Разрешенная фантастика – 2

Умер дед внезапно – в начале октября. Похоже, как сказала по телефону тёща – во сне. Наверное, не мучился. Сообщая это, тётя Клава не плакала.

Похороны Виталий Степанович помнил плохо – ПАЗик «чёрного тюльпана» за пять минут довёз гроб до крохотного кладбища позади до сих пор неработающей церквушки, которую местные начальники восстанавливать не видели смысла: в деревне осталось не больше пятидесяти человек. Из которых большая часть – эти самые старушки. А отказ реставрировать церковь местная и районная Администрация объясняла тем, что до соседней – всего два кэмэ… И это была правда.

Вот из этой-то церквушки соседнего села Виталий и привёз попа – чтоб уж всё было «Как положено!» Ну, так всё и получилось. И закончилось очень быстро.

Когда землекопы заровняли свежий холмик и пристроили все венки и цветы, тётя Клава закрыла лицо руками. За всё это время она не уронила ни слезинки. Виталий и сам не плакал. Причитала какая-то соседка – уж так всхлипывала, так всхлипывала… Точно это она была женой деда Васи… Или хотя бы любовницей.

На поминках собрались почти исключительно одни бабушки. Дедушка-то, похоже, оставался только у тёти Клавдии. Лапша оказалась покупной, а салаты, колбасы, копчёности, и солёные огурчики «под водочку», как и саму «беленькую», Виталий и Мария привезли сами. Уж водки-то набрали самой лучшей: для деда Васи не жалко и раскошелиться… И ещё накупили свежайших закусок: нарезкой и готовкой салатов теперь почти никто из жителей их города не заморачивался – всё делали шустрые «понаехавшие» «азиатки», захватившие целый угол на районном рынке, и уже имевшие постоянных клиентов.

Опасаясь оставлять тёщу одну (Не дай Бог – какой инсульт!) Виталий убедился, что у Марии оба мобильника работают, чмокнул её как-то впопыхах в щёку, и уехал домой один, уже позже девяти. Работы опять навалили.

Дома, хоть было уже заполночь, достал из укромного угла смятую записку.

Долго смотрел на неё. Потом всё же свернул и сунул обратно.

Про записку Виталий Степанович почти не вспоминал до того момента, как спустя три года после дедовских похорон стало болеть под правым ребром.

Вначале попробовал привычные простенькие методы: Панкреатин, Мезим, Ношпу. Потом – препараты алюминия. Потом сел на диету: ни жаренного, ни острого, ни жирного… На какое-то время помогло.

Когда боли усилились и участились – пришлось-таки идти «глотать кишку», и пить какую-то гадость, чтобы «просвечиваться». И делать и сдавать ещё массу анализов. А вот потом, когда профессорша попросила привести жену, Виталий обо всём догадался.

Рак печени.

Неизлечимо. Жутко болезненно.

От курса химеотерапии Виталий пока отказался.

В ближайшее воскресенье отправился, несмотря на боли, на местную барахолку. На следующее воскресенье пришлось съездить и на Центральную. Проходив там с час, докупил всё, что хотел: и петли, и ручку, и даже шурупы… Ну правильно – на то и столичный город. Тут можно найти всё.

Клей у него дома уже имелся. А уж про инструменты и говорить не надо…

Планки, брусья и доски со строительного базара привёз домой в среду.

Субботу и воскресенье, несмотря на ворчание жены, что «занимается какой-то хренью вместо того, чтоб отдохнуть», посвятил планированию, расчерчиванию и распиловке заготовок.

Собирать дверь и косяк-раму начал на следующие субботу и воскресенье – благо, ни идти ни ехать никуда не надо было.

За две недели с работой управился.

В четверг Виталий Степанович пришёл домой в обед. На работе сослался на усилившиеся боли. Там на него теперь смотрели, с трудом скрывая жалость – он к этому никак не мог привыкнуть. А ещё бы не с жалостью: люди же не идиоты! Сами видят, что исчезли брюшко и гордая осанка, и морщины прорезались на осунувшемся бледном лице…

Он буквально нутром чувствовал, что через пару-тройку месяцев на его похороны коллеги притащат огромно-помпезный, казённо выглядящий венок на ножках, с надписью «от друзей и коллег по работе»…

Дверь оказалось возможно прикрепить лишь в единственном месте в квартире: меж двух окон в зале. Крохотные спаленки их трёхкомнатной в девятиэтажке, в которых раньше базировались дочери, все сплошь уставлены мебелью, или заняты ещё чем «непередвижимым» или «памятным».

Планочки, которые Виталий прикрепил к раме специально для этой цели, легко и прочно прижались к стене: он посадил их на саморезы. (Он уже продумал, что, не получись что-то, легко зашпаклюет дыры от них.) Единственное, что очень расстроило – держать дрель-шуруповерт оказалось уже очень трудно… Как он понимал теперь тестя!

Дыры и щели по периметру рамы он заделал строительным скотчем. Не просвечивает. Ну всё.

Можно, вроде, приступать – завещание он оформил и подписал чин-чинарём, ещё месяц назад, когда всё это завертелось…

Однако он принёс из мастерской табурет, поставил напротив двери и сел.

Долго её рассматривал, сам не понимая, зачем.

Да, страшно.

Дед прав, тысячу раз прав: такое – не просто страшно, а очень страшно!..

Поневоле вспомнился Шекспир и его Гамлет: «…достойно ль?..»

Но Гамлет не был болен – только хотел отомстить мерзавцу-узурпатору, унижавшему мать. Убийце отца. Так что Гамлет – «ещё не сделал дело», поэтому и не мог «гулять смело».

А вот он – сделал.

Он даже дочерям позвонил. Не то, чтобы попрощаться, а так… Типа, взбодрить их.

Взбодрятся они, как же… Они его тоже чуяли – младшая грозилась на выходные приехать.

А вот этого он бы не хотел – слёзы ей, может, и удастся сдержать, но он-то будет знать – чего ей это стоит… Ладно, у него было время всё как следует обдумать, и… Надумать. Он заставил себя оторвать похудевший зад от табурета.

Ф-фу… Если он хочет «уйти» до прихода Марии, нужно это делать.

Или – сдаваться!

А он не хотел, чтоб Мария запомнила его таким, каким он неизбежно станет через несколько месяцев – тощей и морщащейся от боли развалиной где-то на больничной койке реанимации, под белой простынёй в ослепительно-мертвящем свете голубых ламп…

Он развернул клочок бумаги. Вспомнил деда: прости, тесть, если что было не так. Ему-то уйти придётся! И здесь Василий Инверович словно в воду глядел…

Правда, вот передавать тайные знания про Дверь он сам не собирался никому.

Справившись с голосом и прокашлявшись, он внятно и громко прочёл три раза.

Перекрестился на всякий случай.

Открыл.

Всё верно: Дверь работает.

Вот только закрыться всё время почему-то норовит: неправильная балансировка косяка. Он, не придумав ничего лучше, снял и подпёр Дверь обеими домашними тапочками. Порядок. Можно смотреть внутрь, не опасаясь, что дверь захлопнется сама, не дождавшись его решения…

Однако его насторожило то, что вместо описанного дедом «Райского сада» в проёме словно клубилась… Темнота. Да! Темнота казалась буквально жидкой и чернильно (Вот уж – тавтология!) чёрной. И она вовсе не стояла застывшим монолитом, как иногда кажется в безлунные ночи, да ещё когда вдруг отключают электричество, и тьму в спальне не рассеивает привычный огонёк ночника.

Она…

Да – она клубилась, двигалась, переливалась всеми, если их можно так назвать, оттенками угольно-мазутной тьмы, пугая и притягивая взгляд одновременно! Так на него действовало обычно течение реки… Или – горение огня.

Но здесь – не горело. И не текло. Только клубилось – клубилось, не сдвигаясь с места…

Но почему же нет «деревьев в цветах и плодах»?! Может, в Саду сейчас – ночь? А почему тогда не видно звёзд?.. Да и вообще – ничего не видно! Та полоса света, что падает из его комнаты, должна, казалось бы, хоть на полу что-то освещать? Или там нет пола?

Или… Или деду показали Сад потому, что он ему и был предначертан.

А ему – место, где он будет… Ждать? Суда? Или…

Чёрт возьми! Опять – сплошные «или»! Если ему и суждено попасть «к котлам», в любом случае это сделать надо – чему быть, того не миновать! А Марии всё же будет полегче, когда он освободит её от неизбежных и дорогих, но таких бессмысленных попыток удержать подольше на этом Свете его бренное, и болезненно истаивающее тело…

Однако когда Виталий подошёл поближе, темнота и её вращение-клубление словно заложили уши ватой, навалились странным гулом и давлением на сознание и черепную коробку… Он невольно сделал шаг назад. Давление словно ослабло…

Постой-ка!..

Завещание-то он написал, а вот записку… Письмо. Он не попрощался с Марией!..

Не объяснил ей, что хочет уйти, не мучая её – ни морально, ни физически. Собственно, это не так страшно: он все свои дела устроил. Кредиты давно закрыты, квартира на Марию – переоформлена. Дочери… Пристроены. Возможно, Мария захочет перебраться в Данию, к старшей. Она как-то с год назад об этом говорила.

Вот. Про это он и напишет.

Он сел за письменный стол, взял приготовленный лист и ручку.

Оглянулся на Портал Двери – там всё по-прежнему. Вздохнув, он начал:

– «Мария!

Прости меня за то, что я собираюсь…»

Больше он написать ничего не успел: высунувшаяся из клубящихся вихрей темноты абсолютно бесшумно огромная волосатая лапа схватила его поперёк туловища и втащила в проём – он даже удивиться или крикнуть не успел!..

Затем вернувшийся чудовищный палец когтем аккуратно отодвинул домашние тапочки. Дверь плотно закрылась.

Когда Мария подошла к подъезду, нехорошее предчувствие сжало сердце – словно ледяной волосатой лапой.

Соседки, с горестно-удручённым видом стоявшие над очерченным мелом контуром на асфальте, расступились, чтобы она могла подойти, запричитали громче:

– Маша! Горе-то какое! Как жаль Виталика! Такой ещё молодой, крепкий!.. – возгласы прервал появившийся словно ниоткуда человек в форме – на самом деле он просто вышел из-за милицейского ГАЗика, стоявшего тут же:

– Мария Васильевна? – она невольно кивнула, – Лейтенант Дусеев. Мои глубочайшие соболезнования… Вашего мужа уже увезла скорая. Но, боюсь, сделать уже ничего не удастся – травмы слишком… Несовместимы с жизнью. Прошу прощения – мне придётся задать вам несколько вопросов. Если не возражаете. И квартиру осмотреть.

Она как-то механически покивала, осознавая, что на неё пялятся все – и стоящие вокруг, и высовывающиеся из окон любопытствующие.

Ещё бы: не каждый день люди падают с девятого этажа…

На негнущихся ногах она прошла к лифту. Лейтенант и его помощники оттеснили тех, кто пытался последовать за ней.

В квартире… Ей показалось странным только одно: прикреплённая прямо к бетонной стене в зале новая, даже некрашеная, дверь – между двумя окнами.

Похоже, это Виталий прикрепил её. И совсем недавно: наверное, пришёл с работы пораньше. Лейтенант попросил:

– Не могли бы мы с вами пройти на кухню, пока эксперты займутся окнами?

Эксперты – два задумчиво-угрюмых мужчины в штатском, вежливо покивав ей, прошли из прихожей к окнам. С собой они внесли три чемоданчика.

Пока она отвечала, словно сквозь сон, на стандартные и задаваемые сдержанно-вежливым тоном вопросы о «состоянии здоровья в последние дни», о привычках, ясности мышления и настроении мужа, когда он узнал о…, и т.д., разговоры в зале экспертов с каким-то новоприбывшим начальством всё равно невольно откладывались в подсознании:

– «Нет, это совершенно точно. Окна не открывались по-крайней мере два-три дня! Только форточки. Пыль и… – какие-то термины остались непонятными, но она поняла – Виталий не воспользовался окнами. Да оно и понятно! Кто бы закрыл их за ним?!

Другой эксперт обследовал замки входной двери:

– «Нет, только – оригинальными ключами… Или – впустил сам…»

–… «Следов чужой обуви нет. Но на всякий случай придётся ковёр из зала изъять…»

А больше всего поразил вопрос лейтенанта:

– У вас был ключ от замка чердака?

Она точно знала – ключ есть только у подъездкома, вредной старой вдовы – тёти Шуры, как все называли Гульбахор Каримовну, и она никогда его никому не даст: только сама откроет, и проследит, что и как делается на вверенной её хозяйскому оку, крыше.

Голоса в зале теперь говорили на чуть повышенных тонах:

– «… что значит – не вылезал? Может вы ещё скажете, что он прошёл прямо сквозь стену в эту дверь?!»

– Прошу прощения ещё раз, уважаемая Мария Васильевна. Если у нас возникнут ещё вопросы, я позвоню. Или подъеду…

Она не помнила точно, как они убрались из её квартиры, да это и не имело значения. Она почему-то поняла, зачем отец три года назад вызывал Виталия.

Хотел рассказать ему о…

Двери.

Не спроста же муж, уже в таком состоянии, сделал её.

Может, это – его «запасной выход?» Интересно, что предстало его взору там, за Дверью?.. А ещё интересней, что видел Василий Инверович… Раз не воспользовался.

Но когда она подошла к двери и открыла её, за ней оказалась обычная стена.

А вот для Виталия она, похоже, стала-таки… Пропуском.

Вот только – куда?..

Куда?

2. Положительный результат.

Рассказ.

В то, что инопланетяне всё же существуют, Бишопу поверить-таки пришлось.

Потому что ни одна земная технология не способна перенести человека вот так, мгновенно, без малейшей подготовки и предупреждения, не то, что в другую Вселенную, а и в другую комнату…

А то, что он – в другой Вселенной, или, по крайней мере, на другой планете – однозначно.

Это заметно хотя бы по тому, как легко здесь дышится: похоже, процент кислорода побольше, чем там, «дома». Да и гравитационный показатель явно пониже: когда попробовал подпрыгнуть прямо на месте – подлетел чуть не на фут. И это – он, который не то, что пробежки по Центральному парку, как другие коллеги-профессора не совершал…

А и утренней зарядкой-то пренебрегал, считая, что в сорок два года он уж как-нибудь пока без неё…

Н-да.

А лучше бы – не обходился. Мало ли чего ему теперь предстоит.

А ведь – предстоит.

Иначе его не обнажали бы полностью, лишний раз намекая, что «нуль-транспор-тировке» подвергся лишь живой организм. И не помещали бы в столь вопиюще напоминающую крысиный лабиринт, обстановку! Видно которую, кстати, неплохо: рассеянный белый свет словно исходит прямо из белых же стен, и от потолка с полом. Тоже белых.

Бишоп, всё ещё стоя на месте, попробовал продышаться – от неожиданности словно задохнулся. Возможно, что и побледнел. Но постарался побыстрей взять себя в руки: от паники толку точно не будет!

Он, оставаясь в центре помещения, сделал оборот вокруг своей оси. (Конечно, если считать, что у преподавателя высшей математики есть оси…)

Комната явно кубической формы. Да и правильно: чтоб лабиринт был совершенен, он и должен состоять из таких, абсолютно идентичных, словно взаимозаменяющихся, комнат-блоков. Чтоб у подопытной крысы не имелось ориентиров. Или ему придётся оставлять после себя «пахучие метки», как делают муравьи профессора Парелли?

Вряд ли. У него столько «пахучего вещества» не наберётся…

Он хмыкнул – лучше относиться к случившемуся с иронией. Иначе… Можно просто спятить. Особенно – если серьёзно задуматься над всеми сопутствующими вопросами. («Мы не одиноки во Вселенной!»)

Лучше как следует подумать, как выбраться отсюда. Ведь его сюда поместили однозначно – не для того, чтоб он любовался на комнаты-блоки. И не рассуждал абстрактно о внеземном разуме.

От него явно ждут «проявления высшей нервной деятельности».

То есть – «решения» чёртова Лабиринта. Нахождением выхода.

Посмотрим.

Подумаем.

Размерчик сторон… Хм-м… Примерно пять на пять на пять. Шагов, или метров. Четыре белых стены, белые же пол и потолок. В углах каждой стороны комнаты-куба – отверстия. Похожие на дверные проёмы.

Надо же: проёмы-то сделаны… Словно под него: в высоту – точно под его рост: чтобы прошёл, и не треснулся макушкой, стало быть… В ширину – фута два. Никаких дверей. Толщина стен, если судить по косякам – дюйма три.

И, разумеется, расположены проёмы абсолютно одинаково: по, условно говоря, левым углам стен: так, чтобы нельзя было увидать, что в соседнем помещении, не подойдя и не заглянув.

Отверстия в полу и потолке точно такие же. От потолочного проёма вниз вдоль стены спускается лестница: без перил. Только ступени. Из белого материала. Странная лестница: словно кто-то просто взял длинную, двухфутовой ширины полосу металла, и сложил гармошкой – так, что размер ступеней примерно по футу… Толщина полосы… Тоже дюйма три. Начинается у проёма в потолке, заканчивается в пустом углу. Вход на следующий нижний ярус – в противоположном, диагональном, углу.

Ну, задачка-то, в принципе, понятна: каждая соседняя комната будет точной зеркальной копией соседней – опять-таки, чтобы он не мог заглянуть вперёд дальше, чем на одну комнату-перевёртыш. Можно даже не подходить, чтобы проверить: иначе какого …рена бы он был преподавателем именно высшей математики – науки, основанной на чёткой и неумолимой логике.

Вот, значит, почему для прохождения чёртова лабиринта выбрали его.

«Синие (Или – зелёные?) человечки» попросту хотят проверить, насколько логичны самые логичные (По должности!) земные люди…

Ладно, он постарается не ударить «лицом на грязь…»

Бишоп сел прямо в центре комнаты, там, где и стоял.

Начнём думать. Логически.

Эта задача должна иметь решение. Причём – такое, чтобы он смог решить её.

Пока жив.

Может, именно поэтому нет ни пищи, ни воды – предполагается, что решение имеет конечное, и, сравнительно небольшое, время своего нахождения. И за это время он не погибнет от жажды, голода, или жары. Жара, кстати, умеренная – градусов двадцать пять Цельсия. Только-только чтобы он не испытывал холода без одежды. Значит, хотя бы физиологию землян проклятые инопланетяне позаботились изучить.

Ну а данные по «разумности, и адекватности поведения» должен дать он.

Бишоп вспомнил – эта мысль пронеслась у него фактически первой! – что читал рассказ о подобной ситуации. Случившейся, кстати, с каким-то тоже – учёным. Как инопланетяне поместили того в примерно такие же лабораторные условия, и заставили как-то решать некие задачи…

О! Точно! Тот учёный являлся специалистом по методам обучения, и на нём проверяли как раз методы. Как раз – обучения. Очень даже сходные с земными – типа того, что если не хочешь стоять под медленно возрастающим напряжением, быстренько научишься выбирать правильный путь! И когда решил правильно – получай фотографию нагой женщины. (Теория «вторичного подкрепления»! О том, как один вид пищи, или награды, заменяет пищу. Или награду.)

Слава Богу, его электричеством вперёд не гонят. Пока, во всяком случае.

Значит, будем считать, что время у него пока есть. Хотя…

Главный ограничивающий фактор, конечно – вода. Утром, за завтраком, он напился кофе. Перед лекцией ещё и хлебнул минералки. Чтоб не пересыхало горло от полуторачасовой «говорильни». Но это – ненадолго. Учитывая тёплый воздух и его насыщенность кислородом. Значит, и пища из желудка и вода из тела рассосутся быстро. При повышенном содержании кислорода ему будет, конечно, первое время полегче. Но и метаболизм организма при этом ускорится. Используя для этого опять-таки – больше воды. Плохо.

Тянуть нельзя: нужно найти правильное решение. И, соответственно, выйти из Лабиринта. Потому что очень похоже, что от этого зависит и его жизнь, и…

Существование людской Цивилизации. Так как очень даже может случиться так, что если он продемонстрирует тупость или упрямство, их, человечество, захотят попросту уничтожить. А вместо них заселить на землю каких-нибудь более умных. Например, не с розовой кожей, а с зелёной. И – не обязательно гуманоидов, а, может, и насекомых…

Эк, куда его повело!..

Чистая паранойя! Да ещё и ксено!

Нет, вряд ли пришельцы настолько аморальны, чтобы уничтожать «тупую» Разумную Расу. Скорее всего, они попросту улетят, предоставив людей самим себе, и не вступая в контакт. Который, возможно, мог бы многое земной науке и технологии дать…

Чёрт! Теперь его повело в другую крайность – в какие-то глубины философии!

Ему сейчас нужно просто найти решение! И найти в ближайшие два дня – иначе он будет не ходить, а уже лишь ползать. От обезвоживания.

С закрытыми глазами почти удалось отстроиться от дикости ситуации.

Не-е-ет, осознавать и раздумывать над её дикостью – только нервы себе портить. И, судя по всему, портить совершенно бессмысленно и безрезультатно.

Никто его «в первичные условия» не вернёт, пока он не справится с Задачей.

А не справится – скорее всего, здесь же и погибнет. Что для исследователей – смерть одной единственной крысы в Лабиринте!.. Вот именно – пшик! Крыса же! Всегда можно взять другую: вдруг окажется посообразительней…

Значит, придётся, хочешь, или не хочешь, именно – решать. И именно – логично. Желательно ещё и так, чтоб не падать от усталости к концу. Так что бессмысленное метание, с перебором комнат в случайном порядке, нужно сразу исключить. (Так могла бы решать мисс Симмонс – она любит постоянно ссылаться на свою «сильно развитую природную интуицию».)

Здесь «природой» не пахнет. Лабиринт создан умышленно. И наверняка подчиняется определённым логическим закономерностям.

В частности, например, стены, пол и потолок явно сугубо материальны. (Во всяком случае – заднице уже жёстко!) Значит, обладают какой-то, может, конечно, и чрезвычайно большой, но – прочностью. И, следовательно – её пределом.

Он открыл глаза. Подошёл к косяку ближайшего отверстия в углу. Постучал.

Твёрдо. И отдаётся звонко.

Да, толщина стен – дюйма три. И внутри они наверняка – полые, и с каким-нибудь гофрировано-пустотным наполнителем. Для вящей прочности и лёгкости: как делают, например, те же двери на земле. Материал ногтю, конечно, не поддался. (Ха-ха!..)

Насколько он помнит фантастический рассказ «Фактор ограничения», где астронавты нашли планету – вычислительную машину, там именно предел прочности металла помешал исчезнувшим строителям ещё больше увеличить размер машины. Покрывавшей всю планету. А её верхние уровни возносились над землёй аж на тридцать миль…

(Страшно подумать, что какие-то чудовища построили специально для него махину с ребром тридцать на тридцать на тридцать! Миль. Неужели им больше заняться нечем?!)

Будем, стало быть, исходить из предпосылки, что, несмотря на малую гравитацию (похоже, в три четверти земной), собственный вес составляющих элементов всё же ограничивает размер Лабиринта – хотя бы по вертикали.

Но куда идти – вверх, или вниз? Где наиболее вероятен выход?

Например, если выход вверху, то что он выиграет, попав на плоскую, и с разреженным (надо думать!) воздухом, и бесконечным белым, куда ни глянь, полем, верхнюю грань-крышу? Хм.

Нет. Логичней будет предположить, что выход, если где и есть – то на нижнем уровне-этаже этого Лабиринта. (Ну, как в небоскрёбах!) Вот туда он и пойдёт.

Вот только…

Как быть с ловушками? Такими, как в фильме «Куб»? Или…

Или ловушки возникают лишь в извращённых мозгах земных сценаристов? А инопланетянам нужна не его смерть, или реакция на опасность, а именно – мозги?

Блинн…

Идти всё равно придётся. Покачав головой, и тяжко вздохнув, он начал спуск по твёрдой, но не холодной поверхности лестницы. Вокруг всё словно погружено в вату – только шлёпают его босые ноги по прохладному не то – металлу, не то – пластику. Он старался вслух не материться – не сомневался, что за ним пристально наблюдают: слушают, смотрят через неприметные глазки видеокамер, может, и энцефалограмму какую дистанционно снимают…

Ну так – …рен же вам он «проявит эмоции»!..

Уровень – раз. Белые стены, белая лестница, белый пол, по которому надо… Перейти в другой угол. Спуститься. Уровень два. Перейти в другой…

На уровне на триста сорок два ниже первоначального пришлось сделать перерыв. А заодно и справить, стыдливо отойдя в угол, малую нужду…

Ноги, непривычные к таким нагрузкам, чертовски сильно дрожали. А если бы он поднимался?! Ох. Не хочется думать, что, если он неправ, придётся пробовать и это…

Он лёг на пол, положил икры и ступни на нижнюю ступеньку. О-о!.. Блаженство!

Однако разлёживаться сильно не приходится – он заметил, что потеет весьма сильно. (Жаль, что нет дезодорантов, которые так любит рекламировать телевидение! Вот где они пригодились бы! Вот только… Кто его тут будет нюхать?! Хотя… Как знать.)

Полежать пришлось не меньше получаса.

Дыхание успокоилось. Почти. Нервам он приказал заткнуться и не мешать следовать логике принятого решения. Дрожь в ногах, конечно, не прошла, а просто стала поменьше. Но какое-то время он продержится и с ней.

Ладно, пришлось с кряхтением подняться, и продолжить. Триста сорок три…