Поединок отражений

– Рядом с тобой, Миша, сидит живая легенда местной уголовной хроники и всей криминальной полиции, мастер пера и сыска господин Котов Дмитрий Алексеевич, он же Димыч для друзей и он же известный во всех злачных заведениях города и окрестностей Кот – авантюрист, игрок в бильярд и забияка.

– Благодарю, господин майор, – не удержался я. – Такой лестной характеристики мне еще никто не выдавал. Я совсем нестрашный, Миша, я белый и пушистый аки агнец Божий. Олег Владимирович шутят.

– Рад познакомиться, – выдавил вконец сбитый с толку сержант Миша и изо всех сил сосредоточился на управлении новенькой «ауди».

Я пожал плечами и повернулся к Ракитину:

– Так что же произошло в «Северной»?

– Ну, ты в курсе, что эту гостиницу давно откупили для себя наши заклятые друзья из солнечного Азербайджана, – Олег со вкусом закурил и продолжил: – У них там все обустроено по высшему разряду, даже свой центр спутниковой связи есть, все удобства для приятного времяпрепровождения и отдыха от трудов неправедных – сауна, солярий, боулинг, тайский массаж, кабинеты психологической разгрузки с исключительно женской обслугой…

– Короче, Склифосовский, – не выдержал я, – все это мне известно и даже лучше, чем тебе. Кого грохнули?

– Нет, Димыч, все-таки ты не романтик, – притворно вздохнул Ракитин, – циник ты прожженный! Ладно, убит родной брат ихнего «оглы», Ильхан Амиев.

– Ну, и что же в этом странного? – искренне удивился я. – Очередная разборка с «чеченами», только и всего. Кстати, давно назревала, еще в феврале «азеры» перехватили в Юрге их «спиртовой» караван и увели в Кемерово, к себе на базу. Правда, валили на Гену-Ганнибала, но кто этому поверит…

– Дело в том, дорогой Ватсон, что Ильхан никогда в большом бизнесе старшего брата не участвовал, а тихо-мирно вел хозяйство «Северной» – это раз! – Олег щелчком пустил окурок в приоткрытое окно. – Во-вторых, а может, и во-первых, в гостинице установлена новейшая система охраны с идентификацией по сетчатке глаза и форме ушей. Тем не менее посторонний на территории зафиксирован не был. Да и спецов такого уровня, что могли бы обойти электронную охрану, у наших «чеченов» никогда не водилось.

– Значит, завелся, – пожал я плечами, хотя внутри у меня уже давно все звенело и пело от предчувствия.

Ракитин не ответил и до самой гостиницы не проронил больше ни слова.

Вестибюль «Северной» по какой-то странной прихоти хозяев не подвергся коренной перестройке. Наоборот, вся лепнина начала прошлого века, кедровые панели и паркет из сибирской лиственницы – «вечного дерева» – были восстановлены в первозданном виде, в то время как остальное здание было полностью реконструировано согласно современной моде «кибер-арт» с ее конформными помещениями и нашпигованной наноэлектроникой бытовой техникой и мебелью. Ну, говорящую дверь или кондиционер я еще понимаю, но говорящий унитаз или кровать?!.. Увольте! Полусфера вестибюля отсекалась от остального здания прозрачной стеной из бронестекла, в центре которой был встроен блок охраны, похожий с виду на пропускник в аэропорту, с той лишь разницей, что у этого имелись еще и две автоматические двери, набранные из металлических полос. С той стороны стены сидели два охранника: один из них контролировал входную часть блока, а другой – выходную. Ни дать, ни взять – демоны Максвелла, ёшкин кот!

Мы с Ракитиным подошли к блоку входа, Олег предъявил свою электронную идентификационную карту, которые были введены в обращение всего-то год назад специально для прохода в закрытые учреждения, и вошел. У меня тоже была такая карточка, но я сильно сомневался, что когда охранник увидит у себя на дисплее результат идентификации, вряд ли пропустит какого-то спецкора какого-то там «Вестника». Тем не менее я сунул карточку в щель опознавателя и с изумлением услышал голос «демона Входа»:

– Инспектор Кротов, проходите!

Мне стоило немалого усилия ничем не выдать себя, и только когда я оказался внутри гостиницы и догнал ушедшего вперед Ракитина, перевел дух.

– Когда это ты успел мне карточку подменить? – насел я на него.

– Какую карточку? – ненатурально удивился Олег. – Ах, эту!.. Ну, ты же не простил бы мне, если бы я оставил тебя в вестибюле… А вступать в переговоры с охраной, с начальством, с хозяевами – нету времени, сам понимаешь!

– Так ты ее мне насовсем даешь?! – обрадовался я, рассматривая собственную физиономию с совершенно другим именем. – Кротов Денис Анатольевич, инспектор отдела биофизической экспертизы управления внутренних дел… Здорово!

– Особо не радуйся, – усмехнулся Ракитин, – закончится это следствие, сдашь обратно.

– Почему? – Я почувствовал себя ребенком, которому подарили огромный торт и тут же запретили есть сладкое.

– Потому что такие вот карточки – наш стратегический запас, так называемые «мертвые души», для всяких непредвиденных ситуаций, – пояснил Олег, пока мы поднимались по лестнице на третий этаж и шли до апартаментов «супер-люкс» для VIP-персон, расположенных в конце длинного коридора. По ходу я насчитал аж целых три (!) поста электронной защиты в виде автоматических щитов, которые в случае тревоги перекрывают коридор наглухо и способны, пожалуй, выдержать выстрел из гранатомета.

Весь коридор был погружен в полумрак, но как только мы ступили на его пол, застланный искусственным пружинистым покрытием, вокруг нас вспыхнуло кольцо молочно-голубоватого света и заскользило вместе с нами по стенам и потолку.

– Ни фига себе! – невольно вырвалось у меня, поскольку подобную технику видел раньше только в фантастических фильмах. – Сколько же такая хреновина стоит?!

– Столько мы с тобой даже на том свете не заработаем, – покосился на меня Ракитин. – А вот Ильхану и это не помогло. Как говорил мудрейший Наср-эд-Дин, на Аллаха надейся, а верблюда привязывай! – Мы остановились перед светло-коричневыми дверями VIP-апартаментов, и Олег снова приложил свою карточку к электронному глазу опознавателя. – Проходи.

– А не прищемит? – кивнул я на массивную, толщиной едва ли не в ладонь, створку двери. – Как-то еще пожить хочется.

– Не дрейфь, инспектор! – хлопнул меня по плечу бравый майор. – Здесь система идентификации совсем почти глупая, однако. Ты проходишь, лазер фиксирует, дверь закрывается. Я снова прикладываю карточку, дверь опять открывается…

– А-а, вот даже как! – закивал я с умным видом. – Тогда почему бы мне не воспользоваться своей карточкой?

– Потому что незачем лишний раз светить «липу»! Шагай, говорю! – и Ракитин буквально впихнул меня в просторную прихожую «супер-люкса».

В апартаментах оказалось неожиданно людно, как на вокзале. Кроме дежурной опергруппы здесь толклось, по меньшей мере, еще человек десять, и почти все с типичными «лицами кавказской национальности». Правда, только мужчины. Среди них выделялся один: высокий, поджарый, с молодым, но уже избитым судьбой лицом и совершенно седыми, коротко стрижеными волосами. И хотя он не отличался от остальных ни одеждой, ни поведением, все прочие «азеры» сохраняли с ним уважительную дистанцию и обращались к нему с подчеркнутой вежливостью, если не с подобострастием. Я понял, что это и есть Амиев-старший, старейшина всей сибирской диаспоры выходцев из Азербайджана, хотя на вид ему можно было дать не больше сорока лет.

Как только мы вошли в гостиный зал, Амиев прервал тихую беседу с земляками, подошел к нам, но поздоровался только с Ракитиным, проигнорировав мое присутствие. Олег тоже заметил сей демарш, покосился на меня, но я сделал вид, будто ничего не случилось, и преспокойно принялся рассматривать обстановку «супер-люкса», в котором, надо признаться, оказался первый раз в жизни.

Однако мне не суждено было удовлетворить свое любопытство. Одна из конформных дверей в правой стене гостиного зала вдруг с легким шелестом свернулась к потолку в трубочку, и взгляду предстала роскошная, нет, умопомрачительная спальня – мечта Казановы! Но всю картинку портило голое волосатое тело молодого парня с неестественно вывернутой шеей, лежавшее посреди бескрайнего лилового поля некоего сооружения, которое язык не поворачивался назвать кроватью. Думаю, что при желании на этом ложе утех и любви мог бы запросто разместиться патрульный геликоптер «гаишников», если бы, паче чаяния, вздумал совершить аварийную посадку. Из спальни показался рослый светловолосый парень, одетый в рубашку с коротким рукавом и светлые летние брюки, нашел глазами в толпе Олега и громко сказал:

– Прошу сюда, господин майор.

Ракитин тут же прервал разговор с Амиевым-старшим и направился в спальню, поманив меня за собой.

– Закрой дверь, – бросил он стоявшему возле нее сержанту в форме патрульного. – Никого без моего разрешения не впускать и не выпускать.

– Слушаюсь, господин майор, – вытянулся тот, и дверь развернулась буквально перед носом какого-то тощего и небритого «азера», попытавшегося было просочиться в комнату вслед за нами.

– Димыч, познакомься, – повернулся ко мне Олег, – это лейтенант Павел Сергеевич Велесов, наш новый командир опергруппы и талантливый сыщик, несмотря на молодость и небольшую практику.

Русый гигант кивнул и утопил мою немаленькую ладонь в своей лапище.

– А это, Паша, – продолжил представление Олег, – и есть тот самый Дмитрий Котов, который дважды помог нам выйти на серийного убийцу, Нурию Саликбекову, хотя, вообще-то, он журналист и бабник, да и выпить не дурак. И не его вина, что эта бестия оба раза ускользнула от нас.

Мне показалось странной такая интерпретация событий почти годичной давности, но я счел за лучшее промолчать. Пока. А там уж – как масть пойдет. А может, и не надо бы новому сотруднику забивать голову всякими мистическими и магическими заморочками? Как говорится, есть история, а есть историография – и это две большие разницы. Первая – порождение времени и закона причины и следствия, вторая же – суть насквозь прагматичная и сиюминутная, в угоду текущему моменту и тому, кто этот момент создает.

Поэтому я стоически выдержал железобетонное рукопожатие нового знакомого и даже выдавил необходимую дежурную фразу:

– Рад познакомиться. Надеюсь, сработаемся.

– Взаимно, – голос у лейтенанта был, что твоя труба иерихонская. – Разрешите доложить, господин майор? – повернулся он к начальству.

– Валяй, только покороче, – важно кивнул Ракитин, закурил и двинулся по комнате в обход, с интересом разглядывая многочисленные технические прибамбасы, усеявшие стены и обстановку спальни.

Я тоже закурил и пошел в противоположную сторону по направлению к лоджии, скрытой от глаз полупрозрачной, бликующей радужными пятнами гардиной.

– Сегодня, в двенадцать ноль пять, поступил сигнал из гостиницы «Северная» об убийстве управляющего этой гостиницей Амиева Ильхана Расуловича, тридцати пяти лет, родного брата президента Ассоциации азербайджанцев Сибири Амиева Гейдара Расуловича. Дежурным нарядом на месте был обнаружен обнаженный труп мужчины с признаками насильственной смерти путем перелома шейного отдела позвоночника, в котором Гейдар Амиев опознал своего брата в присутствии понятых…

Я не выдержал и прыснул. Ракитин, тоже пряча улыбку, быстро глянул на меня и поинтересовался:

– В трупе или в позвоночнике?

– Что? – не понял Велесов.

– В ком Амиев признал своего брата?

– А… ну да, простите, действительно глупо вышло. – Лейтенант покраснел как рак, откашлялся в свой пудовый кулак и продолжил уже нормальным человеческим языком: – Короче, по словам охраны, вчера около полуночи Ильхан Амиев заявился сюда в апартаменты в компании с девицей, которую бодигарды ранее не видели. Но, поскольку «слово шефа – закон», обыскивать ее не стали, тем более что и досматривать-то особо было нечего: девчонка и так уже была почти голая…

– А сумочку? – перебил я.

– Смотрели, а что толку? – кивнул Велесов на труп. – Ежу понятно, оружие тут ни при чем. Шеи у нас сворачивают исключительно руками…

– Можно и ногами, – возразил я, отдергивая гардину.

– Это как? – удивился лейтенант.

– Потом покажу, – пообещал я и вышел на лоджию, укрытую от непогоды полным тонированным стеклопакетом с кондиционером и обшитую натуральной «вагонкой» из розоватого кедра.

– Так вот, возникает вопрос, – сказал Велесов, и я его прекрасно услышал из лоджии (ну, и связки у парня!), – даже два. Кто убил и куда он делся?

– А разве эта «ночная бабочка» не могла Амиеву шею свернуть? – подал голос наконец Ракитин, останавливаясь у открытой двери в ванную комнату.

– Да что она, Шварценеггер или Мата Хари какая-нибудь?! – искренне изумился лейтенант. – Шалава! Соплей перешибить можно.

– Ты ее видел? – уточнил Олег.

– Н-нет, но…

– А Мата Хари, между прочим, пользовалась ядом и пистолетом, но не руками, – злорадно добавил я: этот большой простофиля начинал меня понемногу раздражать.

– Что у вас еще есть нам сообщить, лейтенант? – спросил Ракитин голосом, не сулившим молодому сыщику ничего хорошего в обозримом будущем.

– Ну, девица эта ушла рано утром, сказав охране, что их шеф просил не беспокоить его до полудня – устал очень, а те и поверили. Уж больно девчонка несерьезно выглядела, – закончил несчастный Велесов и умолк, поглядывая то на майора, то на меня.

– Павел, ты меня разочаровываешь, – покачал головой Олег и притушил окурок в огромной хрустальной пепельнице, выполненной в виде какого-то цветка. – Мне перед Дмитрием Алексеевичем неудобно: расхваливаю тут твои способности, понимаешь, а ты – как курсант-первогодок: ни «а», ни «бе»! Нашли что-нибудь?

– «Пальчиков» тут немерено, – нехотя ответил пристыженный лейтенант. – Запаховую пробу тоже взяли: и здесь, и в ванной, и на лоджии. Ну, волос еще везде полно – линька у них, что ли?

– Чьих волос? – встрял я, возвращаясь в комнату.

– Мужских и женских: на постели и в ванной. Да, и два окурка всего, – вспомнил Велесов. – Амиев, по словам друзей и брата, не курил. Тем не менее один «бычок» – мужской, – он протянул Ракитину пластиковый пакетик для «вещдоков».

– Как определил? – прищурился Олег, заглядывая в пакет.

– У него фильтр прикушен, а на другом зубов нет, только помада.

– Значит, здесь был кто-то третий?

– Вряд ли, – ответил я за лейтенанта. – Охрана бы знала, а через лоджию не проникнуть – там везде масс-датчики понатыканы, таракан не проскочит.

– Что ж он, дух бесплотный? – усмехнулся Ракитин, возвращая «вещдоки» Велесову и доставая сигареты.

– Да все гораздо проще, шеф, – я последовал его примеру: проснувшийся во мне, давно забытый охотничий азарт требовал любимого стимулятора. – Дяденька просто покурил за компанию с девочкой. Подумаешь, одна сигаретка!.. А насчет шеи – да, следов борьбы не обнаружили, но женщина даже не сильная – обученная, вполне может проделать эту операцию, когда клиент спит! Например, у нее на коленях. Сон глубок, мышцы расслаблены…

– Гениально, Холмс! – развел руками Олег.

– Служу родному капиталу, Ватсон! – отпарировал я.

– Ладно, конкретный разговор будет завтра, после всех экспертиз. Пошли отсюда! – резюмировал Ракитин.

– Кстати об экспертизе, – сказал я. – Судя по тому, как лежит труп, могу заметить, что шею ему свернули не на постели. На «сексодром» Амиев попал уже в неживом состоянии, а точнее – тело туда просто закинули!

– Я что-то тебя не пойму, – Олег упер в мою сторону указательный палец. – Ты же только что доказал нам, что здесь не было никого постороннего?!

– А я и сейчас не утверждаю, что он был, – пожал я плечами.

– Но ведь девица не могла…

– А кто вам сказал, что это была девица?

– А?.. – Ракитин несколько секунд очумело разглядывал мою невинную физиономию, потом до него дошло. – Ты опять за свое?! Нет больше никаких психомов! Нет!!.. Понял, фантаст хренов? – Он тут же спохватился и замолчал, лишь желваки под скулами выдавали напряжение, охватившее Олега по моей вине. А сам я в этот момент готов был отрезать себе язык, проклиная собственную бестактность по отношению к лучшему другу.

– Значит так, – заговорил через минуту Ракитин почти нормальным голосом. – Лейтенант, заканчивайте тут все и садитесь за отчет. Я – к полковнику Бересту, а ты, Шерлок Ватсон, свободен до… Короче, свободен! – Он резко повернулся и размашистым шагом вышел из спальни.

Велесов покосился на меня и спросил:

– А это правда, что господин майор, ну… пытался вместе с собой и этих…

– Правда, Паша, – я вдруг почувствовал жуткую, прямо-таки многотонную усталость и непреодолимое желание выпить. – Подбрось меня до «Бистро», а то я сегодня безлошадный.

– Идемте, Дмитрий Алексеевич, – кивнул Велесов, открыл дверь и кликнул маявшихся в гостиной санитаров.

Уже в машине, когда отъехали пару кварталов от гостиницы, он рискнул задать еще один, мучивший его до сей поры вопрос:

– А кто же это все-таки мог быть, если не девчонка?

– Не знаю, лейтенант, – честно ответил я, – может быть, это и вовсе нечеловек. Всякое в жизни бывает…

* * *

Все-таки я сумел закончить сей суматошный день более-менее достойно и с пользой для себя. И во многом благодаря вовремя принятому внутрь стаканчику знаменитой в городе «Таежной пади» – напитку, изобретенному владельцем «Сибирского бистро», моим бывшим однокурсником Васькой Полосухиным, пардон, Василием Вилоровичем! Испытывая, видимо, с детства, слабость ко всякой «вкусной, но нездоровой» пище, Василий все же удержался от погружения в пучину алкогольного забвения подобно многим своим приятелям-бизнесменам легендарных «мутных девяностых» годов. В результате появилось «Сибирское бистро» – помесь знаменитого брэнда «Макдоналдс» и чисто местного колорита – с весьма оригинальным меню напитков и блюд. А коктейль «Таежная падь» – клюквенный морс пополам с коньяком, медом, корицей и гвоздикой – вкупе с «чебурятами», жаренными во фритюре пельменями, составили лицо заведения.

И вот когда я, расправившись с порцией «чебурят», приступил ко вкушению «таежного» напитка, меня довольно сильно и бесцеремонно шлепнули по загривку, и следом раздалось довольное «гыгыканье», которое я бы, наверное, узнал и на том свете. Васька плюхнулся на стул напротив меня и, продолжая улыбаться во весь свой «буратинский» рот, дождался, пока я откашлялся от попавшей не в то горло «Пади» и снова обрел способность говорить.

– Здорово, Димоген! – сказал Васька знакомым гнусавым из-за сломанного в юности носа голосом. – Как тебе моя жрачка?

– Полосатый, – морщась от попавшего в нос напитка, хрипло проговорил я, – когда же ты научишься вести себя сообразно положению, а не происхождению?

– А чем тебе не нравится мое происхождение? – немедленно окрысился Полосухин, всегда болезненно воспринимавший любое упоминание о своем далеко не безоблачном детстве.

Родители, вконец спившиеся сельские интеллигенты, выгнали десятилетнего Ваську из дому, посчитав для себя разорительным содержание «лишнего рта». И сидеть бы им в тюрьме по суровым советским законам, если бы история получила хоть какую-то огласку. Но ее-то как раз и не было, потому что Василий, по натуре гордый и независимый, молча снес обиду и пошел в большой мир, даже не думая о последствиях. Через месяц скитаний по разбитым дорогам степного Приобья его, полумертвого от голода, подобрал цыганский табор, приняв, очевидно, за родственника из-за носатости, чернявости и хитрющих зеленых глаз. И за следующие пять лет Полосухин постиг все премудрости жизни «вольного народа», начиная от конокрадства и кончая философией мировосприятия этих простодушных, плутоватых, свободолюбивых людей. Табор по сути являлся абсолютно автономной социальной единицей, имеющей даже собственную систему образования и медицинской помощи. И такая независимость никак не могла понравиться властям предержащим, усиленно строившим в то время новое общество – единый советский народ. Поэтому когда табор попал в «зачистку» во время очередной кампании по борьбе с бродяжничеством и тунеядством и Ваську вместе с остальными цыганятами отправили в интернат для трудновоспитуемых детей, преподаватель, тестировавший их на грамотность, был несказанно удивлен Васькиным уровнем образованности, вполне соответствовавшим среднешкольному. Полосухин же, будучи все-таки не цыганом, не стал упираться и рваться из интерната на волю, подобно другим детям «вольного народа», а весьма прилежно доучился до семнадцати лет и, получив копию метрики, записанную с его слов, и паспорт, вышел в большой мир вполне состоявшимся гражданином. Правда, привычка жульничать и хитрить при любом удобном случае, а также ввязываться с бесшабашной отвагой во всякие сомнительные авантюры, въевшаяся в его натуру за время «цыганской одиссеи», так и осталась. Именно поэтому по окончании Сибирского медицинского университета в большой мир вышел не Василий Филаретович, а Василий Вилорович Полосухин: видимо, Васька решил, что последнее отчество звучит более солидно и благородно. А может, сделал это для того, чтобы поскорее забыть детский кошмар бесконечных побоев и унижений от собственных родителей…

Поэтому, зная всю историю, я поспешил исправить неловкость и примирительно сказал:

– Извини, Васек, это я от неожиданности. Рад тебя видеть!

– Да уж, – хмыкнул он, – в большом городе живем: времени на встречи со старыми друзьями совсем нету. А ведь в бистро регулярно ходишь!

– Ну, и ты, Васек, знаешь, где я работаю и где отдыхаю…

– Так ты, Димоген, кто? – немедленно надулся этот прохиндей. – Журналист, любитель «жареного». А я?..

– А ты, Полосатый, всего лишь слегка отмытая цыганская рожа! – осадил я его, зная наперед, что если Ваську не остановить сразу, ссора неизбежна: уж больно он любил кичиться своим новым положением, которого достиг исключительно самостоятельно. – И не продолжай, пожалуйста! А то ведь… тебе ли не знать силы печатного слова?

– Ты чего, Димыч? – тут же пошел на попятную Полосухин. – Я же пошутил…

– Я тоже…

– Ну и ладненько! – снова расцвел Васька и щелкнул пальцами, подзывая пронырливую смазливую официанточку: любил господин Полосухин смолоду, что и говорить, миниатюрный, но фигуристый, женский пол, потому и реализовал свою мечту, лично проводя отбор обслуги для бистро вплоть до уборщиц.

Девчонка мгновенно выставила на стол перед своим благодетелем запотевший стакан «Пади» и мисочку с очищенными кедровыми орешками.

– Люди бают, у тебя давеча неприятность приключилась аккурат возле моего заведения? – спросил Васька, переходя на любимый, как он выражался, «народный диалект».

– Да уж, – кивнул я, принимаясь за свой стакан, – врагу не пожелаешь такого глупого положения…

– М-да, – Полосухин задумчиво кинул в рот щепоть орешков, запил глотком «Пади». – Неладно, ежели человек правду речет, а его во лжи уличают.

Я едва снова не поперхнулся коктейлем от неожиданности и мгновенно подобрался, не подавая виду. Получается, Васька встретился со мной не случайно, а ждал здесь специально, вычислив с цыганской прозорливостью мои дальнейшие шаги. Знал господин Полосухин что-то весьма важное для меня. И для него, разумеется, потому что бывшего однокурсника я мог бы заподозрить в чем угодно, но только не в альтруизме.

– Но есть все же правда в мире сем, – продолжал вещать Василий, войдя в образ и не забывая прихлебывать из стакана. – И вошла она в уста человека гордого, но честного!

– Господин Полосухин, ау! – позвал я, буквально вспотев от предчувствия. – Давай по-простому, а? Ты видел того психа, что мне под колеса кинулся, да?

– Видел, – сказал Васька уже совершенно будничным тоном и высыпал остатки орешков из мисочки прямо в рот. – И не псих он вовсе был, а… не знаю кто, – продолжил он, с аппетитом чавкая.

– Почему ты так решил? – холодный ветерок опасности снова пощекотал мне затылок.

– Потому что этот парень ждал тебя, – заявил бывший однокурсник, сохраняя на физиономии простодушную улыбку, но взгляд у него при этом был жестким и сосредоточенным. – Он маячил у меня под окнами минут десять. И обратил я на него внимание именно потому, что выглядело сие подозрительно: стоит человек под проливным дождем без зонтика и даже укрыться не пытается – странно!

– Что ж тут странного? – Я по своей извечной привычке уже рассуждал вслух. – Ну, любит человек под дождем гулять, особенно под летним, проливным.

– Так ведь не гулял он. – Васька взял свой стакан, повертел его в ловких длинных пальцах, но пить не стал и поставил обратно на стол. – Он именно ждал! Просто стоял столбом возле таксофона и на дождь не обращал никакого внимания. А когда появился ты, он буквально рванулся на дорогу, будто стометровку решил освоить. – Полосухин все же не выдержал и отхлебнул коктейля, покрутил головой, вспоминая, и продолжил: – А вот дальше, Димыч, я тоже ничего не пойму. Вроде я на пару секунд отвлекся от него на твой финиш в будку, и за это ничтожное время он умудрился исчезнуть! Но проспект-то здесь метров тридцать поперек будет?..

– Значит, он должен был развить скорость порядка шестидесяти километров в час, чтобы добежать хотя бы до ближайшего подъезда на другой стороне проспекта, – подсчитал я и невольно поежился от ледяного дуновения в затылок. – Так не бывает!