Всё, чем живём, дорожим и рискуем. 24-серийный киносценарий по мотивам приключенческого, научно-фантастического романа «Тайна Вселенской Реликвии». Часть первая в шести сериях

Всё, чем живём, дорожим и рискуем

24-серийный киносценарий по мотивам приключенческого, научно-фантастического романа "Тайна Вселенской Реликвии". Часть первая в шести сериях

Владимир Анатольевич Маталасов

© Владимир Анатольевич Маталасов, 2020

ISBN 978-5-4498-9472-4 (т. 1)

ISBN 978-5-4498-9473-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Всё, чем живём, дорожим и рискуем. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ТИТР:

Для подросткового и юношеского возраста,

для ищущих и вперёд смотрящих,

для всех тех, кто

«…гоняет, как собак,

В ненастье, дождь и тьму

Пять тысяч «что»,

Семь тысяч «как»,

Сто тысяч «почему».

(Джозеф Редьярд Киплинг,

1865—1936 г.г.)

ТИТР: ПРОЛОГ

КАДР: Звёздное небо

ГОЛОС

(на фоне звёздного неба)

Небесный свод, горящий славой звездной,

Таинственно глядит из глубины,

И мы плывём, пылающею бездной

Со всех сторон окружены.

(Тютчев Фёдор Иванович,

1803—1873 г.г.)

Первая серия

ТИТР:

«Прекрасен материи тайный состав

И участь земного тлена:

Распавшись на части и тайною став,

Смешаться со всей Вселенной.

Я счастлив и рад, что от жизни былой

Останется главная истина в силе:

Я Вечностью стану, я стану землёй,

Земной драгоценною пылью…»

(Рабиндранат Тагор, 1861—1941 г.г.)

НАТ. ТАЙГА – ЛЕТО – РАННЕЕ УТРО – НАЧАЛО 20-ГО ВЕКА

По тайге бредут трое: двое взрослых мужчин и один мальчик, сопровождаемые двумя псами.

ГОЛОС

(за кадром)

Четвёртые сутки ЛОПУХИН ТРОФИМ ИГНАТЬЕВИЧ, вместе с сыном САВЕЛИЕМ и внуком ЛЁВУШКОЙ, сопровождаемые увязавшимися за ними псами ШАЛУНОМ и БАЛАМУТОМ идут из фактории ШУНАХАРЫ, что на речке ТАМАНГА, по таёжному бестропью.

Ходоки на фоне панорамы просыпающейся тайги. Тишина, изредка нарушаемая звуками пернатых, треском сухого валежника под ногами, шуршанием листвы.

ГОЛОС

(продолжает)

Необходимо определить будущие места зимней охоты, а заодно посетить заимку и лабазы с охотничьим провиантом.

КАДР: Стать одного из ходоков, самого старшего.

ГОЛОС

(продолжает)

Лопухин Трофим Игнатьевич – немногословный, высокий, сухопарый, ещё крепкий семидесятипятилетний старик.

Чувствует он себя неважно. Тело ломит во всех суставах. По всему нутру приливами пробегает неприятный озноб.

Савелий Трофиму Игнатьевичу:

САВЕЛИЙ

Послушай, бать! Ступай-ка ты себе лучше прямо на заимку, там и передохнёшь.

Я вижу – нездоровится тебе. А мы с Лёвушкой вмиг обернёмся. Только проведаем лабазы и сразу же назад, к тебе. Одна нога здесь, другая – там.

ТРОФИМ ИГНАТЬЕВИЧ

(к сыну)

Так и сделаю, пожалуй. Присматривай за Лёвушкой.

(внуку)

А ты слушайся отца, приглядывайся, да запоминай что к чему.

Заодно и рыбки по пути не забудь наловить… Ну, пошёл я.

Поправляет заплечный мешок и охотничье ружьё. Не оглядываясь, опираясь на суковатую палку, бредёт еле различимой звериной тропой в сторону заимки.

САВЕЛИЙ

(сыну)

Ну а нам с тобой в сторону вон того кедра

(указывает рукой)

Смотрит в сторону удаляющегося тяжёлой походкой отца, сопровождаемого преданным ему Шалуном…

Уже занимается утренняя заря. Между верхушками деревьев призрачно проглядывает звёздное небо.

ТИТР: Спустя полчаса.

Лабазы. Две небольшие постройки амбарного типа. Савелий осматривает их с наружной стороны.

Проверяет на целостность амбарные замки. Открывает и распахивает двери, чтобы проветрить помещения. Прислоняет ружьё к бревенчатой стенке амбара, а сам усаживается на небольшую завалинку.

Достаёт из котомки матерчатый кисет с махоркой и аккуратно сложенную стопку порезанной газетной бумаги. Скручивает самокрутку, слюнявит край бумаги.

ЛЁВУШКА

Послушай, тять! Сведи меня к водопаду, ты обещался, помнишь?

САВЕЛИЙ

Раз обещался, значит сведу. Только учти, времени у нас в обрез.

Прикуривает, жадно затягивается, в какой-то отрешённости откидывается на бревенчатый выступ.

САВЕЛИЙ

(размышляет вслух)

Вот только что-то в толк не могу взять. Две ночи кряду и, вроде бы не ночи. Уж светлые больно, будто вечерняя заря с утренней повстречались. Чудно как-то!

Докуривает самокрутку. Встаёт, старательно тушит её носком сапога.

Направляется осматривать внутренние помещения лабазов. Обращается к сыну:

САВЕЛИЙ

Пойду-ка осмотрю и проверю лабазы. Надо прихватить с собой кое-что из провизии. А ты тем временем собирайся в дорогу.

НАТ. ТАЙГА – УТРО – 5 Ч.10 МИН. ПО МЕСТНОМУ ВРЕМЕНИ

Савелий с Лёвушкой продолжают путь.

ТИТР: Спустя ещё полчаса.

Савелий с Лёвушкой останавливаются на краю крутого каменистого обрыва, у самого подножья таёжного водопада.

Лучи восходящего солнца уже золотят верхушки деревьев.

САВЕЛИЙ

(сыну)

Ну, пора… Значит, как и договаривались. Я направляюсь по своим делам, здесь, недалече, а ты тем временем рыбки наловишь деду. Вон там…

Указывает в направлении небольшого речного поворота.

САВЕЛИЙ

(продолжает)

…я в прошлом году двух щук словил, поди ж ты, фунтов двух каждая, не мене.

Как ворочусь, тут же и на заимку двинемся. Торопиться нам надобно. Дед, кажись, больно уж хворый.

Савелий намеревается уходить. Лёвушка дотрагивается до локтя его руки.

ЛЁВУШКА

Тять, а тять!

САВЕЛИЙ

Что тебе?

ЛЁВУШКА

Ты ничего не чуешь?

САВЕЛИЙ

(недоумевая)

А что?

ЛЁВУШКА

Да ты вслушайся хорошенько. Кажись где-то что-то гудит.

САВЕЛИЙ

Где?

ЛЁВУШКА

(указывает рукой)

Да вон там.

Савелий прислушивается. В шуме таёжного водопада тяжко различить какие-либо посторонние звуки.

САВЕЛИЙ

Тебе, видать, померещилось.

Кладёт ладонь на плечо сына. Но в этот момент вдруг явственно, откуда-то с южной стороны, слышится нарастающий гул, перемежающийся раскатами грома.

В одно мгновение небо окрашивается в нестерпимо яркий свет. Над головами путников стремительно проносится в северном направлении огромное, светящееся шаровидное тело. Стоят неимоверный гул и грохот.

Необъяснимая сила кузнечным молотом прижимает его к земле.

САВЕЛИЙ

(сыну, сдавленным голосом)

Ложись!

Оба бросаются ничком на землю, в ужасе инстинктивно закрывают головы ладонями рук.

Раздаётся взрыв оглушительной силы. Всё ходит ходуном. Следуют ещё несколько чередующихся громовых раскатов. Лёвушка от нестерпимой боли в ушах зажимает их ладонями и, в этот миг, его подбрасывает сажени на три вверх. Швыряет куда-то в сторону…

Лёвушка приходит в себя. С трудом открывает глаза Нечем дышать. Нащупывает под собой мягкий мох.

Поворачивается на живот, опирается локтями о землю, предпринимает попытку приподняться.

Отрывает тело от земли, привстаёт на колени. Попытка встать на ноги результатов не приносит.

Он беспомощно опускается на моховую подстилку, охватывает голову руками, опершись локтями на колени.

Ладони рук, стискивающие лицо, скользят вдоль него и ощущают что-то липкое и тёплое. Лёвушка смотрит на ладони, видит на них следы крови.

Савелий, шатающейся походкой, спотыкаясь и падая, уже приближается к сыну. Всё лицо его в красно-лиловых кровоподтёках и ссадинах.

Из уголков губ сочится кровь. Правой рукой он поддерживает переломанную левую руку.

Что говорит, о чём спрашивает его отец, Лёвушка, как не пытается, разобрать не может. Он ничего не слышит. В ответ с его губ срываются какие-то нечленораздельные слова.

Ухватившись за подставленный отцом локоть, он с огромным усилием отрывается от земли. Затуманенным взором оглядывается вокруг.

От леса, только что окружавшего его, не остаётся и следа. Почти весь он повален более, чем за версту в южном направлении от водопада. Осталось лишь оголённое редколесье с дымящимися и пылающими вершинами.

Там, где только что был водопад, лежит нагромождение камней. Речки и в помине след простыл. Землю заволакивает едкий, удушливый смрад где-то горящей тайги.

А небо безоблачно и сине. Кругом – гнетущая, зловещая тишина. Ни крика птиц, ни шороха зверей. Откуда-то из-под стелящейся пелены дыма выныривает Баламут, отфыркиваясь, беспрестанно тряся головой и жалобно скуля.

Всё нехитрое снаряжение путников куда-то бесследно исчезает. Вместо одёжи с них свисают жалкие лохмотья.

Савелий всё говорит и говорит, указывая куда-то в сторону и поддерживая сына.

ЛЁВУШКА

(догадывается)

Дедушка!..

Оба с великим трудом пробираются через дымящийся лесной повал. Обходят, переступают, перелезают через стволы когда-то могучих, вековых кедров и лиственниц. Лес

полыхает очагами.

Впереди маячит просвет поляны, на которой находится заимка. Выйти на неё не предоставляется ни малейшей возможности. Вокруг горит лес.

Лёвушка торопливо обходит край поляны. Примечает ещё нетронутую языком пламени прогалину. На это сразу же обращает внимание отца. Дёргает его за лохмотья рукава.

САВЕЛИЙ

Стой здесь, за мной не ходи. Я скоро ворочусь с дедом.

Савелий шагает в прогалину. Скрывается за дымовой завесой.

За ним тут же вспыхивают сухостой и валежник.

Со стороны заимки слышится тревожный лай Шалуна. В ответ на него, откуда-то сбоку, раздаётся заливистый, протяжно-призывный клич Баламута. Начинается холодящая душу собачья перекличка, и, вероятно, прощальная.

Лёвушка белкой вскарабкивается на рядом стоящую, ещё не успевшую заняться огнём, берёзу.

Сквозь неплотную, расступающуюся завесу дыма, он отчётливо различает сильно накренившийся деревянный сруб заимки посреди большой лесной поляны. Крыша его сорвана и унесена невесть в каком направлении.

Лёвушка видит отца с дедом. Они находятся на полпути от сруба до передней кромки леса. Савелий тащит отца волоком, одной рукой, на медвежьей шкуре. Другая рука безжизненно висит в воздухе и болтается плетью в разные стороны.

Рядом бежит Шалун. Отец проходит ещё несколько десятков шагов, останавливается. Глазами ищет следы спасительной прогалины, но не обнаруживает её.

Оттаскивает подальше, назад, тело отца и бросается на поиски выхода. Однако, в скором времени убеждается в тщетности всех попыток.

Сплюнув, Савелий решительно направляется напрямик, в Лёвушкину сторону.

САВЕЛИЙ

(кричит)

Лёвушка, сынок! Слышишь ли ты меня?

ЛЁВУШКА

Тя-я-тя!..Здесь я, на дереве… Я тебя вижу… А ты?..

Савелий поднимает голову, всматривается в переплетения веток деревьев.

ЛЁВУШКА

(отчаянно)

Здесь, здесь я!

Всем телом трясёт сравнительно не толстую верхнюю часть берёзы. Отец примечает то место, откуда исходит голос сына.

САВЕЛИЙ

Слушай меня внимательно! Тебе надо спасаться! Скоро нечем будет дышать. Или сгоришь, или удушишься. Немедля слазь с дерева и беги что есть духу… Дорогу домой ты знаешь.

Вдруг надолго заходится диким, хриплым кашлем. Немного придит в себя. Продолжает, но уже каким-то не своим, чужим голосом:

САВЕЛИЙ

Матери передай, что мол дед Трофим с Савелием всем долго жить приказали, и не кручиниться больно уж шибко!.. И пусть не серчает, ежели что не так было! Прощай, сынок, не поминай лихом!

Лёвушка видит, как Савелий разворачивается и неуверенной, шатающейся походкой направляется в сторону отца. Подходит к нему, встаёт на колени, наклоняется над ним.

Савелий, видимо окончательно осознав всю безысходность своего положения, с каким-то злобным остервенением грозит кому-то в сторону леса кулаком.

Затем, в лихорадочной спешке, что-то нащупывает рядом с собой.

Поднимает руку с каким-то не то камнем, не то ещё чем. Пытается швырнуть его в сторону своего безжалостного победителя.

ГОЛОС

(за кадром)

Стелящийся дым лесного пожара окончательно скрывает из вида дорогих Лёвушкиному сердцу людей, заслоняя собой последнее, печальное действие скорбной, трагической картины…

Лёвушка кричит, но так и не слышит собственного голоса. Горькие слёзы обильным потоком текут из по грязным щекам.

Он стремительно соскальзывает с дерева, ошалело кидается прочь, куда глаза глядят.

Раздаётся неожиданный, громкий лай Баламута. Только тут Лёвушка соображает, что бежит совсем не в ту сторону.

Завидев пса, пытающегося указать ему дорогу, он бросается ему вслед. Мощный вал дыма, сопровождаемый огнём, быстро преследует беглецов. Ориентируясь на лай Баламута, Лёвушка мчится что есть духу, не разбирая пути.

Продирается сквозь заросли шиповника. Спотыкаясь и падая, на всём ходу налетает на стволы деревьев…

ТИТР: Спустя трое суток…

НАТ. ОКОЛИЦА ШУНАХАРЫ – ПОЛДЕНЬ

Лёвушка полуживым добирается до околицы фактории Шунахара. Его помутившееся сознание, медленно, но настойчиво, заволакивается дымкой небытия…

НАТ. ДВОР ИЗБЫ ЛОПУХИНЫХ – ПОЛДЕНЬ

На дворе по хозяйству хлопочет ЛУКЕРЬЯ ДЕНИСОВНА ЛОПУХИНА – жена Савелия. Во двор с громким лаем вбегает пёс Баламут. От неожиданности из рук Лукерьи выпадает ведро. Она всплескивает руками. Баламут всё не унимается, исходит лаем. В это время во двор заходит АФАНАСИЙ ЛУКАШОВ – дальний родственник и лучший друг Савелия.

АФАНАСИЙ

(к Лукерье)

Никак наши воротились?

ЛУКЕРЬЯ

(дрожащим голосом, в растерянности)

Да какое там!.. Чую, Афанасий, беда к нам пришла.

АФАНАСИЙ

Да что ты такое плетёшь, Лукерья. Типун тебе на язык.

ЛУКЕРЬЯ

Не я говорю, сердце говорит. Почему Баламут без хозяев воротился.

Смотри как лаем заходится и куда-то вроде бы кличет. Значит весточку Божью он нам принёс.

АФАНАСИЙ

И вправду… Ты вот что, Лукерья. Оставайся-ка пока на хозяйстве, а я постараюсь выяснить в чём дело.

Баламут лает и рвётся прочь со двора. За ним следует Афанасий.

На пути им попадается местный житель, эвенк ТИМОШКА, горький пьяница, но, в общем-то неплохой и безобидный человек.

Баламут приводит обоих к тому месту, где лежит Лёвушка – полумёртвый, полуголый, грязный, весь в глубоких ссадинах и царапинах. Афанасий крестится:

АФАНАСИЙ

Свят, свят, свят! Давай, Тимошка, бери его за ноги, а я под-руки и… несём.

ИНТ. ИЗБА ЛОПУХИНЫХ – ДЕНЬ

На полатях под образами лежит Лёвушка, укутанный в тулуп. Перед ним, на лавочке, сидят его мать и местный фельдшер АКИМ ПЕТРОВИЧ.

АКИМ ПЕТРОВИЧ

М-да-а… Ну надо же, какая оказия!.. Одно скажу тебе, Лукерья.

Надежды на выздоровление сына не даю. Но и паниковать не следует.

На всё есть воля Божья. Надобно подождать ещё хотя бы денька два-три.

ТИТР: Спустя ровно неделю.

ИНТ. ИЗБА ЛОПУХИНЫХ – ДЕНЬ

Перед Лёвушкой вновь мать с фельдшером.

АКИМ ПЕТРОВИЧ

Ну врт и славненько! Бог миловал. Кризис миновал. Теперь ваш Лёвушка быстро пойдёт на поправку…

ИНТ. ИЗБА ЛОПУХИНЫХ – УТРО

За столом Лукерья, Афанасий и Лёвушка. Держат совет. По причине известных событий Лёвушка почти совсем потерял слух. Он больше молчит.

Решается вопрос: как быть с телами усопших.

ЛУКЕРЬЯ

Никак не могу смириться с мыслью, что они там… Не по-людски это!..

АФАНАСИЙ

Но ты пойми, Лукерья: никто из наших местных не хочет брать на себя смелость пойти на заимку и предать земле тела усопших.

Наши же коренные, эвенки, наотрез отказываются от этого.

Не хотят гневить каких-то там своих божков.

Спрашивается: «Что делать?»

А впрочем: попробую-ка уговорить нашего Тимошку, за десятилитровку самогона, свершить святое дело…

ТИТР: Спустя год.

НАТ. ЗАИМКА – ДЕНЬ

По прибытии на заимку Афанасий и Тимошка сразу же обнаруживают тех, кого ищут.

Трофим Игнатьевич лежит спиной на медвежьей шкуре с вытянутыми вдоль туловища руками, как старый солдат на параде.

Рядом, голова к голове, ничком, лежит Савелий, положив на грудь отца руку с каким-то крепко зажатым в кулаке камнем, и подмяв под себя другую руку.

Тут же, по другую сторону, но поперёк, расположился преданный и умный пёс Шалун, положив морду на дедово плечо.

Впечатление такое, будто все трое только что заснули, а Савелий и Шалун словно прикрывают деда, тревожась, чтобы кто-то невзначай не потревожил его сна.

АФАНАСИЙ

(Тимошке)

Видать померли они от удушья, так как следов пожара на поляне нами не обнаружено.

Да и тела всех троих хорошо сохранились.

Даже ни зверьём, ни птицей, ни прочей лесной тварью остались не тронутыми.

Лес пустынен и мёртв. В воздухе – застоявшийся, едкий и прогорклый запах гари. Тимошка делает заключение:

ТИМОШКА

Это всё от запаха

АФАНАСИЙ

Твоя, Тимошка, правда!

Деда Трофима с Савелием хоронят тут же, ближе к покосившемуся срубу. Мастерят и ставят над ними деревянный крест.

Шалуна закапывают в трёх-четырёх саженях от них и приваливают холмик небольшим камнем…

ИНТ. ИЗБА ЛОПУХИНЫХ – ДЕНЬ

Только лишь после этого Лукерья как-то успокаивается.

ЛУКЕРЬЯ

(Афанасию)

Вот теперь я спокойна…

ГОЛОС

(за кадром)

Но, обычно весёлая и жизнерадостная, она становится замкнутой и нелюдимой. День ото дня сохнет и чахнет. Через три месяца её не стало.

Неделей позже отдаёт Богу душу и Мария Степановна, Лёвушкина бабушка.

НАТ. ДЕРЕВЕНСКИЙ ПОГОСТ – ДЕНЬ

Напротив двух ещё свежих могилок Афанасий Лукашов и Лёвушка Лопухин. Стоят в скорбном молчании, со снятыми картузами.

АФАНАСИЙ

Ну вот, Лёвушка, и остался ты один-одинёшенек как тот перст. Нет больше ни мамы твоей Лукерьи Денисовны, ни бабушки Марии Степановны. Пусть земля будет им пухом.

Что дальше делать будем, время покажет…

ИНТ. ИЗБА АФАНАСИЯ ЛУКАШОВА – ЗИМА – ВЕЧЕР

На правах дальнего родственника Афанасий забирает к себе на какое-то время Лёвушку. Он посвящён в курс почти всех житейских дел семьи Лопухиных.

ГОЛОС

(за кадром)

В один из вьюжных, зимних вечеров, Афанасий отписывает родной сестре Савелия, ВАРВАРЕ, письмо.

В нём он сообщает о всех несчастьях и невзгодах, свалившихся на семью её брата. В свете восковой свечи, склонившись над столом, заканчивает его словами:

АФАНАСИЙ

(пишет, про себя вслух)

…Вот такие-то наши дела, Варвара. По весне шли гонца. Забирай Лёвушку к себе в Крутогорск. Не гоже мальцу без родни. Бывай!

Родственник твой дальний Афанасий.

ТИТР: Спустя полгода.

НАТ. ШУНАХАРА – УТРО

Проходит зима. На исходе уже и весна.

ГОЛОС

(за кадром)

По весне, где-то ближе к лету, на перекладных, в факторию прибывает молодой, весёлый и разбитной приказчик ГÓРА. Он увозит Лёвушку к его родной тётке Варваре в КРУТОГОРСК. Это один из многих небольших, уездных городков средней полосы России.

Уже покидая пределы фактории, Лёвушка с тяжёлым чувством и со слезами на глазах в последний раз оглядывается.

Вдруг он видит вдали бегущего вслед за повозкой человека, неуклюже размахивающего руками и что-то кричащего. Гора велит извозчику остановить лошадей.

Задыхаясь от бега, переходя на мелкий, быстрый шаг, к ним приближается взволнованный Тимошка.

ТИМОШКА

Послусай, Лёвуска… Камень бери… У Савелюски, тогда, на заимке, в руке насол. Бери, на память!

Тимошка суёт в Лёвушкину руку небольшой, величиной со средний кулак, шероховатый, сравнительно тяжёлый камень.

ЛЁВУШКА

Спасибо тебе, Тимоша!

ГÓРА

(извозчику)

Погоняй!..

Хлопает его по плечу. Тот дёргает вожжи, слегка опоясывает лошадей длинным кнутом.

ИЗВОЗЧИК

(лихо)

Но-о-о, удалыя-милыя!

Лёвушка видит, как долго ещё смотрит им вслед маленький, добрый эвенк Тимошка.

Он стоит, сняв со своей непутёвой, давно нечёсаной головы старый, потёртый картуз, и машет рукой до тех пор, покуда крутой поворот, забирающий вглубь леса, не скрывает его из вида…

ТИТР: 78 лет спустя…

НАТ. КРУТОГОРСК – ОДНА ИЗ УЛИЦ – УТРО

Погожее летнее утро. Улица. Рабочий день. Люди спешат по своим делам.

Из подъезда одного из домов выходит мальчик. Это – КУЗЬМА МАЛЫШЕВ, подросток лет 14-ти.

Сразу же сталкивается со своим ровесником, другом и однокашником – САНЕЙ ОСТАПЕНКО.

САНЯ

Кузя, привет!

КУЗЯ

А-а, это ты, Сань? Привет!

САНЯ

Ты куда это с утра пораньше? А я – к тебе!

КУЗЯ

Мама велела отнести заявление на очистку дымоходной трубы…

САНЯ

В ЖЭК что ли?.. Я с тобой!

КУЗЯ

Как хочешь. Пошли тогда…

Территория ЖЭКа. Покуда Кузя стоит в очереди, Саня сидит на низенькой жэковской скамейке, притулившейся в глубине двора, и о чём-то сосредоточенно размышляет.

Спустя четверть часа появляется Кузьма.

САНЯ

Ну что?..

КУЗЯ

А ничего! Сказали, что у них и без нас дел невпроворот. Обещались прийти аж не раньше октября.

САНЯ

Удивляться здесь нечему: волокитчики! «Даёшь дуба, товарищ!», – вот и весь их девиз…

(озабоченно, возвращаясь домой)

Слушай, Кузя! Пока я тебя там на скамейке дожидался, мне в голову мысль одна пришла. А-ну их, этих трубочистов-то. Мы и без них обойдёмся, это точно. Ты, главное, не очень-то горюй.

КУЗЯ

Как это – обойдёмся? Что-то ты, Сань, загадками заговорил.

САНЯ

Сейчас поясню. Но прежде ответь мне, Кузька, на вопрос: «Что такое – дымоходная труба?».

КУЗЯ

Знаешь что, Сань? Давай-ка не темни, а выкладывай лучше, что у тебя там ещё на уме.

САНЯ

Понял! Предвижу: с физикой у тебя будут нелады, учти. Поэтому отвечаю: дымоходная труба – это воздушный, звукоакустический резонатор.

КУЗЯ

Как в церковном органе что ли?

САНЯ

Что-то наподобие этого…

КУЗЯ

А-а, понял!

САНЯ

Что ты понял?

КУЗЯ

Берём низкочастотный генератор и подключаем его к мощному звуковому усилителю с динамиком. Открываем дверку загрузочного отверстия печки. Подносим к нему динамик и включаем аппаратуру в электрическую сеть.

САНЯ

А ты, оказывается, догадливый!

КУЗЯ

Не перебивай. Так вот: включаем в сеть аппаратуру.

Опытным путём определяем резонансную частоту дымоходной трубы. Определив её, выводим нашу систему на «полную катушку». Труба резонирует.

От колеблющихся её стенок отслаивается сажа и падает вниз. Нам остаётся только выбрать её из дымоходного колена, через заслонку. Да-а… Здорово это ты придумал! Пошли…

ИНТ. КВАРТИРА МАЛЫШЕВЫХ – УТРО

Все приготовления окончены. Кузьма подносит динамик к загрузочному отверстию печки. Командует Сане:

КУЗЯ

Готово, включай!

САНЯ

А поддувало закрыл?

КУЗЯ

Так точно, захлопнул.

САНЯ

Тогда – поехали! Включаю! Только вывожу систему на самую малую мощность.

Начинаю с самых низких частот, с десяти Герц.

Дымоходная труба оглашается тихим, басовитым гудением. Саня медленно вращает ручку верньерного устройства генератора. Постепенно увеличивает частоту звуковых колебаний. Вот голос печного резонатора трубит одну октаву, другую, третью…

Где-то на середине четвёртой амплитуда звуковых колебаний в дымоходе резко возрастает.

Саня продолжает крутить ручку настройки дальше. Но звук тут же ослабевает.

Тогда он возвращается к прежней частоте. Амплитуда колебаний вновь резко возрастает.

САНЯ

Есть резонансная частота. Кажись нашли! Теперь помаленьку увеличиваю мощность.

Труба, словно наращивая второе дыхание, однотонно и самозабвенно голосит. Пение её, постепенно возрастая, перерастает в оглушительный вой.

Где-то там, наверху, в самой утробе дымохода, что-то тяжело ухает.

Кузю, расположившегося на корточках, обдаёт упругой струёй удушливого воздуха, смешанного с сажей. Со стороны колена, соединявшего печь с трубой, показывается густое облако чёрной пыли. Кузьма, невольно заслоняет лицо рукой и быстро захлопывает дверку печки.

КУЗЯ

Стоп, выключай! Кажись получилось!

Оборачивается к Сане, тот громко смеётся. Вся передняя половина Кузиного лица резко контрастирует с задней.