Владимир Губайловский (родился в 1960 г.) – поэт, критик, эссеист. Окончил мехмат МГУ им. Ломоносова, по специальности дискретная математика. Почти 20 лет работал программистом. В настоящее время – заведующий отделом критики и публицистики журнала «Новый мир». Первое стихотворение опубликовано в 1985 году. В 1993 году в издательстве «ИМА-Пресс» вышла первая и единственная книга «История болезни». Стихи публиковались в «Новом мире», «Дружбе народов», «Арионе» и других периодических изданиях. Лауреат премии журнала «Новый мир» (2001 г.).

Предисловие

Говорить о любимом поэте так же сложно, как о мире. Способ выражения о нем осложнен не только объемом смысла, но едва ли не более – опасностью банальности.

Есть стихи, которые растут как водоросли, подвешенные в пустоте, питающиеся взвесью, – но не у Губайловского. Поэзия Губайловского похожа на симфонию потому, что каждое следующее стихотворение укоренено и произрастает из языковой почвы, обогащенной предыдущими.

В стихах есть драматическая непрерывность развития темы.

Математическая ясность, текучая связность и будоражащая парадоксальность. Пронзительная горечь, чуткость, ум и изощренная взвешенность первого лица. Просодия, насыщенная и размеренная могучим временем живого, божественного, страшного и безумного Языка. Правое полушарие поэта, через кульбит кладущее на обе лопатки левое – математика. Кристальная сложность, так непохожая на глубокую простоту.

Как выпускник мехмата МГУ – поэт прекрасно знает, что такое новая информация. Как целое невычислимо становится больше, чем прямая сумма строк, его, это целое, составляющих. Знает настолько хорошо, что чтение его поэзии приучает с каждым новым стихотворением, ведущим по своему пространству легко и свободно, все время быть начеку, знать, что очевидная прозрачность слов ближе к концу стихотворения приобретет уникальную оптическую форму, через которую ударит луч, сдвигающий твое собственное место предстояния, выводящий в состояние неравновесности, выход из которого непредсказуем.

«Шел июльский дождь, слепой и теплый, как грудной котенок», – говорит поэт в одном из самых страшных своих стихов.

Частный опыт отдельно взятого существования – меры ноль в метрическом пространстве вечности – сжат и посеян в Русском Языке – как хлебное зерно.

Александр Иличевский

«Судьба человека состоит…»

Судьба человека состоит:из пройденного пути,последнего шагаи троичного выбора:остаться на месте,сползая в зыбучий песок,сделать еще один шаг,труднейший, чем предыдущий,или прервать путь.

Занятия философией

…люди, которым нечего сказать, но которые делают вид, что говорят нечто, выражают это в поэтической форме, как, например, Эмпедокл.

Аристотель Стагирит. «Риторика»

«Припомни свое опустевшее детство…»

Припомни свое опустевшее детство.Немного растерянно пробормочи:Что, милый, тебе перепало в наследство?Пронзительный запах кошачьей мочи.Колени и локти в порезах и цыпках,и след от шнуровки мяча на лице.Мне это сыграют на ангельских скрипках,Мне именно это сыграют в конце.

Дорога на Спасск

Снег выпал ровно на Покров.Еще листва не облетела,и по снегу она желтелапод розой северных ветров.И я на тракторной тележкеповез дубовые полешкии два куба сосновых дров.Снег выпал ровно на Покров.Мороз, как следует, ударил.Старушке я дрова запарил.Опохмелился будь здоров.Не сам, с ребятами, конечно.Напарник мой – мудила грешнай,как пионер, всегда готов.Снег выпал ровно на Покров.Оторопевшая природасменила за ночь время года,перевела, как ход часов.Внезапно замерло пространство,но перерывы постоянствабывают только в мире слов.Снег выпал ровно на Покров,обычай строго соблюдая.Я помню, я читал у Даля,об этом пишет Снегирев.Так долго истлевало летои только на излете где-тооборвалось в конце-концов.Снег выпал ровно на Покров.Сад полон листьями, как в мае.но этот цвет не узнаваем,он вышел из других миров.И есть в его происхожденьеединство смерти и рожденья,и стоит снег живых цветов.Снег выпал ровно на Покров.Язычество второго родаздесь явлено без перевода.Впечатан распорядок строф,как в почву тракторный протектор.Земля лежит, как мертвый Гекторили поверженный Патрокл.Снег выпал ровно на Покров.

Античные строфы

1Он так уютен, так понятен,почти лишенный белых пятен,стоический суровый мир!Промыты Логосом деталии представления. Едва лиздесь место есть для черных дыр.2В словах Хрисиппа и Зенонатак много истинного тона.Круговорот не есть тупик.Скорей, симметрия пространства,чье движимое постоянствоспособен выразить язык.3Классический Платонов полис —единственный, по сути, полюсдля эллина, когда бы онни жил. Но Аттика Периклараспалась так же, как возникла,на краткой паузе времен.4Как хорошо под этим небомприсесть на гальку. Пресным хлебомнасытить голод, отхлебнутьвина из новенького мехаи думать о природе смехаи слез, нащупывая суть.5Прибой дотянется, оближетбосые ноги. То, что движетволной и ветром, движет мной.Мы слиты общим постиженьем,одним дыханьем и движеньем,и замкнуты на круг земной.6Но в предопределенном мире,конечно, у́же или ширешагнуть нельзя, и потомунам достается так немного,что каменистая дорогапо силам даже одному.7Но, пережив ожог свободы,уже нельзя, как в оны годы,соблазн трагической вины,списать, как случай, колебаньеструны или упругой ткани,той, чьи края закреплены.8Аттический комедиографглядит на звездный гиероглиф,а пишет о своем мирке.Снег падает на хлопья пены,на белый пеплос Поликсены,и Тень стоит невдалеке.

Письмо другу философу

(Перевод с гревнедреческого)ТекстДиоген Охломону1 шлет привет.Не далее как вчера, чуть светвыходит Анаксагор2на косогор,ему навстречу Парменид3семенити говорит:– Человек – это мера!4Анаксагор отвечает:– Какого, простите, хера,Вы развешиваете у меня на ушах вашу лапшу?Отвали на семь шагов – по числу планет, а то укушу.Парменид возражает:– А ты Платона знаешь? А Сократа?а бабу его лысую?5 А чего тогда тытут выеживаешься? Уйдис моего многотрудного пути.В общем, вырвали друг другу по полбороды.В этом, друг Охломон, еще нету большой беды.Одному стоику на пирув полемическом, сам понимаешь, жарупросто откусили нос.Стоически перенес.6Обдумывай сказанное, Охломон, днем и ночью,и ты убедишься воочью,что тот, кто живет созерцаньем бессмертных благ,тот удостоен сих,тот бессмертен. Так!(В оригинале латынь: Sic!)Реконструкция биографии автора письмаАвтор жил, скорее всего, в Риме.Типичный подонок(обитатель дна). Ходил по бабам,с нимибыл добр и тонок.Страдал малокровьем.В связи со слабымздоровьемлюбил пожевать латук,и мальчиков, иногда сразу двух.Зимой ночевал в котельной при Термах Нерона,завернувшись в попону.Настоящий философ, замечательный человек,истинный грек.В возрасте 83 лет и 7 днейпеременил этот мир на иной.ЗамечанияИсточник можно датировать II или III векомот Р.Х. Судя по указанной ссылке на ЛукианаI век – рано.У нас нет никаких оснований считать автора не греком!К «Жизни философов» отношения не имеет, хотя имитировать стиль немного умеет.Источник представляет собойэклектический набор фактов, имен, идейсовершенно несовместимых, практически на любой вкус и цвет,лексики самого разного родаот площадного жаргона до глубокомысленных эмпирей,(что, естественно, сказалось на языке перевода)никакой собственно философии в источнике нет.Но если к нему отнестись внимательно и осторожно,некоторые выводы сделать можно.Собственно, именно такие крохии позволяют реконструировать климат эпохи.После того как распались отдельные царстваЭпикура, стоиков, скептиков и так далее,и попытки александрийских и римских контаминацийничего не дали,наступила эпоха обесцениваньяи в конечном итоге смерти классического идеала.Самым типичным приемом, приметой времениявляется ядовитое жалопародии. Это – II век на всем пространстве Рима.Пародия действительно необходима,чтобы вытравить с полустертых монетпрофили Диоскуров, которые застят свет.Человек не может смеяться над тем,что близко и трогательно, этих темсмех не касается. Смех – это средствоабстрагирования и, в конечном счете, убийства.Лукианово безудержное витийство есть отказ от наследства.«Человечество, смеясь, расстается со своим прошлым», тем пачес чем-то действительно дорогим и хорошим расстаются иначе.Пародия – состоянье души, разучившейся плакать, мякотьсъедена или иссохла, остались корки,вылущенные лозунги, слипшиеся скороговорки.Но в этот период всегда за сценой идет работа,и кто-тообязательно понимает, что прошлое дороже и ближе,чем кажется большинству, что этой разлившейся жиженужно поставить действительную плотину,и тогда оседает тина,и наступает время нового синтеза, домината, Плотина.БиблиографияДиоген Лаэрций «Жизнь философов»и весь Лосев.

Равноденствие

За потепленьем робким, первымметет поземка по утрам,и вторит напряженным нервамвибрация оконных рам.По барабанной перепонкекапель-бессонница стучит,и наледь около колонкиприобретает талый вид.Как трудно я болел зимою.Как голову не мог поднять.Воды налью, лицо омою,Как хорошо, ядрена мать!Заботы сдвинуты на завтраи, в сущности, невелики.Как весело, как безвозвратногорят в печи черновики.Судьба есть цепь инициаций.Но у меня есть твердый план:садить капусту, как Горацийили как Диоклетиан.Тревожный трепет опечатокникак нейдет из головы.Как совершенство, слаб и кратокдень равноденствия. Увы.Я выхожу на перепутьеи опрокидываю лес –Земля летит на парашютепод гулким куполом небес.

«В болезни есть изысканная прелесть…»

В болезни есть изысканная прелесть.Наверно, эта пригоршня таблетокподействовала – тихо оглушилаи помогла насущное забыть,остановиться, замолчать, не думать.Как хорошо в безмысленном покоесмотреть на радужную рябь событийтекущих, чтобы стать небытием,ни тени не оставив, ни следа,как след дыханья на стекле морозном.Тогда и начинает открыватьсядругой, криволинейный, странный мир,в котором время движется по кругу,в котором нет, да и не может бытьни эволюции, ни революций.Есть только рябь, игра воды и света.Есть звонкое предчувствие прозренья.Есть только небо. В плотной синеветак сладко утопать и утонуть,так сладко раствориться без остатка –без драматических воспоминаний,без вынужденных слез, без некролога,вдовы печальной, оглушенных страхом,на произвол покинутых сирот,оставшихся без средств к существованью.Свободно оторваться от Землии плавно, без усилия скользитьпо млечной колее путей воздушных.Куда открыта эта дверь вселенной,куда ведет спокойная отвага,куда… не спрашивай меня куда.

Червь сомненья

Вероятно, Россияостается в грязипо причине бессильяи с бездельем в связи.Где на этом простореокружная черта?Были б горы и море,так ведь нет ни черта.Что нам римское вето?Что нам англ или галл?Символ местности этой –вечный лесоповал.Непомерность инерцийздесь как раз хороша:разволнуется сердце,раззудится душа.А как хочется, чтобыбыло как у людей,безо всякой особойподоплеки идей.Чтобы сытно да ладнои чтоб нос в табаке.Нет, гони неогляднона коньке-горбунке!Меж крутыми горбами,ни просвета, ни зги.И одними губами:Господи, помоги.Может, эта разрухаи никчемный размахесть вместилище духана широких крылах?Нет, и это не вернои неместный типаж.Есть, но горькая сквернаили скверная блажь.Ох, сгущенные краски!Ох, крещеный народ!Этот в полной завязкетот без просыху пьет.Нет как раз сердцевины,поглядишь на просвет,вроде две половины.Нет, гармонии, нет.Да, и мне подсуропилокружной колорит.Разве мало я пропил?А еще предстоит.Видишь поле картохи?Видишь стадо гусей?Милый, в чертополохесей разумное, сей.Но отсутствие меры,видно корм не в коня,неизбежностью верыпривлекает меня.Удержаться-то нечем —только слезы да пот,не прожить человечьим,может, Божье проймет?Успокоит, поможет?Как проклятый вопрос,червь сомнения гложет.Чур меня, кровосос.

Автостоп 7

Памяти Кости Пантуева

1Прообраз, данный в автостопе,есть странничество. Самый путьв автодорожном хронотопереализуется ничутьне хуже, чем в пыли проселкаи тракта, скрадывая фон,где молодая богомолкаидет босая на Афон.2Но отсекая святость цели,безбытность – тоже только быт,реализующий в пределелишь обращение орбит.Орбит, смыкающихся в точку,осекшихся, как ложный путь.Не покупается в рассрочкубеспредпосылочная суть.3Пора пути. Меняй попутки,перемещаясь по земле.Дрожат рассыпанные сутки,как дождь на лобовом стекле.Дели дорогу вместе с теми,кто обкатался и привыкна перегоны мерять время,и спать, загнав его в тупик.4Я погружаюсь в эту нишу,в разлом статических пластов,счастливый тем, что не завишуот расписанья поездов,и этой степенью свободы,надеюсь, что не поступлюсь,согласно с вывертами моды,меняя минусы на плюс.5Дорога, миновав распадок,идет наверх, и мне в лицосквозь частокол лесопосадоквыплескивает озерцо.Как точный кадр видеоклипа,как чистый световой объем,действительный без прототипа,формально видимого в нем.6За сорок верст до околоткауткнувшись в лесополосу,палатка дрогнет, словно лодка,бортами трогая росу.Но в ней самой тепло и сухо,и мир вовне едва знаком,и тишина щекочет ухошероховатым языком.7Солирующий самолетикраспарывает ткань небес.Ты видишь, как белеет плоть их,как расползается порез,и тонет в складках горизонтанад перекрестком трех дорог,где трехает из капремонтастократ залатанный «зилок».8В какой-то день я выйду к морюи сброшу на песок рюкзак.Водой соленою промоюмир, посветлевший на глазах.Волна выносит донный мусор.Штормит. Наверно, баллов пять.Стихии, стянутые в узел,друг друга пробуют понять.9Пейзаж как дождь однообразен.Все серо. Только и всего.Камаз гребет, как Стенька Разин,из Острова по осевой.На мыльном зеркале асфальта,где тормоз, ясно, не спасет,ревет моторное контральто.Бог весть, куда его несет.10Длина пути до поворота,до выхода из тупика –четыре шага, для полета –два водопьяновских плевка.И плоть слаба, и дух ничтожен,как свет, сочащийся сквозь щель.Мир сложен, потому что сложениз нескольких простых вещей.11Валяй, младой военнопленный,пора нагуливать жиры.Рим рухнул так, что вопль вселеннойдоходит и до сей порыНо пусть другой нейтральный нектопросветит нам глазное дно,лаская скальпель интеллекта,мне это право не дано.12Мы знали мало, жили плохо,закуривали натощак.Была прекрасная эпоха,настоянная на мощах.Был мутный спирт в граненой призме:зародыш, выкидыш, отец.Мы будем жить при коммунизме,не мы – так дети, наконец.13Повремени, отходят воды.Мы будем в Тосно до темна.Почем у вас глоток свободы?Да, собственно, цена одна.Как я стоял у автомата,пытаясь спину разогнутьи сделать шаг. Куда? Куда-то.Сопроводить в последний путь.14Потом толпой стояли в моргев каком-то скомканном ряду.И запах апельсинной коркиприсутствовал в моем аду.Морской, соленый привкус пеныподкатывал, как слезный ком.Росли деревья, дети, ценыи очередь за молоком.15Но, может быть, когда померксвет, сбросив плоть, как рваный кокон,твоя душа скользнула вверх,помедлив возле наших окон.............................................................................................................................................................................................16Мы живы ритмом примитива.Так замирает белый светна черных зернах негатива,и ничего другого нет.И выбор наш всегда банален,но как же трудно, черт возьми,уйти на волю из развалин,давно оставленных людьми.17Я фаталист, в известном смысле.Я знаю, что моя судьбаесть плод глубокой внешней мысли,но мне далёко до раба.И есть в сопротивленьи бытасоблазн окольного пути,и час, когда звезда закрытаи к ней дороги не найти.18В какой-то день и час какой-то,наездившись до столбняка,умоюсь прямо из брандспойтау колеса грузовика.И что-то выявится четче,и станет ясен тот рубеж,где за повтором «Авва отче»окликнул звательный падеж.19Мы ропщем, мы словами сорим,но это все от головы.Ты чувствуешь, как пахнет моремот свежескошенной травы.И столько света в чистом тоне,что чаша нам не так горька,когда на голубом плафонестоят, как лики, облака.20Сойду с дороги, по проселку,по лугу, лягу на живот.И молодую богомолкузакроет плавный поворот.Но, может быть, на спаде гулапридет открытый сильный звук,чтоб душу музыкой продуло,как будто слово – дело рук.21А слово станет, станет словоми, перебравши чересчур,пастух прочтет своим коровамПлатонов «Пир» и «Чевенгур»,и, закативши бельма к небу,косноязычный, как Терсит,свою замусленную требу,как истину провозгласит.

Последний идеалист

Однажды вождь и учительв конце тридцатых годовспросил у своих придворныхисторических матерьялистов:– Скажите, а есть у насживые идеалисты?Ему ответили:– Есть.– А много ли?– Единственный идеалисту нас Алексей Лосев.– Если один, пусть живет, –изрек учитель и вождь,и Лосева больше не трогали.

Критика практического разума

Люди сажают картошку.Поле пашет смиренный мерин.Когда он идет на Север,прокладывает борозду,я картофелину бросаю.Когда он идет на Юг,борозду засыпает.Мерин ходит по полю,как маятник ходит мерин,как смена времен года:лето, зима, лето.Женщина говорит:«Дай Бог, чтобы уродилась.Дай Бог, чтоб ее хватилов зиму, скотине и людям».Облако встало над намив небе пронзительно синем.Но почему же душумне тоска разрывает?Мы сидим на террасеперед столом накрытым.На столе огромное блюдокартошки с домашней тушенкой.Надежда Иванна вноситмой любимый салат – охотничий:помидоры и сладкий перец,репчатый лук и приправы,пять минут кипятить в масле,и можно закатывать в зиму.Разбавленный спирт в стаканахмы пьем, чтобы уродилась,чтобы были дожди и ливни,чтоб хватило тепла и света.Но почему же душумне тоска разрывает?Люди сажают картошку,чтобы съесть ее ровно за год,чтобы снова сажать картошку,чтобы съесть ее ровно за год.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Охломон – от греческого «охлос» – толпа. Судьбанеизвестна, сочиненья, скорее всего, обратились в дым.Впрочем, это случилось не с ним одним.Возможно, саркастический псевдоним.

Анаксагор в основанье всего положил Ум.

Парменид говорил: Cogito ergo sum,или что-то близкое в том же роде,правда, в греческом переводе.Излагал свои сочинения в виде поэм,не стеснялся ритмических подпорокчеми дорог.Встреча философов маловероятна,но многочисленные белые пятнав биографии и того, и другогоне исключают такого.

Фраза, судя то тону и напору,принадлежит Протагору.Довольно загадочная фигура.Есть мнение, что ему принадлежат многиеплатоновские диалоги.По этому поводу существует целая литература,и рано еще подводить итоги.

Сократ был лыс как колено.Несомненноискаженье фактов, обычное в эклектическом стиле:У Ксантиппы волосы были.

Источник, скорее всего, точен, как это ни странно.Вероятней всего ссылка на Лукиана –«Философы или пир лапифов» –довольно свободное переложенье известных мифов.Мужчина, вероятно, находился в состоянии покояили атараксии. Такоеповеденье было довольно широко распространено,во всяком случае, приветствовалось как идеал.Лосев, в пятом томе «Эстетики», отмечал,что стоик и бесчувственное бревноне однои то же,хотя и очень похоже.

«Автостоп» – буквально: самоостановка.

Конец ознакомительного фрагмента

Купить и скачать всю книгу

На страницу:

Перейти

1 из 1