Ошибка 95

Зазвучал сигнал вызова – пора было идти в студию. Ремо поднялся, взглянул на свое отражение в зеркале в полный рост. Безупречно. Если бы не противная ноющая боль, что угнездилась в его теле, все было бы просто идеально. «Это все нервы, – подумал он, – переутомление, недосып. Послать бы куда подальше!..»

Дверь отъехала в сторону, и на пороге возник Жуль с легкой укоризной во взгляде. Иногда Ремо казалось, что его агент, слегка похожий на пупса, умеет читать мысли. Конечно это было не так, но проведя бок о бок столько времени, только ленивый не научился бы догадываться о чем думает партнер.

– Драгоценный ты мой!.. – Жуль пришел, чтобы его поторопить. – Это серьезная передача и…

– И серьезные люди, – закончил за него фразу Ремо. – А что может быть скучнее серьезных людей? Я теряюсь в догадках: они такие, потому что появились на свет без чувства юмора или статус «человека серьезного» так плохо на них влияет? Хорошо-хорошо, – отмахнулся Ремо от увещеваний Жуля, которые знал наизусть.

Он вышел на площадку, едва утих голос ведущего: «Сегодня у программы “Пульс Терры-три” особый гость: любимец публики знаменитый Ремо!» Зал принялся рукоплескать, но как-то лениво, без энтузиазма. Да нет, показалось. Аплодисменты в его честь звучали энергичней и слаженней, чем при появлении ученых и политиков. «Получасовое занудство обеспечено, – подумал Ремо. – Только бы не заснуть». Он лучезарно улыбнулся в объектив подлетевшей почти вплотную камеры.

В студии, несмотря на ранний час, было полно зрителей. Ремо любил публику, она его вдохновляла. Ему даже захотелось что-нибудь спеть, подарить людям радость не только созерцать его персону. Для участия в программе он выбрал белый с серебристыми вставками костюм, идеально облегавший тело – такой же товар, как и голос. Но на фоне унылой серости его самый скромный наряд выглядел кричащим. Как только Ремо устроился в кресле рядом с другими участниками, ведущий заговорил:

– Наша передача приурочена к знаменательному событию в истории Терры-три: завершению демонтажа холодильных комплексов, где на протяжении ста двенадцати лет хранились тела тысяч землян, пораженных болезнью Топоса.

«Ах вот оно что, – подумал Ремо. – Наверняка Жуль говорил мне об этом».

– Полтора года назад, как вы помните, мы отпраздновали пробуждение последнего из замороженных. Сегодня нам предстоит вспомнить главные вехи ушедшего столетия. Я предоставляю слово доктору экономических наук Эрику Торнтону.

Заговорил полноватый мужчина, по мнению Ремо, форменный зануда.

– Хранение тел было долгой головной болью Терры-три: конвенция ООН запрещала уничтожать или размораживать их до тех пор, пока не будет изобретено эффективное средство лечения. И оно было найдено еще сорок лет назад. Однако тут возникла новая проблема. Из двадцати пробужденных пробной группы у двенадцати оказались критические повреждения коры головного мозга – последствия третьей стадии болезни Топоса, – семеро покончили жизнь самоубийством из-за проблем с адаптацией. Тогда административный союз во главе с президентом Вулем, на основании конвенции ООН о правах человека от 2156 года, решил применить к замороженным гуманный метод имплантации искусственного настроения.

«Лекция по истории с утра пораньше! – с раздражением подумал Ремо. – Я убью Жуля». Он отыскал в зале своего агента, чтобы испепелить его взглядом. В такую рань вышло плохо. Подавив зевок, Ремо поерзал в кресле.

– Да, это было единственно возможное решение проблемы, – вклинился ведущий.

Проныра Жуль отлично знал, как чувствует себя Ремо в семь утра, поэтому распорядился, чтобы певцу принесли кофе. Много крепкого кофе, никакого сахара, никаких сливок, никакого печенья, тем паче пирожных. Возле кресла остановился мини-буфет модели Си-прим, уже запрограммированный подать то, что любит знаменитость. «Если растянуть удовольствие – пить медленно, – подумалось Ремо, – то не так тягостно будет слушать все это в миллион первый раз».

Ведущий объявил какого-то профессора медицины с трудно произносимой фамилией.

– К тому времени, когда кабинетом президента Вуля было принято судьбоносное решение, наука уже далеко продвинулась в области биокибернетики, – начал новый докладчик, – базируясь на разработках проводившихся в рамках программ сердечной и мозговой имплантологии. Ученые признали, что самым простым, экономически выгодным и удобным является метод хирургической имплантации биосиверов, возможности которого оказались неизмеримо шире по сравнению с другими целевыми аналогами, а современная хирургия позволила упростить процедуру имплантации, превратив ее в обычный укол. На государственные инвестиции была создана корпорация Киберлайф. Врачи с инженерами разработали универсальный искусственный интеллект Энтеррон. Он был призван посредством биосивера компенсировать работу участков коры головного мозга, разрушенных болезнью Топоса. Прежде чем приступить к массовой разморозке землян, технологию испытали на преступниках, пожизненно заключенных в исправительных колониях восточных регионов. Эти люди сделали правильный выбор. Полученные результаты превзошли ожидания.

– Да-да! – воскликнул ведущий. – Наш великолепный Ремо давал благотворительные концерты, средства от которых были направлены на улучшение условий содержания преступников. Он посещал колонии и собственными глазами видел, как менялись эти люди после инвазии.

Ремо скрипнул зубами – какой хамский намек на возраст! – но взяв себя в руки, сказал то, что было предписано:

– Те, кто прошел процедуру вживления биосивера, стали примерами для общества. Бывшие преступники превратились в людей, способных к проявлению высших, тончайших эмоций, к пониманию прекрасного; на смену внутренней противоречивости и бесформенности желаний пришли целеустремленность и уравновешенность.

– Не удивительно, что традиционные формы перевоспитания правонарушителей утратили свое значение, – сказал ведущий и пригласил очередного участника произнести вызубренную речь.

– Когда-то, веке в двадцатом, научные эксперименты, связанные с воздействием на сознание человека, считались антигуманными. Но Страшные Времена давно миновали. Новая конвенция ООН о правах человека позволила использовать биокибернетику и дальнодействующие стимосиверы, послужившие прототипом для создания биосиверов, для коррекции психического здоровья. В свою очередь представления о душевном здоровье человека стали другими.

Кофе закончился, и Ремо рассеянно разглядывал осадок на дне кружки. «Черт! – подумал он. – Похоже на Башню Правительства. Нет, больше на фаллос».

А передача все тянулась и тянулась.

Ремо наклонился к журнальному столику и, пробежав пальцами по сенсорам, вызвал мини-буфет. Си-прим подкатил ровно через двадцать секунд. Все это время Ремо смотрел на таймер и совершенно не слушал докладчика. Заполучив минеральную воду, он наполнил стакан, стенки которого тут же запотели, и с наслаждением сделал первый глоток. Потому что нет ничего лучше первого соприкосновения с тем, чего жаждал.

– После прений, длившихся около года, и подписания целого ряда соглашений административный союз принял закон «О праве граждан на имплантацию искусственного настроения», – бубнил очередной докладчик. – Была утверждена программа, в которую включили, наряду с реабилитацией преступников и адаптацией «замороженных», ряд социальных проектов. Киберлайф получил новые денежные вливания, и на этот раз они на порядок превышали предшествующие. На ученых возложили выполнение сразу нескольких государственных программ. Это ознаменовало начало работы Новой Системы администрирования, правопорядка, управления персоналом и социальных отношений.

Как только передача закончилась, Ремо вскочил и первым припустил к выходу, по рассеянности прихватив стакан с водой. Но дорогу ему преградил один из участников программы, оказавшийся не менее расторопным. Хоть убейте, Ремо не помнил, кто этот человек в унылом костюме и с постной физиономией.

– Я никогда не был вашим поклонником, – заявил он и как-то сразу стал еще менее симпатичен, – но вы очень популярны. Вам следовало бы эффективнее пользоваться этим. Я слышал, вы неоднократно отказывались баллотироваться на политические посты, хоть имели все шансы обойти соперников, причем с большим перевесом в голосах избирателей.

– Да, это так, – согласился Ремо и сделал попытку распрощаться, но неприятный собеседник и не думал так легко его отпускать.

– Вы завоевали сердца обширной аудитории, стоило бы обратиться и к разуму людей, а для этого нужен более серьезный репертуар. Тексты ваших песен, мягко говоря, это какие-то глупые стишки про любовь блямблямчиков и цурипопиков. В них же нет ни-че-го, ну ровным счетом НИЧЕГО! Никакой проблематики, никакой идеи!..

Ремо не выносил, просто ненавидел слово “серьезный”, но еще более он терпеть не мог людей, ничего не смысливших в любви. Его рука со стаканом воды почти самопроизвольно дернулась, и в следующий миг он с глубочайшим удовлетворением созерцал мокрую физиономию опешившего и наконец-то заткнувшегося политика.

Студия взорвалась овациями. Руководство канала должно было взвизгнуть, представив себе до каких высот взлетит рейтинг программы.

Ремо обернулся. К нему с невероятной прытью несся Жуль на своих коротеньких ножках, поблескивая бисеринками пота на залысинах. Передав ему стакан и предоставив улаживать ситуацию, Ремо с улыбкой поклонился благодарной публике и с высоко поднятой головой покинул студию.

На левой руке завибрировал браслет-миником – пришло сообщение. Немногие имели доступ к этому каналу связи. «Если кофейный осадок не врет…» – подумал Ремо. Увы, это было всего лишь приглашение на банкет хоть и от старинного друга, ныне шеф-оператора двенадцатого региона Фридриха Ганфа. И самое неприятное, все по тому же поводу: завершение демонтажа холодильных комплексов.

* * *

– Надо же, как бывает! – восторженно прошептала Бурцева, когда Мила окончила рассказывать историю знакомства с Рихардом.

Добрососедские отношения как-то сами собой упрочились. Произошло это после того, как Рихард переехал к Миле. Он оказал господину Бурцеву небольшую услугу: помог починить поливальную систему. В честь этого события Татьяна устроила праздничный ужин.

Мила от души рассмеялась – ей было легко и празднично. Она посмотрела в сторону сада. Там, на каменистой площадке между кустом барбариса и живой оградой из вяза Рихард и Руслан на раскладном мангале готовили барбекю из сочного террионского осетроида.

Дети Бурцевых играли на газоне; играли мирно, безмятежно – ни в клумбу не влезут, ни от родительских глаз не спрячутся, и Мила даже удивлялась, как это Бурцевой удается добиваться от них такого послушания. Но спрашивать ей не хотелось: во всем была такая удивительная гармония, такое всепоглощающее счастье, что Мила просто откинулась на шезлонге и, подставив лицо вечернему солнцу, в блаженстве закрыла глаза и глубоко вздохнула.

– Так вы вместе уже…

– Полгода. Точнее шесть месяцев одну неделю и три дня. И честно должна признаться: я никогда не была так счастлива. Я и Рихард – мы понимаем друг друга с полуслова. Он – редкий мужчина. Мой Рихард заботливый, внимательный, с ним можно поговорить о чем угодно.

– Как прекрасно!

– Удивительное дело, из этого центра мне так ни разу и не позвонили. Должно быть, продолжают бесплодные поиски моей половины и не знают, что я ее уже нашла, – рассмеялась Мила.

– А о вашем бывшем ничего не слышно?

– Он уехал куда-то далеко. Кажется в шестой регион. Работает по выгодному контракту. – Мила мысленно отмахнулась от всплывшего в памяти образа, как от назойливой мухи.

Болтовня о всяких пустяках продолжалась, пока мужчины не позвали их к столу. Хоть болтовня это громко сказано, говорила в основном Татьяна, потому что речь зашла о детях. Стоило коснуться какой-нибудь животрепещущей для нее темы, дальше можно было спокойно помалкивать и даже не особенно прислушиваться. В такие моменты Мила погружалась в созерцание Рихарда. Ей нравилось в нем абсолютно все: как он слегка наклоняет голову набок, рассматривая что-то, как двигается, улыбается.

Рыба получилась замечательной, и шардене, которое выбрал Рихардом, было нежным и легким, и очень шло к этому волшебному майскому вечеру.

Бурцевы были милы и разговорчивы, дети ели за соседним столиком и не создавали проблем. Вечеринка удалась.

А поздно вечером, когда гости попрощались и пошли спать, они остались с Рихардом вдвоем, и Мила совершила феерический полет среди звезд, которые были так недосягаемы прежде, теми одинокими ночами, когда она смотрела на них сквозь прозрачный потолок.

Иной раз они не спешили в постель, а сидели в беседке, слушая песни сверчков, ни о чем не говоря, просто держась за руки. О, как же ей нравились эти вечера, эти прекрасные теплые ночи и волшебные утренние пробуждения! Мила все чаще начинала подумывать, что с таким мужчиной не страшно заводить детей, тем более что, кажется, и он об этом мечтает. Между прочим, она невольно стала обращать внимание на то, что все телеканалы трубят о снижении рождаемости. Ее так и подмывало узнать мнение Рихарда на этот счет, и однажды она, спросила. В ответ он привлек ее к себе, посмотрел черными, как бездна, глазами и нежно поцеловал.

И вот, когда идиллия их совместной жизни стала казаться единственно возможным способом существования в этом лучшем из миров, появился Дэн.

Вероятно, он приехал прямо из аэропорта, причем изрядно подвыпивший для храбрости, в надежде… На что? Возможно, снова собирался уговаривать ее вернуться, попытаться наладить отношения.

Увидев Рихарда, сидящего с газетой на диване, Дэн побледнел. Мила слишком хорошо помнила, что обычно за этим следовало, но ей в голову не могло прийти, что бывший муж поведет себя таким образом. Он чуть ли не с порога накинулся на Рихарда, требуя, чтобы тот проваливал из его дома. Разумные доводы и упоминания о том, что на самом деле коттедж принадлежит Миле, а раньше принадлежал ее родителям, не подействовали. Даже на факт развода бывший муж не обратил никакого внимания. Когда Мила поняла, что расстаться мирно не получится, она выкрикнула:

– Экс-Ти, код ноль-один!

Но даже вызов полиции не образумил Дэна, скорее подтолкнул к решительным действиям. Рихард только защищался. «Стол, кресло, мамин сервиз», – словно косточки на счетах откладывала Мила, подсчитывая ущерб. Разнимать мужчин она даже не пыталась – сработал инстинкт самосохранения. Мила прижалась к стене и в ужасе вскрикивала всякий раз, когда что-то с грохотом разбивалось. Закончилось все быстро: приехала полиция. При Новой Системе она стала работать неимоверно быстро. Но Дэн успел напоследок ткнуть Рихарда в челюсть так, что тот упал и стукнулся головой об угол стола.

Мила закричала. Если бы не присутствие посторонних – неизвестно, чем бы все закончилось. Полицейские скрутили и увели буяна. Старший инспектор скинул на сервер отделения видеозапись инцидента, что немедленно запустило судебный процесс.

Рихард пришел в сознание, но пребывал в ступоре, оглядывая окружающих странным взглядом. В момент, когда он открыл глаза и увидел над собой плачущую Милу, на его лице отразились испуг, а следом непонимание, затем все поглотила маска безразличия. Такого выражения на лице Рихарда она ни разу не видела, и ей сделалось страшно.

Спустя несколько минут прилетела авиетка с медицинской бригадой. Рихард по-прежнему не реагировал на окружающее – смотрел в потолок и молчал. Врач проверил реакцию зрачков на свет и спросил: «Как ваше имя?» Рихард перевел на него тусклый взгляд, губы разомкнулись: «Айййв…» – Едва различимый звук слился с выдохом.

– Ему больно! – всхлипнула Мила. – Его зовут Рихард. Рихард Сваровски.

В больнице констатировали сотрясение мозга. Рихард остался лежать в палате, прикрыв глаза, безучастный ко всему. Когда закончилось время посещений, Милу вежливо попросили покинуть отделение и предложили прийти завтра.

Она прилетела домой, вышла из авиетки и, ломая пальцы, долго стояла посреди лужайки, борясь с желанием вернуться в больницу.

На следующее утро Мила тихо рыдала на кухне, грызя носовой платок и проклиная Дэна. Термопакет с маковыми рулетами лежал перед ней на столе. Мила испекла их для Рихарда.

Только одно согревало ей душу: Дэн схлопотал срок. Миле с трудом верилось, что исправительные работы его образумят, но ее защитили власти, и это для нее оказалось важным.

Наплакавшись вдоволь, Мила встала из-за стола, сходила в ванную, привела себя в порядок и сказала:

– Экс-Ти, соедини с Рихардом.

Но Рихард не отвечал. Его миником сообщил, что «абонент наложил запрет на все вызовы». Что это могло означать?

Мила немедленно связалась с отделением больницы. Приятный женский голос сообщил ей, что Рихард Сваровски выписан еще вчера, и тут же отключился.

Вчера?

Мила заходила по комнате. Последние четыре с половиной месяца Рихард жил у нее и даже часть вещей перевез из своей маленькой квартирки в многоэтажном доме в центре, включая все самое необходимое. Почему он поздно вечером отправился к себе вместо того, чтобы позвонить ей и сообщить, что его выписали? Разве он мог так быстро выздороветь? Нет, что-то здесь не так!

«Мерзавец Дэн», – думала Мила. Да и сама она хороша. Почему все это время молчала, не рассказала Рихарду, что бывший муж ее по-прежнему преследует? Что же теперь делать?

Миником в квартире Рихарда тоже не отвечал. Можно было бы позвонить на работу, но Мила не знала номера. В Никте столько фирм по обеспечению спутниковой связи, что искать наугад было просто бессмысленно.

День она провела в тревоге, и постепенно напряжение, в котором находилась Мила, стало переходить в отчаяние.

Она попыталась поработать в цветнике, но, сломав две орхидеи, расплакалась и, зашвырнув лопатку и перчатки в ящик с инструментами, вернулась в дом. Приняв душ, Мила легла на кровать, включила головид и под его бормотание забылась беспокойным сном, а, когда проснулась, было пять часов вечера, и солнце било в окно.

На экране мелькала улыбающаяся физиономия Ремо. Он вскидывал руки, и зал вторил ему:

Я люблю вас больше жизни.Каждый день влюбляюсь вновь.Мои мысли – ваши мысли,В двух сердцах – одна любовь.

– Экс-Ти, шторы, – скомандовала Мила. Голос от слез и сна охрип, и программа не распознала его, поэтому команду пришлось повторить еще раз.

Поднявшись, Мила побрела на кухню, приготовила ужин, зажгла свечи, включила тихую музыку и занялась своим туалетом. «Рихард придет, – сказала она себе. – После работы он мог задержаться, снова слетать в больницу, например».

Мила уселась в кресло. В груди постепенно образовывался холодный ком, от которого было трудно дышать. Время текло медленно, стало невероятно вязким. Ужин давно остыл, свечи оплыли, а Мила сидела и смотрела на входную дверь.

Далеко за полночь дверь, будто бы вняв ее молитвам, распахнулась. Рихард вошел и мрачно посмотрел на Милу. Она поднялась ему навстречу, хотела заговорить, но слова застряли в горле.

Мужчина, стоявший перед ней, казался чужим. Он закрыл входную дверь и быстрым шагом приблизился. Внутри у Милы похолодело. Рот Рихарда был плотно сжат, скулы заострились, глаза смотрели презрительно. Рихард неторопливо запустил пальцы в ее волосы, крепко захватил их в кулак, приблизил ее лицо к своему.

– Ненавижу тебя, тварь! Если бы не твоя волчья тоска я был бы уже за тысячу километров от этого проклятого города.

Мила была потрясена и не верила своим ушам и глазам. Лицо вчерашнего любимого искажала злоба.

– Я не понимаю, Рихард, что происходит? – столбенея от ужаса, прошептала она.

– Я не Рихард! – прорычал он прямо ей в ухо. – Меня зовут Айвен Смит.

– Н-не понимаю… – Милу затрясло как в лихорадке.

– В наших черепках биосиверы! Вот, что происходит, тупая идиотка! Мы настроены друг на друга.

– Какие биосиверы? – Она попыталась вырваться, но крепкая рука Смита еще сильней вцепилась в волосы. – Я не ставила никаких биосиверов…

Смит швырнул женщину на пол и присел перед ней на корточки. Он долго, не мигая, смотрел на нее и, наконец, сказал:

– У меня деловое предложение, подружка. Мне не следует светиться, иначе бы я непременно тебя прирезал. Ты забудешь о существовании Рихарда Сваровски. Ты никогда не станешь мечтать о его возвращении, как делала сегодня.

– Не понимаю… – снова прошептала Мила и тут же получила пощечину, от которой зазвенело в ушах.

Схватившись за щеку, женщина попыталась отползти подальше от ненормального.

– Ты спятил! – закричала она. – Я сейчас же вызову полицию!

– Ах ты, маленькая развратная дрянь! – Цепкие пальцы схватили ее за запястье. Вмиг лже-Рихард оказался сверху, опрокинув Милу на лопатки и прижав ее так, что она едва могла пошевелиться.

– Пусти… – задыхаясь, простонала она.

– Если ты попытаешься вызвать полицию, мне придется взять тебя в заложницы. Тогда твоя дальнейшая судьба будет зависеть только от случайности.

Мила хотела что-то сказать, но из груди вырвались только бессильные рыдания.

– Заткнись, – спокойно сказал он. – Или я снова ударю.

– Не надо… – Она прикусила губу. – Я не буду… Я только хочу уточнить… Насчет биосиверов…

Лже-Рихард подержал Милу еще с минуту, внимательно изучая ее чужим, холодным взглядом, от которого хотелось выть.

– Что ты хочешь знать? – наконец спросил он, отстраняясь.

Мила тут же забилась в дальний угол, схватила с пола пуфик и, прикрывшись им для надежности, проговорила:

– По возможности… все. Что именно произошло?

Лицо лже-Рихарда вновь перекосилось от ненависти, и Мила вся сжалась.

– Счастливая семья. – Смит встал, пересел в кресло.

– Что? – не поняла Мила.

– Центр «Счастливая семья». Помнишь его? – Смит закинул ногу на ногу, достал из кармана рубашки пачку сигарет, закурил.

– Ты ведь не куришь, – пробормотала Мила.

– Это твой Рихард не курил, – отозвался Смит. – Мой биосивер вот здесь. – Он постучал себя пальцем по лбу. – А о твоем мне мало что известно, кроме того, что он существует.

Первый шок Милы прошел, и она начала соображать лучше.

– Это началось после того, как ты ударился головой?

– Сообразительная. – Смит затушил сигарету о подлокотник кресла и сплюнул на пол.

Он посидел еще несколько секунд, словно размышляя, не лучше ли будет ее все-таки прикончить. Потом поднялся, погрозил пальцем, приложил его к губам, призывая к молчанию, и вдруг резким движением провел по горлу. Вышел он также быстро, как и вошел.

Мила некоторое время сидела на полу в обнимку с пуфиком. Ей все еще не верилось, что это не сон.

– Экс-Ти, запереть двери! – вскрикнула она, выйдя из оцепенения.

Бессмысленное действо, ведь Смит ушел. Он хотел уйти, уехать, исчезнуть из ее жизни, а она каким-то образом ему мешала.

– Проклятье! – прошептала Мила. – Как я вляпалась в это дерьмо?

Рухнула идиллия, как карточный домик. Такая красивая любовь просто не могла быть настоящей, такое понимание, предвосхищение желаний – просто считывание мыслей. Дорогое удовольствие, предоставленное даром… За какие спрашивается заслуги? Ох, нет, надо после обо всем этом подумать. Сейчас она просто посидит здесь и порыдает. А если этот дурацкий биосивер снова заработает и Смиту придется возвратиться? Тогда он непременно ее прикончит.

Мила откинула пуфик, осторожно ощупала голову. Затем поднялась с пола, направилась к зеркалу.

– Экс-Ти! Звукоизоляцию на максимум! – на ходу сказала она. – Чтоб ты сдох, Смит! Чтоб тебя!.. Чтоб!..

Можно было пройтись и на свой счет: «Дура! Идиотка! Понесло тебя личную жизнь устраивать!» Но поругать себя она еще успеет, а за пережитый испуг причиталось этому Смиту. Да кто он вообще такой?! И куда более неприятный вопрос: «Почему он такой?» О вариантах ответа не хотелось даже думать.

Мила остановилась возле зеркала и, подобрав волосы, долго изучала свою голову и бормотала: «Не делала я ничего такого, не может этого быть». Звонок прервал это занятие, и ледяная волна ужаса вновь пробежала по телу.

– Выключить свет, – прошептала она. – Сделать входную дверь прозрачной.

Представшая картина не предвещала ничего хорошего. Смит еле стоял на подгибающихся, дрожащих ногах, упершись лбом в дверь и, не переставая, трезвонил.

– Отключить звукоизоляцию, – приказала Мила. – Я все тебе выскажу, засранец, через закрытую дверь.

Уверенным шагом приблизившись к разделявшей их преграде, Мила ощутила, что сама готова убить самозванца, и, расправившись с ним, отправиться крушить здание центра «Счастливая семья».

– Чего тебе?!

– Н-не д-думал, что так выйдет. Задыхаюсь…

– Какого черта ты вернулся?

– Я не смог уйти.

– Что ты мелешь? Ты собирался меня убить пять минут назад!

– Не знаю, что произошло… Короткое замыкание… Что-то там не так, в голове. Я хотел просто припугнуть тебя и уехать, но… М-м-м… Не могу дышать…