Жрица Солнца

Глава вторая

За неделей месяц, за месяцем год, а за годом другой, так и прошли шесть лет. Злата выросла высокой, статной; Олеся все чаще думала, что лицом ее сестра больше походит на жрицу Ярину, чем на собственную мать – тот же остроносый профиль, то же холодное превосходство в глазах. Злата теперь не смеялась – кривила губы в подобии усмешки, такую же Олеся не раз видела на лице Ярины.

Ну а что же сама Олеся? Она подросла, была стройна и румяна, считалась бы даже миловидной, да только глаза смотрели не ласково. «Ты похожа на колючку!» – не раз дразнила Злата и норовила растрепать волосы. Олеся не оставалась в долгу, и каждый раз едва не доходило до драки. Дружбы меж сестрами не водилось, о чем порой громко сокрушалась мама. Вот и сегодня целое утро убеждала их вместе пойти на Весницу – сельский праздник в честь окончания долгой зимы. Олеся только отнекивалась, Злата безразлично пожимала плечами. В конце концов, Дубрава тяжело вздохнула, и оставила дочерей в покое.

Олеся толкнула тяжелую деревянную дверь и вышла на крыльцо. Яркое солнце ослепило, выбило слезы из глаз – хороший, погожий день! Скрипнули ворота и во дворе появились трое парней. Олеся смотрела, как они неуверенно приближаются к дому. Остановились перед крыльцом. Заговорил самый высокий, его звали Дрозд:

– Здравствуй, Олеся; дома ли твоя сестра?

Этот Дрозд давно являлся Олесе во снах. Да и не только ей, все деревенские девчонки, верно, сходили по нему с ума. Олеся улыбнулась ему одному, и поинтересовалась:

– Зачем тебе Злата?

– Мы хотели пригласить ее пойти с нами на праздник, – заявил полный веснушчатый парень. Олеся не водила с ним знакомства, но слышала, что парня кличут Карась. Был он весь какой-то не ладный, бледный, рыхлотелый, с маленькими бесцветными глазками на круглом рябом лице.

– Пойди и ты с нами! – радушно улыбнулся третий. Горислав. Его Олеся знала прекрасно, он жил в соседнем доме и не раз составлял компанию в детских играх.

– Что ж…

Олеся повернулась к дому лицом и подняла голову.

– Злата! – крикнула она громко. На третьем этаже хлопнули ставни, и показалась сестра.

– Ты звала меня? – удивленно спросила она.

– Тут к тебе пришли. На праздник приглашают. Пойдешь?

Злата посмотрела вниз и кивнула:

– Что ж не пойти.

– Подождите здесь, – бросила Олеся через спину, и скрылась в доме. Злата уже вприпрыжку спускалась по лестнице.

– Я пойду с тобой, – сказала Олеся, но в голосе прозвучал вопрос. Из кладовой вышла мама, утирая мокрые руки о передник:

– Собрались все-таки?

– Да вот, Олеся напросилась, – хмыкнула Злата. Олеся покраснела, но промолчала. Ничего, она потерпит ради возможности идти рядом с темноволосым Дроздом!..

– Так уж и быть, присмотрю за младшей сестренкой.

– Добро! – сказала мама и улыбнулась так обрадовано, что у Олеси защемило сердце. Пускай Злата болтает что хочет, язык у нее без костей.

В сенях Злата помедлила и шепнула на ухо Олесе:

– Учти, Дрозд моим будет.

Та лишь плечами пожала, мол, мне-то что за дело, а саму как мешком по голове… Вышли из дому. Парни ждали возле ворот, спинами к дому. Вот они обернулись на звуки шагов, и их лица засветились неподдельной радостью. Злата вскинула подбородок, медленно и с достоинством поплыла по двору, подметая землю длинным подолом нарядной рубашки. Руки ее скрывались под полушубком из лисьих хвостов, а волосы были украшены яркими бусинами и тонким серебряным венцом. Олеся подумала, что сама она в простом овечьем полушубке поверх беленой рубахи смотрится совсем уж жалко. Тем временем молодые люди склонили головы в почтительном приветствии.

– Как завещано богами, как говорю я: пусть день сменяет ночь, за зимой приходит весна, за летом осень, за выдохом вдох, за печалью радость, – произнесла Злата и впилась взглядом в Дрозда.

– Пусть будет так, будущая жрица! – парень порозовел лицом и несмело взглянул на девушку. Олеся споткнулась. Может остаться дома?

– Хорошо, что решила пойти с нами! – воскликнул Горислав. Олеся даже не сразу поняла, что парень обращается именно к ней. А когда поняла, то решила считать это добрым знаком и назад не поворачивать.

Деревья были украшены праздничными венками, сплетенными из разноцветных лент, на широких кряжистых пнях лежал хлеб – угощение для лесных обитателей, будь то звери или духи. Злата шла чуть впереди, громко смеялась и шутила, Дрозд и Карась внимали каждому ее слову. Олеся с Гориславом за их спинами болтали о безделице.

Через пролесок вышли на сельскую улицу и свернули на центральную площадь. Гуляние было в самом разгаре! В вывернутых мехом наружу одеждах плясал народ, рычали ряженные, изображая проснувшегося после долгой зимы медведя. Женщины-мастерицы на разные голоса расхваливали свою выпечку и раздавали желающим комы – ароматные хлеба из гороховой муки. Злата взяла один ком и, сделав маленький укус, отдала Дрозду.

– Попробуй и ты!

Олеся сжала зубы и отвернулась. Ее взгляд поймал седой старик, сидящий на перевернутой бочке. Он наклонился к мальчонке, примостившемуся рядом, и сказал:

– Запомни, мой мальчик, нет сущности опасней, чем женская…

– Почему, деда?

– Да потому, что женщина изменчива, как ветер по весне!

– И даже богиня Мира?..

– Тем более богиня! Знаешь ли ты, как появился на свет Ирган, владыка царства мертвых?

Мальчик помотал головой. Олеся подошла ближе, желая послушать. Старик взглянул на Олесю и кивнул, не противясь ее присутствию, потом начал свой рассказ:

– Это случилось в те далекие времена, когда на земле еще не было ночи. Боги и люди жили счастливо, не зная бед. У богини Миры и небесного отца Трога подрастали две прекрасные дочери: Олия и Яла. Пришло время, и богиня Мира вместе с дочерями отправилась на землю, дабы оставить дочерей своих помогать людям. Как ты знаешь, Яла стала покровительствовать земле, а Олия воде.

– Богиня Мира спускалась на землю? – разинул рот мальчишка.

– Конечно, спускалась, – терпеливо ответил старик, – И ходила среди людей, притворившись земной женщиной.

– Вот это да!

– А что случилось дальше? – не выдержала Олеся. Ее родители, конечно, чтили богов, но никогда их не обсуждали, считая это делом сомнительным. Тому и дочерей своих учили. Да только как удержаться от любопытства?..

– А дальше… – вздохнул старец, – Богиня Мира влюбилась в человека. И то был не простой человек, а самый первый на свете злой колдун, рожденный мертвой женщиной в середине зимы. Его звали Смол.

– Он околдовал богиню, чтобы она в него влюбилась? – спросил мальчик.

– Нет. Не возможно земному колдуну, пусть даже очень сильному, наложить заклятие на саму богиню!..

– Но тогда… Я не понимаю…

– Любовь женщины непостижима и крепка, – старик снова взглянул на Олесю.

– Но он же был злой… – промолвила девушка. Мужчина кивнул.

– Мира полюбила Смола так же сильно, как любила Трога. От этого союза родился Ирган. Когда Трог узнал о том, что случилось, он послал на землю страшные молнии и велел им убить Смола и его сына. Мира и Смол сумели спрятать Иргана в глубоком подземелье, но сами не спаслись. Смола пронзило молнией, а богиню Миру унесло обратно на небеса. И с тех пор день стал сменяться ночью, такой же черной, как тоска богини по злому колдуну.

Олеся поежилась и непроизвольно взглянула на небо. Ей никогда не приходило в голову, что боги тоже могут быть несчастны.

– Интересно, а он был симпатичный, этот Смол? – задумчиво протянула Злата. Олеся хмыкнула: кто о чем, а вшивый всегда спросит о бане!..

Старик Баюн закончил свой рассказ, не спеша поднялся, и скрылся в доме, забрав с собой любопытного внука. Злата бросила на сельскую площадь скучающий взгляд, и потянула всех за собой туда, где был накрыт длинный праздничный стол. За столом почтенно восседали престарелые матери и отцы рода, и зорко наблюдали за гуляющим народом, рядом старейшина Жизномир, уже изрядно набравшийся хмельного меда; Ярина сидела обособленно, ни на кого не глядя, ни с кем не заговаривая, хотя Жизномир не раз обращался к ней с вопросом. Злата взглянула на жрицу и склонила голову в поклоне; это было так нарочито, что Олеся внутренне скривилась, остальные же посмотрели на Злату с почтением. Ярина едва кивнула головой, но и этого хватило.

– А как скоро ты станешь верховной жрицей? – словно бы невзначай спросил Дрозд, так тихо, что Олеся едва услышала его взволнованный шепот.

– Да может и скоро, – таким же шепотом ответила Злата, и, не удержавшись, нервно хихикнула. – Ярине нынче нездоровится.

– Жрица захворала? – услышав, переспросил Горислав. Злата обернулась к нему и смерила презрительным взглядом:

– Не твое дело! И болтать не смей, слышал?!

Горислав лишь покачал головой. Олесе в этот момент он показался близким человеком, ближе, чем кто-либо. Он, кажется, видел Злату насквозь, и ни капли не обманывался на ее счет.

– Не обращай внимания, – тепло улыбнулась девушка. Конечно, Дрозду она улыбалась бы слаще и милее, да только Дрозд на нее даже не смотрел. А Гориславу хватило и малого, чтобы он расцвел и махнул рукой, мол, ерунда.

– Сходим на реку, я хочу благословить новую воду, – гораздо миролюбивее предложила Злата, устыдившись своей вспышки раздражения. «Она и без тебя потечет», – подумалось Олесе, но вслух прекословить не стала. Уходя, взглянула на жрицу. Женщина все также неподвижно сидела за праздничным столом, словно каменное изваяние, только ветер раздувал черные волосы и трепал шерстяную накидку. Больной Ярина не выглядела. Олеся не нашла ни единого изъяна на бледной коже: ни язвочки, ни ямочки. «Врет, наверное, сестра», – подумала девушка.

Узенькая речушка, сестрица Быстрянки, носившая прозвание Малая из-за скромных своих размеров, все еще была закована в лед, так что Злата попросила парней расчистить хотя бы самую кромку. Молодые люди споро принялись за дело, кидая камни на тонкую наледь возле берега.

– Смотрите, Умершая! – вдруг воскликнул Карась, указывая на противоположный берег. Олеся не сразу ее разглядела, женщина сидела неподвижно, вся в белом, спрятав лицо в руках, так что сливалась с засыпанными снегом зарослями ивняка. Злата глянула на Умершую нехорошим взглядом и скривила рот.

– Прогоните нечистую, она помешает мне провести обряд!

– Эй ты, иди отсюда! – зычно крикнул Карась. Женщина дернулась, но осталась на месте, только еще больше сгорбилась. Парень зло сплюнул и швырнул маленький камешек, который до того держал в ладони. Камень приземлился возле самых ног Умершей.

– Перестань! – воскликнула Олеся, но Карась и не подумал ее слушать. А что же его друзья? И Дрозд и Горислав стояли с беспомощными лицами, словно малые дети и молча наблюдали за происходящим.

– Она же Умершая, ей не место среди живых, – cпокойно сказала Злата. – Пусть радуется тому, что наш род милостиво разрешил ей ходить по земле.

Да, Олеся знала, что когда-то вместе с погибшими мужьями предки клали на костер и их жен, ведь этим женщинам больше незачем было находиться среди живых. Но нравы смягчались, обычая уже не были столь строги, и таких женщин теперь оставляли в живых, совершая обряд погребения над соломенной куклой, которую клали рядом с почившим мужчиной. Боги были спокойны, женщины же возвращались в дом родителей и раз и навсегда становились изгоями без имени. Они не должны были привлекать внимание богов, потому им предписывалось молчать, уединившись. Да и кто бы захотел с ними говорить? Ведь и не знаешь наверняка, человек ли перед тобой, или злой дух, который только и ждет, что ты повернешься к нему спиной…

Но Олеся не видела злого духа, а видела обычную женщину, усталую и несчастную, постаревшую раньше срока. Как же ее звали раньше? Арника? Кажется, она была очень красивой. Олеся помнила ее совсем другой, гордой и высокой, потому сразу не узнала. А как она пела!.. Всей деревней собирались, чтобы послушать чудесный голос. Муж Арники, кажется, не вернулся с охоты на вепря. Так и принесли, надетого на клык забитого зверя. Арника с тех пор больше не проронила ни звука. «Может предки были правы? – подумала Олеся. – Зачем мы держим бедную женщину? Разве нужна ей такая жизнь?» Тем временем Карась все более разъярялся, и уже кричал что-то обидное, швыряя камни на другой берег один за другим. Некоторые попадали в женщину, но она только вздрагивала, не двигаясь с места.

– Дура! – сплюнула Злата.

– Да она болеет рассудком! – догадалась Олеся и поймала парня за руку. – Хватит!

Карась хмуро остановился, взвешивая на ладони приличный булыжник. «Таким и голову проломит!» – ахнула Олеся.

– Арника, иди домой! – крикнула девушка, стараясь, чтобы голос звучал доброжелательно. Женщина подняла голову. «Ступай же, болезная! – мысленно взмолилась Олеся. – Хватит кликать беду!»

Медленно, очень медленно Арника поднялась и пошла прочь, увязая в мягкой снежной каше. Карась хищно оскалился и, сделав несколько быстрых шагов для разбега, запустил булыжником в след уходящей фигуре. С хрустом лопнул лед под ногами парня, и Карась мешком повалился в холодную воду, а камень ударился о ствол березки в нескольких локтях от головы Умершей. Береза застонала, Карась завизжал по-бабьи, хватаясь руками за скользкие осколки, но сполз обратно в воду. Ушел с головой в реку. Вынырнул, хватая ртом воздух. Подавился и вновь скрылся под водой.

– Что встали! – прикрикнула Олеся. Парни, очнувшись, засуетись возле берега.

– Руку хватай, руку! – кричал Горислав, но Карась, захлебываясь и молотя ладонями вокруг себя, никак не мог дотянуться. Олеся уже сломала крепкую ветку и отдала ее Дрозду.

– Ну же! – крикнул тот, становясь на корточки и протягивая ветку как можно ближе к приятелю. Карась схватился за дерево дрожащими руками. Горислав и Дрозд выволокли парня на берег.

На Карася было страшно смотреть. Он посинел и, кажется, еще больше распух. Ноги не держали парня, впрочем он и не пытался встать, скрючился на земле. Трясясь и захлебываясь от натужного кашля, Карась протянул слабую ладонь в сторону Златы:

– …жрица… Помоги!

Девушка, и так бледная сверх обычного, побледнела еще сильнее и отшатнулась.

– Я не знаю… – бормотала Злата, пятясь. – Не знаю… Я позову кого-нибудь… Сейчас! Я быстро!

Олесю будто толкнуло вперед. Она упала на колени и приложила ладони к трепещущей груди Карася.

– Жарко, – пролепетал он. Глаза парня закатились. Злата, увидев такое, вскрикнула. Что было сил припустила вверх по склону.

Олеся уже не смотрела на нее. Что-то внутри подсказало, как поступить. Приподняла Карася за плечи. Провела рукой от его сердца к горлу. Парень захрипел. Что-то клокотало и булькало у него внутри. Снова закашлялся, извергая воду изо рта вместе со сдавленными рыданиями.

Злата вернулась не одна. За ней бежали, кажется, все жители деревни, гулявшие на празднике. И мама Карася, и разом протрезвевший старейшина, и жрица Ярина. Подростков оттеснили. Жрица, как совсем недавно Олеся, опустилась на колени перед юношей, и положила на его грудь узкие худые ладони.

– Сыночек! – всхлипнула Ждана. Карась к тому времени выглядел гораздо лучше, хотя еще и не вполне пришел в себя.

– С мальчиком все в порядке, моя ученица его спасла, – сказала Ярина и поднялась. – Отогреется, завтра даже не чихнет.

Карась хотел что-то добавить, но мать только еще больше запричитала, помянула всех богов. А закончив, повернулась к Злате и начала благодарить. Девушка смущенно кивала, то и дело поглядывая на Ярину.

– Хорошая у тебя будет замена! – благожелательно сказала Тарасья, одна из старейших матерей рода. Жизномир потрепал Злату по плечу и отошел. Олеся наклонилась к сестре:

– Ты же ничего не сделала! Это я ему помогла!

Злата дернулась было, потом нахмурилась и опустила глаза. «Правды она никому не откроет», – осознала Олеся, окончательно разочаровавшись в сестре. Поискала глазами Дрозда и Горислава. Те хвастали родителям, как ловко они вытянули утопающего из воды. Рассердившись, девушка быстро вскарабкалась по склону и покинула негостеприимный берег реки.

Ночь была непроглядно черной, наверно сегодня богиня Мира снова вспоминала своего погибшего возлюбленного. Олеся сидела на крыльце, наслаждаясь морозной тишиной. Да и как заснешь, когда позади такой странный день? Признаться, иногда девушка сомневалась в своем рассудке и вовсе не считала себя особенной. Пожалуй, она привыкла к мысли, что явление Олии и богини Миры на реке ей когда-то просто померещилось. Ведь именно это ей раз за разом втолковывали мать и сестра. Но сегодня Олеся ясно осознала – она обладает даром богини! Что это за дар, девушка пока не понимала, но помнила целебное тепло в своих ладонях, когда касалась захлебывающегося Карася.

Размеренное течение ночи прервал неясный шум в лесу, а потом кто-то побежал по дорожке к воротам и громко, требовательно постучал.

– Кто там? – обеспокоенно крикнула Олеся.

– Отца буди, быстрее!.. – заторопили с той стороны. Девушка узнала голос Трофима, Горислав приходился ему четвертым сыном. Олеся только поднялась на ноги, как хлопнула дверь и показался Стоян, уже одетый и подпоясанный.

– Что случилось? – потребовал он ответа, проигнорировав ночные посиделки дочери – не до того!

– В лесу кто-то ходит, чужой. Рыжка забрехала, – неохотно ответил Трофим, предпочитая, видимо, личный разговор. (Рыжкой звалась палевая сука, что жила у Трофима во дворе. Эта старая, не красивая собака всегда первая поднимала лай, стоило только не знакомому человеку ступить в лес за пять верст от деревни. Чуяла она и расшалившуюся нечисть, лешаков да водяных, вздумавших погулять в округе. Был у Рыжки только один недостаток – тихий, простуженный лай, который можно было услышать, только случайно оказавшись рядом.)

– Не к добру это! – раздался ворчливый голос Мирона, еще одного из достойных мужей деревни.

Стоян взглянул на дочь, буркнул:

– Иди спать! – и опрометью кинулся к воротам. Олеся проводила его взглядом, и с тревогой оглянулась по сторонам. Темнота теперь показалась ей зловещей и неприютной. В дальних домах только сейчас залаяли деревенские собаки. Пойти спать? Но как уснешь, когда вокруг происходит что-то… пугающее? А может в лесу заблудились несчастные путники?.. Олеся нервно зашагала по двору, не в силах уйти в дом, и даже не в силах усидеть на месте. Вдруг что-то хрустнуло, показалось, что совсем близко. Олеся стремглав бросилась к забору, выглянула в маленькую щель между не плотно пригнанными бревнами, но ничего, конечно не увидела. Тогда, не раздумывая, она приоткрыла ворота и вышла на дорожку. Ох, как темно! Снова шорох в кустах. Олеся застыла, как испуганный зверек. Скрип, скрип – снег под чьими-то ногами.

– Всё! – крикнул вдалеке Трофим.

– Кажись, всех взяли! – вторил ему голос Олесиного отца. Словно в подтверждение его слов, замолчали и собаки. Но Олесе казалось – рядом кто-то есть. Вот метнулась тень, или примерещилось? Девушка несмело дошла до зарослей, глянула – нет никого. Точно показалось. Олеся подумала, что хорошо было бы вернуться в свой двор, но не сделала ни шагу. Постояв немного в раздумьях, она, наконец, махнула головой, и как можно тише пошла по направлению к дому старосты Жизномира. Догадка оказалась верна, возле калитки уже собралась добрая часть деревенских мужиков. Тихо переговариваясь между собой, они скрылись в доме. Олеся, никем не замеченная, вылезла из-под разлапистой елки, и с прыжка взобралась на забор. Спрыгнула уже с другой стороны, в сугроб, очистила лицо от снега и, пригнувшись, бросилась через двор. Под окном, спрятавшись за старыми почерневшими бочками, девушка, наконец, позволила себе отдышаться. В ладонь ткнулся Дым, старый пес Жизномира. Олеся потрепала черную с проседью шерсть, пес лизнул ей руку и, вздохнув, улегся рядом, положив умную морду на лапы. Девушка замерла, вслушиваясь, стала одним и тем же, что тихая глухая ночь. И услышала вот что:

– Их было трое, – сказал, вроде бы, Мирон.

– Это люди? – хрипло уточнил староста.

– Трудно сказать, – ответил Стоян. – Взгляните сами…

Шаги. Дверь распахнулась и темные фигуры вышли во двор. Олеся нырнула в снег, и кажется, перестала дышать. Под ее рукой пес завертелся, застучал хвостом, но, слава Богам, не сдвинулся с места. В это время староста склонился над чем-то за крыльцом, откинул прочь длинный отрез материи.

– Люди, – сказал он, впрочем, без особой уверенности.

– Взгляните на глаза, – посоветовал Трофим. Староста глянул и отшатнулся.

– Нечисть, – пробормотал Мирон и сплюнул. – Рыскали в нашем лесу, что-то высматривали… Сработали охранные обереги, поставленные жрицей вокруг деревни, а там уж и мы подоспели!

– Тела надо сжечь, – сказал Жизномир. – На рассвете созовем совет и решим, что делать дальше.

Мужчины закивали. Потом кто-то спросил:

– А где же жрица? Надобно у нее узнать, как лучше сжигать эту пакость!

– За Яриной я уже послал, – ответил староста, – она сейчас появится.

– Что-то жрица не слишком спешит! Почему она не подсобила нам в борьбе с нечистью? – задался вопросом низенький коренастый мужичок с ярко-рыжими усами и куцей бороденкой. Олеся узнала в нем отца Карася, даже голос был похож. На него зашикали, но Карась-старший нимало не смутился:

– Что ей бы стоило, скажите, братцы? А я чуть голову не сложил, когда этот здоровенный на меня из-за кустов вылетел!

– Почтенная жрица плохо себя чувствует, – отрезал Жизномир, – она…

Но вдруг замолчал, потому что в ворота распахнулись, взметая снег. Испуганная, Олеся еще больше сжалась в своем нехитром убежище, словно пытаясь сделаться меньше, незаметнее, однако продолжила глядеть в просвет между бочек. «Я, верно, пропала! – думала девушка с отчаяньем. – От Ярины не спрячусь…» Мужчины поприветствовали жрицу низким, подобающим случаю, поклоном. Жрица кивнула и… пошатнулась! Схватилась за вовремя подставленную руку Старейшины. Олеся смотрела на женщину и сама себе не верила: Ярина больше не излучала силу и уверенность. Да, она была горда и презрительна, как обычно, но… Что-то было не так. Тем временем жрица выпрямила спину и отдернула руку, словно ее пачкало чужое заботливое прикосновение. Посмотрела на мужчин, потом перевела взгляд на трупы чужаков. Стиснула зубы.

– Тела надо сжечь, – повторила Ярина сказанное старостой. – Потом придать воде, а оставшееся развеять по ветру. Только не возле наших жилищ.

– На болотах самое место, – высказался Трофим.

– Да, на болотах, – кивнула жрица. – Поторопимся же!

Последним со двора вышел Жизномир, бормоча под нос:

– Расслабились мы, совершенно расслабились… Теперь жди беды!..

Немного погодя, Олеся выбралась из укрытия. Дым проводил ее до ворот и лениво вильнул хвостом на прощание.

Олеся проснулась на рассвете, но, опоздала – в доме уже не было ни души. Позевывая, девушка спустилась во двор. За остаток ночи снег успел растаять. Голая мокрая земля сиротливо глядела в серое равнодушное небо. Весна пришла. Где-то там, в лесу перекликались людские голоса, а над лесом летела неспешная охранная песня, которую пели все рожавшие женщины деревни вместе со старейшими матерями рода. Слов было не разобрать, но мотив теребил сердце, и казалось, что теперь ничего плохого случиться просто не может.

Олеся шла мимо камня птиц – огромного валуна, заговоренного Яриной. Не удержавшись, коснулась пальцами его шершавой, чуть теплой поверхности. Обвела кончиком пальца выжженный птичий силуэт. Олеся всегда так делала. Ей чудилось, что она может получить благословения от птиц-защитников рода.

Чавкала под ногами грязь, прошлогодние листья липли к подошве, словно хотели последовать за Олесей в чащу, туда, где сейчас должна была совершаться волшба. Девушке так хотелось посмотреть, хоть одним глазком!.. Но опоздала. Голос жрицы послышался впереди, за густым ельником. Она выговаривала кому-то уставшим злым голосом.

– Не выйдет из тебя толку! Только морока!.. Столько сил я на тебя потратила, столько надежд питала… Напрасно все…

Она говорил все тише, неразборчивей. Та, к кому были обращены бранные речи, тоненько захныкала, и Олеся узнала голос сестры. Вместо того чтобы обрадоваться – наконец-то заносчивая Злата посрамлена! – Олеся испытала острую жалость. Не хотела бы она сейчас оказаться на месте будущей жрицы. И пока девушка остановилась в раздумье: идти дальше как ни в чем не бывало, или погодить, кто-то с треском и хлюпаньем ломанулся через елки. Олеся увидела сестру, бледную лицом, только щеки горели лихорадочным румянцем. Глаза Златы были что маленькие озерца, готовые вот-вот снова пролиться. Заметив сестру, Злата резко остановилась и смерила Олесю тяжелым, ничего хорошего не предвещающим взглядом:

– Подслушивала?.. Радуешься, небось?

– Ты сказала жрице… обо мне? О моих способностях?

– Ничего ей не скажу, и не надейся!

И оттолкнув сестру плечом, Злата рванула вперед, так что из-под ног полетели комья чернозема. «Ну что ж, скажу ей сама! – решила Олеся. – Теперь-то она меня выслушает! А не поверит – приведу Карася, пускай подтвердит мои слова!» Девушка вскинула подбородок и раздвинула еловые лапы.