Не было бы счастья…

Выходило, что Князевы согласились проиграть битву, но выиграть войну. И негласно почти все одобряли Антонину. Что говорить, она баба умная: раз так поступила, значит лучшего решения и не было. По слухам, Лизавета бегала за консультацией к дочери Анны Филипповны. К ней все бегают. Дина – девчонка серьёзная, учится на юриста. Эх, вот бы Олегу такую жену! Пусть невзрачная и худенькая, как заморыш. Зато такой невесткой похвалиться – одно удовольствие. Да что теперь говорить. Главное, что парня не привлекут, а то, что он на восемнадцать лет увязнет с алиментами, Бог с ним, не смертельно.

Мать искренне надеялась, что стоит заткнуть рот Выриковым свидетельством о браке, как всё войдёт в свою колею. Олег станет жить дома, не потащат же его милиционеры насильно к навязанной жене? А после рождения ребёнка можно и вовсе на развод подать. Сын сможет устроить свою жизнь как положено, по-людски. Вот ведь обидно до слёз, что этой вертлявой шалопутной Лидке через полтора месяца после свадьбы восемнадцать стукнет! Вляпался Олежек по глупости, словно дачник приезжий, что пока на красоты природные пялился, в аккурат в коровью лепёху ступил. Внезапный отказ сына вернуться домой без Лидки Антонина восприняла как самое страшное предательство. Растерялась настолько, что не смогла ни голос повысить, ни замахнуться. Не мог Олег в здравом уме поменять семью на паршивую голодрань! Неужто старуха-тётка права, и сына продолжают опаивать приворотным зельем? Ну как бы там ни было, такую, как Антонина Князева, сломать за здорово живёшь не получится, обрыбитесь, новые родственнички, не дождётесь. Сын одумается и вернётся с покаянием, она знает, точно знает. А пока надо собраться и выстоять. Правда на её стороне и люди на её стороне, если кто и выставит себя на потеху, то уж точно не она. Всё, пока Олег не явится с повинной – разговору нет! Мать, слава Богу, без его поддержки пока что обойдется, а вот он – навряд ли.

Князев-младший, конечно, понимал, что поступок его отчаянный: впервые в жизни решился матери перечить. Несколько дней он действительно мучился от собственного решения. Ведь никакой такой сильной любви к Лиде нет, ради чего этот глупый бунт? Неужели всего лишь попытка доказать, что он уже вырос и лучше знает как жить? Отчего-то вспомнилось, как в пятом классе мать не пустила его в поход. Лето выдалось дождливым, а Олег последнюю неделю четверти пролежал с ангиной. Кое-как собрав отцовский рюкзак, он ушёл тайком в надежде отыскать одноклассников. Тогда это тоже было бунтом: он пытался доказать, что не размазня и не маменькин сынок. Конечно, закончилось всё неудачно. Своих не нашёл и, увидев, что начало смеркаться и вокруг только деревья, заревел во весь голос. На счастье, по тропинке ехал Сеня-бухгалтер и, усадив Олега на велосипедную раму впереди себя, доставил мальчишку домой. Мать, красная от гнева, влепила отроку подряд две звонкие оплеухи, а после расплакалась и долго прижимала к себе, причитая и покачиваясь вместе с ним, словно малыша убаюкивала.

Ладно, теперь-то чего? Вернуться домой, выставить себя дураком перед всеми. Вроде как мамка велела жениться, и она же приказала развестись. Стать посмешищем на весь посёлок и районный центр в придачу. А может, все само как-нибудь удачно сложится и разрешится? Главное, это удачное разрешение избавит его от выбора. Для Олега одинаково ненавистно было принимать решения или выбирать. Он уже одно решение принял и хватит – хорошего понемножку. Лида в жены навязалась? Ну вот пусть и думает.

Олег ещё в школе нравился девочкам, но сам инициативу никогда не проявлял: вроде все хорошие, а вдруг лучше найдётся? И даже гордился, что, уходя в армию, не оставил какую-нибудь девушку с обещанием верности. На кой себе нервы трепать: дождётся-не дождётся. Он видел, как искренне переживали его сослуживцы, узнав об измене. Как сбежал в самоволку Витя Мансуров, как Никиту Повелко едва успели вытащить из петли. Олега так и распирало от гордости за свою предусмотрительность. И прапорщик Воронин с циничной ухмылочкой повторял, что бабы народ ненадёжный, рядовой Князев всё правильно меркует. Фуражка на голове ладно сидит, когда рога не мешают.

Навязанная женитьба словно избавила Олега от долгих ухаживаний, от боязни, что выбранная им девушка окажется не лучше других, чего тогда выгадал? И не особо хотелось выписывать кренделя и показаться смешным во время ухаживания. Пусть впопыхах, но дело сделано. Роковая ночь в пристройке в памяти ничего не оставила, не окажись утром Лида рядом с ним. Он смутно вспоминал, как она вилась вокруг него, когда только за стол сели. Ему это польстило, начал выпендриваться, наливал себе в стакан, не дожидаясь тостов. Во время танцев нахально прижимал к себе, не замечая, что бывшие одноклассницы губы поджали. Последнее, что помнил, как целовался с Лидой на крыльце пристройки, и она, словно поощряя, тихонько хихикала. А раз всё уже произошло, стали встречаться тайком у неё дома, пока Нинка была на работе, а младшая сестра в школе. Вот незадача, что Лидка так глупо просчиталась и залетела! Ведь убеждала, что всё рассчитывает, мол, когда можно, когда нельзя, и ничего не будет. Счетоводка! Но после поспешной женитьбы Олегу даже легче стало, теперь хоть не надо дергаться, что это может случиться. Юная супруга с ухмылкой бросила, что второго младенца ближайшие семь месяцев точно не прибавится.

В какой-то момент он даже испытал к Лиде благодарность. Лишила долгих уговоров, походов в кино и проводов до ночи, не требует глупых и смешных для посторонних секретных слов, что произносятся в сокровенные моменты. Бумажку из ЗАГСа получила и довольна.

Антонина вела себя сурово: роль накрепко и несправедливо обиженной женщины захватила её целиком. Начальницей она ласковой никогда и не была, но теперь при ней поварихи и подавальщицы боялись лишний раз засмеяться или шептать на ухо собственные секреты: вдруг решит, что сплетничают про женитьбу сына. Хотя, конечно, сплетничали, что ж, они не люди, что ли, о соседях поговорить? Главное, чтобы начальница не узнала, не услышала, не подумала. С матерью Олег даже на улице не пересекался, дом Выриковых стоял в старой части посёлка ближе к дачам; путные люди давно оттуда переселились в добротные трёхэтажки. Здесь остались лишь несколько стариков, что ни в какую не соглашались покинуть насиженное место, да никудышные хозяева вроде Нинки. Выделялся лишь аккуратный дом бабки Варвары, что доводилась Антонине троюродной тёткой. Бабаня предпочитала по полгода гостить то у Тонечки, то у Лизоньки. В квартире-то куда лучше живётся и поговорить есть с кем. Свой дом бабаня сдавала киномеханику Диме с женой и дочкой. Семья тихая аккуратная, деньги всегда вовремя платят, пусть себе живут. А тётке Варваре с племянницами веселее. У Тонечки вкусная еда, продукты дефицитные, спать стелют в зале на диване, под богатым пёстрым ковром во всю стену. Лизавета готовить не охотница, но у неё телевизор большой. К тому же она в парикмахерской работает, всегда все новости с пылу с жару. Хоть из дому не выходи – всё про всех известно. Кто ж от такой интересной жизни откажется? Теперь из любопытства бабаня зачастила проведывать квартирантов. И нарочно замешкавшись у калитки, дождалась, когда на улице появится Нинка Вырикова. Старуха прищурилась и громко, словно на другой берег, крикнула Диминой жене:

– Живите себе, Верочка, сколько надо. Я ведь думала дом-то Олежке отписать, когда женится, а завтра Гена, зять, отвезет меня к нотариусу в город. Тонечке и Лизоньке напополам отпишу. Мне ведь старухе чего надо? Мне лишь бы хорошим людям добро досталось, а не пришлым шалопутам.

Нинка, конечно, прекрасно расслышала послание и в очередной раз скрипнула зубами. Чёрт бы побрал этих Князевых! Лучше бы и впрямь заявку на ихнего обалдуя написала! Весь выигрыш от Лидкиной глупости – что в подоле не принесёт. А такие надежды были. Ни денег, ни почёта. Как жили в развалюхе и перебивались с хлеба на квас, так и остались. Ихняя Лизка оказалась такой же стервой, как её сестра. Не могла причесать новую родню на свадьбу по-человечески! Я, говорит, на дому не работаю, а в парикмахерской выходной взяла. Врёт, как сивая кобыла! Весь посёлок знает, что она к генеральше бегает на дачу. И накрасит, и уложит, и химзавивку сделает. Вот и на неё надо бы сообщить, куда следует, мол, на нетрудовые доходы живёт. Сестра продукты ворует, а Лизка импортную краску нужным людям тащит. Семейка! Она-то почище будет – посудомойка, зато честная, а если и примет когда лишнего, так на свои.

Олег лишь тоскливо выслушивал, как новоявленная тёща с возмущением кляла хапуг, что скоро всю социалистическую собственность растащат и с каждым днём всё больше жалел, что в кои-то веки решил не подчиниться матери. Вот дурак так дурак, ведь знал прекрасно, знал, что неповиновение принесёт кучу проблем и ни на грош радости. Ради чего это, зачем? Ведь он даже не влюблён в Лиду. А со временем она стала его раздражать. Лезет и лезет. Да, он молодой и здоровый парень, но не кролик, в конце концов! Хотя бы раз отказала, чтобы пришлось поуговаривать, как происходит в других семьях. Олег всегда знал: если отец провинился, мать выставит его из спальни ночевать в залу. А если гостит бабаня, то отцу приходилось довольствоваться раскладушкой в кухне. И как батя радовался, когда мать пускала его обратно. Утром после прощения брился и насвистывал песню, глаза блестели, подмигивал бабане и сыну. А Лидка безотказная до тошноты. Расхожая отговорка «у меня голова болит» ей, видать, неизвестна. Ну да чему болеть, если головы нет? Восемь классов закончила и мотается, как… В техникум не пошла, устроилась на почту, через два дня сбежала. Ногу натёрла – ходить тяжело.

Да уж, говоря откровенно, Олега, привыкшего к порядку, весь уклад новой семьи выводил из равновесия. Раскиданные вещи, вечный ворох неглаженого белья на прожжённом утюгом старом одеяле. Разбитые доски крыльца, кастрюля с насмерть пригоревшими остатками еды. Даже запах в старом деревянном доме был тоскливым и каким-то кислым. Раздражала младшая сестра Зинка, бесцеремонно заходившая в их комнату, нудно выклянчивая мелочь на мороженое или кино. Бесил Вовка, что таскал из кармана Олега сигареты и мелкие деньги. И вечные жалобы тёщи на тяжёлую жизнь и при этом абсолютное нежелание хотя бы что-то предпринять. Поначалу он сам взялся за починку дома, испытывая лёгкое сострадание к семье без мужика и желая устроить свой быт более комфортным. Но вся обстановка, словно трясина, погружала в лень, отбивала охоту работать и превращалась в напрасное сотрясение воздуха. Чинёное крыльцо через три дня сломал Вовка, решив прыгнуть с перил на ступеньки. Стираные после долгих уговоров Лидой кухонные занавески быстро приняли свой обычный затрапезный вид: вся семья по привычке вытирала о них руки.

Дошло до того, что Олег сам перемывал тарелку, прежде чем положить себе надоевшую картошку с куском выгнутой дугой варёной колбасы.

– Лид, ну ладно, мать хоть на работу ходит, ты-то что сидишь, как корова не доеная весь день, хоть бы полы помыла! – в сердцах бросил он.

– Ты чо, Олежка! – захлопала густо накрашенными ресницами молодая супруга, и глаза её наполнились слезами. – Я же вчера мыла! Каждый день, что ли, тряпкой махать? Вон вас сколько, шастаете туда-сюда без остановки, а как убирать так Лида!

Чёрная от туши слеза поползла по щеке. Взгляд укоризненный: на беременную женщину решил всю работу свалить? Может, ей вообще надо полежать, вот только вчера что-то с боку кололо, а выкидыш случится, что тогда? Избаловали его дома: замашки как у барина.

Лида начинала всхлипывать, уткнувшись в многострадальную занавеску. Олегу становилось её жалко. Молодая, глупая, не умеет как следует хозяйством заниматься. Да её и учить-то некому было, стало быть, и вины её нет. Надо как-то помягче, поласковей, что ли. Он гладил её по голове, начинал утешать. Лида тут же успокаивалась и прижималась к мужу. И желая показать, что вовсе не против чистоты и порядка и вполне готова на уступки ради мира в семье, тут же отвесила звонкую оплеуху Зинке, вернувшейся со школы.

– Куда в ботинках прёшься, что, в свинарник пришла? Иди, тапки надень и сопли вытри, ходишь, как эта!

Младшая сестра злобно сощурилась и, метнувшись в коридор, прошипела:

– Тоже ещё раскричалась, ходит сиськами трясёт, как дедки Митина коза!

Олег поморщился: воспитатель из Лиды отменный. Хотя, сказать по-честному, его тоже раздражает привычка жены разгуливать по дому в сарафане с прорехой под мышкой. Молочно-белая отяжелевшая грудь с выступившими под кожей голубоватыми венами виднеется всякий раз, когда жена поднимает руку вверх или тянется что-то достать. Зато глаза Лида красит с самого утра, усевшись за стол с потрескавшейся клеёнкой и, отодвинув грязную посуду, она старательно плюет на чёрный кубик туши и, приоткрыв рот, водит щёточкой по ресницам. А затем булавкой педантично расщепляет слипшиеся волоски. Так же старательно она накручивает тонкие русые волосы на термобигуди, вылавливая их кончиком расчески из кастрюли с кипятком, в которой потом спокойно поставит варить макароны.

О том, что не видать Олегу обещанной матерью работы, смущаясь, сообщил отец. Так вот, дело-то какое, всё на мази было. Иван Ефимович, директоров водитель, на пенсию собирался. Тонечка за сына слово замолвила, и вроде даже директор согласный был. А теперь отчего-то ж раздумал Ефимыч на пенсию идти, выходит. Мужик крепкий, чего хорошую должность бросать? А материной вины тут и нет вовсе, кто ж знал, что так выйдет?

Отец так горячо и многословно убеждал в непричастности матери к потере работы, что Олег лишь хмуро кивнул в ответ. Может, он и небольшого ума, но тут и ребятенку понятно: Антонина Князева не простит измену никому, даже собственному сыну. Отец, как всегда, помявшись, и шёпотом, словно жена могла услышать, сказал, что поспрашивал знакомых. Если сын не возражает, можно водителем рейсового автобуса пойти. Сам Гена Князев возил отдыхающих со станции к дому отдыха «Озерки». А Олегу в случае согласия придётся кружить между станцией и посёлком. Сын вновь промолчал, только кивнул согласно. Как ни крути, а на работу идти надо, не на тёщину же копеечную зарплату сидеть. Да и завидной работой в небольшом посёлке считалось пристроиться в немногочисленные санатории, а все хорошие места давно заняты. И в отличие от отцовской должности, зарплата будет меньше, машина хуже и престижу никакого. Старый видавший виды автобус с облезлыми вытертыми сидениями и облупившейся краской, пропитанный накрепко потом и бензином. Конечно, не о таком месте мечтал Олег после армии. Он уже словно чувствовал себя за баранкой светло-серой волги с бежевыми сидениями и чистеньким ковриком у пассажирского места.

По первости Олег в таком напряжении вёл машину, что к концу дня чувствовал себя совершенно разбитым и, вяло прожевав очередную безвкусную мешанину, наспех состряпанную женой или тёщей, падал в постель и тотчас засыпал. На что Лида обиженно надувала губы и попрекала мужа невниманием. Вскоре Олег стал работать спокойнее, быстро научился бойко переругиваться с пассажирами, что возмущались долгим ожиданием и нехваткой мест. Автобусов в парке всего три, один вечно в ремонте. Не нравится, идите пешком или разъезжайте на такси, как в Москве. Скажите спасибо, что он каждое утро сам машину проверяет и везёт аккуратно, а не как сменщик Худяков, что на каждой выбоине подпрыгивает и к концу маршрута можно наставить синяков и раздавить малину, которую целыми корзинами посёлковые волокли к станции. На работе Олега хвалили за аккуратность, исполнительность. Через полгода даже вымпел вручили. Он висел на боковом стекле, пока не выгорел, и буквы стало не разобрать. За резинку рамы лобового стекла Олег по примеру остальных водителей вставлял десятикопеечные монеты и сбоку прикрепил маленькую фотографию Людмилы Гурченко в красивом платье, намеренно потеснив иностранную грудастую девицу, приклеенную Худяковым. Эта девица, беззастенчиво выставляющая бюст, почему-то напоминала Лиду.

Теперь, когда талия у жены окончательно исчезла и торчащий живот с натянутой кожей и просвечивающими тонкими дорожками сосудов словно нарочно лез в глаза, Олег стал испытывать к ней какую-то странную брезгливую жалость. Она совершенно перестала волновать как женщина, будто просто родственница, что мучается от тяжёлой хвори и надо бы посочувствовать.

Домашние дела также перестали его интересовать, теперь он не сдерживался и охотно затевал перебранку с женой и тёщей. Выговаривал Зинке и пару раз съездил подзатыльник Вовке, обнаружив очередную пропажу сигарет. Лида по привычке пыталась всхлипывать, но с удивлением заметила, что слёзы Олега больше не трогают: молодой супруг лишь кривит губы и спокойно отправляется курить на по-прежнему сломанное крыльцо. Это стоило того, чтобы задуматься и даже неприятный холодок почувствовать. А ну как свекровь окажется сильнее, и Олег с чистой душой вернётся под мамкино крылышко. Развод ничем ему не грозит: ну, покивают, фальшиво нахмурясь на комсомольском собрании, ну, алименты вычтут, но насильно жить с женой его не заставит ни прокурор, ни милиция. И станет она в точности как мать-брошенка. Лида на себе успела прочувствовать, с каким пренебрежением смотрят на таких, как они. Если Олег уйдёт, то на её несчастную голову с лихвой обрушится пренебрежение соседей, вечная нехватка денег и беспросветная жизнь разведёнки с хвостом. Вот ещё не хватало! Зря она, что ли, так умненько прихватила Князева? Он прямо как сказочный принц к заколдованной царевне явился. Она уже успела погулять с Игорьком, а потом с Димкой и никакого впечатления на них не произвела. Димка нагловатый и разбитной парень, сразу дал понять, что дальше встреч в пристройке дело не двинется. А Игорь и вовсе обидно погнал взашей, узнав, что ей восемнадцати нет. Девчонки в свою компанию брали неохотно – пришлая чужая. Вот и увязалась за теми, кто старше. Бывшие одноклассницы Олега поначалу даже пожалели: девчонка молоденькая, ни друзей, ни знакомых, да и мать пропащая. Кто ж ей, бедолаге, подскажет, что юбка слишком короткая и глаза намазаны не по возрасту? Лида охотно жаловалась на тяжёлую жизнь, на неустроенный быт, плела россказни, как замечательно они на севере жили, да чёрт дёрнул дальнюю родственницу помереть и оставить дом. Они, может, и не решились бы на поездку, у них там всё устроено было, не хуже, чем у людей, да вроде Зинке суровый климат вреден: здесь-то вечно в соплях, а там и подавно. И по Лидкиному выходило, что в далеком Мончегорске они оставили райскую жизнь, сытую и богатую. Большие деньги и устроенный быт. Девчонки уши развесили, пока ушлая малолетка не сманила вернувшегося из армии Олега Князева. Да уж потом проклинали поганку приезжую на все лады и некоторые даже поплакали в подушку из-за здорово живёшь уведённого из-под носу перспективного жениха, да после драки кулаками не машут. Чего теперь, пригрели змею на груди! И Лидина чисто женская интуиция явно подсказывала, что стоит всем узнать, что Олег ушёл, охотниц на него сбежится предостаточно – лопатой не перекидаешь. Хотя в глубине души Лида мужа немного презирала: так легко поверил, что первым был. Ну и сам виноват – пить надо было меньше. В любом случае упустить его из рук стало бы большой и непростительной ошибкой. Мать при всей злости на Тоньку Князеву вполне разделяла дочкино стремление держать мужа намертво, что бы ни случилось. Даже если со временем Олег начнёт грубить или руку подымет – не страшно. Бьёт – значит любит. Пара синяков семейной жизни не помеха, главное – не остаться с дитём без мужа, тем более такого, как дубина Олежек. Тонька стерва тоже не вечная, а как наследство получать придётся? Аж дыхание схватывает, сколько можно добра поиметь. Ведь ихняя Лизка тоже не нищая вдова, да ещё и бездетная. Стало быть, Олегу остаётся готовить закрома для щедрого наследства, а если ещё добавить подлую старушонку тётку Варю, так оставшиеся годы можно всей семьёй в потолок плевать, только и делать, что денежки пересчитывать. И Лида должна по возможности терпеть мужнину придурь и потакать во всём, надо будет —ещё детишек народит, чтобы уж точно уйти не смог. Норов свой не показывать, замашки прежние оставить и не быть дурой еловой, если уж судьба пряничка поднесла. Лида на материны слова согласно кивала, крашеными глазками хлопала и продолжала старательно наводить красоту, чтобы муж на других не зарился. Исподволь вкрадчиво, словно кошка, она прижималась щекой к груди мужа и горестным голоском жаловалась, что старается изо всех сил уют дома навести, да где уж ей одной? Брат с сестрой привыкли к беспорядку, да и мать не лучше. Вот если бы они жили отдельно от родни, то и проблема решилась бы сама собой. Олег задумывался, тёр подбородок, хмурил брови. Пожалуй, жена права. В этой развалюхе сколько ни делай, порядка не будет. И Вовка с Зинкой болтаются, как… Про тёщу и говорить нечего, та ещё чистюля: из одной и той же тарелки может несколько раз поесть, вывалит очередную мешанину и пальцем по краям оботрет, вроде как в чистую положила – тьфу, весь аппетит на раз отобьёт. Но в свой любовно устроенный родителями дом вход закрыт. Мать действительно на порог не пустит. Бабаня из солидарности нипочём не уступит своё жильё. К тому же квартиранты деньги дают исправно, а с внука вроде не возьмёшь. И тут помощь неожиданно явилась откуда не ждали. На станции к автобусу подошла Лизавета, наспех сочинила историю, что по каким-то неотложным делам ездила в город. Олег понял, тётка смягчилась и старательно ищет причину, чтобы расспросить о жизни, а может даже посочувствовать или совет дать.

С самого рождения тётка ругала его за шалости громче мамки родной, но прощала гораздо раньше сестры и как отступной за наказание покупала дорогую игрушку или давала денег на мороженое и кино. Племянник тут же изобразил слабую улыбку, и взгляд стал виновато-простодушным. Лизавета уселась рядом, заботливо поправила парню заломившийся ворот рубашки. Повздыхала, как он осунулся и плохо выбрит. Олег, продолжая изображать раскаявшегося грешника, грустно посетовал, что живёт с молодой женой вполне себе неплохо, да вот беда, родня, конечно, не удалась. Сколько Лида ни чистит, ни моет, а родственнички мигом загадят. Он ведь и крыльцо починил, и дверь поправил, да семейка эта никчёмная: им сломать что плюнуть. Словом, они стали бы образцовой семьёй, да некуда податься. Насчёт Лидкиной хозяйственности у тётки, конечно, возникли сомнения, но то, что новая родня – шваль и грязнули, и малому дитю понятно. А что если правда, Олег станет жить отдельно с женой и ребёнком, может, все устаканится, и Тонечка смирится с его выбором. Вдруг девчонка окажется намного лучше своей мамаши, бывает же такое. И главное, чтобы Олежке жилось легче, а в развалюхе этой нормальный хозяин и козу не поселит. Она задумалась вновь, поправила племяннику воротник и обещала узнать, мало ли какой вариант подвернётся.

Через две недели Олег прохаживался мимо парикмахерской, нарочно отгул взял, как велела Лизавета. В обед она вышла и строго, как постороннему, кивнула: идем, мол, обеденный перерыв не резиновый. Промозглый октябрьский ветер трепал нарядную шёлковую косынку на высокой тёткиной причёске и заставлял Олега наклонять голову, чтобы расслышать нужные, по Лизаветиному мнению, важные условия. Словом, так Ольга Никифоровна, ну библиотекарша пожилая, да Гуренкова фамилия её, неужели не помнит? Господи, совсем память отшибло после женитьбы? Ну сын у неё Коля, Коля Гуренков, он же в одной с Олегом школе учился, только на три класса старше! Племянник закивал, хотя никак не мог вспомнить Колю Гуренкова. Так вот, Коля ж в Североморске служил. Там и женился, неужели племянник не помнит? Они ведь две свадьбы играли: одну здесь, другую там, жена Колина – дочка начальника гарнизона ихнего. Вот ведь повезло! Такой родне каждый бы обрадовался. Это тебе не голодрань Вырикова! Заметив, что Олег помрачнел, Лизавета быстро продолжила. Ну ладно, так вот, родился у Коли второй ребятенок. А жена-то его не дура бестолковая, а старшая медсестра в военчасти. Старшему сынишке три, маленькому полгода, куда их? В ясли отдашь, так больше на больничном насидишься. Матери у неё нет, тесть-то Колин вдовый. При этих словах Лизавета сокрушенно вздохнула. Есть же на свете приличные завидные вдовцы! Так вот, дело все в том, что зовёт Николай Гуренков мать на подмогу. А Ольга Никифоровна и рада бы ехать, да страшно пустую квартиру оставить. Она женщина обстоятельная и лишь бы кому нипочём не сдаст. Лизавете стоило большого труда и красноречия, чтобы её убедить. Вроде как она согласная только потому, что Олег – Тонечкин сын и Лизаветин племянник, иначе и разговору не будет. Но деньги переводить копейка в копейку в одно и то же число, и чтобы – ни Боже мой! – квартире урону не было. Ни пылинки, ни соринки, ни царапинки! А раз молодые ребёнка ждут, то пусть за ним ходят неотлучно, она не посмотрит, что дитё неразумное обои где надорвёт или линолеум поцарапает, стрясёт деньги как за новое. Олег едва не подхватил тётку на руки от радости. Да он на всё готов!

Поклявшись Лизе, что мать не узнает, кто помог ему устроиться, через неделю Олег с Лидой переехали в маленькую двушку на первом этаже. Кирпичная пятиэтажка была расположена в районном центре в тихом дворе неподалёку от станции. Первые дни Лида, несмотря на погрузневшую фигуру и большой живот, из-за которого она собственных ног не видела, словно порхала по новому жилищу, вскрикивала от радости, вертелась перед трюмо. С умилением гладила ковер на стене, любовалась на стеклянную полочку в ванной, с упоением расставляя на ней лак для ногтей, флакон одеколона и торжественно уложила новёхонький кусок мыла «Ландыш» в пластиковую мыльницу. Олег радовался вместе с ней – вот ведь повезло! Хоть каждый день в ванне сиди как дома! И наконец-то можно не торчать в вонючем дощатом сортире, продуваемом всеми ветрами разом. Нинка только губы поджала: конечно, фаянсовый толчок лучше деревянного нужника, кто ж спорит? Да все одно, квартирка-то чужая. А как рассорится хозяйка с невесткой да примчит обратно, получат жильцы под зад коленом. И придут снова к ней: примите, мол, дорогая тёща. Лучше бы Лидин муженёк потребовал у родной мамаши комнату отдать. Он же там прописан, какое право она имеет родного сына не пускать? Опять же жена у него законная, ни какая-то приблуда-сожительница. Тюфяк, одним словом! Другой бы ещё после свадьбы на своём настоял. Вовка вообще не проявил интереса к новому жилью. Убрались и хорошо ему – лишние подзатыльники ни к чему. Зинка завистливо вздыхала, кружила вокруг старенького телевизора. Ишь, баре теперь станут кино смотреть, когда захотят, и фигурное катание. Зачем им? Лидка родит ребёнка и пусть вошкается с ним, когда ей смотреть-то?