Когда наша не попадала

– Обогнал что ли? – ахнул кто-то из восторженных слушателей.

– Не-а, другой. Но тоже аспидыстый такой, дальше некуда. И говорит он мне человеческим голосом…

– Хм-м-м, – негромко протянул Геллер, но скальд услышал и быстро исправился:

– То есть, нечеловеческим голосом: «Куды прёшь, мил человек? Всю картоплю истоптал, зверь ты арапский!» И вытягивает из-за спины дубину, сучковатую-сучковатую.

От смеха Непейвода сел на палубу и, всхлипывая, произнёс:

– Так вот за что тебя дядько Панас по улице гнал!

– И никакой он не дядька! Аспид самый натуральный. Понасадили своих картоплей, честному человеку и пройти негде.

Эйрик попытался выжать из кружки пару капель, обиделся и никак не ответил на замечание Лисовина, пытающегося вернуться к началу рассказа:

– Насчет Локи не знаю, но что возле того болота Ведмедь-бортник свои колоды поставил, это я слышал…

– Так что писать, паны коханы? – взмолился Ивашка. – Кого я всё-таки видел? Змея, аспида или Левифана?

– Кого видел, того и пиши! – веско припечатал Гриць и, чем-то встревоженный, повысил голос: – А ну тихо! Слухать буду.

Тут же на лодью упала тишина, стих даже свист ветра в веревках, которые все почему-то назвали снастями. Казалось, даже волны уже не задорно плескались о борт, а на цыпочках подбегали, чмокали и, пристыженные холодностью дерева, опадали. И белые птицы спустились ниже, прямо к волнам, будто заинтересовались причиной молчания.

– Буря будет, – помрачнел сусанин. – Хоть краткая, но сильная. Вона какие облака растрепанные, как коты по весне.

Спесь тоже нахмурился, но с надеждой спросил:

– Может быть, погребём, уйдём с пути, пусть без нас тут веселятся.

– Не успеем, давай, атаман парус спускать да и крепить всё. Авось пронесёт, не в первый же раз.

Тут из-под кормы донесся такой разухабистый, развеселый свист, что все вздрогнули. А Гриць широко и радостно улыбнулся.

– Знамо, переживём! Вот и звери наши подоспели. Спесь Федорович, уважь ребятушек, вели рыбки им дать. Речная им по нраву.

Но Кудаглядова не надо было убеждать, похоже, он и сам был рад. Кормчий подошёл к борту и низко-низко поклонился:

– Ой, спасибо, звери морские. Не оставьте нас во время лихое и примите угощение скромное в знак почтения к службе вашей вечной.

«Пиши, что видишь!» – вспомнил Ивашка и кинулся к борту. Не успел он наклониться, как прямиком в лицо чуть не уткнулась хохочущая рыба. Весело прочирикав что-то на своём языке, она ловко схватила севрюжку и, блеснув черной лоснящейся шкурой, скрылась в воде. На её месте возникла новая радостная физиономия. Волхв понаблюдал за весёлой толкотней и, невольно улыбаясь, отошёл к Геллеру, сосредоточенно мотающему бечеву вокруг двух деревяшек, связывая их.

– Дядька, а почему «зверь»? На вид рыба рыбой, только чешуи нет.

– Ну-ка придержи вот тут… Хорошо, – Володимир затянул узел и строго сказал: – Ты их рыбой не обзывай, обидеться могут. Звери это, потому что воздухом дышат, как и мы. А рыбы в воде невылазно и рот открыть боится. А спасатели…

Геллер подтянул к себе ещё пару каких-то досок и верёвку, потом продолжил:

– Когда люд человеческий в море-то выплыл, боги забеспокоились. Ну разве можно чад своих другим божкам доверять? Посейдонам разным? Те своих-то не любят, а тут совсем другой народ. А рук-то не хватает. Вот и попросил Велес зверей своих в море пойти да за людьми присмотреть. Многие отказались, выдра, вон, только на реку и согласилась. Бобер тоже было сунулся, но не решился от берега далеко отойти. А звери, неведомые нам тогда, пошли и взяли на себя труд тяжкий, но нужный. Ибо нет для мужчины, человека ли, зверя ли, доли иной. Спасать и защищать – вот доля наша. Давай, сродственник названный, помогай, потому что на зверя надейся, а сам не плошай!

Уйти под палубу, в духоту и неизвестность, Ивашка отказался категорически. «Как же я буду писать, если не увижу ничего», и Спесь согласился. Малая команда споро поместила его на место Эйрика и замерла по местам. Успели в аккурат, потому что волны уже надели белые папахи и ринулись на лодью, как запомнившиеся волхву горцы на трактир. Так же гневно они толкались в округлые бока, как в запертую дверь. И бурно выражались на неведомом языке. Только вот не было сейчас на них десятка княжеской стражи. Впрочем, строили в княжестве всегда не за страх, а за совесть. Лодья, или, правильнее, ладья, что от слова «ладная», ладно переваливалась через водяные бугры. Злой ветер вконец растрепал тучи, и по небу неслись лишь обрывки, длинные как хвосты у лис, что удирают от охотников. Время от времени от рулевого правила звучал глухой рык сусанина и ватажники споро что-то делали. «Не забыть потом спросить, что они творят», – успел подумать Ивашка перед тем, как подкравшийся вал залепил ему лицо мокрой и холодной пеной. Чувство тревоги исчезло так же быстро, как и возникло, потому что над волнами сверкнула Перунова зарница, и в свете её волхв увидел чёрные спины спасателей, что по-прежнему весело прыгали вокруг ладьи. «Людям беда, а они хохочут», – подумал парень, но тут же устыдился неправедной мысли. «Простите меня, звери морские. Не со зла, а со скудоумия подумал я», – мысленно взмолился он. Боги услышат и, коли захотят, то расскажут служителям своим. Ведь слушал же Ивашка рассказы воев, что на смертный бой без надежды витязь всегда выходит, дерзко хохоча Морее в её морду, чтобы не подумала кромешница, что он испугался. «Интересно… – заползла в голову спокойная мысль. – А почему слова «море» и «Морея» так похожи?» И тут всё кончилось. Повинуясь ласковой, но твёрдой руке Гриця, ладья скользнула между сердитых валов и выкатилась на залитое солнцем пространство. С неба улыбался Ярило, радуясь за людей своих, а белошапочные волны смирились перед крепостью ладьи и вновь стали ласково мурлыкать.

– Кажись, пронесло, – облегченно вздохнул Белый, хоть и молодой, чуть старше волхва, но уже седой дружинник, утирая с лица пот вперемешку с соленой водой.

– Порты сам стирать будешь, – ухмыльнулся Спесь.

– Тьфу!! Сколько можно, атаман?!! За такую волыну скальдов даже у нургов бьют, – обиделся дружинник.

– Ну, извини, не удержался, – попросил прощения Кудаглядов и продолжил: – Белый, вынеси кадку на палубу, надо же зверей поблагодарить, что не оставили без присмотра. Да и кликни всех, будем думу думать.

На палубе стали рассаживаться успокоившиеся после бури люди, и даже Спесь не сказал никому ни слова. Отвязанный от мачты Ивашка быстро писал, стараясь ничего не перепутать из своих воспоминаний, при этом прислушиваясь к вялому спору.

– Куда править-то, пане-братия? – вопросил сусанин.

– А куда правишь? – поинтересовался Геллер.

– Хм-м-м, прямо.

– Вот так и правь. Куда-нибудь придём, – вальяжно скомандовал Спесь, поудобнее устраиваясь на нагретых досках.

– Так пыва-то совсем мало осталось, – сожалеючи протянул Эйрик и, вдруг спохватившись, воскликнул: – О-о-о!! Зверей-то отблагодарили, а божествам морским совсем ничего?

– А кому именно?

Эйрик растерялся – на море кто только не правил, и все божества не славянские, чужие. Не плескать же за борт доброе пиво морским девам? Лучше самим выпить.

– Так… – подвёл итог атаман. – С этим разобрались. Теперь вторая дума – где искать ту самую Атлантиду?

– Ни-и-и… – донеслось от руля, – Шукать не нашенское дело, а то найдём, как обычно, приключений на одно место. Коли энтой Атлантиде надо, сама найдётся.

– Ну и хорошо. – Федорович был спокоен, пережитая тревога схлынула, оставив только негу и усталость. – Значит, плывём…

– Ни в коем разе!! «Идём», атаман, только «идём»! – возмутился сусанин.

– Ну, хай идём… Куда-нибудь и придём…

– Опять кого-то встречь несёт!

Крик дозорного, востроглазого Рыся, никого не взволновал. Ну, плывёт, ну и пусть навстречу. Всё-таки, кряхтя, Спесь Федорович поднялся с палубы и пошёл на нос ладьи. Порядок должон быть!

– А вот этот точно плывёт. Только где? Ничо не вижу.

– Так вон, атаман. – Рысь ткнул пальцем куда-то на правую руку. – Там на брёвнах, корячится.

Кудаглядов приложил руку ко лбу, присмотрелся, и в сердцах сплюнул за борт:

– И чего этим грекам дома не сидится?! Когда же эта одиссея кончится?!!

Всматривающийся в еле различимую точку среди волн, Ивашка смущенно прошептал:

– А как он здесь оказался? Мы же его ещё на Реке, нургам про… подсадили.

Кудаглядов посмотрел себе под руку и, встретившись взглядом с доверчивыми глазами волхва, ругаться не стал.

– Это не тот, это наш старый знакомый. Говорит, что царь какого-то острова. А по мне так – бродяга. Постоянно в морях-акиянах попадается. И вообще… – он повысил голос. – Больше ему не наливать, а то опять мимо своего царства прошкандыбает! Гриць!!!

– Шо? – спокойно поинтересовался кормчий.

– Ты зачем один глаз зажмуривал при последней встрече с этим проплыванцем? Он потом при встрече с аэдом таких страхов понапридумывал. Князю свиток прислали, так потом меня в людоедстве обвиняли.

– Да не может быть!! – поразился Белый. – Чтоб князь-солнышко на такую брехню повёлся?!! Ни за что не поверю!

– Я не говорю, что князь поверил, – нахмурился атаман, – Другие-то поверили! А князю обидно.

– А-а-а, другие… – облегченно вздохнул Белый, засучивая рукава. – Ну так, значит, приплыл грек, будет ему счас и Итака, и Пенелопа… И молоко с солёным огурцом.

– Не сметь! – грозно прикрикнул атаман. – Геноцид греческого населения – это не наш метод!

– А человека, пусть даже и грека, без похмелки оставить, как в прошлый раз, – это что не геноцид, что ли? – обиженно возразил ватажник, но рукава закатывать перестал.

– Нечо сравнивать! Это дело житейское, – сурово ответил Спесь Федорович и уже тише добавил: – И он так не считает, вон как гребёт. Обрадовался, поди.

– Молоко – это хорошо, – мечтательно произнёс Геллер, – Когда мы его попьём-то?

– А что так? – очень удивился юноша. – Пристанем к берегу и напьёмся власть.

– Эх-х-х… – огорчённо махнул рукой Володимир, но потом снизошёл к недоумевающему Ивашке и объяснил: – Всё дело не иначе как в проклятье. Как сойдёшь на незнамый берег, так вечно попадается молочко из-под бешеной коровки. Настоящее молоко можно испить только дома.

Тем временем странная конструкция из нескольких брёвен закачалась на волнах возле высокого борта. Перегнувшись, Спесь радостно заорал:

– Привет, Одиссей! Что-то ты совсем исхудал, опять к Цирке занесло, что ли?

– Хайре, атаман! Куда идёте?

– А как обычно! – Кудаглядов выдернул за руку высокого, загорелого до черноты, мужика. Из одежды на нём была только повязка вокруг чресл, но из пурпурной ткани.

– То есть куда глаза глядят? – уточнил грек, цепко оглядываясь. – Привет честной компании!

– Привет, привет… – хмуро буркнул Белый и сердито добавил: – Ты что это на нас напраслину возводишь?

– Какую-такую напраслину? – искренне изумился царь.

– Э-э-э, хлопче, – повернулся к Ивашке атаман. – Принеси-ка свиток из сундучка, он чёрной ниткой связан.

Оказывается, мотаясь по свету, грек время даром не терял и читать выучился почти на всех языках. Так что, развернув свиток, он долго вчитывался в написанное, потом аккуратно вернул бересту волхву и стал говорить. Говорил он долго и энергично, но, к сожалению парня, на незнакомых языках. В особо ярких всплесках ватажники уважительно кивали и переглядывались. Закончил свою речь царь на родном для юноши языке:

– Прав был великий мудрец, когда сказал: «Не стоит подходить к чужим столам и угощаться, если наливают!» Я же этому писаке всю правду рассказал, а он…

– Да брось ты, – утешил его Лисовин. – Встретишь – испортишь ему репутацию вместе с мордой. Ты лучше расскажи, что это за место и какие здесь берега.

– Берега как берега, – хмуро отвечал Одиссей, но испил поданный ему ковшик и подобрел: – Арапы здесь живут, человеческой речи совсем не знают, лопочут что-то по своему, но белых людей очень уважают. Пиво сразу принесли, я даже слова не успел сказать.

– Может быть, мы уже здесь были? – переглянулись атаман и подошедший кормчий.

– Не-а, – отверг идею царь Итаки. – Зубы у всех на месте, пивоварни, что из бревен сложена, ни у кого нет. А вашу народную забаву не только я знаю. Вон, в Египте народ до сих пор боится у моря селиться.

– В каком ещё Египте? – очень удивился Кудаглядов.

– Ну там, где ваша ватага подрядилась дом ихнему правителю построить. А построили гробницу.

– Так откуда же мы знали, что у него такое здоровье плохое? – искренне возмутился атаман. – Ну, завалили немного стены, с кем не бывает. Особенно с просяного пива, что, на беду себе, они придумали. Нашу-то варню надо, как положено, из бревен неохватных строить, а не из ихних пальмов. А он увидел – и сразу брык и не дышит. Зато какой дом получился, ни у кого такого не было!

– И не будет! – уверенно отрезал Одиссей. – Они теперь так только гробницы строят.

– А те хитрованы дошли хоть? – поинтересовался Гриць, поминутно оглядываясь на прави́ло.

– Это те, которым ты короткую дорогу до дома показал? – прищурился царь и, не дожидаясь ответа, закончил: – Нет, конечно. Сорок лет ещё не прошло.

– Заплатили бы, как договаривались, давно на родине были, – сурово отрезал сусанин и, хлопнув Одиссея по плечу, вернулся на свой пост.

– Так ты… это… – смущенно произнёс Спесь. – Можа, с нами дальше пойдёшь? Не надоело ещё болтаться?

– Не могу, друг, – сокрушенно вздохнул мореплаватель. – Домой надо, пора и на берег, возраст уже…

На прощание царю Итаки щедро налили пресной воды, снабдили продуктами и впредь посоветовали бить каждого со стилом в руке, не дожидаясь, пока этот грамотей гадость какую накорябает из-за шибкой своей образованщины. Перехватив его заинтересованный взгляд на Ивашку, Спесь нахмурился, и проворчал:

– Этот – наш!

Одиссей пожал плечами и легко спрыгнул на свой плот:

– Когда попадете в Итаку, заходите, рад буду!

– А ты, если к нам попадешь, князю передай, что выполняем мы его поручение!

На том расстались, и вновь ладья закачалась на волнах, торя путь в неведомое.

Ивашка сидел, прислонясь к мачте, и смотрел бесцельно вдаль. Развёрнутый свиток лежал на коленях, стилус был зажат в руке, но ни одного нового слова в быличке не появилось. Геллер посмотрел на свиток, проследил направление взгляда, пожал плечами и негромко спросил:

– Что случилось?

Парень поднял глаза, и неожиданно признался:

– Не знаю, о чём писать. Я же про Одиссея читал. Говорилось, что жил он давным-давно и вообще мифическая личность. А тут воочию увидел, и…

– И? – заинтересовался Володимир.

– Скажи ему, что он – выдумка, так, чего доброго, и в глаз получишь.

– Не, сразу не получишь, – дружинник присел рядом. – Этот Улисс сначала подумает. Хитрый он. И умный.

– Это я понял и писать про него, конечно, буду, видел же. Но всё равно не пойму, как мы с ним встретились и почему он до сих пор на свой островок не попал? Там же море такое маленькое, на чертеже земли нашей.

– Мы в океане, – меланхолично произнёс Геллер и, взглянув на волхва, продолжил: – Здесь не правят боги времени, не любят их морские божества. Ты не переживай, если повезет, мы ещё и Синдбада встретим.

– Как это, времени нет? – удивился юноша. – Мой пестун всегда говорил, что времени подвластно всё и все.

– Как тебе объяснить-то? – задумался ватажник. – Ты скажи, что твой учитель про богов говорил и про людей?

– Как что? Да то, чего всем известно. Тайн никаких нет. Боги наши нас сотворили, уму-разуму научили и отправили жить-поживать. От нас им почёт и уважение, от них нам забота и присмотр.

– Умён твой пестун, ох, умён. А скажи, коли тебе тяжко придётся, ты в храм побежишь?

– Зачем? – поразился такому вопросу Ивашка. – К умным людям пойду за советом, сам думать буду. Люди уже не маленькие дети, чтобы к тятьке по всем пустякам бегать. Сами должны со своими тягостями справляться. Негоже богов нашими делами нагружать.

– Это ты прав, – легко согласился Геллер, посмотрел на море и задумчиво продолжил: – А вот боги у нашего друга до сих пор ведут себя, как дети малые. Сильные, много умеющие, но жестокие дети. Всё лезут и лезут в дела людей, так и держат греков вместо игрушек. Вот и царь наш знакомый обидел кого-то из богов своих. А другие божки за него заступились, убить сразу не позволили. Попал Одиссей в их свару, так и мечется по морю-акияну, всё мечтает домой попасть. Бедняга.

– Так как же так? – прошептал парень. – За что мука такая? И глупая жестокость, нечеловеческая прямо.

– Так то ж боги. Не понять нам их дел.

– Я понимаю, что это не наши боги. У наших богов есть свои дела, которых я постичь не в силах. Но это просто от незнания, жизнь у нас разная. Но такой идиотской жестокости наши боги себе позволить не могут. Глупость какая-то…

– А ты у волхва про божеские дела спрашивал?

– Спрашивал, – усмехнулся воспоминаниям юноша и невольно потрогал правое ухо. – Словил «леща» и задание получил: понять Машку, старшую дщерь ковальскую.

– Суров, ох суров пестун твой, – покачал головой Геллер.

– Да добрейший человек, даже когда трезвый. Он же не сильно стукнул.

– Я не о затрещине, – отмахнулся дружинник. – А о задании. Суров, но умён! Ведь коли сможешь ты женщину понять, то дела божественные для тебя яснее света будут.

Спесь Федорович тем временем обеспокоился близостью арапских берегов. Поговорив с Грицем, приказал подобрать парус и, позвав Рыся, принародно поклонился в пояс.

– Уважь опчество, востроглазый наш. Посиди ночью, побачь, чтобы в берег не уткнулись. Да и народ подбери себе в помощники.

Немного заважничав от чести такой, Рысь, тем не менее, ломаться не стал и сразу согласился. Подобрал себе самых глазастых и отправился отдыхать под палубу. А Ивашка отправился искать своего «дядьку».

– Дядя Володимир, скажи-ка, неужто арапы такие воины сильные, что только при свете дня с ними встречаться можно?

Для начала Геллер похлопал рукой по доскам, приглашая садиться, потом сунул в руки парня веревку, показал, как надо её править и, только убедившись, что ученик понял урок, ответил:

– Нет, супротив наших арап не выстоит. Да и никто не устоит, в честном-то бою. Только вот ночью с арапами биться нельзя. Почему? А ты арапа, или, как они сами себя называют, негра видел? Вот то-то же. Ночью его не видно. Только глаза блестят и зубы белеют. Ну и представь: махнул я кулаком, попал… И всё, глаза заплыли, зубов уже нет. И куда второй раз махать? Никого же не видно. А народ дюже обидчивый, сразу за железо хватаются. Так что лучше с ними при свете солнышка встречаться, они тогда хорошо видны.

– А зачем драться-то? – поинтересовался волхв, ловко сплетая расхлеставшееся вервьё.

Володимир отложил канат в сторону, задумчиво посмотрел на море, почесал в затылке и неохотно сказал:

– А в самом деле, зачем? Не знаю, но иначе никогда и нигде не получается. Да и не со зла всё это. Удаль молодецкую показываем. Сам-то зимой на кулачки ходишь?

– А как же! – слегка обиделся Ивашка. – В честном споре и других посмотришь, и себя можно показать.

– Ну, знамо дело, – улыбнулся Геллер. – Девушки-то внимательно глядят. Да и синяки лучше всего поцелуями сводятся.

Не поднимая глаз от особо растрепанного вервья, Ивашка почувствовал, как на ланитах выступает предательский румянец. Но дядька только усмехнулся и раздумчиво сказал:

– Долго я думал, почему у нашего народа силы много. И понял! В хлебе нашем причина да в печах, что научили нас боги делать. Походили мы по морю-акияну богато, посмотрели… Нетушки у других народов хлебушка нашего ржаного, и печей-матушек тоже нет. Вон, нурги костры в домах жгут, галлы понапридумывали каминов каких-то. Другие тоже изгаляются, как могут. А вместо хлеба чего только не используют! Лепешки из чего только не пекут! А поставить тесто, погодить, да потом в печь его, истопленную по правде… Эх, лепота.

– Так что же, не наши совсем глупые?

– Нет, сынок. Есть, конечно, глупые люди, но народов таких не бывает. Просто у иных земля не такая или жарко слишком. А то и терпения не хватает, или ещё чего. Ведь есть у нас и ещё одна тайна. Любого примем к себе как родного. Будь человеком, уважай и соблюдай наши обычаи и станешь нашим, если не по крови, так по духу. Вот поверь моему слову, ежели всегда обычай этот соблюдать, то велика и сильна будет держава. Потому что сила наша в правде. Всё, на сегодня хватит, пойдём Лисовину подмогнём. Обед-то приготовить надо.

Ночь прошла тихо и безмятежно. Со спущенным парусом ладья дрейфовала недалеко от берега, но, кроме криков зверей, ничто не нарушало покой команды. Да и Рысь со товарищи зорко следил.

Глава четвертая

В Греции всё есть

Зато утром всё было торжественно. Вышедший на палубу Спесь Федорович был немногословен и величав. На красном парусе радостно улыбалось солнце золотое, и небесное светило смягчило свой жар, завидев такой почёт. Лучшие одежды надели ватажники и оставили на борту даже ножи. Не к врагам идём, неча железом бряцать. Журчала вода, охотно освобождая дорогу крепкому брусу ладьи, твёрдо держал прави́ло сусанин.

Но незнаком был берег, и хмуро косились на приближающуюся ладью серые скалы, на которых в беспорядке громоздились такие же серые домики. Споткнулся на ровной палубе Кудаглядов и, вознеся десницу свою к усмехающемуся солнцу, гневно вопросил:

– Куда ты завёл нас, сусанин-герой?!

И хор вопросил следом, потрясая различными предметами:

– Куда-а-а?!!

Но хмурился кормчий, молчал и только скептически разглядывал раскинувшийся пейзаж.

– Ты не отмалчивайся! – возмутился Спесь и решительно направился на корму, но потом остановился и вновь повысил голос: – А ты, Рысь, куда смотрел?

– Дык это, – смущенно мял в руке шапку востроглазый Рысь, – туман ночью пал, совсем не по погоде, и дык это…

– Ни слова о Дыке! Опять не попали к другу!! Да что это творится! – в сердцах Спесь Федорович с размаху кинул шапку на палубу и даже хотел было попрыгать на ней. Но природная бережливость все-таки взяла верх и, сердито кряхтя, Кудаглядов нагнулся за дорогой вещью.

Сусанин перестал морщиться и подал голос:

– Греция это, атаман. Та самая Греция, в которой всё есть.

– А нас тут как раз и не хватало, – совсем загрустил атаман, но потом вздохнул и, отряхнув мех на оторочке шапки, вновь водрузил её на голову. – Ну, раз так, пойдём на ихнюю гору, послушаем, о чём речь ведут здешние греки.

– На агору, батько, – осторожно поправил его Геллер.

– А-а-а, всё равно в гору тащиться. Слушай, Лисовин, отруби там от бруска, – Спесь Федорович задумчиво посмотрел на свою ладонь и показал на ней чуть длиннее большого пальца. – Вот столько.

– А не много им будет? – поинтересовался рыжий.

– Нам? Нет. А им… – атаман вновь скептически посмотрел на уже приблизившуюся гавань. – А им хватит того, что мы дадим. Добавки просить никто не будет!

Брошенную на берег веревку охотно схватил какой-то худющий грек в пыльном, драном хитоне. Но не стал наматывать её на торчащий из мостовой камень, а вытянул правую руку ладонью вверх. Народ недоуменно переглянулся, и Михайло спросил:

– А что он ждёт? Вторую веревку?

– Мзду он ждёт, – презрительно сплюнул за борт Спесь Федорович. – Сову там, или хотя бы лепту малую.

– Так он что, лепила? – шепотом, от которого даже волны разгладились, удивился Михайло.

– Он – мздец, и сейчас ему будет… хм, – атаман покосился на Ивашку, смущенно хмыкнул и перепрыгнул на берег.

На берегу разгорелась бурная дискуссия. А так как грек, оказавшийся еще и хромым, веревку не выпустил, то от его бурномахающих возражений ладью тягало вдоль всего причала так, что весла, которыми отталкивались от камней, трещали. Атаман рычал, как лев, причем на всех языках сразу, но вервь отобрать ему не удавалось. А внешне заморыш, который мог бы в одиночку вытащить ладью на обрывистый берег, бойко отвечал на тех же языках и так поддерживал свои комментарии жестами, что у некоторых дружинников началась морская болезнь.

– Спесь! – не выдержав, закричал сусанин. – Да дай ты ему! – и тихонько добавил: – В ухо…

Как ни шептал кормчий, но его услышали, причём все сразу. Грек бросил веревку, упёр руки в бока, набрал воздуха полную грудь, открыл было рот… Встретившись взглядом с сусаниным, поперхнулся, и стал быстро наматывать любезно поданный Спесем конец на причальный камень.

– Силен, силен, – добродушно похлопал его по спине атаман. – Может быть, с нами пойдешь? Чо ты тут горе мыкаешь?

– Никак мне нельзя, – кряхтя, помощник разогнулся.

– Ибо ранен я жестоко в страшной сече при Трое-городе прямо в пятку.

– И зовут тебя Ахиллесом? – влез в разговор любопытный Ивашка.

– Нет, конечно! – грека даже передернуло от такой кощунственной мысли. – Мой отец сам Гефест! Тоже хромоногий.