертью», – про себя добавил он и едва заметно улыбнулся. Потом живо представил себе мостик через обледенелую протоку – и улыбнулся шире. По-хорошему удочки можно было и не брать.

Наверху завопили – горько, истошно.

– Хосссспаде, – старушка вскочила из-за стола и небрежно перекрестилась. – Ну что же такое творится?.. Погляжу-ка.

Дед безразлично повел головой: ни останавливать Шуру, ни тем более составлять ей компанию ему совсем не хотелось. Бабка суетливо скинула тапки, влезла в поношенные зимние сапоги и, скрежетнув дверной ручкой, вылетела в подъезд.

Пронзительное верещание не прерывалось ни на секунду. Карабкаясь по ступеням, баба Шура вслушивалась в этот вой – определенно женский, даже девичий – и все больше убеждалась, что ее гадкая мечта, по-видимому, сбылась: в этот самый миг у соседей кого-то били, а может, уже и прикончили. Она надавила на кнопку звонка, и визги слились в унисон с электронным чириканьем; потом оба звука внезапно оборвались, и вскоре на пороге возникла девочка, зареванная и совершенно потерянная.

– Помогите! – всхлипнула она, поднимая на Шуру обезумевшие глаза.

Бабка, не разуваясь, проследовала на кухню, где ее взору открылось до жути противоестественное зрелище. На полу, аккурат посреди комнаты, в неправильной позе лежал тот самый парень, который накануне покрыл бабу Шуру матюками. От виска его начиналось багряное месиво; продолжалось оно и на линолеуме, где свежая кровь омерзительно смешивалась с чем-то наподобие блевотины. Запаха рвоты, однако, не ощущалось. Приглядевшись, старушка сообразила, что неаппетитные кусочки еды были всего-навсего недожаренными овощами, разбросанными там и сям по всей кухне. В углу обнаружилась и сковородка, перевернутая вверх тормашками. «Тюкнула, вестимо», – подумала бабка, поглядывая то на рыдающую девицу, то на бездыханное тело. Но вслух произнесла:

– Все будет хорошо, деточка. Все будет хорошо… Идем отсюда, не надо на него смотреть.

Маленькими шажками они перебрались в дальнюю комнату, где баба Шура усадила девушку на раскладной диванчик. Та сразу уткнулась лицом в трясущиеся ладони, будто пытаясь отгородиться от реальности. Это вполне устраивало старушку; улизнув в прихожую, она сгребла с полочки хранившуюся там связку ключей и выскочила на лестничную площадку. Потом заперла соседскую квартиру снаружи и вприпрыжку побежала к себе – вызывать полицию.

– Ангелочек… – презрительно пробормотала баба Шура себе под нос. – Ну ничего, в тюрьме-то тебе крылышки мигом поотрывают.

Часть 1

Еще час назад Костя Михеев пообещал себе, что больше не будет досаждать людям. Всего-то и требовалось: уставиться в телевизор, дотерпеть до полуночи, покормить кота – и баиньки. Разумеется, все пошло наперекосяк: ни на одном из сотни каналов не нашлось ничего достойного, а самым увлекательным из недостойного оказался сериал про спецназ. Этого хватило минут на десять, а потом началась реклама, и отвлекаться снова стало не на что; голова наполнилась ненужными мыслями, вернулась тревога.

Костя понажимал кнопки на древнем телефоне. Руки сами тянулись в очередной раз набрать жену, однако Михеев старательно сдерживал свои порывы. В обед он отвез ее в роддом и с тех пор названивал почти непрерывно, отчего градус нервозности только повышался. В ходе последнего разговора Антонина откровенно психовала и даже порывалась хамить, недвусмысленно намекая, что ее следует оставить в покое. Ну хорошо, это было выполнимо… По крайней мере, так показалось Михееву, когда он услышал из трубки грозное «Ты достал уже!»

Вторично беспокоить Лапшина тоже не хотелось. У того наверняка были свои планы на вечер, куда веселее пережевывания одной и той же скудной темы, пусть даже она и касалась пополнения в семействе лучшего друга. Даром что недавно перемены произошли и в жизни самого Андрея Лапшина: к нему переехала девушка. Не такое уж и беспрецедентное событие, по правде говоря. В плане стабильности на личном фронте Михеев, несомненно, опережал товарища – и это была, пожалуй, единственная сфера, в которой он не чувствовал себя отстающим.

Как же поступить-то? Сидеть сиднем – не вариант. А может, вызвать такси и умчаться в роддом? Так Костя мог бы находиться рядом с Антониной, быть в курсе новостей – и жена не стала бы на него за это злиться… Или стала бы? Все-таки пользы от Михеева – ни на грош, а нездорового ажиотажа в палате и без него предостаточно. Умел бы Костя оставлять волнение дома, не возить его с собой, вопрос был бы решенным. На практике же ситуация выходила весьма неоднозначной. По счастью, ничто не мешало обсудить ее с другом, у которого наверняка были свои планы на вечер…

– Андрей Романыч, ты прости, что снова трезвоню, – просипел Костя, как только Лапшин оборвал вереницу гудков своим дежурным «да». – Я поеду, пожалуй. Волнительно как-то.

С того конца донесся неопределенный вздох, выражавший то ли недоумение, то ли упрек; а за ним последовало четкое указание:

– Нечего тебе там делать. Никуда не уходи, я скоро приеду с бутылкой коньяка. Готовь закуску.

***

Хрущевка Михеева всегда поражала Андрея чудным обстоятельством: в ней была предусмотрена одна-единственная раковина – конечно же, на кухне. Почему-то хозяев это не смущало: из года в год они мыли руки над ванной, мучая допотопный смеситель с непостижимо длинным носиком. У Лапшина сия конструкция вызывала ассоциации со сказками о великанах. Вот он пробрался в логово чудовища, все вокруг титаническое; даже обычный рукомойник настолько огромен, что Андрей мог бы поместиться в нем целиком…

Увы, иллюзия сохранялась ровно до тех пор, пока в поле зрения не попадало что-то еще помимо ванны. Квартиру Михеевых ну никак нельзя было назвать гигантской. По шкале от одного до десяти, где один – халупа, а десять – хоромы, Лапшин поставил бы ей максимум троечку, да и ту с натяжкой. С изрядной такой натяжкой. И хотя формально две комнаты – это ровно вдвое больше, чем одна, по факту каждая из них была настолько крохотной, что снос перегородки напрашивался сам собой. Михеевы, впрочем, до этого не додумались. А может, и нарочно отказались от перепланировки с прицелом на потомство.

– Когда, сказали, Антонина разродится? – уточнил Андрей, вытирая руки о махровое полотенце.

– Вроде к утру должна уже, – послышалось со стороны кухни. Костя строгал там сыр и колбасу – только сейчас, а ведь Лапшин велел ему озаботиться заранее. Наверное, Михеев до последнего не верил, что друг приедет его поддержать. – Ты только не говори ей, что мы тут пили.

– Так мы еще и не пили, – даже не порываясь помочь Михееву, Андрей плюхнулся на стул, выудил из сахарницы кубик рафинада и закинул его себе в рот. – А все из-за чего? Кто-то из нас двоих не подсуетился, когда надо было. И вот мы занимаемся приготовлениями – а должны бы разливать по третьей. Давай уже рюмки, не томи.

– Я серьезно, Андрей. Не говори Антонине, она не одобрила бы.

– Подкаблучник.

– Семейная жизнь – это череда компромиссов.

– Особенно если ты подкаблучник.

– Почему я слышу какие-то обвинения от человека, который совсем не разбирается в предмете? Может, это не у меня, а у тебя за спиной восемь лет успешного брака?

– Справедливо, – Андрей пожал плечами и наполнил рюмки до краев. – Жаль, цена этого феерического успеха – добровольное тюремное заключение. Свидания с друзьями строго по расписанию – о да, за это явно стоило побороться! Хотя ты прав, я в этом предмете абсолютный ноль. Наверное, пока чего-то не понимаю, не дорос еще… Ну, за семейные ценности!

Лапшин никогда не знал всей правды о метаморфозах, некогда постигших его товарища. Всему виной, безусловно, была женщина – вполне конкретная женщина, первая и, видимо, последняя в жизни Константина. Она вклинилась в размеренный ритм его повседневности, как только друзья доучились до третьего курса, – и, постепенно расширяя свое влияние, в конце концов поглотила Костю без остатка. Имелась, однако, в этой истории деталь, о которой Андрей даже не догадывался: перемены могли бы быть не столь резкими, если б не его собственная импульсивность.

***

Ночевки в доме Лапшина воспринимались Антониной без энтузиазма. Неизбежное зло. Она предпочитала проводить время с Костей на нейтральной территории, либо приглашать его к себе. В первом случае приходилось мириться с вечной пустотой в карманах Михеева – зачастую ему не хватало даже на билеты в кино, не говоря уже о кафе и ресторанах; во втором же романтическая атмосфера вдребезги разбивалась о присутствие родителей Антонины, не имевших обыкновения проводить вечера культурно. А поскольку душа и тело не терпели долгого целомудрия, девушка безропотно соглашалась на временное сожительство с Андреем и его скверными бабами, каждый раз новыми. Хочешь тискаться – жертвуй самолюбием, таким был ее компромисс. А Антонина знала, что без череды компромиссов никакого семейного счастья не построишь.

Лапшин и Михеев познакомились еще на первом курсе. Оба из глубинки, оба физики. Правда вот, социальные слои разные: папа Андрея владел собственной пивоварней; папа Кости владел приемами вольной борьбы, но они не очень-то пригождались сторожу детского сада. Когда старшие Лапшины узнали, что их чадо перебирается в большой город ради учебы, они тут же купили ему квартиру недалеко от университета, причем довольно комфортную. Когда старшие Михеевы узнали, что их чадо перебирается в большой город ради учебы, они купили две бутылки водки и шумно отметили это дело. И все же пропасти между ребятами не было. Случайно оказавшись за одной партой на лекции по матанализу, они быстро нашли причины сделать из этого традицию. Потом начали понемногу общаться и вне занятий. Однажды Андрей затронул тему домоводства – дескать, лампочки в туалете уж больно часто перегорают, – и наткнулся на полное непонимание со стороны товарища. Тот считал его проблемы смехотворными – и, по сути, не преуменьшал. Расписывая тяготы общежитского быта, Михеев не стремился достичь какого-то конкретного результата. По крайней мере, он точно ни на что не намекал. Но Лапшин воспринял его рассказ как руководство к действию и почти вынудил Костю перебраться из общежития на просторы своей двушки. Взамен потребовал убираться да кашеварить – и ни копейки в довесок. Сущие пустяки.

Такой была легенда в изложении Михеева, но Антонина верила в нее с трудом. За благодетельностью Андрея просто должны были скрываться корыстные мотивы, пускай девушка и не понимала, какие именно. Среди множества гипотез не трещала по швам ровно одна – донельзя эфемерная, так что Антонина не решалась озвучить ее перед Костей. До поры до времени.

– Привет, медсестричка! – задорно бросил Андрей, завидев частую гостью в дверном проеме. Привычно развалившись на диване, он держал левой рукой бутылку пива. Правая же рука, лежавшая на плечах очередной подружки, беззастенчиво проникала в разрез ее черной кофты, а там, наверное, и глубже, под чашечку бюстгальтера.

– Антонина, приветик! – осклабилась девка. Это была Камилла, всюду округлая темноволосая официантка из местного кабака. После того, как Лапшин подцепил ее прямо в рабочую смену, Камилла появлялась у него дома с завидной регулярностью. Даже Антонина видела ее уже раз в пятый – какое небывалое постоянство для Андрея!

В противоположность Лапшину, Косте этим вечером было явно не до утех. Согнувшись над столом в соседней комнате, он исступленно водил ручкой по страницам тетради. Иногда прерывался и начинал выводить каракули на отдельном листочке. Получалось красиво: изящные греческие буковки сменялись латинскими, за ними следовали непонятные вензеля. Красиво, но жутковато. Слава Богу, Антонина в этом ничего не смыслила; уж лучше капельницы ставить.

– Математика? – поинтересовалась она, облокачиваясь о край столешницы.

– Квантовая механика, – ответил Михеев, не поднимая взгляда. – Завтра сдавать.

– А почему Андрей прохлаждается?

– Он уже два часа как закончил. Мы договорились решать на скорость, но соревноваться с ним бесполезно. Все равно обгонит.

– Понятно… Камилла снова здесь.

– И вчера была. И позавчера.

– Хм. А она неплохо закрепилась. Держится уже дольше, чем Катя и Люба вместе взятые. И что Андрей в ней нашел?

– Сиськи, Антонина. Андрей нашел в ней сиськи.

– Да? Ему этого достаточно? А как же внутренний мир?

– Господи, да кого это волнует?.. – Костя придвинул к себе пухленький томик с обветшалой обложкой и, распахнув его примерно на восьмидесятой странице, начал изучать какие-то формулы. – Внутренний мир не пожамкаешь. И лежать на нем неудобно.

– Это слова Андрея?

– Нет, это мои слова.

– Значит, со мной ты тоже только из-за сисек?

– Нет, – Михеев наконец откинулся на спинку стула и посмотрел Антонине в глаза. – Я с тобой не из-за сисек.

«Ясное дело, – грустно подумала она. – Я же плоская, как доска». Из-за стены послышалось веселое гоготание, и Антонине пришлось сделать над собой усилие, чтобы не принять его на свой счет. Если бы даже парочка, расположившаяся на диване, умела читать мысли, вряд ли именно Антонина стала бы объектом их пристального внимания.

– Все, я сдаюсь, – неожиданно объявил Михеев. – Мозги кипят, ничего не получается.

Он с хрустом оттолкнул от себя бумаги и помассировал ладонями скулы. Вид у него при этом был почти виноватый: так опростоволоситься перед дамой! Поглаживая Костю по взъерошенной макушке, Антонина осторожно проговорила:

– Почему ты не обратишься за помощью к Андрею? У вас разные варианты?

– Один на всю группу… Я уже дважды к нему обращался. Когда он объясняет, кажется, что все легко и просто. Все понятно. Потом возвращаюсь сюда – и как отрезало. Знаешь, какое ощущение? Будто у него там кулек семечек, я набираю горсть, а пока иду, все по пути рассыпаю на пол.

– Ну так еще раз сходи. Мыслей, в отличие от семечек, не убывает, когда ими делишься.

Костя нехотя поднялся, утрамбовал свои записи в пачку и пошел советоваться с товарищем. Антонина последовала было за ним, но рассудила, что окажется лишней: это ж как дать ребенку денег на шоколадку и за руку подвести его к продавцу! Мудрые матери наблюдают за происходящим у прилавка незаметно, исподтишка. Так и Антонина повисла на косяке, откуда комната Лапшина обозревалась полностью.

– Опять? – недовольно процедил Андрей, завидев Костю с бумагами под мышкой. – Ты хотя бы продвинулся? Или по-прежнему на четвертой задаче?

– По-прежнему. Я не знаю, почему не получается. Вроде все правильно делаю.

– Ну-ка… Вот этот коммутатор – неправильный, тут должен быть оператор момента. Почему нуль-то? Как ты вообще этого добился?

– Посчитал.

– Значит, пересчитай. На выходе – ахинея, следовательно, есть ошибка. Ищи.

– Да я уже все перепробовал.

– И что? – интонацию Андрея пронзила морозная нотка. – Что ты предлагаешь? Может быть, возьмешь из моей сумки решение, отксеришь его и сдашь копию?.. Давай я тебе еще раз – надеюсь, последний, – разложу все по полочкам. И ты сам доведешь вычисления до конца.

– У меня голова трещит, – пожаловался Михеев. – Я потом научусь, обязательно. Обещаю. Но завтра мне надо все сдать, а я сам не успею, не справлюсь. Я не прошу списать, но найди хотя бы, где у меня ошибка.

– Вот тут, – Лапшин выставил перед собою листок и указательным пальцем постучал по одной из верхних строчек. – Видишь?

– Нет, – выдохнул Костя. На его щеках заалел бесформенный румянец. – Это же из книжки. Мы на практике так решали…

И в эту секунду бомба разорвалась. Андрей молниеносно сорвался с дивана, взвился, нечаянно шлепнув Камиллу по лицу костяшками пальцев. «Да какой же ты тупой!» – яростно выпалил он в адрес Михеева. После чего бросил его расчеты себе под ноги и лихим пинком отправил всю стопку под комод. С еле слышным «дебила кусок» на устах он бодро прошагал мимо Антонины и уединился на кухне, хлопнув напоследок дверью.

Девушки озабоченно переглянулись.

***

Потушив настольную лампу, Костя разделся до трусов и потихоньку пробрался под одеяло. Антонина лежала к нему спиной и мерно посапывала, не подавая никаких признаков бодрствования, – и все же в глубине души Костя надеялся, что она еще не спит. Этот отвратительный, унизительный день, как ему казалось, не имел ни малейшего права закончиться ничем. За свои мытарства юноша ожидал награды, пускай даже не совсем заслуженной. Он осторожно провел кончиками пальцев по грубому кружеву белой ночнушки, легко прикоснулся к изгибу узких бедер девушки – но она не отреагировала. Пришлось действовать настойчивее. Поглаживая через плотную ткань ягодицы Антонины, Михеев губами припал к ее шее, вдохнул аромат ее спутавшихся волос. От нахальных локонов тотчас повеяло едким запахом лака, в ноздрях предательски защекотало. Костя не чихнул. Набравшись смелости, он подтянул повыше подол ночнушки, завел руку на внутреннюю сторону бедра, чмокнул Антонину в мочку уха. Она бессвязно проворчала что-то сквозь сон и, повернув голову, подставила губы для поцелуя. Михеев не стал ее разочаровывать. Постепенно девушка позволила положить себя на лопатки, вроде бы призывая партнера к наступлению, – и внезапно отстранилась.

– Как успехи? – спросила она, успокаивая прерывистое дыхание.

– Ты о чем? – Костя предпринял попытку снова прижать ее к себе. Антонина воспротивилась и, приподнявшись на локтях, отползла к изголовью дивана, чем окончательно остудила пыл кавалера.

– Я так поняла, тебе завтра сдавать задачи. Как с этим успехи?

– Никак. Я сделал три из восьми, но они валяются под шкафом. Ты знаешь, как это случилось. Доставать не буду – все равно трех на зачет недостаточно… Это не беда, куплю потом решения у старшекурсников. А штрафное задание за просрочку, может, полегче будет. Обычно оно полегче.

– Угу… Ты никогда не задумывался, почему Андрей не берет с тебя плату за жилье?

«Потому что не испытывает финансового голода», – собирался сказать Михеев, но осекся. Антонина неспроста лавировала между темами, а связи он пока не улавливал. Надо было прощупать почву, а не бросаться в омут с головой.

– У тебя наверняка есть версия, – предположил Костя. – Если так, то я с удовольствием послушаю.

– Ты только отнесись к моим словам серьезно. Этот разговор давно назревал – и вот, сегодня назрел. Андрей – он из того типа людей, кому важно чувствовать себя выше других, чувствовать себя королями. Такие люди имеют обыкновение самоутверждаться за счет окружающих. Для них это острая необходимость. Я не говорю, что вся эта крутость Андрея – что-то напускное, несуществующее. Он очень умный человек, талантливый; ты им восторгаешься, и наверняка не ты один. Но ему мало таким быть – ему нужно ощущать это и всячески подчеркивать. Он меняет женщин как перчатки – и это не банальная причуда, а потребность. А как иначе доказать себе, что ты мачо, что все кругом тобою восхищаются? Можно, конечно, завести себе друга – но не абы какого, толкового. Чтобы можно было говорить себе: «он хорош, а я еще лучше». Иногда такого друга можно прилюдно оскорбить, и он бесхребетно снесет любые обиды. Даже останется благодарен. А король воспитает в себе чувство превосходства, утвердится во вседозволенности. Королю нужна свита, и он готов за нее заплатить.

– Он платит только за воду и электричество. Ну еще по мелочам. Не много бы он сэкономил, заставив меня скидываться каждый месяц… А ты что, отрабатывала эту тираду перед зеркалом?

– Я много думала. И ты зря смеешься. Для женщин это хорошо известный прием: заводишь себе страшную подружку и блистаешь на ее фоне. Только вот подружкам никогда не достаются парни, этого даже в планах нет. Они всего лишь инструмент, их используют, а потом выбрасывают на свалку. Приличные девушки так не поступают, им на других не наплевать; и только шлюхи считают, что все средства хороши.

– Отлично, теперь Андрей шлюха.

– А ты его страшная подруга. Пойми, до Андрея мне дела нет, я за тебя переживаю. Такие, как Андрей, все равно рано или поздно получают по заслугам – карма-то нечистая. Но ты хороший человек, у тебя шикарное будущее. Ты можешь очень многого добиться. Пока всякие дегенераты с раздутым эго потрясают своими драгоценными причиндалами, ты сделаешь карьеру, обзаведешься семьей. У приличной девушки нет обходных путей, она всего добивается сама: учится быть мудрой, терпеливой, учится быть красивой. То же и с приличными парнями: на них не сыплется манна небесная; они не рассчитывают на врожденный дар, на свою исключительность. А вместо этого молча, смиренно трудятся. И однажды в их жизни начинаются чудеса. Начнутся и в твоей, потому что ты старательный, целеустремленный. У тебя есть потенциал. Но если ты сам повесишь на себя второй номер, согласишься быть подпевалой и мальчиком для битья, – ничего не получится. Пока над тобой нависает фигура Андрея, ты будешь оставаться в ее тени, чувствовать себя маленьким и невзрачным. Если хочешь вырасти, тебе придется освободиться от этого ошейника.

Костя понимал, к чему клонит Антонина. Но проявлять инициативу в диалоге по-прежнему не рвался: мало ли? Уже второй раз за вечер его отчитывали, словно напроказившего школяра – а ведь он по наивности своей размечтался, что Антонина поможет ему забыть о недавнем позоре! Отвратительный, унизительный день.

– А знаешь, почему ты не справился с задачами? – продолжала девушка. – Тебе кажется, что Андрей поблизости, и он в случае чего подстрахует. А полагаться ты должен только на себя, на собственные силы. Когда тебя страхуют, ты немного халтуришь, не выкладываешься на полную катушку.

– Но ты сама велела мне сходить к Андрею за советом.

1 2 >

На страницу:

Перейти

1 из 2

Другие книги автора

Слезы пасмурного неба

Евгений Борисович Магадеев