Полная версия
Искупление. Миры Лунасгарда II
Холод кусал за плечи, по рукам бежали мурашки, за спиной как будто хлопали крылья.
Земля лежала внизу, полная чудес и тайн. Какое же это счастье – видеть! Как другие живут совсем без магии, не зная даже, какой яркий и густой на самом деле мир? Что дает им силы начинать новый день?
Обязанности хозяйки замка звали вниз, но Тагрия все стояла, пытаясь вдоволь напиться ветром и свободой. Еще немного, еще…
Что это? Как будто холодная тень коснулась тела. Ночной кошмар, мерзкий и опасный, вернулся, только теперь это был не сон.
Тагрия перепуганно вцепилась в перила, распахнула глаза. Ни одна тучка не омрачала ясного неба над землями баронов Дилосских. Но страх не проходил, наоборот, он усиливался с каждым мгновением, замораживал, останавливал сердце.
Шаль упала на пол. Тагрия снова зажмурилась, уже зная, что сейчас увидит, и правда – серая пелена застилала магический взгляд, расплывалась, скрывая замок. Ветер раздувал ее, унося дальше, к Дилоссу.
Тагрия открыла рот, но крикнуть не смогла. Она знала без всяких слов, что это. Знала, что не ошиблась, что высоко в небе быстрыми тенями летят прочь грифоны, унося неведомо куда смуглокожих и черноволосых всадников. Магов, обрушивших на землю баронов Дилосских заклятие.
И тогда Тагрия закричала мысленно:
«Вот видишь, что получилось! Видишь?!»
Тот, кого она звала, не ответил – как не отвечал уже долгих восемь лет. Тагрия обреченно опустила голову.
И поняла, что все еще боится.
Серость уже совершенно затянула двор и замок. Его обитатели превратились в безмозглых кукол, не имеющих ни страха, ни голода, ни даже капли ума, чтобы попробовать убраться отсюда. Все, кроме жрецов – и Тагрии. Она все еще чувствовала страх и обиду. Ее ум остался чистым, а уж кому, как не ей, побывавшей в рабстве у магов, знать, в какую трясину превращается он под заклятием!
Едва сообразив, что к чему, уже неслась вниз по лестнице. Быстрей, еще быстрей, рискуя свернуть шею! Слабенькая, почти придуманная магия не раз выручала ее прежде, не подвела и сейчас. Теперь у Тагрии оставалось два дела: вытащить отсюда брата и не попасться жрецам. Если те поймут, каким чудом баронесса Дилосская избежала общей беды…
Соломенные волосы, светло-голубые глаза, белая кожа – надежные доказательства принадлежности к истинным людям, но чем они помогут колдунье? Колдунов нельзя оставлять в живых. Таков закон Храма. Его соблюдали в Империи даже в мирные дни, когда никто, кроме жрецов, не ждал, что колдуны вернутся.
И вот – уже восемь лет длится Нашествие. Восемь лет маги являются, подобно теням, в разных уголках Империи, обрушивая на ее земли серый туман заклятия.
Дважды императорские войска вступали с ними в открытый бой, и дважды истинные люди одерживали победу, а что касается мелких столкновений, тех в вовсе не сосчитать. Говорят, многие воины Империи теперь зовутся вольными жрецами – они не давали обетов, но Храм по воле императора открыл им свои тайны и научил бороться с заклятием. Их никто не обвинит в колдовстве!
А маг, сидящий по правую руку от императора? Тот, кто принес победу в битвах, кто безжалостно преследует рассеявшихся колдунов и, говорили, почти истребил их? Его имя произносят с почтением даже сами жрецы. Почему же Тагрия должна скрываться, боясь за свою жизнь?!
Она ворвалась в свои покои, дрожа не от страха – от злости. Сердце колотилось как сумасшедшее, когда Тагрия переодевалась в дорожный наряд, застегивала на плечах теплый плащ и выбирала второй – для Бетарана.
В кошеле грустно звякала дюжина золотых монет. Не идти же за деньгами к казначею! Тагрия прошептала ругательство, но тут на глаза попалась тяжелая кованая шкатулка с драгоценностями баронов Дилосских. Морию они теперь все равно не нужны!
Тагрия уже высыпала в кошель разноцветный драгоценный мусор, когда взгляд зацепился за кольцо – единственное, что принадлежало ей лично.
Полупрозрачный зеленый камень в форме звезды знакомо блеснул, будто подмигнул ей. Тагрия подняла перстень на ладони – знакомый, почти родной, он был как привет от далекого друга.
От бывшего друга.
Еще мгновение она смотрела, потом зажмурилась и резко взмахнула рукой, зашвырнув драгоценное кольцо куда-то в дальний угол комнаты. Прихватив кошель и одежду, помчалась искать брата.
В открытые окна долетали тревожные голоса жрецов. Не заметили вовремя, не смогли остановить или попросту не совладали с настоящей Силой? Теперь им осталось только спасать людей. Не излечивать, это жрецам не под силу, всего лишь не давать умереть. Заставлять есть, пить, засевать и убирать поля, топить зимой печи. Как послушных кукол, как живых мертвецов!
Глотая слезы, Тагрия быстро шла по коридорам. Вокруг прямо на полу сидели и лежали слуги. Один расплескал ведро воды, да так и остался в этой луже, другой свернулся клубком на собачий манер, третий задумчиво прислонился к стене и пускал слюни. Седой рыцарь, что ухлестывал вчера за служанкой, единственный из всех гостей поднялся до прихода заклятия. Теперь он медленно брел, натыкаясь на углы, как слепой.
Тагрия замотала головой, стараясь не смотреть в пустые глаза обреченных. Она ничем, ничем не смогла бы им помочь. Есть только один, кто может, может все, но он далеко. Он забыл про Тагрию.
И пусть. Ей надо спасти Бетарана. Увести с заклятого места, пока не поздно, пока есть надежда. Тагрия в ответе за него – перед мамой, перед дедушкой, перед самой собой. Если Бетаран умрет, все зря. Глупое это баронство, чужие руки на ее теле, умершие дети – все!
На ее счастье искать Бетарана не пришлось. Он с детства не любил ранних пробуждений, а теперь и вовсе не спешил вставать по утрам. А уж после ночного гуляния, да уложивши в постель девицу…
– Мелкий похотливый кобелишка, – бормотала Тагрия, выволакивая из кровати ненаглядного братца и натягивая на него штаны. – В следующий раз так тебя и оставлю. Может, поумнеешь!
В глазах Бетарана, глядящих куда-то сквозь нее, не было ни стыда, ни удивления, вообще никаких чувств. Он безропотно позволял поднимать и поворачивать себя, шел, когда Тагрия тянула его за руку, и замирал, стоило ей отойти. Поверх смятых простыней забытой игрушкой осталась девица. Одеяло сползло на пол, обнажив пышные прелести, что услаждали всю мужскую половину замка, не исключая и самого барона.
Надо признать: распутник и пьяница Морий был при всем том человеком честным и благодарным. Потому-то, очнувшись после жестокого приступа лихорадки и сообразив, что спасительница, неведомо как отыскавшая его на дне оврага, куда барон свалился в беспамятстве после падения с лошади – крестьянская девушка-сирота, Морий не стал откупаться горстью золотых монет или быстрой любовью в ближайшем стоге сена. Он возложил на голову Тагрии венец баронессы, сравняв ее этим с первыми дамами Империи. А если и предпочитал худой плоскогрудой жене дам и девиц поотзывчивей, кто посмеет в том барона упрекнуть?
Правда, чего они все стоят теперь? Взять хоть эту – пустой взгляд, бесстыдно раскинутое тело, струйка слюны изо рта. Но ведь и Морий сейчас такой же, значит, каждому свое. А ей, Тагрии, здесь больше делать нечего.
Слегка подталкивая Бетарана в спину, Тагрия повела его к выходу. Заколдованные встречали их пустыми взглядами. На верхней ступеньке лестницы услышала голоса и едва успела затащить брата в тесную, заставленную сундуками каморку.
– Сиди тихо, – прошептала она и осторожно выглянула.
– Вверх. Поднимай ноги, – терпеливо, будто ребенку, говорил кто-то.
– Не хватает трех рыцарей и баронессы, – бубнил другой. – Ты уверен, что список гостей точный?
– Откуда мне знать? Тот, кто его писал, в неподходящем виде для расспросов. Еще выше, барон. Скоро придем.
– Первым делом всех напоить, – вмешался третий голос, – без еды пока не помрут. Нажрались вчера, как…
– Брат, – сказал первый укоризненно.
– Молчу…
Чуть приоткрыв дверь каморки, Тагрия увидела жрецов, поддерживающих за локти Мория. Барон выглядел достойнее других заколдованных. Он потерял где-то пояс и плащ, но шелковая туника осталась чистой после вчерашнего застолья, седые кудри казались расчесанными, а взгляд, хоть и остановившийся, направлен был строго вперед. Взгляд больного, а не безумного.
Таким же он был в первую их встречу, когда юная Тагрия тащила его под дождем по размокшему склону. Сжигаемый лихорадкой, совершенно мокрый, терпящий мучительную боль барон мог потерять сознание, но не достоинство. Таким оставался он и теперь.
С легкой виноватостью Тагрия смотрела, как двое жрецов уводят ее мужа, а третий шествует за ними, уткнувшись в скомканный пергамент и что-то бормоча себе под нос. Когда алый силуэт последнего пропал из глаз, она вытащила на свет Бетарана и поспешила покинуть замок баронов Дилосских – навсегда.
Глава 2. Разбойники и колдуны
По счастью, жрецы были слишком заняты обитателями замка и не оставили никого охранять ворота. Тагрия осторожно вывела наружу лошадей – на одной из них неустойчиво сидел Бетаран. Закрыла тяжелые створки.
Забравшись в седло, подобрала повод смирной лошадки, которую выбрала для брата, и причмокнула, направляя обоих вперед. Но не тут-то было – Бетаран сразу начал заваливаться, так что Тагрия едва успела поймать его за плечо.
– Бетаран, держись, – сказал она, подражая терпеливому голосу жреца.
Не помогло. Тагрия насильно сжала пальцы брата на луке седла, но уже через несколько шагов они разжались, и Бетаран мешком свалился на землю. Свалился, да так и остался лежать, раскинув руки.
Тагрия чуть не расплакалась. Убедившись, что он ничего себе не повредил, усадила обратно.
– Бет, сиди хорошо, пожалуйста! – взмолилась она. – Нас сейчас увидят с башни, и тогда все!
Он не слышал, не понимал.
«Ну, ладно же», – со злостью подумала Тагрия.
Зажмурилась и впервые с тех пор, как Морий надел ей на палец свое кольцо, отчетливо представила высокого человека в блестящей одежде, какие носят маги, черноволосого, с хмурым внимательным взглядом черных глаз.
И сказала, как сказал бы он:
– Бет, сожми лошадь коленями и держись. Крепко. Не отпускайся, пока я не разрешу.
Бетаран не повернул головы и никак не показал, что услышал, но его ноги крепко сдавили бока лошади, а руки вцепились в луку седла.
– Вот так-то, – одобрила Тагрия, вскакивая в седло и пуская лошадей легкой рысью.
Бетаран сидел как влитой. Кругом царило безмолвие, нарушаемое лишь цоканьем копыт да негромким звяканьем сбруи. Весна лишь начала одевать мелкой листвой редкие деревца на склоне холма, и со стен замка легко могли увидеть двух всадников на полпути к городу. Вот только смотреть было некому. Через час узкие улицы и красная черепица Дилосса остались в стороне – Тагрия специально забрала вправо, и негустая полоса лесных угодий наконец-то скрыла от глаз замок.
Дорога, не столь ровная, как древние дороги колдунов, но содержавшаяся в полном порядке, извивалась, огибая лес, и за следующим холмом утыкалась в развилку. В число вассальных повинностей баронов Дилосских входила забота о находившейся здесь почтовой станции. Бревенчатый домик, примечательный лишь императорским гербом – золотая львиная голова на фоне черно-красных клеток, в обрамлении золотых же дубовых листьев, – что красовался над дверью, выглядел пустым, только из конюшни нет-нет да раздавалось лошадиное всхрапывание. Серый туман побывал и здесь. Он растекся дальше и быстрее, чем можно было ожидать по рассказам, и наверняка захватил ближайшую деревню, а может быть, и не одну. Наследнику Мория нечего будет наследовать.
– Куда направимся, Бет? – спросила Тагрия, хоть и не ждала ответа. Было так тяжело ехать рядом с братом и молчать, как будто везешь покойника. – Может быть, ты по дому скучаешь?
Он не ответил, да Тагрия по правде и не думала сворачивать к северу. Милая деревушка, где прошла ее юность, где похоронены отец и дед, достаточно далеко, чтобы серый туман до нее не добрался, во всяком случае, Тагрии очень хотелось в это верить. Но ехать и проверять она не собиралась. Там ей нечего делать.
Ей в другую сторону, к Ферру. В таком крупном городе много жрецов, маги побоятся с ними связываться. Они уже несколько лет не смеют появляться в центре страны. А значит, если хочешь сбежать от заклятия – езжай ближе к столице.
Вот только далеко ли уедешь на пустой желудок?
Тагрия с сомнением оглядела мирную картину, так непохожую на ту, что открывалась магическому взгляду. В доме точно кто-то есть, и этот кто-то заколдован так же, как Бетаран. А еще там есть еда, питье и все, что необходимо для отдыха в пути. Можно ли просто так пойти туда и взять чужое? Ведь она уже начала – забрала драгоценности Мория. Украла, если говорить честно.
«Ну, вообще-то, не так уж и украла, – возразила Тагрия неведомо кому. – Я ведь его жена, да? А если украла, то и он… много раз крал меня, а я ведь совсем не ему принадлежу!»
И, будто испугавшись, что невидимый спорщик пустится в расспросы, твердо закончила:
«А самой себе!»
В конце концов она успокоила совесть, которая, по словам жрецов, есть не что иное, как голос Божий, напоив и накормив пятерых оказавшихся на станции мужчин в обмен на добрый обед для себя и Бетарана, а также запас еды, воды, вина и овса для лошадей, который приторочила к седлам. Можно было бы заодно разжиться сменными лошадьми и экипажем, но тут опять вмешалась совесть.
Тагрия не стала тратить время на споры. Время шло, Бетаран оставался все так же молчалив и равнодушен, и нетерпение, как прожорливый жук-короед, все больнее грызлось внутри.
После полудня дорога привела к деревне, маленькой и уютной в окружении вспаханных полей. Тагрия миновала ее не останавливаясь. Когда последние крыши пропали из виду, устроила привал – задать корм лошадям и Бетарану. Его пришлось кормить почти насильно. Сама Тагрия с трудом проглотила немного хлеба и воды. Отдохнув, поехали дальше и до вечера миновали еще одну деревню, похожую на первую, как родная сестра. Ни в той ни в другой не осталась никого в здравом уме, только жрецы – вездесущие жрецы, они уничтожали заклятие, отчего серый туман уже почти развеялся, но не могли помочь заколдованным людям. Так же, как Тагрия не могла помочь Бетарану.
Он был все таким же – спокойным и послушным. Пустыми глазами смотрел на дорогу и молчал. Тагрия стискивала зубы и запрещала себе думать о плохом.
По всему, что слышала она раньше о заклятиях, это выходило каким-то особенно широким. Обычно заклятия охватывали деревню или реже – город, но не тянулись на многие мили во все стороны, да еще так быстро. Обычно. А теперь? Как далеко разошлось это? Разве император Эриан не ослабил магов настолько, что они уже почти не решаются высунуть голову из дальних уголков Империи, где попрятались? Разве Нашествие не подошло к концу?
Сейчас Тагрия сожалела, что плохо слушала застольные разговоры мужчин.
Ночью она долго не могла заснуть. Лежала вместе с братом на расстеленных попонах и слушала негромкое хрумканье лошадей. Ночь выдалась неожиданно теплой, как будто лето подумало-подумало да и решило все-таки наступить. А может быть, добрая судьба нарочно хранила Тагрию от мелких неудобств, оставляя взамен лишь самые отборные, вроде отшибающих ум заклятий и ранних смертей всех, кого она любила.
Безлунное небо висело над холмами, как черное решето, где звезды были дырками, пропускавшими далекий солнечный свет. Вот дырки вздрогнули, на миг заслоненные крылатой тенью. Птица. Всего лишь птица.
Тагрия закрыла глаза. Рядом негромко дышал Бетаран – то ли спал, то ли просто лежал, как младенец, ни о чем не думая.
Ночь, запах лошадей и мокрой земли, прохладный воздух на щеках, зовущие звуки леса. Она мечтала об этом. Когда-то. Собиралась после смерти дедушки уйти бродяжничать, может, даже пристать к разбойникам – говорили, среди них бывают женщины. Променять тоскливую крестьянскую жизнь на свободу и опасности и, может быть, смерть, но Тагрия не боялась смерти, только скуки.
И потом, однажды, где-нибудь встретить Его. В то время ей твердо верилось, что так и будет. И сказать…
Правда, что именно она скажет, Тагрия никак не могла решить. Все, что воображала ночью, поутру казалось ужасно глупым, а к вечеру уже придумывалось новое, еще глупее.
А потом погиб, забитый до смерти своими пьяными дружками, отец, всего через месяц умер дедушка, и смертельная лихорадка чуть не забрала Бетарана, а Тагрия встретила Мория. Не встретила – нашла. Стала баронессой и приказала себе не думать больше о том человеке.
Теперешнее же путешествие случилось без ее воли. И, само собой, она не собиралась никого искать. Если только… если только не окажется, что Бетарана иначе никак не излечить.
«Тогда я тебя найду, – пообещала Тагрия зло. – И ты его расколдуешь. Только попробуй отказаться, твое высочество!»
Через два дня холмы измельчали, стали чаще попадаться речки с перекинутыми мостами из толстых бревен, рощи и лиственные леса, уже одетые кружевным зеленым убором. Тогда же стало ясно, что Дилосс не первым попал под заклятие. Оно прошло как гигантская волна, смывая селение за селением и оставляя мертвенный след погубленных жизней. Ничего подобного прежде не случалось, теперь Тагрия была уверена – это не обычное нападение. И надеялась только, что поражена не вся Империя.
Каждый день, ухаживая за братом, заставляя его принять пищу или справить вовремя нужду, Тагрия пыталась дозваться его. То шутила и смеялась, то напускала сердитость, то пробовала «магический» голос, приказывая проснуться…
Бетаран молчал.
Преодолевая отчаяние, Тагрия снова и снова говорила с ним и очень скоро поняла: брат слышит каждое слово, слышит, хоть и не может ответить. Теперь его не приходилось насильно кормить, как в первый день, достаточно было сказать «ешь», и Бетаран послушно принимался за еду. Предоставленный сам себе, он все так же замирал, глядя перед собой.
Тагрия то молилась, то призывала проклятия на головы магов и упрямо продолжала его звать.
Несколько раз им встречались жрецы – настоящие и вольные, они быстро проезжали отрядами в несколько десятков человек. Такие патрули ездили теперь во множестве по дорогам Империи, следя за порядком, разыскивая следы присутствия колдунов и приходя на помощь попавшим под заклятие. Тагрия все еще не решалась показаться им на глаза. Она так и не придумала, как объяснить, почему брат заколдован, а она – нет, поэтому всякий раз, почувствовав их еще издалека, съезжала с дороги и принималась искать укрытие.
А однажды вечером она нашла жрецов у дороги – мертвыми.
Неизвестно, почему они ехали такой маленькой группкой, куда спешили так, что не побоялись вшестером отправиться в путь через заколдованные места.
В легендах говорилось, что грифон одним ударом разрывает коня и всадника. Тагрия и раньше знала, что в легендах не все правда, вот и здесь – грифонам точно пришлось ударить не один раз. Может быть, два или даже три.
Когда смогла наконец оторвать глаза от страшного зрелища, Тагрия посмотрела вверх. Но ни грифонов, ни даже стервятников не увидела, только легкие перистые облака кружили над мертвецами.
– Знаешь, Бет, – дрожащим голосом сказала Тагрия, – мне тут не нравится. Поехали-ка дальше. И вообще, давай сегодня попозже остановимся, а?
Бетаран спорить не стал. В последнее время он взял привычку во всем соглашаться с сестрой. Не то что раньше – но как же она скучала по прежнему, языкастому, упрямому как мул Бетарану! И пусть бы он во всем подражал Морию, пусть бы вечно спорил с ней, насмехался и грубил, лишь бы не это мертвое равнодушие!
Солнце село, но Тагрия упорно подгоняла лошадей, пока не стало совсем темно. Тогда она устроила привал как можно дальше от дороги, в буковой роще. Быстро накормила Бетарана овсяной лепешкой и связкой сушеных слив, найденных в крайнем доме одной из встречных деревень. Хозяев там не оказалась – то ли их увели жрецы, то ли забрали для своих нужд маги. Тагрия не стала выяснять.
А ночью, когда она лежала, слушая дыхание брата и боясь заснуть, над верхушками буков пронеслась крылатая тень – никакая птица бывает такой огромной.
Тагрия не вскрикнула, только открыла рот и зажала его ладонями.
Тень на мгновение закрыла небо и улетела дальше, туда, где остались мертвые жрецы. Вскочив, Тагрия в ужасе смотрела ей вслед. Но колдовской зверь, похожий сразу на льва и на орла, не вернулся за двумя человеческими жизнями. Не в этот раз.
В ту ночь она впервые заплакала, обняв молчащего Бетарана и дрожа, как мышонок перед кошкой. Одна, с глупой своей детской магией, когда вокруг все отмечено заклятием, а над головой летают грифоны – куда она вообще едет? Что ей искать, если везде то же самое, везде серый туман и маги, и жрецы, которых маги убивают?!
Но пришло утро, с белесым рассветом, с легкой весенней прохладой, и Тагрия упрямо оседлала лошадей и продолжила путь. Серо-коричневая полоса дороги с местами проросшей травой давала если не надежду, то хоть занятие. Остановишься – не будет и этого. Тогда проще было остаться в Дилоссе и ждать милосердия от жрецов.
Теперь ее пугало все: безлюдье и тишина, и глухой стук копыт, и пустая дорога через бесконечные дубравы, час за часом, так что непонятно уже, едешь или топчешься на месте. В любом звуке чудилось хлопанье крыльев. Тагрия так напрягалась, пытаясь почувствовать магов, что заболела голова. Но ни грифонов в небе, ни жреческих отрядов на дороге ей не встретилось, ни в тот день, ни на следующий. Встретились другие, о ком она забыла и думать. Оказалось – зря.
Разбойники всегда водились на дорогах Империи. Прежде, в смутные времена междоусобных войн, когда озабоченным вечными раздорами властителям недосуг было следить за порядком на своих землях, разбойничьи банды держали в страхе целые области, нередко состоя при этом на службе у кого-нибудь из соседних сеньоров. Конец их раздолью наступил в славное правление Ведия, неспроста прозванного Решительным.
В те дни, как повествуют хроники, виселицы стояли на каждом перекрестке дорог, у каждой деревни и под каждым холмом, и не было города, у чьих стен не возвышался бы целый лес этих удивительно полезных столбов, и редко хоть один из них оставался незанятым. Потому-то, как утверждают те же самые хроники, ко дню восшествия на престол императора Атуана от северных гор до южной пустыни, от приморских областей на западе и до восточных, занятых еретиками земель, в Империи царили спокойствие и порядок, так что кроме тех самых еретиков, юному императору было решительно не о чем беспокоиться.
Говорили, что тем и объяснялся необычно мягкий нрав Атуана – императора, желавшего положить конец вражде с еретиками и принявшего в свою семью ребенка, рожденного от колдуна.
Еще говорили, что эта мягкость, которую унаследовал его величество император Эриан, и стала, в конце концов, причиной возвращения колдунов.
А с их возвращением, когда злое колдовство накрыло многие города и селения Империи, на дорогах опять развелись бродяги и разбойники – ведь они, как известно, колдовства боятся не больше, чем виселицы.
Все это пронеслось в голове у баронессы Дилосской быстрее молнии, когда всего в каких-нибудь тридцати шагах от ее укрытия на перекресток, с дороги, ведущей с востока, от Салианы, выехал конный отряд.
Их одежда и снаряжение были разношерстны до смешного. Из-под потертых плащей одних проглядывали кольчуги, а головы, несмотря на жаркое солнце, вместо шляп венчали начищенные шлемы; другие блистали яркими, хоть и не слишком чистыми шелками и бархатом, третьи будто одевались в темноте и вдобавок спьяну – затертые рабочие штаны с изящным господским камзолом, к примеру. Но оружие у всех было доброе, и было его много. Лошади, если Тагрия хоть что-нибудь в них понимала, казались не хуже тех, что стояли в конюшнях барона Мория.
Опасные путники, слишком похожие на разбойников, остановились у развилки. Тагрия видела их сквозь завесу спутанных ветвей. И ругала себя последними словами, что не спряталась получше. Незнакомцы переговаривались о чем-то, поначалу спокойно, затем, видно, не пришли к согласию – голоса зазвучали громче, кое-кто принялся размахивать руками, указывая то на одну, то на другую сторону дороги.
Тагрия наклонилась, обеими руками погладила лошадей. Если не хрустнет под копытами ветка, если ни одна не заржет, все обойдется. Может обойтись.
Никогда еще она не испытывала свою магию так, но сейчас мысленно потянулась к незнакомцам:
«Хватит спорить… езжайте дальше…»
Лучше бы ей не пробовать!
Тот, что был ближе всех, вскинул голову будто гончая, почуявшая дичь. Оттеснив кого-то, подъехал другой – женщина, видно, единственная в отряде. Солнечный свет упал на их лица, до сих пор скрытые полями шляп. Очень смуглые лица, и где их угораздило так загореть весной? Если это вообще загар, а не…
