Социальные проблемы инновационного развития общества

Возражения, основанные на том, что мир перешел к эпохе рыночной экономики и это обстоятельство естественным образом влияет теперь на ценностные ориентации людей науки, повышая их интерес к материальным благам, трудно считать убедительными. Многочисленные контакты отечественных ученых с зарубежными коллегами, которые уже давно работают в условиях рыночной экономики, дают повод, чтобы усомниться в том, что вечные истины о самоценности поиска нового знания устарели. Побывавшие за рубежом ученые говорят, что их коллегами «движет то же самое, что и у нас, только в приложении к их условиям. Идут в науку, в основном, не за деньгами, а за интересом к самой науке» (с.н.с., к. ф-м.н., 41 г., м.). А те, кто хочет зарабатывать, идут в бизнес, в лаборатории крупных компаний. Разумеется, исследователи не считают справедливым, чтобы в расчете на подобную самоотверженность, уровень оплаты отечественного ученого, работающего в сфере фундаментальных исследований, удерживался на уровне «в два раза ниже оплаты шофера автобуса.

Поэтому не являются праздными такие вопросы, как: в какой степени организация массового производства инновационного продукта в академических институтах (что можно ожидать в соответствии с новыми решениями) скажется на ценностных ориентациях их сотрудников? Можно ли сохранить у ученого интерес к развитию теории, как к ценности, если требовать от него, прежде всего, постоянной практической отдачи? Не обернется ли это конкуренцией в кадровых вопросах между сферой инновационной деятельности и сферой фундаментальных исследований, где возможность увеличения заработка и статусного роста заметно ограничена? И как все это может сказаться на достижениях в области фундаментальных исследований, на сохранении, и развитии научных школ? Нам представляется, что обозначенные проблемы не следует упускать из поля зрения, разрабатывая планы реорганизации деятельности академических институтов.

И уж, тем более, не следует упускать из поля зрения отношение научных сотрудников к новым перспективам развития инновационной деятельности в академической науке. Как уже говорилось ранее, третья задача нашего исследования заключалась в том, чтобы выяснить, насколько новая цель в работе академической науки, поставленная на самом высоком общенациональном уровне, воспринята на уровне исследовательских групп и отдельных ученых как ценность. Ведь речь идет о выполнении академическими институтами значительной части инновационного цикла вплоть до выхода на рынок наукоемкой продукции.

В ходе интервью у респондентов выяснялось, насколько традиционная ориентация на фундаментальные исследования совместима с новым ценностным ориентиром – инновационной деятельностью. Выяснялось, в какой степени возможна трансформация существующей культуры фундаментальной исследовательской деятельности в культуру деятельности инновационной, какова возможность их сосуществования. Результаты этих интервью показали, что мнения респондентов по поводу грядущих перемен существенно разделились.

Для классификации восприятия акторами инновационной деятельности действующих в научных организациях культурных правил (институциализированных в той или иной степени), исследователи воспользовались типологией Р. Мертона[6]. Она включает в себя пять типов реакций.

Первую реакцию – Р. Мертон назвал конформизмом, или полным принятием, как норм, так и связанных с ними ценностей. Можно предположить, что люди, характеризующиеся такой реакцией, полностью идентифицированы с деятельностью своей организации.

Остальные четыре типа реакций представляют собой, по Р. Мертону, четыре типа девиации. Одну из них он назвал инновацией. Это принятие целей, но при этом попытка достичь их каким либо другим способом, используя иные нормы-средства.

Следующий тип – ритуализм. Это строгое следование установленным нормам-средствам, но полное безразличие к цели-ценности или следование какому-то совершенно иному ее варианту, не предписанному действующим социальным институтом.

Третий вариант девиации – это ретритизм – полное, но пассивное отстранение, несоблюдение ни культурных целей-ценностей, ни культурных норм, не взирая на все санкции и требования.

Четвертый вариант девиации – это тот же ретритизм, но на основе активной реакции. Его Р. Мертон назвал мятеж, бунт. Актор не пассивен. Он может применить альтернативные культурные нормы, ставить иные цели. Иногда такое восприятие приводит к деструктивным последствиям. Иногда оно находит понимание и влечет за собой меры по коррекции культурных правил.

Вопрос об отношении к появлению у академической деятельности нового инновационного аспекта задавался каждому респонденту. Высказанные по этому поводу мнения оказались весьма неоднозначными. Прежде всего, очень резко заявили о себе категорические противники перестройки АН, выступающие против совмещения в одном академическом учреждении фундаментальных исследований и инновационных разработок. Их основными аргументами является тревога за сохранение в новых условиях поисковых исследований, которые ведутся без первоначально просматриваемого результата и которые носят пионерный, познавательный характер. Именно такие исследования, прежде всего, ведут науку к важным открытиям, познанию новых закономерностей. Коммерциализация научной деятельности, по мнению этой группы ученых, способна оказать неблагоприятное влияние на отношение руководителей научных учреждений к фундаментальным исследованиям. Она не только ослабит внимание к ним, но и может стать ограничителем инвестиций в экспериментальные поиски. Наряду с этим сторонники такой позиции считают, что научные учреждения, типа академических институтов, не имеют ни опыта, ни соответствующих специалистов, которые бы были способны организовать внедренческую деятельность в необходимых масштабах. Вот примеры таких высказываний:

«Я думаю, что развитие инновационной деятельности это проблема государства. Академические институты должны заниматься фундаментальной наукой, а если в их исследованиях появляются прикладные следствия, то государство должно создать механизм использования таких прикладных выходов в практике» (н.с., к.б.н., 42 г., м.).

«Я считаю, что инновациями мы заниматься не должны. Если возникают идеи по прикладным следствиям фундаментальных исследований, то они должны реализовываться за пределами института. Здесь их реализовать очень трудно. Учёные должны думать о фундаментальных вещах. В противном случае затормозятся фундаментальные исследования» (к. ф-м.н., зав. лаб., 68 л., м.).

Те, кто придерживается очень похожих на приведенные выше взглядов, составили около пятой части наших респондентов. Они категорически не считают возможным рассматривать инновации, в качестве ценности научной деятельности в академическом институте и предлагают принципиально иные нормы, регулирующие реализацию внедрения результатов теоретических исследований. Указывают на необходимость восстановления или создания вновь внедренческих центров. Они убеждены в том, что прикладные исследования и инновации должны рассматриваться в институте «как побочная деятельность». Если следовать типологии восприятия инновационной деятельности созданной Р. Мертоном (мы рассматривали ее выше) эта группа может быть отнесена к четвертому типу девиации – мятеж (бунт).

Вторая группа респондентов характерна определенным компромиссом. Они не одобряют предстоящие изменения, но понимают, что их не избежать. Они ищут пути, которые бы позволили более лояльно решить поставленную задачу. Не признавая инновационную деятельности как ценностный ориентир в работе академического института, они, тем не менее, соглашаются принять к исполнению связанные с ней культурные нормы. Они считают, что не всегда, но при определенных условиях внедренческие разработки могут осуществляться и в академических институтах. Представители этой группы опасаются потери той творческой свободы, которая сопровождает теоретический поиск. Опасаются жесткого планирования результатов фундаментальных исследований. Они склонны считать, что инновационная разработка в институте возможна, но она не должна подгонять теоретиков. Вот примеры такого компромисса:

«Я не уверен, что это должно быть обязательным. А как факультативная деятельность это даже желательно. Эта деятельность не является чужеродной по отношению к основной. Один и тот же человек, если у него есть интерес и возможности, может успешно сочетать оба вида исследований» (с.н.с., к. ф-м.н., 35 л., м.).

«Инновационная деятельность – это побочная деятельность. Если у академического института это получается, то там должны этим заниматься. Если какая-то разработка выходит на уровень прикладного применения, то он должен её «доводить». Если же по тематике института ничего не удается сделать прикладного, тогда он не должен этим заниматься. Не надо никого «насиловать» (с.н.с., к. ф-м.н., 37 л., ж.).

Многие из представителей этой группы опасаются потери той творческой свободы, которая сопровождает теоретический поиск. По типологии Р. Мертона они относятся ко второй форме девиации, которую он назвал ритуализм (отрицается ценность, регулирующая цель, но принимаются нормы-средства, соответствующие этой ценности-цели).

К той же группе «ритуалистов», следуя типологии Р. Мертона, следует отнести и респондентов-прагматиков, которые не просто отвергли инновационный характер деятельности как ценность. Они подменили ее другими ценностями-целями. В нашем случае одной из основных целей их участия в инновационной деятельности становится повышение своего материального положения. Как правило, эта деятельность осуществляется по совместительству. Сотрудники не оставляют при этом своей основной – теоретической деятельности. Объясняется это тем, что в академических учреждениях, несмотря на некоторое повышение уровня оплаты труда, еще не создано условий для того, чтобы молодые научные сотрудники, да и многие уже «остепененные» ученые могли нормально жить без подработок на стороне. Нередко такие подработки осуществляются даже не по своей теме. При этом преследуются цели сугубо прагматичные. Сами ученые рассматривают такое участие в инновационных разработках как меру вынужденную. Вот одно из мнений по этому поводу:

«Сотрудники нашей лаборатории, готовы заниматься инновационными разработками. В основном из-за тяжелой материальной ситуации. Однако работать с заказчиками многие не могут и не знают, кто бы мог заказать им работу» (с.н.с., к. ф‑м.н., 41 г., м.).

В целом к группе «ритуалистов» (по Р. Мертону) можно отнести около трети респондентов исследования.

И, наконец, группа, объединяющая респондентов, которые в ходе опроса высказали свое полное одобрение развитию в рамках Академии наук инновационной деятельности. Они не опасаются того, что эта новая функция научно-исследовательских институтов станет препятствием для дальнейшего развития фундаментальных исследований. Они считают преодолимыми те возможные конфликты, которые могут возникнуть при распределении ресурсов между направлениями деятельности академического института. Они высказывались очень определенно и конкретно за развитие инновационной деятельности. Аргументы, которые они при этом приводят, отличаются определенным разнообразием. Одни из них убеждены в утилитарной миссии науки, ее содействии общественному развитию. Поэтому свое отношение к инновационной деятельности они высказывают очень определенно.

«Участие в инновационной деятельности для меня – несомненно. Наука – передовой край человеческой мысли и она должна решать насущные проблемы общества. А без инноваций это делать невозможно» (с.н.с., к. ф-м.н., 38 г., м.).

«Теоретические идеи должны воплощаться во что-то конкретное. Это моя принципиальная позиция» (к.б.н., зав. лаб., 37 л., ж.).

Другие считают, что прикладная, инновационная деятельность способствует развитию самих теоретических исследований.

«В институте фундаментальные и прикладные исследования не разделяются “по сортам’’. Они рассматриваются как единых комплекс, в котором одно без другого существовать не может» (д.н., зав. лаб., 70 л., м.).

«В принципе, сотрудники нашей лаборатории заинтересованы в таких работах. Дело в том, что они не мешают нашей основной деятельности, так как являются её следствием и иногда сами служат основой для дальнейших исследований» (н.с., к.б.н., 42 г., м.).

Третьи считают, что сам факт использования результатов теоретических исследований в практическом применении, причем не где-нибудь, а в своем институте, является большой моральной поддержкой для исследователя теоретика и содействует его поискам.

«Мне было бы интересно, чтобы мои разработки нашли применение в прикладной сфере. Мне было бы приятно, и я бы с интересом наблюдала за тем, что получается. Но по моим наблюдениям, есть физики теоретики, которые совершенно равнодушны к тому, что может получиться из их разработок при применении их в практической плоскости» (с.н.с., к. ф-м.н., 37 л., ж.).

Кстати, несколько слов о совмещении фундаментальной исследовательской и инновационной деятельности за рубежом. Респонденты исследования, которые работали за рубежом, отмечали в своих интервью исключительную практичность зарубежных ученых в использовании результатов своих теоретических исследований. И, в частности, их особый прагматизм по отношению к результатам фундаментальных исследований. Потому что для них инновация – это безусловная ценность.

«На Западе ученые постоянно думают о возможных прикладных выходах из своих фундаментальных разработок. Это приносит им дополнительные деньги для поведения тех же фундаментальных исследований. Нужен только штат специальных менеджеров, которые бы продвигали эти разработки, чтобы ученые не отвлекались от своей основной работы» (в.н.с., д. ф‑м.н., 64 г., м.).

«Я работал в Голландии и там любые данные, полученные в теоретических исследованиях, обсуждаются на предмет, как и где их можно применить. У них этот вопрос ставится всегда. Меня это тогда очень поразило, потому что у нас это было просто не принято, ставить такие вопросы по отношению к данным, полученным в фундаментальном исследовании. Если бы у наших учёных можно было бы «повернуть» их научное сознание, чтобы каждый думал о том, как применить полученные знания, то тогда они сами бы определяли направления прикладных исследований» (с.н.с., к. ф‑м.н., 38 л.).

В используемой типологии вся эта группа, поддерживающая решение о развитии инновационной деятельности в академических институтах, названа «конформной», а те, кто в нее отнесен, – «конформисты». К этой группе относится более сорока процентов респондентов исследования.

Две формы девиации по Р. Мертону, которые он назвал инновации и ретритизм, выделить не удалось. Первая из них, «инновация», предполагает тип поведения, который предусматривает определенное «творчество», поиск других, более устраивающих актора средств достижения цели. Вторая форма относится к случаю, когда актор деятельности не признает ни ценности-цели, ни норм-средств. Но его отличие от группы «мятежников» заключается в том, что он об этом предпочитает молчать. Возможно, что именно поэтому исследователям не удалось этих респондентов «вычислить». Полученное в итоге распределение мнений ученых, с которыми проводилось интервью, может быть представлено следующим образом (в процентах):

Итогом анализа отношения к новой ориентации академической науки является вывод о том, что значительная часть ученых готова сегодня признать инновационную деятельность в качестве важнейшей ценности в деятельности их институтов. И можно рассчитывать, что эти сотрудники будут активно способствовать развитию инновационного направления работы в своей деятельности. Но наряду с этим нельзя не согласиться и с тем, что единства между научными сотрудниками академических институтов по этому вопросу нет. Мнения по поводу признания инновационной деятельности в качестве важнейшего направления работы академических институтов, в настоящее время существенно не совпадают. Это не может не сказываться как на формировании в институтах благоприятной культуры инновационной деятельности, так и на самой инновационной деятельности. И заслуживает к себе особого внимания.

Н. З. Волчек

Процесс модернизации социокультурных ценностей в условиях исторической динамики и его особенности в современном российском обществе[7]

Актуальность поставленной проблемы определяется специфическим характером начавшегося с конца 60-х в индустриально развитых странах нового этапа в их историческом развитии, который связан с их вступлением в информационное общество. Происходящие в связи с этим изменения, во-первых, охватывают все сферы его жизнедеятельности, во-вторых, носят принципиальный характер. Это свидетельствует о том, что эти страны перешли к новой стадии цивилизационного развития. В философской интерпретации такой тип развития выражает термин «историческая динамика», которая «…может быть описана как переплетение социальной, политической и технологической динамики»[8]. Цивилизационная трактовка современного исторического перехода, осуществляемого в индустриально развитых странах, позволяет обосновать, и актуальность самой постановки рассматриваемой проблемы и необходимость анализа основных причин, которые определяют своевременность ее исследования. Известно, что в обществоведческой науке сохраняется недооценка влияния социокультурных ценностей, присущих социуму, на процессы его исторической динамики. Кроме того, теоретическое осмысление таких принципиально значимых аспектов исследуемой проблемы, как трактовка роли социокультурного блока в развитии общества, механизма взаимодействия процессов его модернизации с модернизацией других сфер жизнедеятельности общества, причин устойчивости традиционных социокультурных установок общества далеко от завершения. Применительно к современному российскому обществу ее исследование имеет особое не только научное, но и практическое значение. Прежде всего потому, что длительное время проблема модернизации социокультурных ценностей рассматривалась российскими политиками и обществоведами, как периферийная, решение которой автоматически детерминировано переходом от административно – командной к рыночной системе хозяйствования. Кстати, и сегодня эта точка зрения все еще имеет сторонников среди российских обществоведов и политиков. В российском обществоведении так же ведутся и острые дискуссии и относительно характера модернизации социокультурных ценностей, и о ее реальной возможности в российском обществе.

Важнейшая причина дискуссионности проблемы модернизации социокультурных ценностей в условиях исторического перехода – методологические изъяны ее анализа, в частности, преобладание узкодисциплинарного подхода к исследованию информационного общества вообще и, в частности – к рассматриваемой проблеме. Если исходить из определения исторической динамики, как комплексного исторического феномена, то, очевидно, что его теоретическое осмысление на уровне всего общества и его конкретных сфер жизнедеятельности более перспективно на междисциплинарной обществоведческой основе. В методологическом плане междисциплинарному анализу в обществоведении препятствуют в первую очередь различия в поведенческих моделях конкретных общественных дисциплин. Если учесть, что поведенческая модель характеризует научно-исследовательскую программу общественной науки, жесткое ядро которой определяет самостоятельный статус каждой общественной дисциплины, то, сложности междисциплинарного анализа становятся очевидными. Естественно, что представители конкретных общественных наук стремятся либо сохранить самостоятельный статус своей науки в рамках обществоведения, либо утвердить идею об универсальности ее поведенческой модели. Но вопрос о том, какая поведенческая модель может реально претендовать на универсальность, пока остается открытым. Не вдаваясь в историю этого спора[9], отметим, что в 60-е гг. ХХ века сторонники новой экономической институциональной теории (НИЭТ) выдвинули концепцию экономического империализма, в которой модель модифицированного экономического человека (ограниченно рационального, склонного к оппортунистическому поведению) распространялась на все сферы жизнедеятельности общества. Идею об универсальности поведенческой модели экономического человека подхватили неоклассики, но при этом на эту роль выдвинули свой вариант этой модели экономического человека[10]. Различие между этими двумя поведенческими моделями, выразилось, прежде всего, в оценке уровня рациональности экономического человека. Неоклассики исходили из абсолютной рациональности экономического человека, а сторонники НИЭТ наделяли его ограниченной рациональностью и склонностью к оппортунизму, доказывая на этом основании необходимость поведенческой институционализации на основе системы правовых институтов. С 70-х гг. ХХ столетия и социологи[11], и особенно институционалисты, работающие сегодня в вебленовской традиции, перешли в наступление против поведенческой модели экономического человека, доказывая ее научную несостоятельность, и, тем более, необоснованность притязаний на статус универсального методологического принципа анализа в обществоведении[12]. В последнее время интерес к этому вопросу наблюдается и у российских обществоведов, занимающимися проблемами модернизации российского общества. Сошлемся в этой связи на обсуждение, проходившее в ГУВЭШ в рамках научного семинара, руководимого профессором Е. Ясиным, на котором обсуждался вопрос, «какой модели человека принадлежит будущее – экономической или социологической?»[13] В рамках статьи нет необходимости воспроизводить ее содержание, важно отметить, что он обсуждался в полемической форме, но участники дискуссии не пришли к единому мнению. Думаю, что консенсус по рассматриваемому вопросу может быть достигнут, если, во-первых, осознана и природа исследуемого феномена, и необходимость его анализа на междисциплинарной основе, во-вторых, определены основополагающие требования, предъявляемые к поведенческой модели, претендующую на методологическую универсальность. Такая модель, по моему мнению, в первую очередь, должна:

– Основываться на современной философской трактовке научного метода исследования.

– Соответствовать современному научному осмыслению природы человека и механизма формирования его поведенческих мотиваций.

– Максимально расширять объяснительный потенциал теории.

– Исходить из эволюционного характера самой природы человека, его поведенческих стимулов и интересов.

– Обладать допустимым уровнем «дружественности» по отношению к другим поведенческим моделям.

Учитывая, что неоклассики до сих пор агрессивно отстаивают идею об универсальности своей поведенческой модели, целесообразно, прежде всего, протестировать ее с точки зрения соответствия этим требованиям. Такое тестирование позволяет сделать вывод о безосновательности их претензий. Во-первых, неоклассическая поведенческая модель, как методологический принцип анализа, основана на классической парадигме и, соответственно, воспроизводит характерные черты классического научного метода[14]. Об этом свидетельствует типичное для неоклассиков крайнее упрощение связей и зависимостей, присущих исследуемому феномену (обществу), отождествление принципов его развития на микро и макроуровнях, и их обязательная математическая интерпретация. Но в настоящее время все большее число философов и представителей других общественных наук отказываются от ньютоновской научной парадигмы, в том числе и от присущего ей так называемого «научного метода». По их мнению, неприемлемость этой парадигмы связана с тем, что она «…покоится, по существу, на предпосылках созерцательного материализма и эмпиризма, поскольку исходит из необходимости «снять» эффекты присутствия и активной деятельности субъекта, считая их препятствием к объективно истинному знанию»[15], и вследствие этого, как подчеркивает известный философ науки А. Койра, влечет за собой полный отрыв науки от реального мира[16].

Во-вторых, с точки зрения современного научного осмысления природы человека, его поведенческих мотиваций, в принципе нельзя согласиться с их неоклассической трактовкой, основанной на бентамовской философии утилитаризма (к тому же в крайне упрошенном ее варианте). Если также принять во внимание достигнутый к настоящему времени уровень развития социальной психологии и когнитивистики, то научная неправомерность неоклассического экономического человека, который ориентируется в своей деятельности исключительно на достижение экономического интереса и обладает абсолютной рациональностью, становится очевидной.

В-третьих, неоклассическая поведенческая модель в высшей степени бескомпромиссна по отношению к другим поведенческим моделям. В обобщенной форме оно выражается в различии тех допущений, которые присущи ей и всем остальным поведенческим моделям. Неоклассики в отличие от сторонников других поведенческих моделей считают, что «институты не имеют значения», и абстрагируются от них в своей поведенческой модели. Такое абстрагирование недопустимо, т. к. основано и на крайне упрощенном представлении о рынке, его информационных возможностях о механизме эволюции рыночной системы и формировании целеполаганий человека и его поведенческих мотиваций[17].