Прованс навсегда

Наконец достали и нашего знаменитого сантехника месье Меникуччи, заскакивавшего иногда между своими œuvres[23] поболтать с нами о политике, о повадках лесных грибов, о капризах климата, о перспективах сборной Франции по регби, о бессмертном гении Моцарта, а также о последних мировых достижениях в области сантехники. Я подарил ему книжку, показав места, в которых встречается его имя, и сказал, что иные из посетителей выражали желание с ним встретиться.

Он поправил свой шерстяной колпак и ворот старой клетчатой рубашки.

– C’est vrai?[24]

Истинная правда, заверил я его. Его имя даже появилось в «Санди таймс». Может быть, стоит организовать для читателей встречу с ним.

– Ah, Monsieur Peter, vous rigole[25].

Но видно было, что идея ему по душе, а книгу он, уходя, нес так же бережно, как какое-нибудь хрупкое и дорогое биде.

Голос в трубке звучал, как будто его владелец находился в Австралии, бодро и гулко.

– Здрасьте. Валли Сторер, английский книжный, Канны. У нас тут стада британцев, ваша книжка очень неплохо расходится. Как насчет прибыть во время кинофестиваля на подписание?

У меня всегда сохранялся здоровый скептицизм относительно литературных аппетитов людей киноиндустрии. Если вы упомянете Рембо[26] в отеле «Бель-Эр», народ подумает, что вы о Сильвестре Сталлоне. В читательский ажиотаж и подъем продаж не верилось, однако развлечение неплохое. Может, кинозвезду увижу, подумал я. Или очередную Мисс Бюст на набережной Круазет, или – самое невероятное явление – улыбку официанта на террасе отеля «Карлтон». И я охотно согласился.

Погода выдалась – для книготорговли – хуже некуда: жаркая, солнечная. Я вползал в город в тягучем потоке автомобилей, любуясь яркими плакатами на фонарных столбах, оповещавшими, что Канны и Беверли-Хиллз отныне близнецы-братья, и раздумывая, как мэры только что породненных городов кинутся посещать друг друга с рабочими визитами, укреплять дружбу за счет налогоплательщиков, оплачивающих их каникулы любви.

Возле Дворца фестивалей несметное число полицейских, вооруженных, радиофицированных и при темных очках. Главное занятие полиции – создание пробок и предотвращение похищения Клинта Иствуда какими-нибудь злоумышленниками. С умением, отточенным годами практики, они направляют автомобили в одну пробку, затем раздраженными кивками перебрасывают в соседнюю. За десять минут я одолел пятьдесят ярдов. Паркуясь в гигантской подземной стоянке, я обратил внимание на граффити на стене:

ПОСЕТИТЕ КАННЫ, МЕЧТУ ТУРИСТА, – ТОЛЬКО Я БЫ И ДНЯ ТУТ НЕ ЗАДЕРЖАЛСЯ

Я отправился в кафе на Круазет позавтракать и – а вдруг такое счастье! – на звезд поглядеть. Все присутствующие прибыли за тем же. Никогда не видел, чтобы столько незнакомых друг с другом людей рассматривали визави с таким интересом. Девицы все с надутыми губками и со скучающими минами на мордочках. Мужчины вооружены программками фестиваля, в которых с резолютивным видом марают что-то на полях. На столах рядом с круассанами тут и там возлежат мобильники, ожиданием звонков подчеркивая важность их обладателей. Каждый при пластиковом делегатском значке и при полиэтиленовом фестивальном пакете с надписью «Le Film Français/Cannes 90». Ни намека на Le Film Anglais или Le Film Américain, но грех не воспользоваться положением хозяина фестиваля. Круазет увешана плакатами с именами актеров, режиссеров, продюсеров, дантистов, парикмахеров. Восславления концентрируются перед крупными отелями таким образом, чтобы индивид мог видеть свое имя каждое утро из окна своей спальни перед традиционным каннским завтраком – яичницей с беконом и множеством собственных «я». Воздух насыщен бешеной деятельностью, большие баксы и крупные дела, и группа энергичных людей спешит по набережной Круазет и вдруг замечает старика-нищего, сидящего на мостовой перед отелем «Мажестик» с одиноко сверкающей на дне перевернутой и истрепанной шляпы монеткой в двадцать сантимов.

Подкрепившись своей дозой гламура, я оставил Великих Моголов кино и прошел по узкой рю Бивуак Наполеона к англоязычной книжной лавке, готовясь к странной процедуре сидения в витрине в расчете на то, что кому-то, кому угодно, придет в голову идея попросить меня подписать книгу. Разок-другой я уже примерял к себе это занятие. Не скажу, что слишком приятно ощущать на себе взгляды людей, не отваживающихся подойти. Может, они воображали, что я кусаюсь. Конечно же, они не представляли, какое облегчение чувствует автор, к которому приближается какой-нибудь храбрец. Посидев так несколько минут, чувствуешь, что готов схватиться за соломинку и подписать что угодно, любую книгу и любой фотоснимок, старый экземпляр газеты «Nice-Matin» и банковский чек.

К счастью, Валли Сторер с женой понимали психологию автора и набили лавку друзьями, знакомыми и даже покупателями. Не представляю, каким волшебством они отвлекли этих людей от пляжных радостей, но скучать мне не пришлось, и я даже подумал, что неплохо было бы иметь под рукой разговорчивого месье Меникуччи. Он лучше смог бы ответить на вопрос, почему французская канализация ведет себя именно так, как она себя ведет, – тема живейшего интереса английских туристов и экспатриантов. Странно, удивлялись они, почему французы, достигшие такого прогресса в области высоких технологий, запустившие скоростные поезда и реактивные «Конкорды», в туалетах и ванных довольствуются уровнем XVIII века? Намедни, как проинформировала меня одна пожилая леди, она спустила воду в туалете, и в горшке всплыли останки какого-то овощного ассорти. Ужасно, ужасно! Да случись такое в родном Челтенхэме…

После сеанса подписания мы отправились в бар за углом. Американцев и англичан там оказалось больше, чем местных, но местных в Каннах вообще по пальцам пересчитать можно. Даже полицию, как мне сказали, и ту доставили с Корсики.

Полиция все еще упражнялась в создании пробок на Круазет, когда я отправился в обратный путь. Жандармы больше глазели на красоток разной степени раздетости, дефилирующих по тротуарам, не обращая внимания на одинокого нищего старика все с той же двадцатисантимовой монеткой в перевернутой шляпе. Я кинул ему несколько монет, и он пожелал мне доброго дня. По-английски. Я подумал, что он выучил язык Шекспира ради карьеры в Беверли-Хиллз.

Бой

Жена заметила собаку по пути в Менерб. Она шествовала рядом с мужчиной, аккуратный вид и чистая одежда которого бросались в глаза рядом с ее неухоженностью и запущенностью. Выглядел пес так, как будто на сухой обглоданный скелет кто-то набросил грязный половик. И все же, несмотря на свой в высшей степени непрезентабельный облик, он интриговал своей необычностью для Франции. Редкая здесь порода жесткошерстного пойнтера, известного под официальным именем грифон Кортальса. Chien de race, таким образом. Породистая собака.

Одна из наших собак тоже кортал, и, поскольку таких в Провансе не часто увидишь, жена моя остановила машину, чтобы поговорить с владельцем. Она подивилась совпадению редких в этой местности пород, однако реакция мужчины оказалась для нее неожиданной.

– Мадам, эта псина увязалась за мной, но я не имею представления, откуда она и кто ее хозяин. – И он отскочил на шаг, чтобы уберечь брюки от облака пыли, взмывшего в воздух от принявшейся валяться на дороге собаки.

Жена вернулась из деревни и поведала мне о встрече. Конечно, рассказ вызвал у меня определенное беспокойство. Собаки для моей жены все равно что для другой норковые шубы. С нами уже проживали две, и я полагал, что этого вполне достаточно. Жена соглашалась, хотя и не слишком уверенно, и в течение следующих дней я заметил, что взгляд ее то и дело блуждал по окрестностям, ожидая появления помянутого ею чудесного явления на четырех лапах.

Возможно, история не имела бы продолжения, не сообщи ей кто-то, что собака, похожая на одну из наших, дежурила днем возле épicerie[27], привороженная запахом копченостей и паштетов. Вечером она исчезала, утром появлялась снова. О хозяине ничего не было известно. Вероятно, пес потерялся.

У жены развилась сrise de chien[28]. Она узнала, что потерявшиеся и выкинутые на улицу собаки содержатся в загонах французского общества защиты животных менее недели, затем от них избавляются. Как можно подобное допустить в отношении любой собаки, не говоря уж о таком прекрасном животном благородных кровей!

Я позвонил в общество защиты животных. У них пса не оказалось. Жена начала пропадать в деревне по полдня, уезжая на полчаса, чтобы купить батон. Однако собака исчезла. Когда я осмелился предположить, что она, вероятно, нагулялась и вернулась домой, супруга глянула на меня так, будто я предложил зажарить на ужин младенца. Я снова позвонил в изолятор найденных собак.

Прошло около двух недель. Жена переживала, в обществе защиты животных устали от моих звонков, но тут из épicerie просочилась свежая новость. Пес жил в лесочке рядом с домом одной из покупательниц. Женщина подкармливала его и позволяла ночевать на террасе.

Такой молниеносной реакции я давно не видывал. В течение получаса жена уже вернулась с улыбкой, заметной за полсотни ярдов. Рядом с ней на пассажирском сиденье что-то беспокойно ерзало. Сияющая жена вышла из машины.

– Он с голоду умирал, бедняжка. Посмотри, съел весь ремень безопасности. Ах, какое чудо!

Пса выманили из машины, он стоял рядом с нею, колотя хвостом по дверце. Выглядел кошмарно. Какой-то ком шерсти размером с немецкую овчарку со множеством торчавших во все стороны щепок и веточек, запутавшихся и прилипших листьев и каких-то крошек. Пес задрал ногу возле машины, лягнул пару раз ногами по гравию и улегся на живот, высунув шесть дюймов розового языка с налипшими на него обрывками ремня безопасности.

– Прелесть, правда? – продолжала умиляться жена.

Я протянул ему руку. Он поднялся, сжал мое запястье зубами и потянул к себе. Зубы у него оказались весьма крепкими.

– Видишь? Ты ему понравился.

Я попросил ее предложить псу для еды что-нибудь вместо моей руки. Он в три приема опустошил большую миску собачьего концентрата, налакался воды из ведра и принялся кататься по траве. Обе наши суки не знали, что с ним делать. Я тоже. Жена лучше ориентировалась в обстановке.

– Бедняжка. Нужно его отвести к ветеринару. И обязательно постричь.

В каждом супружестве есть моменты, когда лучше не спорить. Я договорился с мадам Элен, toilettage de chiens[29], на тот же вечер, ибо никакой уважающий себя ветеринар с ним в таком виде дела иметь не стал бы. Мадам Элен, как я надеялся, более привычна к проблемам с внешностью сельских собак.

Мадам Элен действительно быстро справилась с шоком первого впечатления. Еще один ее клиент, миниатюрный пуделек абрикосового цвета, заскулил и сиганул подальше от греха за этажерку с журналами.

– Пожалуй, сперва возьмусь за вашего, – решила она. – Душист, душист, n’est-ce pas?[30] Где вы его откопали?

– Кажется, в лесу.

– Мм… – Мадам Элен сморщила нос и потянулась за резиновыми перчатками. – Часок можете погулять.

Я купил ошейник от блох и присел за пивом в кафе Робиона, пытаясь привыкнуть к мысли о трех собаках в хозяйстве. Конечно, можно было надеяться, что найдется прежний хозяин, тогда останутся лишь две собаки и скорбящая об утрате жена. В любом случае выбор не за мной. Решение предстояло принять собачьему ангелу-хранителю, если таковой существовал. Я надеялся, что он заметит ситуацию.

Пса я нашел привязанным к стволу дерева в саду. Увидев меня, он выразил живейшее удовлетворение. Обкарнала его мадам Элен до короткого ежика. Голова теперь казалась еще больше, кости торчали, как у собаки, нарисованной малолеткой, но, по крайней мере, теперь он избавился от вонючести, стал чистым. Художественные наклонности мадам Элен проявились в оформлении обрубка хвоста, превращенного в помпон.

Пес охотно проследовал за мной в машину и устроился на пассажирском сиденье, глядя вперед, лишь иногда поворачиваясь ко мне и проявляя интерес к моему запястью. Производимые им звуки я истолковал как проявление удовлетворения, но, как оказалось, ошибся.

На самом деле он урчал от голода, что я осознал по аппетиту, с которым он умял содержимое подставленной ему женой миски. Придерживая миску лапой, он вылизал эмаль. Жена глядела на него с выражением, свойственным большинству женщин, когда они созерцают своих в высшей степени одаренных чад. Я скользнул в сторонку, проронив, что неплохо бы все же поискать его хозяина.

Обсуждение продолжилось за столом, под храп пса, заснувшего на полу, в ногах у моей жены. Мы договорились, что спать он будет в сарае. Дверь оставим открытой, чтобы он мог при желании выйти. А то и уйти. Если утром он еще будет на месте, мы свяжемся с еще одним хозяином корталов в округе, спросим его совета.

Жена выскочила из постели ни свет ни заря, и скоро меня разбудила ткнувшаяся мне в физиономию усатая морда. Пес никуда не делся. Вскоре стало ясно, что он вознамерился остаться с нами и намеревался убедить нас, что без него жизнь вообще невозможна. Он оказался бесстыжим льстецом. Один лишь взгляд на него – и это костлявое чучело выражало полнейшее блаженство. Похлопаешь его по загривку – и он впадет в экстаз. Два-три дня – и мы пропали. Со смешанными чувствами я позвонил месье Грегуару, жившему в Апте хозяину корталов.

На следующий день он заехал к нам с женой, чтобы освидетельствовать нашу находку. Месье Грегуар первым делом заглянул в уши, чтобы проверить, не вытатуирован ли там идентификационный номер на случай потери. Так поступают все серьезные владельцы, сказал месье Грегуар. Номера хранятся в базе данных в Париже, и если кто-то обнаружит собаку с клеймом, центральный офис в полчаса свяжет его с владельцем.

Месье Грегуар с сожалением покачал головой. Увы, татуировки в ухе не оказалось. И кормили пса неправильно. Скорее всего, рождественский подарок оказался неуместным в доме и от него избавились традиционным способом – вышвырнули вон. Месье Грегуар посоветовал нам оставить пса в нашем семействе. Пес против этого не возражал.

Мадам Грегуар выразила восхищение красотой нашего найденыша и почти сразу выступила с предложением, принятие которого, возможно, привело бы к удвоению поголовья собак в нашем хозяйстве. Она спросила, как мы отнесемся к браку между нашим красавцем и их молодой сукой.

Как относится один из нас, я точно знал, но обе дамы уже пустились в обсуждение деталей возвышенной собачьей любви.

– Вы должны нас навестить, – предложила мадам Грегуар. – Мы разопьем бутылку шампанского, в то время как эти двое… – она слегка замялась, подыскивая более деликатное выражение, – уединятся.

К счастью, муж ее оказался не лишен практической жилки.

– Прежде всего нужно проверить, понравятся ли они друг другу. А тогда уж… – И он смерил нашу находку взглядом будущего тестя. Пес положил ему на колено свою увесистую лапу. Мадам умиленно засюсюкала. Я понял, что все решено.

Наумилявшись, мадам Грегуар вспомнила еще одну существенную деталь.

– Вот что мы еще забыли. Звать-то его как? Надо что-либо героическое придумать. С такой головой! – Она погладила пса по голове, и тот от удовольствия закатил глаза. – Скажем, Виктó-ор… Или… Ахилл.

Пес, дурень дурнем, опрокинулся на спину, воздев лапы к небу. Героического в нем ничего не обнаруживалось, зато мужеские признаки сразу бросились в глаза. Этими признаками и определилось его имя.

– Давайте назовем его Бой. Çа veut dire «garçon» en Anglais[31].

– Бой? Oui, c’est genial[32], – восхитилась мадам Грегуар.

И пес стал Боем.

Встречу Боя с невестой, как ее назвала мадам Грегуар, мы запланировали недели через две-три. Тем временем следовало Боя откормить, сделать ему прививки, поставить учетное клеймо. В общем, сделать из него приличного жениха. Он навещал ветеринара и обжирался, приобретал лоск, обживался в хозяйстве. Каждое утро поджидал нас во дворе, повизгивая от предвкушения предстоящего дня и хватая зубами первое попавшееся запястье. Через неделю он переместился с подстилки в сарае в корзину во дворе, через десять дней перешел спать в дом, под обеденный стол. Суки наши его уважали. Жена покупала для него теннисные мячики, которые он тут же разгрызал. Бой гонял ящериц и обожал сидеть на ступеньках, ведущих в бассейн. Он пребывал на седьмом небе собачьего рая.

Наступил день, предназначенный мадам Грегуар для rendez-vous d’amour[33]. Мы прибыли в живописные холмы над Сеньоном, где месье Грегуар перестроил длинный каменный конюшенный блок в одноэтажный дом с видом на долину и, в отдалении, на деревню Сен-Мартен-де-Кастильон.

Бой набрал вес, густая шерсть его отросла, но манеры все еще оставляли желать лучшего. Выскочив из машины, он тут же задрал ногу у недавно высаженного деревца и взрыл газон когтями задних лап. Мадам нашла его очаровательным. Месье, как мне казалось, отнесся к псу менее доброжелательно, я уловил его несколько скептические взгляды. Невеста жениха игнорировала, сосредоточившись на наших суках. Бой прыгнул на пригорок возле дома, с него вспрыгнул на крышу. Мы вошли в дом, наслаждаться чаем с вишнями, настоянными на eau-de-vie[34].

– Неплохо, неплохо он выглядит, ваш Бой, – похвалил месье Грегуар.

– Великолепно выглядит, – присоединилась к нему мадам.

– Oui, mais…[35]

Наконец выяснилась причина сомнений месье Грегуара. Он встал, взял журнал, раскрыл его. Последний выпуск «Club Korthal de France». Множество фотоснимков: собаки в стойке, собаки с дичью в зубах, собаки плывущие, сидящие у ног хозяев…

– Vous voyez, – продолжил месье Грегуар, – все эти собаки обладают классическим покровом, poil dur[36]. Характеристика породы.

Я посмотрел на фото.

Все изображенные собаки жесткошерстные. Я перевел взгляд на Боя, как раз прижавшего большую бурую мочку носа к стеклу. Шерсть его отросла после стрижки и живописно завивалась колечками. Нам они казались красивыми. Но месье Грегуар придерживался иного мнения.

– К сожалению, он напоминает… mouton. От шеи к макушке он кортал. От шеи к хвосту он овца. Очень жаль, но такой брак стал бы мезальянсом.

Моя жена чуть не подавилась вишнями. Мадам Грегуар сильно расстроилась. Месье Грегуар глядел на нас с сожалением. Лишь я внутренне ликовал. Две собаки и овца в доме – вполне достаточно.

Бой, насколько нам известно, все еще холостяк.

За пятьдесят без превышения скоростного лимита

На свои дни рождения я никогда особого внимания не обращал, даже на те, что случаются раз в десять лет. В день, когда мне исполнилось тридцать, я работал, как и в день сорокалетия. И день полувекового юбилея я вполне счастлив был бы провести в трудах. Однако не тут-то было. Госпожа супруга смотрит на подобные вещи и явления с иной позиции.

– Полсотни лет – это событие, – рассуждала она. – Особенно – учитывая, сколько ты потребляешь вина. Даже достижение. Надо отпраздновать.

Спорить, когда у нее подбородок в таком положении, не следует. Поэтому мы обсудили, как, где и с кем отметим. Мне бы следовало сообразить, что у нее все решено, хотя она внимательно, терпеливо и даже вежливо выслушивала все мои предложения – вылазка в Экс, déjeuner flottant[37] в пруду, поездка к морю в Касси. Лишь когда у меня иссякло воображение, она взяла слово. Пикник в Любероне, сказала она, с несколькими избранными друзьями. Так принято отмечать дни рождения в Провансе. Она широкими мазками набрасывала живописные полотна идиллических полянок, утопающих в солнечном свете, окруженных тенью широколистных деревьев… Мне даже будет позволено брюки снять. Мне понравится.

Не знаю почему, но к пикникам у меня с детства аллергия. Я покончил с ними еще в Англии. С сырой земли постоянно ползет вверх по позвоночнику влага и еще что похуже. Муравьи норовят сожрать все, что сам намеревался поглотить. Вино противно пресное, как остывший чай, чай точно такой же противно пресный, тепловатый. И все это великолепие прерывает лопнувший над головой нарыв дождевого облака с такой же противной тепловатой водицей. Пикники я ненавидел. И осмелился не скрывать своего мнения.

Этот окажется совершенно иным, безапелляционно заявила моя супруга. Она все продумала. Она даже привлекла в качестве консультанта Мориса. Все будет культурно и цивильно, в высшей степени оригинально и живописно, не хуже чем Глайндборн[38] в сухой день. В общем, мне очень понравится.

Морис, шеф-повар и собственник «Оберж де ля Луб» в Бюу, знаток и любитель лошадок, где-то добыл и основательно отреставрировал две-три calèches (открытые коляски) и один дилижанс на лошадиной тяге – ип vrai diligence. Морис предлагал эти колесницы в качестве одного из пунктов своего меню. Я якобы буду в восторге.

Я умею мириться с неизбежностью, и вопрос с пикником решился без долгих препирательств. Мы пригласили восемь гостей и скрестили пальцы (не столь истово, как это принято в Англии), дабы сохранилась хорошая погода. Хотя дождь в последний раз случился за два месяца до предполагаемого пикника, в апреле, июнь в Провансе – штука непредсказуемая, иногда дожди хлещут по неделе кряду.

Однако в то утро, выйдя во двор в семь часов, я узрел над головой прозрачную голубизну, подобную цвету пачки сигарет «Голуаз». Каменные плиты мощеного двора приятно грели босые ноги, ящерицы уже замерли на стене в лучах солнца. Проснуться в такое утро – уже прекрасный подарок ко дню рождения. Ранним утром жаркого летнего дня в Любероне, уютно устроившись на террасе, наслаждаться под жужжание пчел в лаванде чашечкой кофе со сливками и любоваться омытой солнечным светом зеленью дальнего леса – что может быть лучше на этом свете? Тепло внушало мне оптимизм и уверенность в собственных силах. Я не чувствовал себя ни днем старше сорока девяти лет и, благодушно опустив взгляд к своим загорелым ступням, молча надеялся, что и шестьдесят встречу так же точно.

Чуть позже теплынь сменилась жарой, а жужжание пчел перекрыл кашель дизеля. К дому подкатил и остановился в облаке пыли потрепанный открытый «лендровер» в боевой камуфляжной раскраске. Прибыл Беннет, выряженный дозорным пустынного патруля, в шортах и военного покроя рубахе, в затемненных танковых очках; машина вся в запасных колесах, канистрах, саперных лопатках и каких-то еще чрезвычайно полезных ящиках и коробочках, прикрепленных к кузову. Из ансамбля выпадала лишь заменявшая каску бейсболка от Луи Вюиттона, неуместная при Эль-Аламейне[39]. Вражеские позиции он пересек по шоссе N100, успешно покорил Менерб и горел энтузиазмом продолжить наступление хоть до альпийских вершин.

– Привет, старик! – провозгласил Беннет. – Не возражаешь, я быстренько позвоню? Понимаешь, плавки забыл защитного цвета… ну, там… где ночевал сегодня. Шикарные плавки, цвет как у трусов генерала Норьеги. Оригинальнейшая тряпица, жаль было бы лишиться.

Беннет ускакал к телефону, а мы погрузили двоих гостей-постояльцев и трех собак в машину, чтобы отправиться в Бюу, где предстояла встреча с остальными. Беннет выскочил из дому, лихо поправил бейсболку. Автоколонна двинулась под взглядами местных жителей, по пояс скрытых зарослями винограда. Их заинтриговал боевой окрас «лендровера» и его живописный водитель.

За Боньё пейзаж несколько одичал, виноградники сменились кустарниковыми пустошами, яркими лавандовыми полями и россыпями валунов. Как будто до ближайшего поселения отпускников сотни миль. Такое изобилие дикой природы радовало глаз. Немало времени еще пройдет, прежде чем здесь появится первый бутик или контора агента по недвижимости.

Мы повернули в глубокую долину. Бюу еще дремал. Растянувшаяся на поленнице дров возле мэрии собака открыла один глаз и лениво тявкнула. Ребенок с котенком на руках повернулся в сторону нашего кортежа, удивленный интенсивностью движения и численностью машин.

Двор заведения Мориса напоминал съемочную площадку фильма, где срочно делают кино по незавершенному сценарию, толком не определившись с составом исполнителей, страной и эпохой действия, гардеробом и декорациями. Белый костюм и широкополая панама, шорты и сандалии, шелковое платье, наряд мексиканского батрака, яркие шарфики и платочки, колпаки и шляпы, наряженный куклой младенец и боевой командир пустынного дозора, выпрыгнувший из «лендровера» и озабоченно инспектировавший его снаружи на предмет наличия свежих пулевых пробоин.

Из-за спин своих лошадиных сил Морис улыбался нам и прекрасной погоде. На нем провансальский выходной наряд: белая рубаха, белые штаны, черный галстук-шнурок, сливово-красный жилет и старая плоская соломенная шляпа. Его друг, возница второй повозки, тоже в белом, оживленном широкими алыми подтяжками и роскошными пепельно-перечными усищами, точная копия Ива Монтана из фильма «Жан де Флоретт».

– Venez![40] – пригласил нас подошедший Морис. – Идемте глянем на лошадок. – И он справился о состоянии нашего аппетита. К месту проведения пикника уже, оказывается, отправился фургон с достаточным запасом продовольствия, чтобы накормить весь Бюу.