Шаг за грань

– Ну вот… выходит, бывает, – ответил Богдан. – Сказали – даже место нашли, где у них база была, где-то на островах, которые от Японских остались… Дикари совсем, а с винтовками автоматическими, с пулеметом…

Генка не знал, что сказать. Он осторожно положил руку на плечи Богдану – показалось, что тот собирается по-настоящему заплакать. Но это, конечно, была чушь. Богдан дернул плечом и, посопев, зло сказал:

– Ладно, там посмотрим, что дальше… Простишь? – требовательно спросил он.

– Конечно, – кивнул Генка. – Только больше не надо так, Богдан. Ждан… он же видишь, он и сам, как… – и не договорил, не нашел слов.

А Богдан только наклонил разноцветную голову, и какое-то время мальчишки шли молча.

Потом Генка спросил:

– Ты на той неделе собираешься в поход? Или…

– Пойду, – ответил Богдан. – Слушай, давай в наше кафе зайдем, что ли…

«Наше кафе» – это было кафе-автомат на углу 17-й и 18-й линий, около остановки.

Мальчишки вскочили на только-только отошедшую от остановки платформу, идущую в нужном направлении. Группа инженеров, возвращавшихся со смены, распевала старую песню – впрочем, тут она звучала скорей в ироническом ключе:

Гонят партию в землю глухую,В самоцветный проклятый рудник…

Генка думал о случившемся. Не верилось, что такое вообще могло произойти. Банда… Нет, конечно, бывает разное. Но такое?!

Он вспомнил Ждана. Тот был старше Богдана на шесть лет, служил уже два с лишним года и прилетал в отпуск – в форме; конечно, не такой, как армейская, но все равно в форме – веселый, возбужденный от встречи с родными…

Генка закрыл глаза. Он пытался представить себе, как это было. Но в голову лезли только кадры из фильмов – пусть и документальных, но фильмов. А Ждан был не из фильма. Он был настоящий, а теперь его – нет.

Это были тяжелые мысли. Потому что смерть, хоть и далекая, была настоящей смертью в бою. У Богдана был брат. А теперь его нет.

* * *

К удивлению Генки, в кафе сидели за столиком и жрали пирожные Алька и… Ульяна. Алька заметила мальчишек первой и громко сказала:

– Ну, вот и они. И рожи целые. А ты беспокоилась чего-то там…

– Привет… – удивленно сказал Генка, присаживаясь к столу. – А ты как здесь? – вопрос был обращен к Ульяне.

Она снова – как тогда на платформе – наклонила голову к плечу и спокойно ответила:

– Я думала, что вы будете драться. И я с Алькой решила вас подождать тут.

«Ты им не говорил?» – взглядом спросил Генка.

Усевшийся рядом Богдан ответил:

«Нет».

– Ульяна Устинова, – представил Генка новенькую, доставая из окошка вазочки с мороженым. – А это – Богдан, его внешний вид куда хуже внутреннего содержания.

– Очень приятно, – двусмысленно, но в то же время церемонно сказала Ульяна, и Богдан передал ей вазочку:

– Мне тоже. Ты ведь дочь нового начальника полиции космопорта?

– Так ты ее знаешь? – удивился Генка.

– Видел мельком и в школе, а главное, в новостях… Мило с твоей стороны, что ты тут нас подождала с Алькой.

– Вы все пионеры? – неожиданно поинтересовалась Ульяна.

Алька кивнула и повела вокруг ложечкой, как скипетром:

– Все, даже этот раскрашенный псих. Тут без этого можно было бы умереть со скуки. А ты – пионерка?

– Конечно, – гордо ответила Ульяна. – Старший пионер. У вас небольшие отряды, наверное?

– Отряд, – уточнил Генка. – Он смешанный, называется «Кроты»… Мы тут весело живем – кстати, у нас парк здоровенный, с целую страну размером, но это не самое интересное. Алька насчет скуки не права, вообще-то. Вот ты чем занимаешься?

– Я? – Ульяна задумалась. – Ну… Флюктуационной психологией, но это для себя, такие специалисты нечасто нужны… А так – коррекционной хирургией. А как пионер – следопыт и инструктор служебного собаководства.

– Ого! – вырвалось у Альки. – Но собак у нас нет, только в парке волки.

– Кстати, а почему весь город не в парке? – полюбопытствовала Ульяна. – Это ж лучше…

Мальчишки переглянулись, и Генка пояснил:

– Понимаешь, наверху бывают вспышки радиации. Растениям там или животным даже – им ничего, а людям тяжеловато бывает… А, ну так вот, я – оператор проходческих машин и радиооптик, а как пионер – следопыт тоже, как ты, и водитель пескоходов. Богдан – техник наземных служб и лингвист, плюс пионерские – водитель, как я, и взрывотехник. Алька – геолог и археолог, и еще фельдшер и связист. Ну и развлекаемся, как можем. Профессии у нас в основном «домашние», конечно… Но мы и еще немало чего умеем.

– А театр у вас есть? – поинтересовалась новенькая.

– А как же, – ответил Генка гордо. – И театр, и станции по интересам.

– Которые, правда, влачат довольно жалкое существование, – добавил Богдан. Подумал и уточнил: – Ну, кроме геологической.

– Почему? Я очень историю люблю, – возразил Генка.

– Так там вся станция на тебе и держится…

– Военную историю, конечно? – Ульяна с интересом посмотрела на мальчика.

– Да почему? Не только, – Генка пожал плечами. – Даже не столько, наверное, хотя это и странно звучит. Меня больше интересует, как получилось все то, чем мы живем, из всего того, что было… ну, в двадцать первом веке. Из бардака, короче.

– Кое-кто говорит, – вдруг добавила Ульяна, уже не сводя с мальчишки глаз, – что из бардака получилась тюрьма.

– Это о так называемой «внутренней свободе»? – презрительно уточнил Генка. – Да знаю, читал. Ерунда полная. Как раз эта «свобода» чуть мир не угробила, потому что она без умения себя контролировать и подчиняться правилам ведет к вседозволенности, которую опять-таки каждый считает «свободой», для личного пользования, правда. Анархия.

– А по-моему, не было тогда никакой анархии, – возразила Ульяна. – Анархия, если научный термин брать, а не бытовое понимание, скорее сейчас. Почти все тогдашние государства были настоящими диктатурами. Отец полгода назад писал большую работу, а я материалы читала. Интересно очень. И страшно. Например, полицейским можно было застрелить человека за отказ выйти из машины. Или забрать ребенка из дома просто так, потому что кому-то что-то показалось.

– Ну, я про бытовое понимание анархии, – слегка смутился Генка. – В душах и в умах. А полицейский произвол как раз и шел от попыток навести порядок при непонимании, что начинать-то надо с воспитания людей – а для этого сами правители должны быть сверхлюдьми! Читала, наверное, – умение грабить людей называлось «умением делать деньги» и было почетным. «Адвокат» профессия была – защищать преступников, причем только богатых преступников. А искусство? Микроволновка для психики – сходил на выставку и испек мозги… И при этом толпа народу кричала: «Запрещать – значит нарушать права человека!»

Только после этой горячей тирады они обратили внимание на то, что Богдан и Алька наблюдают за ними с преувеличенными вниманием и робостью. Ульяна смущенно вздохнула, а Богдан, выставив перед собой ладони, подобострастно сказал:

– Продолжай, продолжайте! Это просто радость сердцу – вас вот так слушать и слушать. Набираться мудрости в осознании собственного приземленного ничтожества…

– Ой, мне казалось, что ты тоже любишь историю, – покаянно сказала Ульяна Альке.

Та вздохнула и засмеялась:

– Археологию. Все, что нельзя выкопать из земли, меня интересует лишь в обязательном порядке.

* * *

В квартире Никишовых было тихо. Отец все еще спал, сестра куда-то умелась, мама – на работе. Генка тоже решил не задерживаться, хотя отец, конечно, проснувшись и никого не обнаружив, за обедом начнет бухтеть, что его все бросили, – есть у него такая манера. Мама всякий раз говорит, что это атавизм – желание мужика видеть себя в семье толстой осью вращения. Генка в таких случаях всегда выступал за отца, Машка – за маму, и получалось равенство и равновесие…

Вообще-то надо было готовить уроки. Тем более, что задали немного. Но у Генки лежала недочитанная книжка по радиооптике, да еще оказалось, что пришла почта, а с нею – письмо от Келли О’Мейры, с которым Генка познакомился на Надежде. К письму были приложены снимки, которые Генка не успел скопировать себе тогда. Бросив в угол рюкзак, мальчишка присел к столику и начал просматривать присланное, забыв обо всем остальном и представляя отдых на Надежде – как было здорово! Келли сообщал, что этим летом полетит в международный лагерь на Землю, и звал с собой. Генка задумался. Отпуск у родителей предполагался в начале осени – и Никишовы вроде бы всей семьей собирались на Землю. Может быть, удастся уговорить родителей ездить там с Машкой, а самому – в лагерь? В конце концов, последнее лето свободное, через год кончится школа – и все, считай, началась взрослая жизнь…

А ведь и правда – последнее лето. Генка вздохнул. Похоже, как говорится, кончается детство.

Подняв голову, он оглядел свою комнату и повел плечами. Ну и пусть. Но наступающее-то лето – точно его! А дальше и заглядывать нечего, потому что ясно одно: будет интересно. Иначе просто не бывает, любая жизнь интересна, главное – выбирать самому! И знать, что та же самая жизнь не даст – просто не даст! – выбрать неправильно.

Вот это – здорово.

Смерть

Еще несколько лет назад планета была одна.

Нет, правда. Генка хорошо знал и любил историю, но ему постоянно приходилось себе напоминать, что все события, которые восхищали и завораживали его, происходили на одной планете.

Да что там – на одной планете, чаще всего просто – на какой-то части этой планеты! И нередко – крохотной. Даже первые две мировые войны Мировыми на самом деле вовсе не были. А вот, скажем, вся знаменитая и легендарная эпопея короля Артура крутилась на части острова Британия. Небольшого острова.

Колумб плыл почти три месяца, преодолевая расстояние, которое Генка с друзьями проходили в пионерском походе. Ну – ладно, в большом походе. Но это – подростки. А у взрослых сейчас были другие подвиги и путешествия, именно поэтому на Одиннадцатой имелся парк размером с целую старинную страну. На таком клочке «земной Земли» могло произойти столько всего, что историкам хватило бы материала на века. А тут это просто парк. Место отдыха.

Иногда, если честно, это было немного обидно…

…Солнце Одиннадцатой в целом вполне нормальная звезда – ярче и горячей настоящего Солнца, но расположено дальше от планеты. Если бы не редкая ядовитая атмосфера, на Одиннадцатой вполне можно было бы комфортно жить и на поверхности. Но атмосфера для человека непригодна, а почти полностью отсутствующий озоновый слой пропускает на поверхность столько ультрафиолета, что лучше не рисковать.

Купол над парком, расположенным в долине между гор, ультрафиолет пропускает в нужных дозах, если только не случится особо жесткой вспышки, о чем всех оповещают заранее. При разбивке парка его создатели словно бы выдернули с Земли кусочек России – с лесами, реками и береговыми рощами, озерами в ивовых зарослях… Немногочисленные строения – гостиницы, молодежный центр, базы – просто теряются на природе, и земные (и не только земные) животные чувствуют себя тут здорово. Люди их не трогают никогда, сюда просто запрещено приносить оружие, а несколько лесников следят за тем, чтобы не слетел с катушек никто из зверей. Двоюродный брат Альки, кстати, был как раз лесником.

По самому парку можно было передвигаться пешком, верхом и… все. Правда, выходов довольно много, и ребята, ехавшие на урок истории на природу, сошли с платформы недалеко от лифта, ведущего к Черному озеру.

Озеро было мертвым. Вообще воду город для своих немалых нужд брал из подземных озер в пещерах. Там хоть раз в жизни был на экскурсии каждый – в местах поразительной холодной красоты, где малейший лучик света рождает сотни огней в кристаллах льда. На поверхности Луны воды нет. Ну – не то чтобы вот совсем нет – нет в привычных человеку количествах, и если воду из подземных озер по какой-то причине выбрасывает наверх – пески мгновенно ее поглощают.

Воду для озер и речушек парка тоже брали оттуда. На специальной станции ее обрабатывали, добавляли кое-что, и получалась обыкновенная речная вода, с водорослями и рыбой. И только Черное озеро было не такое. Его проектировал кто-то из поклонников вечных книг Толкиена и создал копию Келед Зарам, как с иллюстраций. Получилось красиво. Словно в рамке из черных диабазовых скал лежит не очень глубокое и абсолютно прозрачное озеро. И именно потому, что оно абсолютно прозрачное, – оно кажется абсолютно непрозрачным, черным и непроницаемым. Никакой живности в озере тоже специально нет – черная ледяная вода…

Еще по пути к лифту все заспорили насчет того, сколько действительно важных изобретений и открытий было утеряно из-за Безвременья. В спор втянули и Игоря Алексеевича. Генке сегодня спорить не хотелось, он нацепил на ухо проигрыватель и включил старую, им самим обработанную запись – и слушал, прикрыв глаза, чеканные строки, которые и были историей куда больше, на его взгляд, чем все потерянные изобретения…

…Когда истевон, и сорб, и летт не разнились меж собой,в низовьях Эльбы, большой реки, царил один Закон:«Любой имеет право на суд, и право на хлеб – любой!Да будет конунг мечом племен, и тинг – защитой племен!»И снова правит этот закон, и держит нам стол и кров…

Генка задержал дыхание от привычно подступившего восторга в ожидании этих обрекающих, холодных слов, в которых – сила великого, правого, могучего Добра… вот!

…прижат сапогом язык лгунов, и подать их тяжела.Как кости кривые, что плохо легли, двадцать гнилы вековвоеначальники нашей страны смахнули со стола!..[3]

«Вот что важно, – подумал он. – А не изобретения. Вот что есть история…»

Об этом же он думал, когда они шумной кучкой шли к лифту. Богдан, конечно, хватил через край, когда сказал, что историческая станция держится только на Генке, но тот и правда стоял у самых ее истоков. Еще год назад этой станции вообще не было – были несколько человек, как и Генка, интересовавшихся историей. И в один прекрасный день, выписав оборудование, фильмы, наглядные пособия с Земли, они отпочковались от школьного театра. Этой весной, не так давно – тоже вместе с театром, – станция удивила всех (Генка шутил, что в первую очередь самих себя) постановкой ко Дню единства нации[4].

Сегодня на станции ожидалось серьезное пополнение – трое младшеклассников решили связать свою судьбу с изучением родной истории. Генка как раз подумал об этом, когда они все подходили к большому лифту – и его двери открылись навстречу. Кто-то приехал сверху…

…Люди, вышедшие из лифта, удивили ребят. Все сразу изумленно замолчали, рассматривая десяток солдат – явных солдат тяжелой пехоты, не понимая, как и зачем они попали на Луну-11 и почему едут сверху. Солдаты, вышедшие из лифта, тоже смотрели на ребят – это чувствовалось, хотя лица у всех были закрыты масками из матового материала.

«Кто это такие?» – неожиданно подумал Генка.

Мысль его самого удивила, а через миг он понял, что удивляться незачем – и правда, кто это такие? Это не были солдаты тяжелой пехоты. Ни русские, ни англосаксы. Похожи – да. Но форма доспехов, форма шлемов, наконец, оружие в руках не оставляли сомнений, что это… кто?! На рукавах и шлемах золотом отблескивали эмблемы – крылатая пантера… или не пантера?

Кто-то удивленно охнул. Солдаты задвигались, поднимая стволы. Ребята и девчонки чуть подались назад – ничего не понимая, а точнее – не понимая своего понимания, потому что такие вещи так не происходят даже в стерео. Стоявший впереди-справа солдат поднял одной рукой матовое забрало, и на этот раз удивленно выдохнули, охнули, вскрикнули сразу несколько человек, а Генка подумал медленно:

«Да ну… чушь…»

На школьников смотрело совершенно человеческое лицо – бледноватое, узкое, с большими, внимательными зелеными глазами, высоким лбом… Волос не было видно за козырьком.

– Здрасссь… – сказал кто-то. Кто-то, все еще думавший, что это тяжелые пехотинцы.

А еще кто-то – из девчонок – произнес тихо:

– Люди, это же инопланетяне.

– Хватит чушь городить, – ответили ей.

Зеленоглазый обежал всех взглядом, остановился на стоящем впереди учителе – Игорь Алексеевич молчал, видимо, тоже был растерян. Чуть наклонил голову и произнес – снова раздалось на этот раз уже совершенно дружное «оаххх»:

– Нужна ваша сдача. Вы захвачены.

Его голос был гортанным, произнесенные слишком тщательно слова отдавали акцентом, похожим на акцент германца или скандинава.

– Это школьный класс, – учитель отвечал на удивление спокойно. – Это дети, я их учитель. Я понятно говорю?

– Понимаю, – ответил… кто?! – Не… сучествено, – с этим словом он не справился. – Вы есть пленная собственность Сто’кадт. Вы идете с моими людьми.

Он что-то скомандовал – быстро, резко. От общего строя отделились двое солдат, взяли оружие (что это за штуки-то?) поперек груди и легко потеснили землян к стене. Остальные быстро пошли, почти побежали по коридору вслед за своим командиром.

– Что происходит? – спросил кто-то высоким голосом, нехорошим таким.

Игорь Алексеевич спокойно ответил:

– Сейчас разберемся… – и обратился к оставшимся охранникам: – Я не очень понимаю, кто вы и что вам нужно. Но я хотел бы начать урок. Мы можем подняться наверх?

«Он что, с ума сошел? – подумал Генка. – Это же самые настоящие ВРАГИ – как бандосы в Серых Войнах, они всех нас тут положат и даже не чихнут…»

Бросил взгляд вправо – Ульяна стояла там, рядом с Алькой. Девчонки были бледны, в глазах – непонимание. Стоявший слева Радька Юргин шепнул:

– Ген, у меня в сумке пистолет. Прикрой меня, я доберусь… положу этих гадов на хрен.

Генка машинально сдвинулся, закрывая его. Между тем один из солдат что-то коротко сказал своему товарищу, и тот ответил на очень плохом русском:

– Верх нет. Раб дурак? Урок, урок. Дурак.

– Я вынужден буду настаивать на продолжении наших занятий… – Игорь Алексеевич сделал шаг вперед – спокойно говоря все это, даже улыбаясь. – Вы не понимаете всей сложности учебного процесса…

– Ты назад! – инопланетянин (глупости, это какие-то люди, так думать легче и проще…) упер ствол оружия в грудь человека.

В тот же момент Игорь Алексеевич сделал резкое движение снизу вверх скрещенными кистями, отбивая оружие от себя в потолок, и с силой ударил – точнее, просто толкнул – солдата на его товарища. Последний шаг позволил учителю занять выгодное место и совпал с рокотом взрыва, прокатившимся по коридору, – а потом тишина так и не вернулась, потому что сразу из нескольких мест послышалась пальба. Под потолком мигнул и зажегся экран всеобщего оповещения, но работал только несколько секунд и показал перестрелку в аппаратной между двумя дежурными и полудюжиной солдат – таких же, как эти, в коридоре у лифта. Впрочем, этого никто не видел – в коридоре бушевала куча мала, сбитых с ног сторков лупили чем попало и, если бы не броня – от них мало что осталось бы…

Вакханалию мщения прервал лишь голос Игоря Алексеевича:

– Берендяев, Сайгин! Возьмите их оружие – запереть пленных… а, черт, вон в том помещении, запереться самим, сидеть и не шуметь!

– Есть, Игорь Алексеевич!

– Новенькая! Извини… С тобой пойдет Машуков, его отец на космодроме работает… Коля, отведи новенькую на пост ПКО, пусть все объяснит отцу.

– Есть, Игорь Алексеевич!

– Скорее идите! Ребята, у кого есть пистолеты?

– У меня!

– У меня!

– У меня есть!

– И у меня!

– Так, хорошо… Никишов, Гена, ты будешь за старшего.

– Есть, Игорь Алексеевич… Игорь Алексеевич, что происходит?!

– Не знаю, Гена, ребята, – я не знаю! Скорее всего это и есть долгожданный контакт… – Учитель проверил свой пистолет, не стал его убирать. – Я доберусь до ближайшей рубки связи. Вы – уходите на коммуникационный ярус вон через тот колодец. Никишов, не рассыпайтесь. Пробирайтесь в школу, запритесь там в убежище. С собой берите всех, кого встретите. Все, идите, скорее!

Учитель попятился, потом повернулся и заспешил по коридору, держа пистолет в полуготовности. Класс едва не побежал за ним – за взрослым, который знал, что делать.

Генка передохнул и запретил – наглухо запретил – себе думать о маме, папе, о Машке.

– Все слышали, кто старший? – отрывисто спросил он.

Ответом было молчание – напряженное, но не истеричное.

– Что Игорь Алексеевич сказал – тоже слышали? Тогда за мной, скорее!

Их подхлестнул еще один взрыв где-то наверху…

…Из коридора, где располагались младшие классы, выводили ребят.

Аварийный выход на коммуникационный ярус был в коридорчике за поворотом к младшим классам – там и сидели, тяжело дыша и совершенно не понимая, что делать, запыхавшиеся, перепачканные смазкой, мокрые мальчишки и девчонки. Странные, как две капли воды похожие на людей чужаки успели в школу раньше них – то ли случайно, то ли у них был план? И теперь в пяти шагах от ребят их младших товарищей – а у некоторых братьев и сестер – вели по коридору.

Кое-кто из младших ревел, но большинство просто цеплялись друг за друга и за воспитательниц. Девчонки смотрели со страхом, мальчишки – кто в пол, кто – волчонком, исподлобья – на идущих рядом чужих солдат. У некоторых пацанов были разбиты лица, двоим помогали идти. Вокруг воспитательниц держались не только те, кому было очень страшно, – каждую из женщин беспомощным, трогательным и решительным кольцом окружали по десятку восьми-десятилетних мальчишек, державшихся как охрана.

Чужаки не осторожничали – они торопились. И по их поведению было видно, что они… они уводят добычу. Не прикрываются заложниками, как бандиты, не выводят детей из зоны боя, как честные враги, – нет.

Они вели рабов. И что рабы, несмотря на возраст, явно непокорны, похоже, их не смущало.

И это решило все.

Наверное, Генке показалась она – эта музыка. Или прозвучала в нем самом… Но она – была, как были чужие солдаты, ведшие младших…

Острые копья мы воткнем в небо,Полками затмим горизонты.Знает уж враг – не откупитьсяОт русского воина золотом желтым.Мы выступаем не за трофеи,Ведет нас вперед великая вера.Если погибнуть за землю родную —Не побоится тут каждый быть первым.Лютая, братья, будет битва,Сложат былины мудрые деды.А коли останемся в поле навеки,Что ж – жить нам после в легендах…Песенный текст группы «Лигалайз»

– Будет славный бой… – одними губами прошептал Генка.

И увидел, что глаза сидевших вокруг и осторожно дышавших мальчишек разгораются – как угольки в пригасшем костре от дуновения ветра.

– Мальчишки… – дрожащим голосом сказала Алька.

– Молчи, – оборвал ее Богдан, не поворачивая головы. – Сидите тут. Когда все кончится – нагоните малышей и помогите воспиталкам.

– А вы… куда? – прошептал-вскрикнул кто-то.

– Поговорим о правилах поведения, – отозвался один из мальчишек. – Ну что, броском? Как на гандболе?

– Маль… – Алька осеклась и прижала ко рту ладони…

…Сторки ничего не поняли и даже первые секунды не сопротивлялись, растерянно отмахиваясь руками и прикладами, когда на них сразу отовсюду – кажется, даже с потолка! – с воплями и руганью посыпались какие-то полоумные чертенята. Некоторые из них были вооружены пистолетами, большинство – ножами, разными палками и прутьями. Но если прутом засветить изо всех немаленьких, хоть и мальчишеских сил в горло, то и латный воротник не выдержит… В руки мальчишек перекочевало кое-какое оружие. И все-таки это была заведомо проигранная схватка. Пришедшие в себя взрослые, мощные враги – в доспехах, тренированные – стали стрелять в упор, засверкали, а потом заалели, длинные тесаки с изогнутыми концами-клювами…

…Страшно не было. Было весело. Было жутко. Но не страшно. Зеркальные тени плясали в масках врагов в толчее коридора.

Потом что-то – не больно, но очень горячо, с каким-то треском – вонзилось в грудь Генки, сторк толкнул его левой рукой – и мальчишка упал, но не на пол, а куда-то в свет и тепло. И успел подумать, что все они сделали правильно, только обидно, что…

…Десантник вырвал из груди звереныша, только что в упор застрелившего его товарища, тесак и перескочил через падающее тело…

…Девчонки смотрели, как погибают их одноклассники, как подгоняемые нерастерявшимися воспитательницами быстро исчезают в коридорах малыши…

– Девчонки! – вскрикнула вдруг Алька и, вскакивая, выхватила пистолет…

…Все было кончено. В коридоре друг на друге лежали мертвыми девятнадцать земных мальчишек, семь земных девчонок и одиннадцать сторкадских десантников. Оставшиеся сторки растерянно озирались, с трудом приходя в себя после этой дикой схватки, принимались помогать раненым, которых было – почти все.

– Что это было?! – спросил кто-то у молодого офицера. – Это дети! Подростки! Что это было?!

– Они просто дали уйти младшим, ты же видел, – сказал офицер. – Разве ты сам поступил бы не так?

Он хотел еще что-то добавить, но насторожился. Снизу по коридору докатился звук плотной перестрелки, разбавленный хлопками взрывов. Это были звуки не стычки – а боя. Настоящего.