Кто хочет стать президентом?

– Не казнись, ты идеальный отец.

– Но тогда скажи, откуда этот лед?! Ведь все это одни пустые цифры, – он заговорил чуть другим, как бы цитирующим тоном: – «Америка имеет пять процентов мирового населения, но пожирает тридцать процентов мировых ресурсов». Почему сей факт, если он даже имеет место, в чем я сомневаюсь, мешает тебе испытывать прежние чувства к своему отцу?

Джоан повертела ложку в руках.

– Но я видела русло высохшей реки, устланное телами умирающих черных детей. Как будто реку вымостили битумом. Их были тысячи. А мух – миллионы.

– Ты считаешь, что я в этом виноват?

Джоан зачерпнула ложкой немного невкусной еды, но не донесла до рта.

– Ты работаешь на систему, которая делает возможным и даже вроде как бы законным такое положение дел.

– Но система, на которую я работаю, если брать ее в общем, глобальном, извини за выражение, виде, в свою очередь работает, скажем, и на создание новых средств борьбы с болезнями, с которыми раньше не знали что делать. Собственно говоря, она, эта бесчеловечная, на твой взгляд, система, создала самолеты и вертолеты, на которых вы с мистером Клуни доставили в Дафур еду и одноразовые шприцы. И многих спасли. Все в мире взаимосвязано не только в негативном, но и позитивном смысле. Все сильные страны в какие-то моменты истории поступали подобным образом. Самый наглядный пример из истории: британцы довели до голодной смерти десятки тысяч индийских ткачей, но одновременно уберегли с помощью вакцин сотни тысяч от оспы и холеры. На каких весах тут все взвешивать? Да, мы, американцы, в чем-то виноваты. Но, став на эту дорожку, в конце концов придется признать, что наша вина коренится в самом факте нашего существования. Возьмем хотя бы миссис Остин – вон она вышла за газетой и сейчас за чашкой кофе прочтет об ужасах в Африке, на Ближнем Востоке или в России. В ее доме восемь или десять комнат, он стоит несколько миллионов долларов. Можно было бы переселить миссис Остин в однокомнатную клетушку, продать ее дом и на эти деньги, наверное, некоторое время кормить небольшой народ в Амазонии или в пустыне Калахари. Но как ты практически представляешь себе превращение дома миссис Остин в помощь для африканцев? Начнем с того, что ее, неприятную на вид толстуху, владеющую своим имуществом не по естественному праву, а по американскому закону о наследстве, лишение дома – даже ради самых благих целей – лишит веры в справедливость и скорее всего просто убьет. А она ведь мать, бабушка, тетушка и любимая подружка своих подружек, вместе с которыми предается чудовищному греху – поеданию оладий с кленовым сиропом в заведении «Орфей», что за углом.

– Я никогда не говорила о том, что для счастья человечества надо замучить миссис Остин. Я не социалистка, ты же знаешь. Мне это противно: отобрать, раздать… Но мне противно и то, что я видела там, в Африке. Если мир глобален, как все твердят вокруг, если все так взаимосвязано, то, значит, голодный психоз дафурских африканцев и порция оладий в заведении за углом как-то соотносятся друг с другом.

Мистер Реникс шагнул к двери. Обернулся.

– Не надо все валить в одну кучу. Не оладьи миссис Остин спасут твоих голодных, а честные действия суданского правительства. Некоторые члены тамошнего кабинета, как я подозреваю, устроены в жизни намного лучше миссис Остин. Они обворовывают свой народ, полагая это своим должностным правом.

Джоан отодвинула керамическую миску, как бы демонстрируя голодную солидарность с беженцами Дафура.

– Теперь, папа, ты уже можешь переходить к тезису о том, что высокий уровень жизни в Америке – не самоцель. Наша великая экономика – это локомотив, который тащит за собой весь мир, придает смысл всему экономическому существованию на планете. Вдобавок скажи еще, что поддержание высокого уровня потребления в США является единственной возможностью обеспечить гражданский мир в стране, так как с падением этого уровня выйдут на поверхность чудища расовых, социальных и других конфликтов…

– Но это же правда! Мы тут, в Америке, должны работать на опережение, иначе всем будем заправлять не мы, пусть грешные, слабые люди, а дикие стихии. Так устроен наш американский мир.

– Получается, что мы, американцы, хуже всех. Китайцам хватает миски риса, чтобы выстроить новую Великую стену – теперь из рубашек и курток, а нам надо обязательно объедаться, чтобы работать.

Мистер Реникс закатил глаза и тихо выругался.

– Ну да, да, ты попала в самую точку.

– Я не целилась ни в какую точку, папа.

– Но попала. Вспомни Новый Орлеан.

– Неприятное воспоминание.

– Вспомни кадры, снятые в разграбленных магазинах. С полок исчезло все. Хлеб, консервы, памперсы, бутылки с водой. Нетронутыми остались только стеллажи с DVD-дисками и компьютерными программами. При первой же опасности мы отказались от достижений высокой цивилизации и вернулись в самое настоящее варварство, где важны только еда, питье, тепло.

– Ты хочешь сказать, в затопленном Копенгагене было бы по-другому?

– Нет, нет. Дело в другом. Если одичает Копенгаген или Гонконг, это будет большая неприятность. Если рухнет в пучину варварства Америка, – это будет конец мировой цивилизации.

– Получается, что мы всех заставляем принимать наши ценности с помощью запугивания: не будете помогать нам быть самой богатой и сильной страной – вам конец.

Мистер Реникс вытер рукой усталое лицо, выражение которого было такое, будто он не уходит на работу, а только что вернулся с нее.

– Если хочешь, что-то в этом роде. В конечном итоге мы работаем ради всех. Ради всего мира.

– И все же получается, что мы всех запугиваем. Раньше ведь Америка была другой. Когда мир пугали Советы, мы казались на их фоне обаятельными.

Мистер Реникс утомленно кивнул.

– Как всегда, ни до чего не договорились. Сейчас я поеду к себе в офис, а потом на испытательный стенд. Я буду изо всех сил работать на систему, на нашу систему, в надежде сделать ее хотя бы чуточку менее прожорливой. Кажется, у меня получится. И наша страна сможет, оставаясь собою, объедать окружающий мир в несколько меньшей степени. Тебя устроит такое обещание?

Джоан вздохнула.

– Ну, хоть что-то, – помрачнев, сказал мистер Реникс и, резко развернувшись, вышел, помахивая своим злосчастным дипломатом.

Джоан следила через окно, как он прошел по дорожке между двумя полянами травяного газона, нервно открыл дверь «Лексуса», бросил дипломат на переднее сиденье.

Джоан любила своего отца. Она совершенно искренне считала его наименее виноватым в глобальных несправедливостях, которые наблюдала вокруг себя, и страдала, что именно ему вынуждена предъявлять претензии за все это. В глубине души она продолжала считать отца идеальным героем – именно поэтому ему доставалось.

Она вскочила со стула. Нельзя же расстаться в состоянии ссоры! Подхватывая на бегу домашние туфли, бросилась к выходу. Выскочила на дорожку, размахивая так и не пригодившейся ложкой. Но машина уже тронулась. Был отчетливо виден смуглый решительный профиль мистера Реникса. Вот он отвернулся, чтобы посмотреть, нет ли слева от машины велосипедиста или парня на роликах.

Уехал.

Не успела!

Джоан дошла до конца дорожки и остановилась там, задумчиво похлопывая ложкой по точеному колену.

– Вы только посмотрите! – услышала она неприятный голос. Это была миссис Остин – пухлая очкастая старуха с несколькими завитыми волосками на практически голом черепе. – Вы только посмотрите, они утверждают, что сделали это!

Джоан пришлось уделить внимание соседке, тыкавшей пальцем в статью на газетной полосе. Оказывается, какие-то «сибирские обманщики» придумали новый бензин стоимостью всего лишь цент за литр.

Джоан вежливо пожала плечами и облизала ложку. Комментировать такие сообщения – все равно что рассуждать об устройстве системы пищеварения марсиан. Но старушка не унималась. В ней было столько жизни! Даже если она по своей воле решит завещать все свое наследство голодающим Африки, те еще очень не скоро дождутся ее денежек.

– Из чего, из чего, скажите, они там собираются его делать? Из снега? По-моему, только снега там у них и в избытке.

– Извините, миссис Остин, мне надо позвонить. Джоан действительно надо было позвонить. Отцу.

Глава третья

Уральские пальмы

г. Калинов, Южный Урал

– Это со мной, – сказал капитан Захаров швейцару гостиницы «Парадиз», бывшему подполковнику медицинской службы Кабинкину, облаченному в бархатную крылатку и папаху, отчего тот выглядел одновременно и глупо и солидно. Говорил капитан не оборачиваясь и не уточняя, кого именно он имеет в виду. Отставник-швейцар, отлично осведомленный о положении этого лысеющего самодовольного хлыща в системе силовых ведомств города, только понимающе кивнул. Будь даже Захаров еще пьянее, чем сейчас, и веди он за собой на поводке караван верблюдов, а не двух раскрашенных девиц, ему не могло быть никакого препона.

Цокая каблуками, поводя плечами в недорогих мехах, девушки вошли, брезгливо озираясь. Очень трудно было понять, почему брезгливо, ибо лучшего заведения в городе Калинове не имелось, их ежедневной мечтой было попасть именно сюда и поискать работу на ночь в подвальном клубе «Атлантида».

Капитан Захаров не повел их на дно морское, откуда вырывались буруны музыкальной тарабарщины и отсветы искусственных огней. Он повернул налево и зашагал меж двумя шеренгами самых настоящих пальм, проросших прямо из белого мраморного пола к рецепшену, или как оно там правильно, наконец, пишется, это слово. Лиза и Роза последовали за ним. Они были так удивлены, что даже не сделали того, что сделали бы в любой другой ситуации, – не закурили.

За стойкой сидел милый юноша в бабочке. Он не поднял глаз на подошедших и почти неуловимым движением ласковой лапки выдал капитану электронный ключ.

В лифте капитан Захаров вдруг прервал молчание. Такое впечатление, что он наконец рассмотрел своих гостий и решил, что они достойны того, чтобы он им сказал нечто ухаживающее.

– Обратили внимание на деревья?

– Симпатичные березки, – молвила Лиза, длинный язык которой часто являлся причиной сокращения ее гонорара.

Капитан не обиделся. Такой вид юмора до него, кажется, не доходил.

– Дура.

– Исправлюсь.

– Это пальмы.

– Да-а? И откуда же их завезли, прямо из Африки? – серьезно спросила Лиза, и это было уже совсем рядом с гранью, за которой капитан мог и обидеться – в обстановке чуть более официальной.

– Та же порода, что в вестибюле одного из братьев-близнецов. В Нью-Йорке. ОН сам там был и видел. И захотел, чтобы здесь.

Под наименованием ОН проходил Сергей Янович Винглинский, столичный олигарх, имеющий в Калинове одну из своих деловых контор и некоторые политические интересы. Все нефтегазовые процессы в здешних и прилежащих местах проходили под его присмотром. Для укрепления своих позиций он сначала купил прокурора, потом большую часть милиции, а в конце концов задумал и в кресло городского главы посадить своего человека. Что должно было произойти на ближайших выборах в марте 2008 года.

– Неужели та самая порода? – вступила в разговор Роза. Она, как и очень многие работницы здешнего ночного цеха, бывала в номерах «Парадиза» и знала трогательную байку про эти редкие пальмы и про то, что с их помощью Нью-Йорк и Калинов стали чуточку побратимами. Она просто хотела помешать подруге злить клиента. В самом деле, раз уж ты вышла на эту тропу, забудь о своих пятерках по начертательной геометрии в институтском дипломе.

Лифт остановился на верхнем этаже здания. Подойдя к окну в коридоре, можно было бы разглядеть картину застройки этого среднего сырьевого российского центра. Пять-шесть приземистых, по-разному некрасивых небоскребов в центре – так сказать, сити, окруженное административными «сталинскими» узкооконными глыбами с нудной лепниной и беспородными пятиэтажками, колоннами, уползающими в снежные окрестные просторы под конвоем бледных фонарей. А дальше – фантастические горы, поросшие, как мехом, непроницаемым ельником. Где чудеса, где леший бродит. Только никто никогда этого окна не распахивал и панорамой не любовался.

Девушки вышли из лифта и повернули налево. Захаров достал из кармана плоскую серебряную фляжку, вставил горлышко в угол рта, а свободной рукой показал: не сюда, дуры, не сюда!

Лиза и Роза переглянулись. Как жаль. Если он уже надрался до такой степени, что не разбирает, где право и лево, то может и забыть, сколько обещал заплатить.

– За мной! – скомандовал Захаров и устремился прямо на глухую стену в тупике коридора. Но ничего страшного не случилось. Мелькнул выданный там, внизу, электронный ключ, что-то пискнуло, и стена, выглядевшая глухой, разъехалась, а за нею обнаружился роскошный номер.

Пока девочки осваивались – вытаскивали из холодильника блюда с немыслимыми нарезками и бутылки с невиданными наклейками – Захаров сидел в громадном кожаном кресле, сделанном из целого гиппопотама, и пытался снять туфли. Для этого он бил каблуком в толстый бордовый ковер и матерился. Пробегавшая мимо с букетом фужеров в руках Роза чуть наклонилась и помогла ему с вызволением одной ноги. Обретя частичную свободу, капитан стал тут же рассказывать, какой он важный и сильный человек. А скоро станет еще важнее и сильнее. При этом он все время отпивал из фляжки.

– Судя по прикиду конурки, ты не врешь, – совершенно серьезно сказала Лиза.

На сей раз он почему-то обиделся.

– Да что ты понимаешь, математика! Понимаешь ты, что это за место? Какие люди сидели в этом кресле?

– В котором теперь сидишь ты? – видимо, профессионально любя точность, спросила Лиза.

– Да! – рявкнул капитан, поднимаясь. И обе девушки с одинаковым удивлением подумали, что он сегодня нализался значительно быстрее, чем обычно. Так ведут себя люди, которым пообещали повышение. Капитан продолжал разоблачаться, готовя, надо понимать, фронт работы для приглашенных специалисток, но делал это особым манером. Вслед за снятым левым ботинком он стянул левую штанину и встал. К наготе ему, очевидно, захотелось прибавить немного величественности, потому что пустую свою флягу он поднял наподобие древнего кубка. Девушки переглянулись. Положение им не нравилось. Они уже догадались, что денег сегодня явно не получат. Капитан решил расплатиться с ними этим номером – так шофер генерала катает своих девок на машине шефа. Девушки по-разному оценивали создавшуюся обстановку.

Для Розы тут пахло непонятной опасностью.

Для Лизы, скорее, новыми возможностями.

«Наверняка этот номер был чем-то вроде явки каких-то здешних спецслужб. Официальных, неофициальных – какая разница?! Номер точно нашпигован аппаратурой. Бог с ними, с деньгами, не нарваться бы на неприятности», – думала опасливая Роза.

«Небось и ОН здесь бывает, выпаивает своих московских и иностранных друзей. А что, если удастся попасть на работу в такую компанию», – думала математичка.

– А ну ко мне! – зычно скомандовал капитан Захаров. В тот же момент его мобильник заиграл какую-то дебильную мелодию. Скрывался прибор в кармане той штанины, что была уже развратно снята. Капитан наклонился, вскрикнул и выронил фляжку. Услужливая Роза метнулась к карману, выудила, ломая накладные ногти, мобильник, вскрыла его перед задыхающимися капитанскими устами.

Капитан напряженно слушал поступающую информацию. Она обладала, видимо, таким весом, что с него начала сползать и вторая штанина. Капитан растерянно сел в кресло. Его губы прошептали фразу, более всего походившую по звуку на «я как стекло». Оглядел гостий мутными глазами и спросил:

– Знаете, кто это звонил?

Девушки краткими жестами продемонстрировали предельную степень уважения к человеку, о котором не имели ни малейшего представления.

– Поэтому вон отсюда! – логично заключил капитан. – Но сначала все запихните на место.

Блюда с нарезками меланхолично поплыли со стола к холодильнику. Когда наработавшиеся официантками проститутки уже покидали тайную хату, капитан решил провести напоследок инструктаж.

– И об этом месте молчать даже…

Он не придумал, как закруглить фразу, и девушки выпорхнули.

– Пальмы, говоришь, – усмехнулась Лиза, входя в лифт.

– Недаром в народе это заведение называют «Паразит», – неожиданно добавила сдержанная Роза.

Глава четвертая

Ненормальная американка-2

г. Грин Ривер, штат Иллинойс

Больше всего Джоан хотелось сейчас поговорить с отцом. Всего час прошел с того момента, как он уехал на свой испытательный стенд. И в тот момент, когда они расставались, ей казалось, что ее просто тошнит от разговоров. Но стоило отъехать его «Лексусу», как она поняла: не сказано самое важное. И вместо отца – эта миссис Остин с вычитанным из газет бредом, с предложением «вместе испечь вафельный тортик». Пришлось сказать, что она не ест сладкое. Выглядело как немотивированная грубость. Старушка-то ведь ни в чем не виновата.

Джоан вернулась в дом. Съела несколько ложек невкусных кукурузных хлопьев с безжизненным молоком. Посидела в саду в гамаке, ни разу не качнувшись. Поднялась к себе в комнату к компьютеру, вновь взялась за статью, от которой оторвалась, чтобы столь неудачно проститься с отцом.

Статья не желала продвигаться. Джоан набрала номер отцовского рабочего телефона. Секретарша сказала, что не может ее соединить с мистером Р. Это было странно хотя бы потому, что обычно секретарша соединяла ее с шефом охраны «стариной Фрэнком», а уж он решал, может сейчас «босс» подойти к телефону или нет. Джоан набрала номер мобильного. Выключен. Такое бывало во время экспериментов. Но в совокупности с невежливой секретаршей и этот факт отбрасывал не совсем нормальную тень.

Джоан сходила еще на одно свидание со статьей. Потом снова – гамак. Еще один телефонный круг – с успехом даже меньшим, чем в первый раз: место секретарши занял автоответчик. У девушки появилось ощущение, что реальность начинает как-то неприятно суживаться вокруг нее. Невроз. Не хватало только на этом зациклиться. Надо будет позвонить Вуди Аллену – так по иронии судьбы звали семейного психотерапевта, только был он крупным, спортивного вида мужчиной, и таким волосатым, будто тенниску и брюки напялили не на человека, а на сам дремучий комплекс.

Она нашла телефон Аллена, но решила, что для того чтобы не зациклиться, все же лучше поговорить не с психоаналитиком, а с отцом.

Придется ждать.

Сколько?

Она двинулась вон из комнаты. И сразу же увидела его. Маленький квадратный конверт. Он лежал на узком африканском тамтаме, привезенном еще задолго до суданской поездки Джоан. Это был знаменитый в их доме тамтам. Мистер Реникс регулярно забывал на нем очень важные для себя вещи. Например, билет на самолет, или приглашение в Госдепартамент, или… Сейчас там лежал конверт с двумя огромными буквами «Ф» на самом видном месте. Девушка и расстроилась и обрадовалась. Теперь у нее был настоящий, ненадуманный повод позвонить отцу. Вместе с тем она понимала, что отсутствие конверта может отцу навредить. Беспечная Америка. Глава секретной лаборатории позволяет себе забыть дома на африканской безделушке, возможно, очень важный и, соответственно, секретный документ. Только почему он не позвонил с дороги или с порога лаборатории?

Джоан взяла конверт в руки. Внутри, несомненно, находился компакт-диск.

Снаружи раздался множественный, по-киношному свирепый визг тормозов. Так толпа полицейских машин паркуется у дома главы колумбийской наркомафии.

Джоан выглянула в окно и поняла, что в данном сериале роль мафиозного дома играет ее собственный дом. Семь или восемь машин. С хрустом распахиваются двери. Многочисленные люди в мятых костюмах и с неприятно серьезными лицами десантируются на газон. И стремительно шагают к дому, игнорируя наличие великолепной мощеной дорожки. Видимо, порча нравов бывает обусловлена не только падением жизненного уровня больших масс разноплеменного населения в стране, но и какими-то иными причинами.

Джоан, наверное, успела бы не только удивиться, но и испугаться, если б вслед за всей этой толпой не шел к дому и дядя Фрэнк. Впрочем, едва успев успокоиться, девушка начала дрожать от страха. И с Фрэнком, и без Фрэнка ситуация уж слишком не походила на то, к чему она привыкла за двадцать пять лет своей жизни.

Страх и любопытство на равных присутствовали в ней. В любом случае от одной роли ей не отвертеться – роли хозяйки. Однако и это, кажется, не слишком актуально. Стеклянная входная дверь внизу издала звук, который она не могла бы издать при нормальном к ней отношении. Джоан развела руками – и тут заметила, что по-прежнему держит в одной из них «ФФ»-конверт. Прятать его как следует у нее не было времени, в карман джинсов он как-то не хотел сразу влезать, и она сунула конверт за пояс джинсов.

– Здравствуйте, дядя Фрэнк.

– Здравствуй, девочка.

Они сели напротив друг друга. У нее испуганный взгляд, у него унылый. Она затаила дыхание, он шумно вздыхает. Ему неудобно из-за большого пистолета под мышкой, ей – из-за маленького конверта на лобке.

– Где папа?

– Слушай меня внимательно, девочка.

– Что с папой?

– Ты же понимаешь, ты для меня как дочь.

Джоан одновременно похолодела и почувствовала, что сейчас вспыхнет.

– На меня ты можешь положиться во всем. Я всегда был рядом с твоим отцом. Это был такой человек, это был великий человек.

– Что случилось?!

Фрэнк тяжело пересел на ту часть дивана, где сидела Джоан. Обнял ее за плечи, погладил по голове. Он продолжал говорить что-то успокаивающее и подбадривающее, но при этом делал одним глазом такие сигналы ребятам в мятых костюмах, что мебель в доме хрустела, картины качались, электроприборы выворачивались наизнанку.

– Папа умер?

– Нет, он погиб. Погиб как солдат на передовой.

– В лаборатории?

– Зачем ты спрашиваешь? Хотя да, он, наверное, сказал тебе, что поехал в лабораторию. Он всегда в это время ездит в лабораторию. И там произошел несчастный случай. Нелепый случай. Опыт был простой. Даже, может быть, слишком простой. Он пренебрег обычными мерами предосторожности.

– А что делают эти люди?

Фрэнк поежился и покашлял в руку, свободную от оказания дружеских ласк дочери друга.

– Одна деталь, мелочь, но важная мелочь. Ее не оказалось на месте.

– Она могла бы его спасти?

Фрэнк задумался, у него не было готового ответа на этот вопрос.

– Можно сказать и так.

Джоан попыталась высвободиться из объятий отцовского друга.

– Зачем они роются? Я сама все покажу.

– Нет, нет, сиди, прошу тебя. Они сами разберутся.

– Но я лучше знаю свой дом, я покажу все места, где папа мог что-нибудь оставить по работе.

Джоан еще раз дернулась, но поняла, что объятия отцовского друга не разожмутся. Поведение мятых костюмов ей все больше не нравилось.

– Послушай, ты ведь звонила сегодня в лабораторию?

– Да.

– Умница, потому что не отпираешься.

– А чего мне отпираться?

– Что ты хотела сообщить ему?

– Папе?

– Папе, папе.

– Ну-у, как вам сказать, ну…

– Так прямо и говори. – Голос у дяди Фрэнка стал неуловимо неприятным. – Не плачь, не плачь, не надо пока плакать. Мы не доделали важное дело. О чем вы с ним беседовали?

Джоан не плакала, ей хотелось послать всех, и дядю Фрэнка в том числе, подальше, но она до сих пор никак не могла принять всерьез мысль о смерти отца. Сейчас подъедет его машина, сейчас он войдет. А все происходящее – дурной театр.

– Мы с ним не доспорили.

– О чем?

– Как о чем? Обо всем. О мире, об Африке, что нельзя так.

– Как?

– Я сказала, что Америка… да не все ли теперь равно, раз его нет…

И Джоан наконец разрыдалась. Она плакала не только по отцу, но еще и потому, что была не уверена, стоит ли сейчас отдать дяде Фрэнку конверт. Может быть, потом, когда она сама во всем разберется. Но только не сейчас!

Глава пятая

Выбор цели

Территория США

Определить место действия точнее не представляется возможным

Разъехались в разные стороны стальные створки ворот, на каждой из которых красовалось по пышному парику из колючей проволоки. Офицеры в касках долго рассматривали документы, пинали колеса, подносили к корпусу легковушки штуки на длинных штативах, похожие на студийные микрофоны.

Через двести ярдов – еще один пост. Тут главными были собаки. Им позволялось все. Они требовали вскрыть багажник, предъявить бумажник, снять пиджак – старина Фрэнк покорно, автоматически повиновался.

Затем машину пришлось оставить (тогда зачем было ее так тщательно обыскивать) и пройти шагов сто по бетонному полю, далее столько же по коридорам, где в стенах вспыхивали зеленые лампочки и что-то жужжало. Две индифферентные женщины в страшно накрахмаленных белых блузках и черных галстуках снова заставили Фрэнка раздеваться, велели даже снять ботинки. Убедившись в том, в чем им надлежало убедиться, они вызвали бронированный лифт, и старина Фрэнк отправился куда-то, как всегда во время таких визитов, не зная, вверх движется или вниз.