Полная версия
Зона заражения
Есть!
Четыре минуты и двенадцать тысяч франков – во столько обходится мне обновленная карта местности. В центре – местоположение планшета, то есть и наше положение, карта захватывает радиус в двадцать миль и содержит достоверные данные на момент ее составления. Хочешь – обновляй, но это будет стоить еще двенадцать тысяч франков. Уменьшаю кратность, затем вывожу на максимальное увеличение подозрительный квадрат и наблюдаю за мгновенным изображением самодельной самоходной артиллерийской установки. На китайском крановом шасси установлена качающаяся часть советской 122-миллиметровой гаубицы…
– Готовим «Шмеля»! «Шмеля»!
«Шмель» – последняя наша надежда. Чертовски дорогая штука, поэтому он у меня в рюкзаке – чтобы ни у кого не возникло желания использовать его зазря. Это миниатюрный ударный БПЛА-самоубийца, его боевая часть содержит заряд, примерно равный заряду РПГ-7. Учитывая тот факт, что им можно прицельно бить в уязвимое место танка, можно считать, что это противотанковое вооружение.
Соединяя одну консоль с другой, выкладываем стартовую катапульту. Я собираю самолетную часть… совсем дрянное дело – собирать это под обстрелом. В этот момент первый разрыв ложится правее и ниже.
Понеслась душа в рай.
– Готово!
– Уй…
В кого-то попали… но времени нет. Не отвечая на огонь, подсвечивая себе инфракрасными фонарями, устанавливаем собранный планер на катапульту, и в этот момент второй снаряд взрывается на дворе, метрах в десяти от нас. Только то, что мы на верхотуре, спасает нас, а если бы группа прикрытия была во дворе, аккурат были бы двухсотые. Сейчас пехота может намного больше, чем двадцать лет назад, но никто не придумал, как уберечься от прямого попадания гаубичного снаряда.
– Целы?
Пыль, ни хрена не видно, но здание, похоже, стабильно. Если нам повезет, то стабильным оно и останется. Ставим обратно планер на катапульту.
– Контроль.
– Нет времени, пускаю!
Запускается винт. Он должен развить максимальную тягу, для чего аппарат удерживает на месте стяжка из резины. Ее усилие на разрыв точно рассчитано.
Хлопок – аппарат срывается с места. На секунду замирает сердце – а если облом? Но нет. Чисто сходит, летит… третий взрыв раздается за стеной, они неправильно взяли поправку по дальности, бьют между первым и вторым разрывом – пристреливаются, но неправильно. Аппарат летит через пыль, поднятую взрывом, его мотает – это видно по изображению. Аппарат веду я, потому что тренировался, и никому это больше не доверю.
Управление БПЛА – дело нелегкое. Нет терморежима, есть только примитивная камера, передающая изображение, и на ней – ИК-фонарь и ИК-фильтр. Какое там изображение – можете себе представить. Для экономии поставили самую примитивную, дешевую и требующую минимального питания матрицу. И вообще эта система предназначена для использования в основном в условиях ровной местности, никак не в горах.
Стреляют? Плевать, отвлекаться нельзя, я должен вывести БПЛА к цели. Мы переваливаем хребет, и тут я вижу вспышку… ага, вот и гаубица.
Четвертый разрыв ложится ближе и вываливает часть стены. Снова осколки и камни, летят в том числе и нам на голову. Но мне не до этого – я должен довести аппарат до цели, и плевать на все остальное.
В последний момент я решаю пойти ва-банк и меняю точку прицеливания – теперь целюсь не в саму установку, а в снарядный ящик. Видно более-менее, видна движуха – заряжают, и я видел снарядный ящик. Вот по нему и…
Изображение гаснет. Только сейчас я начинаю чувствовать холодный пот на спине и как сводит руки.
– Ну?
– Летела ракета… – начинает кто-то шуточку.
Глухой грохот разрыва вдали.
– Есть! Твою же… есть!
Шаттлы идут один за другим, их слышно не по двигателям – они очень тихие, а по пулеметам. Один из шаттлов канонерский, на нем установлен старый добрый «Миниган». Несмотря на засилье кейсов в пулеметных системах, он до сих пор картриджный, как в старые добрые времена. Причина этому проста – темп стрельбы от двух до четырех тысяч. Подобрать лак для покрытия порохового состава, который бы защищал от самопроизвольной стрельбы, – для «Минигана» не невозможно.
Когда стреляет «Миниган», мое сердце наполняется радостью. Это мало с чем можно сравнить. Отдельные выстрелы не слышны – вместо них глухой рокот. Сплошная струя трассеров разбивается о землю и, рикошетя от каменной земли, летит во все стороны. Жесть как она есть – вот почему большинство спецназов всего мира предпочитает на технике именно это оружие.
– Главный – всем, фаза три. Гаврила, тащи Ваню на крышу…
Не знаю, почувствовали ли что-то боевики или нет, но огонь ослабевает. Гаубица замолкла – значит, и в самом деле попал. Шаттл зависает над крышей, первым делом поднимается Гаврила с заложником, через люк в полу и лебедку.
Далее – время и нам, грешным.
В десантном шаттле на удивление тихо, после разрыва в десяти метрах от нас. Или я оглох. Ваня трепыхается в мешке… действие препарата начинает проходить, но мне как-то пофиг. Надо еще прикрытие забрать, и дело сделано.
Идем на базу…
Нет, все-таки какая шалава, а? Такая нигде не пропадет.
Да пофиг мне. Пофиг.
Индийский океан
25 мая 2023 года
Базировались мы на офшорном судне снабжения, это бывший контейнеровоз «Малайзиан Си», когда-то угнанный пиратами, потом освобожденный, потом проданный за копейки, потому что судовладелец обанкротился, потом выкупленный и переделанный в легкий вертолетоносец. С ним связано много любопытных историй в регионе, рассказать все не хватит и целого дня…
Сейчас «Малайзиан Си» уже представлял собой полноценный, хотя и самодельный вертолетоносец, с шестью полноценными посадочными площадками – вторая палуба была построена на манер японских вертолетоносцев столетней давности – сильно вынесенной вверх и перекрывавшей собой всю надстройку. А между нарощенной и настоящей палубами были контейнеры, соединенные между собой проходами, переходами, в которых были самодельные каюты, склады, операционная, брифинг-румы и все, что нужно. Центр тяжести судна теперь был смещен наверх, но оно при малой загрузке и при волнении набирало в танки воду, что делало его устойчивее.
Шаттл мягко сел на свободное место, я вышел из него первым, как и положено. Встречал меня невысокий бородач по имени Шон Галлахер, он один из команды британских эсбээсовцев, которым сейчас принадлежит это судно. Мы с ним познакомились при подготовке внедрения – классный парень.
– Салам.
– Салам.
– Все нормально?
– Ага. Еще на день, и мы отбудем…
Британец махнул рукой:
– Разгружай…
Я скомандовал – начали разгрузку. Британец проводил глазами трепыхающийся мешок.
– Сделали?
– Да.
– Чисто, смотрю.
– Чисто…
Британец бросил в рот пластинку жвачки.
– Молодец, русский. Круто работаешь.
– Сколько с меня? – спросил я, доставая деньги на расходы, если еще за день.
Британец мелькнул глазами по пачке.
– Если налом и франками – сто сорок.
Я отсчитал требуемую сумму, британец сунул в карман разгрузки. Он до сих пор носил L119A2 с подствольником – короткий карабин канадского производства, от американского «М4» он отличается тем, что у него аппер не из алюминия, а из доброй оружейной стали. Оружие картриджное, старое, но до сих пор ни флот, ни морская пехота ни в одной стране мира не приняли на вооружение кейсовое оружие. Потому что морской воды патроны с лаком вместо гильз не выдерживают.
– Молодец, – сказал еще раз британец, – танкер до Дайрена возьмешь? Сто двадцать на команду, жратва и снаряжение за счет судовладельца.
– Не. Не возьму.
– Чего так? Там рядом граница ваша.
– Устал я, брат… – сказал я, – сил нет как. Вложился.
– Ну, как знаешь…
Ваня… блин, это защитная реакция, наверное, в общем, заложница пришла в себя. Здесь, на судне, были врачи и даже операционная имелась, но у меня в команде был собственный врач, и заложницу местному я доверять не стал бы. Мы сняли две каюты – большую и маленькую. В маленькую поместили заложницу и нашего врача, чтобы присматривал за ней.
Сам я хлебнул отличного африканского кофе, чтобы прийти в себя, потом, к сожалению, и таблетку антацида, чтобы кислота не прожгла дырку в моем желудке. Мои охломоны принесли просяной каши – здесь кормили африканскими блюдами, но кормили просто и сытно. Каша на пустой желудок, да еще после спецпрепаратов – это хорошо. Но я кашу есть не стал. Вместо этого я пошел проведать заложницу.
Заложница была жива-здорова, она сидела на кровати, прикованная наручником, еще старым, из никелированной стали, а Саня Кобец, наш доктор, добрейшей души здоровила, который один раз взялся лечить боевиков, потому что оставались еще лекарства, и который один раз и меня зашивал, сидел на краешке кровати и упорно смотрел в другую сторону.
Я сделал головой движение, в пацанских компаниях обозначающее «Ну чо, как?». Вместо ответа Саня, которого вывести из себя принципиально невозможно, молча встал со своего места.
– Посидишь, ком?
– Ага. Иди, поешь, там кашу принесли.
Саня вышел, а я сфоткал красавицу на телефон, потом сел на краешек кровати, там, где он раньше сидел. Вытер с лица плевок, которым меня наградили.
– Ну, чо, – спросил мирным тоном, – натрахалась? По самые гланды?
…
– Щас вертак прилетит. Через пару часиков. Сдам тебя прикрепленным папашки и пойду пристраивать бабло, которое он за тебя мне заплатит. Ага?
…
– Мне вот интересно, подруга. Может, я какой-то отсталый по жизни, не понимаю чего-то, а? Тебе чо, так приспичило там, а?
…
Она ничего не ответила – и я вдруг, сам того не ожидая, схватил ее и тряхнул… твою мать, остановился вовремя. Рука прикована, а я в таком состоянии, что…
– Вот скажи мне, что ты за с… такая? Тебе же замуж выходить, б…на. Детей рожать. А ты с бородатыми…
…
– Тебе девятнадцать лет, б… Что у тебя в голове?! Что у вас у всех, с…а, в голове?!
– Ла иллахи илля Ллах Мухаммад Расуль Аллах…
– Чего… – не понял я.
– Ла иллахи илля Ллах Мухаммад Расуль Аллах…
Я отпустил ее примерно так, как опускают на землю, в яму снаряды, которые потом надо обложить тротилом и подорвать.
– Ты хоть понимаешь, что это значит, дура? Ты хоть понимаешь, что эти слова означают?
Я смотрел на нее… даже в таком состоянии, она была красивей, чем на фотографии. Татуировки, которые ее ничуть не портят. И взгляд, полный такой дикой ненависти, что даже мне не по себе.
– Ты чего? Ваххабиткой, что ли, стала? Они тебя ислам заставили принять?
– Меня никто не заставлял. А ты убогий.
– Убогий? Я убогий? Это с какой такой радости? С того, что я не понимаю, почему надо с бородатыми в постель ложиться?
– Он мой муж перед господом.
– Господом?! Господом?! Каким, в душу мать, господом?!
– Аллахом Всевышним. Он мой муж. Он стал шахидом, но Аллах воссоединит нас на небесах.
– Заткнись.
Я схватился за голову… господи, дура, какая дура. Нет, я понимаю, почему едут блудить, прикрываясь извращенно понимаемым никяхом, исламской помолвкой, дуры с какого-нибудь Засранска – у них и в жизни-то ничего нет, а тут что-то интересное. Я понимаю, почему мусульманские браки все более распространены в Татарстане и Башкортостане, просто мужику хочется легализовать любовницу в глазах жены: жена же понимает такие души прекрасные порывы далеко не всегда и часто подает на развод. Но почему…
– Придет время, и ты познаешь на своей шкуре всю пустоту собственной жизни и всю мерзость своей вражды с Аллахом.
– Заткнись! Заткнись!
Последние слова я произнес, выскочив из каюты.
Сам не знаю, как поднялся. Потом, уже на палубе, меня таки вывернуло – я долго блевал в воду какой-то ядовитой слизью, а потом блевать уже было нечем, но все равно выворачивало.
Как же мы живем?! Б… как же мы живем…
Когда уже нечем было блевать, я прополоскал рот водой из фляги, сплюнул и еще какое-то время стоял и смотрел на воду, на чаек, охотящихся за отходами… сбрасываемыми с корабля. Пришло в голову, что мы такие же, как эти чайки. Подбираем за другими.
Ладно…
Достал телефон, набрал номер. Ответил Батя.
– Десятка, – сказал я, – все чисто. Пусть переводят деньги, сейчас фото тебе послал, перешли там.
– Ага, получил… ого, а чего в наручниках?
– Буйная…
– Папашке не понравится…
Злоба поднималась внутри.
– Батя… – сказал я, – мне по фигу, что ему понравится и что нет, – веришь? Она на судне, в каюте – еще есть вопросы? Пусть скидывает бабки и присылает своих мордоворотов за дочурой. Хоп?
– Ладно, ладно… Ты чего такой злой.
– Да задолбало все.
– А на своих чего кидаешься? Ты в туалет когда идешь, ноги не ошпариваешь?
– Батя…
– Лады, лады. Через минут десять счет проверь.
– Ага. Отбой.
Через десять минут придет бабло. Потом… потом – все. Хватит.
Минут через десять проверил счет. На него, как и ожидалось, упали бабки. Если работаешь на таком уровне и через знакомых людей, кидалова нет.
Минут десять еще потратил на то, чтобы раскидать бабки по другим счетам – кому я должен, я всем прощаю, тут не проходит, и лучше расплатиться сразу. Потом отзвонил Бате, сказал, чтобы слали вертолет. Пошел в кают-компанию, сказал, что бабки пришли и переведены. Финиш.
Вертолет был небольшим, скоростным, «Еврокоптер Х4». Он завис над палубой, а потом плавно ушел вниз, и из кабины выскочили двое в черных костюмах и с кейсовыми винтовками B&T, каждая из которых в такой комплектухе стоила как небольшой автомобиль. Не, я все понимаю, но зачем днем термооптику надевать?
Третьим выбрался из вертолета хорошо известный мне человек. Известен он был по погонялу Норм, это было его любимое словечко – не «норма» или «нормуль», а именно «норм». Он начинал в краснодарском РОСНе, а потом был переведен в элиту элит – московское подразделение А. Это и есть наследница знаменитой группы «Альфа», подразделение первого уровня, со специализацией на антитерроре. Я его знал зачистке окрестностей Алма-Аты.
– Цела? – спросил он.
– Ага. Саш, проводи.
Лепила наш исчез с двумя чудаками в недрах пиратского корабля, а Норм надел очки и посмотрел на солнце. Очки, кстати, необычные – снаружи солнечная батарея, а изнутри – экран, который может транслировать изображение на внутреннюю сторону линз, на одну или на две.
– Привет, – я махнул рукой и показал язык, – хочешь серьезного разговора, выключи.
Норм так и сделал.
– Ладно, фигня одна. Что хотел сказать?
– Ты в курсе, что она ислам приняла?
– Чего… да бред. Она ж шалава та еще.
– Не сомневаюсь. Но ислам она приняла. Имей это в виду. Когда мы в адрес вошли, она с каким-то бородатым шпилилась. Потом мне сказала, что ислам приняла. Скажи бате, чтобы выпорол как следует.
– Ага, – скептически скривился Норм, – мне еще работа дорога.
– Как знаешь. Только если потом она гостей ночью в дом приведет, ты не удивляйся, ага?
– Сам присмотрю.
– Твое дело…
Я огляделся…
– Слушай, Норм? Вот скажи – это что за на…
– Чего? То, что ты говоришь? Ну, она б… конченая, это сразу понятно. Как и ее мамаша. Отца ненавидит, и при этом тратит его бабло. Знаешь, как бывает – мы тебя ненавидим, а ты нам по жизни должен.
– А ее мамаша – кто?
Норм назвал фамилию.
– Ни фига себе… Дочь?
– Ага. А ты думаешь, откуда что берется, с честных заработков, что ли? Да ща-з…
– А твои мордовороты, – сказал я, – ты что, совсем их не дрючишь?
– Они не мои. Наемники, местная контора. До войны в Аравии тусовались. Я один прилетел.
– Ясно…
– Хочешь, иди к нам. Место найдем.
– Не… я мимо.
Мимо провели кое-как одетую мадемуазель Степко, Норм бесцеремонно осмотрел ее, плевка не удостоился. Махнул рукой – в вертолет.
– Получил? Распишись.
– Ага.
По старой традиции Норм чувствительно ударил меня в грудь.
– Бывай, боец. А о предложении моем подумай. Я раньше тоже рожу кривил, а теперь понял – фигня все это. Не всю же жизнь сайгаком скакать.
Я промолчал.
С вертолетной площадки вниз вела лестница, сваренная из металлического прутка, гудящая под ногами. Я спустился вниз, чувствуя себя… ну, в общем, чувствовал я себя так, как будто мне долго плевали в лицо, а я не мог ответить. Нехорошее чувство, признаюсь…
На второй палубе – она была проложена по верху контейнеров – я увидел Галлахера, подошел, всем своим видом показывая, что надо поговорить. Галлахер быстро разобрался с проблемой, кажется, что-то не так погрузили, повернулся ко мне.
– Что, русский? Надумал насчет танкера?
– Нет. Мне о другом.
Мы отошли в сторону, англичанин сунул за губу какую-то дрянь. Перехватив мой взгляд, протянул портсигар.
– Снюс[11]. Хочешь?
– Нет, спасибо.
– Напрасно. У нас многие на него перешли. В засаде курить нельзя, сам понимаешь. Так чего хотел…
– Хотел спросить, сколько стоит контору по проводке открыть.
– Хо-хо…
– Я серьезно.
– Больших бабок это стоит, брат. И головняка – еще больше. Не советую.
– А все-таки?
Англичанин посмотрел на меня уже серьезно.
– Ну, если хочешь знать схему, то смотри сам. После того как наши заокеанские друзья напринимали законов… начинать такое дело надо с Лондона. В нашем деле есть элита, а есть чернорабочие. Если ты будешь чернорабочим, то будешь работать на почасовых подрядах, конкуренция там жуткая – много государств накрылось, много людей сейчас без работы, ставки упали до предела. А учитывая, что ты русский, у тех, кто на самом верху пищевой цепочки, будет постоянное желание тебя кидануть на деньги. Потому что ты русский, связей во Флоте Его Величества не имеешь, и вообще русских не любят.
– А если забираться на самый верх?
– На самом верху тебя никто не ждет. Тебе надо будет вступить в Международную ассоциацию операторов, штаб-квартира в Лондоне. Вступительный взнос для корпорации там – два миллиона. Ежегодный – двести. Схема устроена так хитро, что ни один подрядчик, не вступивший в МАО, сам работать не будет. МАО аккредитована Ллойдом, Ллойд определяет ставки фрахта и ставки страхования рисков угона и потопления судна. Страховые компании опираются на эти ставки, если на судне нет операторов, работающих по контракту с аккредитованным подрядчиком, ставки страховки растут, и судовладельцу это на хрен не нужно. Так что сливки снимают серьезные ребята, а те, кто у подножия пирамиды, в основном представляют собой что-то вроде бюро по найму. И все неприятности в основном остаются у них.
– А рекомендации? Они есть? Сколько их надо?
– По сути, их нет. Но есть пункт, согласно которому МАО имеет право отказать без объяснения причин. То есть кто-то должен тебя представлять там. Кто-то из своих.
– Как насчет тебя?
Англичанин выплюнул дерьмо за борт. Понять не могу – зачем он это берет в рот?
– Постой-ка. Ты что, серьезно?
– Да.
– И у тебя есть два миллиона фунтов?
– Найду.
– Ну, как знаешь. В таком случае я тебе помогу, если ты серьезно решился.
– Сколько.
– Что – сколько?
– За помощь.
Англичанин покачал головой.
– С тебя – нисколько. Оплатишь мои расходы, и все.
Мне это не понравилось, потому что любой разумный человек должен понимать мотивацию людей, которые на него работают. Если человек работает за деньги – все понятно. А вот если говорит, что ему деньги не нужны, – самое время задаться вопросом: а что тогда ему нужно? Ответ может вам не понравиться.
– Почему?
– Потому что русский. В Лондоне есть люди, которые выперли меня сюда. Сами они ездят на «Рейнджах» и «Ягуарах» в то время, как я сижу тут, на ржавой посудине в самой ж… этого мира. И если у меня получается сделать им подлянку – я ее делаю. Мне почему-то кажется, что ты пробьешься, русский.
Я протянул руку.
– Сделка. С меня причитается…
Много лет спустя
Вейбридж, Соединенное Королевство
14 мая 2036 года
Будущее…
Каждый из нас о нем думает. Каждый из нас его представляет. Большинство представляет его в виде новой работы… каких-то покупок… рождения ребенка. Думаю, мало кто представлял себе будущее в виде ядерной войны.
Но будущее оказалось именно таким.
В двадцатые годы двадцать первого века начался распад того мира, в котором мы все родились и выросли. Началось все с того, что рухнули Соединенные Штаты Америки. Мировой гегемон скончался как-то тихо и незаметно, просто исчерпав себя. Начался полный дурдом – первым отделился Техас, потом распалась и Мексика, часть северных штатов Мексики и Техас образовали Техико и объявили, что вся нефть принадлежит им, а вот за долги этих придурков в Вашингтоне они отвечать не намерены. Но с этим были многие не согласны, и хорошо, что обошлось без войны. Серьезные люди, которые стояли над публичной политикой, как раз и держали большую часть обязательств, они не могли допустить того, чтобы некогда самые надежные обязательства мира превратились в бумажки, с которыми только в сортир и ходить. США были восстановлены, причем Техико присоединилось к ним, соответственно, территория страны даже увеличилась. Но страна продержалась только три года, после чего началась вторая гражданская война. Точнее, ее можно было назвать «первой социальной» войной, потому что ни демократии, ни пожрать уже не было.
Смешно… мы когда-то так жаждали падения США… в нас во всех была эта вера… желание отомстить. Но когда это на самом деле произошло, мало не показалось никому.
Начался полный беспредел. Ближний Восток взорвался, как атомная бомба, после ядерного обмена между Саудовской Аравией и Ираном стало понятно, что идет Третья мировая война. Рухнула мировая торговля. Рухнула большая часть мировой банковской системы. Цены на все виды ресурсов взлетели до предела. Я тогда уже вернулся с гражданки на службу, служил в «управлении А», сдав тесты. Мы метались как угорелые, пытаясь заткнуть все дыры, какие только возможно. Поступил приказ занимать оборону по линии бывшей советской госграницы – какой придурок только его отдал. Все сооружения, на которые в свое время были потрачены миллиарды и миллиарды советских денег, уже были в негодности, а кроме того, нам стреляли в спину. Приграничный ад – беженцы, в том числе с лучевкой, среди беженцев – бородатые, шахиды, с другой стороны – тоже беженцы, гребаные местные царьки, которые оказались, как крысы в клетке. Они то намеревались мызнуть куда подальше, как только запахнет жареным, денежки копили. В «твердой валюте». Виллы покупали. То же самое делали наркобароны. И в расчете на то, что удастся слинять, к местным они относились… да плохо они к ним относились. А человек… он есть человек. На Востоке далеко не все рабы. И как только появилась возможность поквитаться, эту возможность не упустили.
А мы оказались там… по сути как коты, брошенные в помещение, полное крыс, да еще и во время крысиной драки. Выжили далеко не все… приходилось и исхитряться, и договариваться… против всех воевать невозможно. Но как-то выжили.
Европа скатилась в хаос почти сразу же. Просто не могу понять, как им ума хватило принять столько беженцев. Уже когда все заканчивалось, мы работали в Швеции… не спрашивайте, что мы там делали, хорошо? Они там в свое время беженцев из Афганистана принимали. Напринимали до того, что я потом спать не мог…
И началась Третья мировая война. Третья террористическая…
Третья мировая война – война совершенно нового типа. В том смысле, что она и не объявлялась, и не заканчивалась. Хотя потери в ней уже превышают потери и в Первой, и во Второй мировой, вместе взятых. В сущности она и сейчас идет. Просто не с такой интенсивностью, как раньше. Теракты, налеты, набеги, зачистки. Суть в том, что ни одной из сторон не удается добиться победы. И наверное, уже не удастся. Их слишком много, и им нечего терять – совершенно. Мы слишком хорошо вооружены. У них был шанс… с тридцатого по тридцать третий вполне был шанс, любой человек это понимает. Вполне могли нас опрокинуть. Но опрокинуть не получилось. В Азии огромную роль сыграли мы и Китай. В Европе – мы и, наверное… Швейцария. Только у них хватило ума содержать громадную армию подготовленных, до зубов вооруженных резервистов и при этом не пускать к себе толпы гомонливой мрази. Им было плевать на общественное мнение, они не испытывали чувства вины, как и мы. Кроме того, они были финансовым центром Европы и скорее всего остального мира. Местом, где хранятся настоящие ценности, а не спекулятивным пузырем, каким был Лондон. Потому-то именно со Швейцарии началась пересборка Европы.
Постепенно восстановилось некое подобие порядка. Его отличительной особенностью стало то, что не все государства уцелели. Огромные территории – как часть Европы, США, часть Латинской Америки, бывшая Канада – жили теперь без нормальных государств вообще. Существовал корпоративистский строй, в котором представительной демократии не было вовсе. Федеральных налогов не было совсем, вместо армий – частные структуры, на которые скидывались крупнейшие коммерческие структуры. Ничего бесплатного больше не было, ни лечения, ни обучения, ни пенсионной системы – вообще ничего. За все приходилось платить. Цены тоже не регулировались никем, кроме рынка. Были муниципалитеты, которые собирали местные налоги. Полиции больше не было, были службы шерифа, которые финансировались бывшими налогоплательщиками в этих районах. Ну и частные охранные структуры, конечно. На федеральном уровне никто никого и никуда не избирал. Суды существовали только местные. Произвол корпораций ограничивался огромным количеством оружия на руках у населения. Оружие заставляет быть вежливыми.
