Снег над барханами

Изначально нами был разработан маршрут, который пролегал с Адриатики до Черного моря, далее через Южный Кавказ вдоль границы Советов с Ираном через Каспийское море до Ашхабада. Бомбардировка этого города с высадкой десанта, поворот на сто восемьдесят градусов и в обратном направлении – бомбардировка нефтепромыслов Красноводска, затем Баку, а далее возвращение через Закавказье домой. Но этот вариант мы посчитали не столь грандиозным и шумным, как хотелось бы и моглось. Да и возможная потеря под Ашхабадом десанта, преследуемого внутренними войсками НКВД, огорчила бы всех нас. Хотя нами и придуман коридор отхода штурмовой группы из Ашхабада в Иран через границу, но существует вероятность ее полного уничтожения русскими пограничными силами. В связи с этим нами был разработан новый маршрут, о котором я доложу чуть позже. Сейчас же о составе группы и технических возможностях операции.

Численный состав подразделения десантников 28 человек, из них два равнозначных унтер-офицерам вермахта унтерштурмфюрера[21] СС и командир взвода, гауптштурмфюрер ваффен-СС Мютц. Карл Мютц. Это побывавший во многих передрягах волк, участник рейдов в Ливии и Италии, отличный боец и офицер. Награжден двумя Железными крестами за диверсионный рейд 1 сентября 1939 года в Польше и за операцию «Дуб» по освобождению Муссолини. Остальные десантники, в основном, из частей особого назначения ваффен-СС, дивизий «Рейх» и «Нидерланды». Одно из отделений составляют небезызвестные вам десантники дисциплинарного подразделения 500-го парашютно-десантного батальона СС. В роли проводников, знающих местности десантирования, выбраны наиболее преданные нашему делу люди. Это агенты-разведчики из Среднеазиатского легиона СС, а также 29-й гренадерской дивизии СС (1-й русской) и 30-й гренадерской (1-й белорусской). Все они прошли подготовку в школах абвера, затем проявили себя на службе в РОНА[22]. Вооружение диверсантов легкое стрелковое, но с дополнительным боекомплектом из пластиковой и магнитной взрывчатки, средств противотанкового поражения и химического оружия. Вес боекомплекта и амуниции каждого десантника составит около сорока пяти килограммов помимо средств парашютирования и собственной экипировки.

Далее. Группа с позывным «Тролль», принятым для дальнейшей связи, погружается на самолет в акватории Адриатики, на базе ваффен-марине в Пуле. 30 апреля в 4.30 утра по местному времени транспортно-разведывательный гидросамолет люфтваффе Bv 222c «Викинг», бортовой номер 057, с пятью членами экипажа и взводом десантников вылетает по направлению к Турции. Вы спро́сите и, может быть, даже удивитесь, как один самолет, да еще и гидро-, сможет преодолеть тысячи миль и, возможно, сесть в степях Средней Азии? Отвечу. «Блом унд Фосс «Викинг» – это самый большой гидросамолет люфтваффе, любезно предоставленный для нашей операции рейхсминистром авиации Герингом из западной группировки воздушных сил. Это настоящий воздушный крейсер, летающий на высоте до семи миль и дальностью до семи тысяч миль без дозаправки. Двигатели гидросамолета оборудованы регуляторами дросселирования для снижения шума и возможностью ночных перелетов с воды на воду. Все вышеперечисленное позволит безопасно достичь пункта назначения. Маршрут будет пролегать через малонаселенные районы Советского Союза во избежание обнаружения самолета случайными свидетелями, а также на стыках зон ПВО[23] противника. По данным нашей авиаразведки и агентов составлена карта безопасного коридора вне секторов контроля вражеской ПВО. Русские системы ВНОС[24] и ПУАЗО[25] работают неэффективно, они недальновидны и маломощны, на вооружении состоят слабые прожекторы и звукоуловители. Истребительные полки Закавказского военного округа, расквартированные в Баку, Красноводске и Ашхабаде, не имеют «МиГов», обладающих реактивностью и высоким динамическим потолком. Ко всему прочему нами проработан вопрос дезинформации противника касательно цели операции. Акцент будет сделан на бомбардировку и аэрофотосъемку тыловых частей Советов, а не сбрасывание парашютистов в более глубоком тылу. Для этих целей, а также для нанесения максимального ущерба русским на борт «Викинга» предполагается взять девять тонн бомб различного назначения и топливные баки вместимостью до двух тонн. Резюмируя сказанное, можно сказать, что выбор необычного типа самолета мотивирован следующими критериями: дальностью и высотой перелета, грузоподъемностью и вместимостью, бортовым оборудованием и способностью взлетать и садиться на воду. Последний фактор при допустимом обнаружении русскими воздушной цели введет их в заблуждение – ведь гидросамолет возможно посадить только в акватории моря или большого озера, а никак не в пустыне и степях Азии. В связи с этим откорректирован маршрут «Викинга» и расширена цель операции. Мой фю… – Скорцени запнулся на полуслове, ощущая волнение и сухость в горле. – Мой фюрер! Принимая во внимание грандиозность спецоперации «Скорпион», мы углубили фронт рейда на тысячи миль дальше. Теперь борт «057» совершит маневровый рейс из Адриатики через черноморский «порт подскока» в турецком Трабзоне, далее через Закавказье на каспийский залив Кара-Богаз-Гол, потом Аральское море, озеро Балхаш и прямиком до Дальнего Востока на соединение с дружественной нам Японией. Да-да, мой фюрер, вы не ослышались! Наши инженеры рассчитали максимальное расстояние, которое может преодолеть «Викинг», и доказали возможность его трансконтинентального перелета. Пополнение запасов топлива в Турции, затем на Каспии, на частном нефтепромысле сочувствующего нашей идеологии курбаши, потом дозаправка на Балхаше у одного киргизского бека, состоявшего в оппозиции к Советам, и полет до Байкала. Посадка и дозаправка на этом живописном озере невозможны, но эффект появления самолета люфтваффе будет огромным. «Викинг», свободный от груза и десанта, на запасных баках долетит и сядет на озере… – Отто почти неотрывно смотрел в записи блокнота, благо рядом находились его коллеги, но не было Гитлера и Гиммлера. – На озере Хулун-Нур. Это территория, подвластная Гоминьдану. С этими националистами также имеется договоренность через наших дипломатов и агентов в Китае. Ну, а дальше оккупационная территория Японии и острова дружественной нам Страны восходящего солнца! Тем самым экипаж и транспорт останутся невредимыми, ущерб от бомбардировок важных стратегических объектов Советов окажется ощутимым, политический резонанс велик.

Что касается РДГ[26] «Тролль»… Мой фюрер! Вы знаете, как я ратую за их успех и живучесть. Я сам диверсант и десантник, до сих пор предлагаю себя в качестве командира группы. Но не стоит пренебрегать вариантом потери РДГ после или в ходе выполнения поставленной задачи. На десант возлагается особая задача, которую не решить одной бомбежкой или листовками, разлагающими моральный облик жителей красного тыла. РДГ будет сброшена в пустыне Кызылкум для решения ряда диверсионных задач на объектах Узбекской ССР, террора в Самарканде и Бухаре с отходом в Афганистан. Им помогут дружественные нам моджахеды местных племен и воины бухарского эмира, осевшего в Кабуле. Сейчас посол Пильгер ведет переговоры с эмиром и баями.

Как известно, у русских в тылу, в Каракалпакии, еще со времен Гражданской войны осталось много врагов. Это моджахеды, группами скрывающиеся в горах и прозванные басмачами. Предводители местного ополчения и оппозиции – баи, эмиры, беки, муллы. Это недовольные Советской властью дехкане-палочники, а также депортированные каракалпаки, репрессированные чиновники, уголовники, заключенные в тюрьмы. Все эти социальные слои разрознены и мало сплочены, но при нашей поддержке и в целях нанесения долгожданного конкретного удара способны поддержать народное волнение, которое вызовет десант «Тролля».

Что конкретно ожидается? Высотная бомбардировка нефтепромыслов Красноводска, затем биохимического полигона «Бархан» в Аральском море, высадка десанта в районе Кызылкудука, бомбежка железнодорожного узла Балхаш, металлургического завода в Зайсане, жилых кварталов Кызыла, ликвидация зажигательными бомбами целлюлозной фабрики и деревообрабатывающего завода на Байкале. Везде попутно сброс листовок с пропагандой и агитацией населения против существующей власти и за мощь Великой Германии.

Касательно РДГ «Тролль». Простите… – Скорцени быстро плеснул в стакан виски, залпом осушил, подавляя нервозность, и продолжил: – Группа Мютца высадится в безлюдной пустыне, с ходу ликвидирует линию республиканской связи, уничтожит районный центр Тамдыбулак с его линейным постом НКВД, распылит химвещество типа «ZZ», навсегда заразив эту местность. Далее, предположительно без потерь, РДГ выдвинется в южном направлении, по пути уничтожая посты связи, узловые станции и мосты на железнодорожном направлении Навои – Нукус и Нукус – Ходжейли, заводы по добыче нефти и урана, фабрики хлопководства и шелководства, расстреливая местных парторгов и коммунистов. В районе Самарканда с группой «Тролль» должно соединиться кочевое племя пуштунов с хребта Гиндукуш, а к Бухаре подойдет отряд моджахедов эмира Карагабая. Там уже по обстоятельствам. Террор, диверсии, ликвидация руководителей Советской власти. И уход в Афганистан. Тем самым десант нанесет непоправимый ущерб тылам русских и отвлечет НКВД и ПВО Советов от поиска самолета. Предполагается, что русские поздно спохватятся, и, не имея весомых сил для отражения атак РДГ, ожидая и вылавливая гидросамолет на Каспии при его должном возвращении, глубоко ошибутся и потеряют фору.

Таков план операции, мой фюрер. Русские получат смертельный удар в свой тыл так, как жало скорпиона вонзается в жертву резким роковым взмахом.

Стул заскрипел, когда шеф VI Управления РСХА сел удобнее, изменил осанку и подтянул к себе микрофон. На лице Шелленберга застыла довольная гримаса, хотя и не без тени волнения.

– Благодарю вас, оберштурмбаннфюрер! Добавить к вашему докладу больше нечего. Надеюсь, фюрер оценит наш общий план и вынесет свой вердикт. И да поможет нам Бог!

Задумчивый Эбсгер-Редер тяжело вздохнул, будто это он вел долгий волнительный монолог, а не Скорцени. Потом налил из кувшина в фужер воды и стал медленно пить ее. Кадык оберштурмбаннфюрера СС ходил туда-сюда, а двое офицеров и адъютант внимательно следили за его передвижениями. Шелленберг уловил жест своего помощника, кивнул и обратился к коллегам уже без записи диктофона.

– Господа офицеры! Спасибо за участие в подготовке плана операции. Если «Скорпион» «выстрелит» удачно, то есть рейд окажется шумным и весомым, а самолет и группа доберутся до конечных пунктов назначения невредимыми… Ну, или с минимальными потерями, то… Уверен, фюрер по достоинству оценит заслуги всех участников. Повышения в званиях, награды, почести и слава будут обеспечены. Наш дорогой Отто и так уже купается в признаниях и почете, особенно после освобождения Бенито. Давайте же и теперь не посрамимся! А теперь… Все свободны. И ждем ответа фюрера.

Все четверо, включая адъютанта, одновременно поднялись со своих мест, щелкнули каблуками и кивками обозначили служебное приветствие.

А через семь часов в ведомство Кальтенбруннера с отпиской в управление Шелленберга пришел ответ от Гитлера. Его одобрение плана операции «Скорпион» и разрешение на начало осуществления проекта.

Глава 4

Окрестности Кызылкудука, Узбекская ССР, 30 апреля 1944 г.

Весна в Кызылкуме стояла в самом разгаре. А это уже и палящее солнце с температурой воздуха до плюс сорока, вездесущая пыль, столбы песчаных вихрей, а иногда и нашествия афганца[27]. К тому же весной активировалась фауна пустынь, так как у многих представителей членистоногих, пресмыкающихся и диких животных начинались брачные игры и появлялось потомство.

Лейтенант Синцов, перестав любоваться красотами Кызылкума, розовеющим к вечеру небом и цветущей флорой, легкой рысью погнал Гитлера по еле заметной тропе. Звон колокольчиков и блеяние тающего за большим барханом каравана исчезли вместе с последним в веренице бактрианом[28], нагруженным товарами народного потребления для жителей райцентра. Железнодорожных веток в этой местности не было, поэтому верблюды, эти корабли пустыни, заменяли уже многие века транспорт, являлись источниками мяса и шерсти.

Для Синцова его верный Гитлер не был ни мясом, ни источником шерсти. Скорее другом. Именно другом, учитывая одинокий образ жизни лейтенанта, скукотищу и муторную службу. На верблюде Николай объезжал свои владения, с ним он ел, спал рядом и разговаривал.

А еще у чекиста в друзьях «ходили» древний, как высыхающий Арал, мираб Агинбек, томик поэта Владимира Андрейченко и старый, но надежный «маузер К96».

Синцов улыбнулся, раскачиваясь в самодельном седле в такт легкой трусце Гитлера. Мираб Агинбек стал для офицера-«линейщика» хорошим приятелем и собеседником. Они подолгу проводили время за чаепитием и разговорами о бытии и мироздании, о природе Сибири, откуда родом был Николай, и Ближнего Востока, где все свои 68 лет прожил добрый тихий дехканин. Встречались не часто, потому что у чекиста хватало своих забот на вверенной ему обширной территории, а старого аксакала сложно было застать на одном месте. Агинбек постоянно отсутствовал в ауле – то помогал на бахче у дочерей или пас на дальнем кордоне овец, то на Сырдарье строил каналы или чистил арыки в Нукусе. Но в те редкие, по-дружески теплые вечера, что Синцов и Агинбек проводили вместе, ночуя в яйлаке[29] и охотясь на сайгаков, подолгу глядя на Млечный Путь и мечтая, они сближались еще больше. В такие минуты мудрый старик казался Синцову древним ожившим идолом, спустившимся из созвездия Ориона на эту пустынную землю для праведных дел. Они обычно млели у костра, удобно раскинувшись на овечьих шкурах, шумно прихлебывая из пиал горячий зеленый чай, иногда закусывая дробленым сахаром или сладкими финиками, любовались ночным небосводом и говорили, говорили, говорили…

В такие часы Николай прятал подальше пистолет, чтобы он не напоминал о тяжелом времени и далекой войне, и книгу малоизвестного, но уважаемого им поэта. Иногда они подолгу молчали, глядя на звезды. Но от этого не одолевала скука, не давило чувство одиночества, не тянуло в сон. Наоборот, наплывало ощущение своей нужности в этом бренном мире, силы духа, мощи тела, какие-то добрые флюиды наполняли мозг, который рождал только чистые и далеко летящие мысли. Полное умиротворение и абсолютное спокойствие овладевали Синцовым в такие встречи. Порой возникающие у него мысленные видения, казалось, материализовывались всего лишь от одного, четко и точно сказанного слова Агинбека и уносили дух Николая в то измерение, которое никто и никогда не видел, но о котором многие мечтали.

И вот сейчас, на исходе дня, с радостью застав на яйлаке Агинбека, да еще и вместе с его внучкой с красивым, как и она сама, именем Гугуш и правнуком десяти лет Аманжолом, лейтенант с превеликим удовольствием заночевал у них. Он долго и крепко обнимался с Агинбеком, приветствуя старого друга, потом расчехлил свои котомки, освободил от груза Гитлера и глубоко вдохнул заманчивый запах жареного ягненка. Солнце садилось за длинную косую гряду Тамдытау, отделявшую пристанище путников от соленого Аральского моря, блестя кварцевой крупой песка и не позволяя одолеть вечерней темени эту засушливую землю.

– Сколько мы не виделись с тобой, старик? – спросил Николай, разжимая объятия. – Наверное, уже месяц. Я, честно говоря, соскучился по тебе.

– Я рад твоя видеть, Коля-ака! Проходи, отдыхай. Мал-мало устал с дороги, как моя глядеть. С Тамдыбулака путь держишь?

– Оттуда, отец, оттуда. Недотянул десяток верст до нашего аула, хорошо, что яйлаки по степи разбросаны, да еще и тебя встретил тут. Я голодный, как шакал. А у тебя здесь запах такой, что слюнями захлебнуться можно.

– Отдыхай, Коля-ака, тебе всегда здесь рады.

Небольшой костер весело трещал почти без искр и дыма, поодаль смачно жевал растительную жвачку важный бактриан, в больших глазах которого отражалось пламя, рядом с ним ютилась низкорослая кобыла, понуро опустившая голову во сне. Агинбек, кутаясь в чапане[30], готовил гостю место у костра. Сухой, как зимний чинар, коричневый от загара, невысокого роста старичок в темно-синей чалме поглаживал бородку, щурил и без того узкие, чуть раскосые глаза, окаймленные сотнями морщинок, и что-то бубнил под нос.

Гугуш, вынырнувшая из юрты, поприветствовала гостя, кокетливо взмахнула длинными черными как смоль косичками и снова исчезла внутри шатра. Видимо, готовила его к ночлегу. А вот выскочивший из-за глиняно-соломенного шалаша мальчуган бойко подскочил к лейтенанту и прижался к нему всем тельцем, головой на уровне ремня офицера.

– Салам алейкум, Коля-ака! Как я рад, что ты к нам пришел.

– И ты тут, баловник?! Привет и тебе, Аманжол. Как ты подрос, смотрю. Прям настоящий батый растешь. Старших слушаешься или все такой же шкодник?

– Я кароший мальчик, Коля-ака. Надо слушать и уважать старших.

Синцов потрепал парнишку по голове с сильно отросшими, лохматыми волосами, подтолкнул к костру:

– Иди помоги прадеду своему. Негоже ему одному вошкаться там. А потом подарок тебе будет.

– О-о, подарка! Люблю подарка. Напоить твоего Хитляра? Есть вода мал-мало, – мальчик снизу вверх пялился на офицера, ловя каждый его вздох и взгляд.

– Ну, если есть водица лишняя, то дай ему немного, поделись.

Аманжол убежал выполнять поручение, руками поднимая подол длинного, не по росту халата, семеня по песку кривоватыми ножками в ячигах. Девушка снова выглянула из юрты, но, поймав веселый взгляд Синцова, подмигнувшего ей, быстро юркнула обратно. Николай перетащил гуж ко входу в шатер, скинул пыльную плащ-палатку, встряхнул ее и повесил на боку юрты. Все оружие находилось при нем, как и документы, поэтому бояться за пропажу ценных вещей не стоило. Да и этим людям он доверял. Карабин «Мосина» лейтенант оставил в своем ауле, а вот с «маузером» и «ТТ» не расставался никогда. Жаль, у первого не было кобуры, поэтому приходилось маяться, таская внушительный пистолет за ремнем на поясе. Остатки былой роскоши, доставшиеся от басмачей Гражданской войны в том тайнике, что Синцов обнаружил в Зарафшане, кроме «маузера К96» включали несколько английских винтовок «ли-энфилд» в хорошем состоянии с изрядным запасом патронов к ним, несколько ручных гранат, десяток сабель и кинжалов, два револьвера, мешочек с полусотней туманов[31], карту Бухарской области и Приаралья выпуска 1913 года, пачку агитационных листовок, призывающих дехкан восставать против Советской власти, поддержать джихад и наносить ущерб сельскому хозяйству. Честный, но хитроумный офицер выбрал средний вариант, как поступить с найденным складом. Кое-что взяв из него и надежно перепрятав, Николай остальное сдал по описи с актом и рапортом капитану Делягину, за что вскоре получил благодарность и поощрение от командования в виде наручных часов с дарственной надписью «Лейтенанту Синцову за проявленную бдительность и добросовестное выполнение служебного долга!».

Заметив в третий раз подглядывающую за ним внучку мираба, Николай широко улыбнулся, зачем-то облизнул губы и прошептал:

– Эй, карындас[32], ты чего прячешься? Иди к огню, посиди с нами, красавица.

Гугуш как ветром сдуло, а старик, с кряхтением усевшийся на свернутую рулончиком кошму, подобрал под себя ноги и стал степенно разглаживать бородку.

– Пускай в юрте будет. Мужчины отдыхают – женщины работают! Давай садись, батыр, будем мал-мало кушать и много говорить. Давно о тебе ветер молчал. Однако два бархана кочевать успели. Кушать будем, звезды глядеть будем, с огнем говорить будем. Садись, Коля-ака.

Агинбек, не спрашивая пожелания гостя, налил в пиалу кумыса и протянул Синцову, потом подбросил сухого карагача в костер, подобрал полы чапана. Прибежал Аманжол, доложил офицеру о том, что напоил его верблюда, при этом смешно козырнул грязной ручонкой, как когда-то учил его Синцов.

Николай поблагодарил юного помощника, поднял приготовленный пакет со сладостями, протянул его Аманжолу:

– Тебе и Гугуш гостинцы. Угощайтесь, только на жаре не храните. Там сахар, леденцы, халва и шоколад. Мне в пайке полагается.

– О-о, спасибо, Коля-ака! Я люблю сладости.

Аманжол убежал в юрту, а Николай взял с земли небольшой холщовый мешочек. Отдал его Агинбеку.

– Отец, тут тебе презент. Папиросы, спички, кое-какие лекарства, таблетки обеззараживающие для воды, патроны.

– Спасибо, Коля-ака! Очень угодил старику. Зачем так много подарков? Твоя две встречи назад моя много хороший подарок дарил.

– Ты сохранил ту саблю, дамасскую сталь? Винтовку английскую вижу, а что с саблей?

– Конечно, сохранил, Коля-ака. Хороший клинок. Только старый моя махать им, а саксаул рубить таким дорогим подарком нехорошо. Спрятал, беречь, однако, надо для Аманжола. Хороший батыр растет.

Синцов выпил кумыс, взглядом порыскал вокруг. Старик, раскуривающий трубку, заметил это.

– Коля-ака потерял что?

– Коля-ака выпил бы чего-нибудь, – пробурчал лейтенант, вспомнил про НЗ спиртного, выданный ему капитаном Делягиным. – Отец, ты коньяк будешь? Спирт будешь?

Мираб покачал головой, выпуская облачко табачного дыма:

– Моя, однако, не пьет такие сильные напитки. И твоя сморит быстро. Попробуй арак, помнишь, три встречи назад он тебе нравился?

Агинбек протянул гостю бурдюк.

– Наливай, сколько не жалко, дорогой. Твоя моя самый уважаемый гость!

Старик пыхтел трубкой, посапывал, беспрестанно наглаживал бородку и не отрывал взгляда от огня. Языки пламени жадно пожирали ветки высохшей верблюжьей колючки, костер весело трещал и грел не только тела, но и души двух мужчин.

Синцов знал, что Гугуш обязательно подготовит место для сна и гостю – так было всегда, а если с мирабом не кочевала его внучка, то сам Агинбек неторопливо, но тщательно готовил ночлег. Также знал Николай, что места для сна будут защищены продуманными азиатами от всякой нечисти, заполонившей пустыни и степи. К примеру, пауки и термиты очень не любили овечью шерсть, то ли запах ее, то ли непролазный волосяной покров отпугивали арахнидов. Скорпионов и змей тоже не могло оказаться в юрте после тщательной проверки и закупоривания всех щелей, а постоянно поддерживаемый всю ночь костерчик и сигналка мираба отпугивали других незваных гостей: шакалов, степных волков и варанов. И если дров или кизяка для костра в пустыне не всегда можно было найти в достатке, то когда-то придуманная мудрым Агинбеком сигналка не требовала питания и ухаживания. Из вырезанной жести пустых консервных банок старик соорудил нечто типа ветрячка, который водружался на палку, втыкался рядом со стойбищем или яйлаком. Ночной ветерок разгонял металлические лопасти, издававшие тонкий звук с необычным тембром. Это незатейливое устройство не мешало разговорам, думам и сну путников, не корежило их слух, но каким-то образом гнало членистоногих и пресмыкающихся, даже шакалы остерегались приближаться к источнику непонятного для них стрекота.

Синцов слушал монотонную мелодию ветрячка, а в памяти всплывали картинки прошлого, когда он в детстве с друзьями, дворовыми мальчишками, мастерил планеры и самолетики, ловя порывы ветра, запускал их и упивался озорным счастьем. Пропеллеры планеров тогда издавали подобный звук.

Они с мирабом обсуждали погоду и пустыню, новости из райцентра и с фронта, делились событиями прошедшего месяца. Чуть захмелевший от арака офицер уже не сидел, сгорбившись на рулоне войлока, а полулежал на овечьей шкуре, иногда тянулся к походному дастархану[33], вкушая азиатские яства. С ними немного посидела Гугуш, смущаясь и прикрывая лицо отворотом чадры. Ее черные глаза блестели от света костра и нежного чувства к Синцову, который нет-нет, но отвешивал в адрес восточной красавицы комплименты. Аманжол, как заправский взрослый кочевник, сжимал камчу, широкую плеть, иногда щелкая ею в воздухе, беспрестанно нарезал круги вокруг яйлака, охраняя место их стоянки. Иногда подбегал к костру, грыз кусок сахара, запивая горячим чаем.

Позже по жесту старшего Гугуш и Аманжол ушли спать, пожелав доброй ночи обоим мужчинам. Рано утром мирабу с правнуком нужно было вставать и с восходом солнца уже находиться в низинке, что в километре от яйлака. Агинбек, словно профессионал-гидролог, постоянно искал источники питьевой воды. Да и вообще любой воды, такой бесценной в пустыне. Кочуя по Кызылкуму и Каракумам, мираб с присущим только опытному поисковику чутьем безошибочно определял водоносные пласты и локальные подземные водоемы. Как он это делал без специальных приборов и оборудования, без научных знаний, Синцов не ведал. Агинбек хранил в тайне секреты своего мастерства, но как-то Аманжол проговорился офицеру, что прадед его учит следующему. Они запасаются двухметровыми палками из сухого тростника или камыша, повязывают черные и белые ленточки на один конец импровизированных вех. Еще с вечера они выбирают по определенным внешним признакам рельефа местность, где барханы или скалистые развалы образуют ровную площадку, низинку. На ней и растительность гуще, и цвет почвы иной, да и некоторая живность подсказывает, что вода близко. Затем до восхода солнца оба прибывают к намеченному месту и, припав к почве, ждут появления светила. На все у них полчаса, не больше, потому что потом солнце поглощает горизонт и уже не кажет нужные знаки знатокам пустыни. А ждут они миражей и испарений на поверхности земли, которые появляются только в местах нахождения водоносных залежей. Якобы там, где источники воды близки к поверхности, над песками начинает дрожать и переливаться воздух, образуя скопления то ли пара, то ли конденсата. По мере разогрева солнцем песка призрачные столбы исчезают. Вот в таких-то местах Агинбек и ставит опознавательные вешки: над солеными пластами палку с черной лентой, над пресными – с белой. Бывает, эти знаки годами стоят нетронутыми и не занесенными кочевыми песками, подсказывая путникам и караванщикам, где рыть колодец или яму, чтобы не погибнуть от жажды самим и напоить скот. На карте, полученной еще десять лет назад в Самарканде, опытный мираб ставил значки с запасами промышленных подземных вод. Ежегодно он предоставлял эти данные в Республиканский центр топографии и геодезии и даже получал небольшую официальную зарплату. Кроме этого и частной помощи колхозам и жителям аулов и кишлаков в поиске воды, Агинбек занимался ловлей змей, добычей их лечебного яда, сбором диковинных растений, а геологам не раз представлял образцы минералов и руды, встреченные им в долгих странствиях по пустыням и горам Средней Азии. Пас овец, ходил с караванами по торговым путям, охотился и растил, воспитывал правнука и внучек.