– Фильм про людей, настолько всесильных во сне, что они могут становиться даже невидимыми, но при этом их могут остановить энергетические поля, которые приснились другим людям, – добавила я. – Вряд ли это получит премию Оскар.

– Не говоря о том, что чертовски трудно было бы показать в этом фильме невидимых актёров.

– Ничего, я видел фильмы похуже. Так пойдёмте же! – Генри открыл дверь, придержал её и подтолкнул нас по очереди через порог. – Только не бойтесь собаку: она ничего вам не сделает.

При слове «собака» мне захотелось сразу вернуться, но Генри быстро закрыл за нами дверь и прислонился к ней спиной. Я огляделась. Никаких собак, к счастью, не было видно. Мы оказались в комнате, набитой всяческой мебелью и вещами. По стилю это больше подходило к галстуку, который мне дал Генри (и который я перед сном повязала себе на талию как пояс). Цветастые ткани на диване, креслах и настольных лампах соперничали с покрытыми вышивкой подушками, красочными персидскими коврами и традиционными викторианскими росписями. На стенах висели эстампы с картин маслом, на которых можно было увидеть балерин в розовых нарядах, а на любом свободном месте – на подоконнике, пианино, на тяжёлых тёмных шкафах и комодах – стояли горшки с цветущими пурпурными цикламенами. В огромной золотой клетке возле пианино сидел попугай, он скрёб себе грудь и с интересом посматривал на нас.

– Какой кошмар! – сказал Грейсон, совершенно подавленный.

– Сам ты кошмар, самовар, – проскрипел попугай.

– Корки, воспитанные птицы так себя не ведут. – Голос подала старая дама, сидевшая в глубоком цветастом кресле возле камина и вязавшая что-то пёстрое.

Маленькая, изящная, с волосами сиреневого цвета, в цветастом платье, она так идеально сливалась с узором кресла, что я лишь сейчас её обнаружила. Она сдвинула очки на кончик носа, чтобы лучше нас разглядеть.

– Но скатерть ещё не готова.

– Это ничего, миссис Ханикатт, – мягко успокоил её Генри. – Не обращайте на нас внимания.

– Вы мне не мешаете. – Старая дама постукивала вязальными спицами. – Я только не люблю, когда меня торопят. Моё дело долгое, очень долгое.

– Совершенно правильно. – Генри медленно подтолкнул Грейсона и меня мимо кресла миссис Ханикатт и мимо попугая к полированным стульям, стоявшим около небольшого круглого стола. – Мы просто недолго тут посидим. Забудьте о нашем присутствии. Вяжите спокойно и счастливо.

В его голосе было что-то завораживающее, как у ярмарочного гипнотизёра из старых фильмов. И он, казалось, действовал.

– Когда я вяжу, я всегда спокойна и счастлива, – сказала миссис Ханикатт, уже больше себе самой, чем Генри. – В этом есть что-то чудесное. Я всегда говорю: если бы все люди начали вязать, мир стал бы прекрасным.

– Садитесь. – Генри повернул один из стульев, сел на него верхом, как наездник, и удовлетворённо посмотрел на нас.

– А где собака? – шёпотом спросила я.

– Ах, она снится миссис Ханикатт лишь иногда. По большей части её видения совсем безобидны, во всяком случае, когда она сидит тут в комнате и вяжет. – Ямочки в уголках рта Генри стали ещё глубже. – Собака вполне соответствует её образу жизни.

– Как это ужасно! – прошептал Грейсон, и было не понять, имеет ли он в виду атмосферу этого жилья или тот факт, что сны миссис Ханикатт полностью воспроизводят течение её скучной жизни.

– Ты можешь говорить громко: она и во сне плохо слышит. – Генри отодвинул в сторону горшок с цикламенами и опёрся на подставку локтем. – Она живёт прямо напротив нас и кормит наших кошек, когда мы в отпуске. За это мы поливаем её цветы, когда она навещает своих братьев в Бате. Мне понадобилась вечность, чтобы найти её дверь, но чем чаще я её… м-м-м… посещаю, тем больше приближается её дверь к моей, а значит, и к вашим. – Он обвёл взглядом комнату и улыбнулся нам. – Лучшей штаб-квартиры не может быть. Как по-вашему?

Грейсон мрачно посмотрел на него.

– Ничего не скажешь, крутая идея – использовать бедную старую даму. Я не понимаю, как это поможет нам решить наши проблемы? Что нам дадут еженочные дежурства в этих коридорах? – Он глубоко вздохнул. – Завтра опять проснусь, как собака, голодный и усталый.

– Понимаю, у тебя всё здесь вызывает отвращение, – сказал Генри мягким, убедительным тоном. – Но ты же видел, что будет, если просто оставаться в стороне. Артур и Анабель месяцами совершенствовали свои способности, каждую ночь. Тем напряжённей нам надо упражняться и экспериментировать, чтобы не отставать…

– Не говори «нам», скажи «мне», – ответил Грейсон так громко, что мы посмотрели на него испуганно. – Ах, всё так, всё правильно. Не только Артур и Анабель совершенствуют свои способности, вы оба тоже. И сказать честно, я никогда не научусь тому, что вы уже умеете.

– Never ever![16] – прокричал попугай.

И я испугалась, что тут он прав: Грейсону явно не хватало воображения, а оно сейчас было нужно больше, чем всё остальное.

Генри ненадолго отвлёкся, точно вслушивался в себя.

– Всё дело в тренировках, – сказал он чуть погодя и в тот же момент исчез – просто так, не предупредив, не издав ни малейшего звука. Хотя бы такого лёгкого, с каким лопается мыльный пузырь, – пробормотала я.

– Шутник! – Грейсон протянул руку и ощупал воздух вокруг стула Генри. – Да, великолепная демонстрация, я имею в виду Генри. Мне этому никогда не научиться. А теперь ты можешь спокойно всё это закончить.

– Грейсон, я боюсь, что он не стал невидимым, он просто проснулся. – Я взглянула на миссис Ханикатт: она сидела спиной к нам и безмятежно продолжала вязать. В постукивании спиц было что-то домашнее. – Можно немного подождать, вдруг Генри опять заснёт. Но, похоже, его разбудили, так что его отсутствие будет долгим.

Я это уже знала. В конце недели Генри всегда уговаривал маму уйти и оставить его с братом и сестрой дома одного. Это были чаще всего беспокойные ночи. Эми особенно часто болела, хотела пить или теряла свою игрушку. Иногда Генри будил его брат Мило, которому почудился шум, будто кто-то ворвался в дом, иногда ему просто снилось что-то плохое. А если этого не делали Эми, Мило или кошка, то его будила мать, когда возвращалась домой подвыпивши, и грохот её каблуков разносился по всем комнатам, как выстрелы. Беда, если она при этом спотыкалась о какую-нибудь игрушку, тогда она начинала громко ругаться, а то могла и разрыдаться. Я сама знала лишь то, что мне рассказывал Генри, но так как эти шумы и голоса вмешивались в сны, они были нередко слышны и мне, прежде чем Генри просыпался и исчезал.

– Пошли. – Грейсон решительно встал. – Если сейчас проснёшься и ты, мне придётся одному искать обратную дорогу. Я могу совсем заблудиться…

– Блудиться, блудиться, – прохрипел попугай и добавил пугающе-человеческим, низким голосом: – Разбиться!

– Хватит, глупая птица, у меня уже мурашки по коже, – сказал Грейсон. – Так ты идёшь, Лив?

Пожалуй, и впрямь не имело смысла дальше дожидаться здесь Генри.

Я ухватилась за руку, которую нетерпеливо протянул мне Грейсон, и пошла за ним.

– Первое, чему ты, Грейсон, должен научиться, – это просыпаться, если сон тебе не нравится или становится опасным. Это гораздо важней, чем все фокусы с превращениями.

Часы на стене перед нами пробили двенадцать раз. Во сне миссис Ханикатт наступило время чудес, на самом же деле должен был пойти третий час. Дело в том, что я заснула уже после полуночи, потому что Мия опять забралась ко мне в постель и мы пытались успокоить друг дружку, объясняя, что Лотти лучше будет начать новую жизнь. Без нас.

Бой часов ещё разносился в пространстве, когда на стене возле часов с лёгким шумом раскрылась ковровая дверь и оттуда появился бледный, тщедушный мужчина средних лет. Он был в очках с проволочной оправой, у него было круглое рыхлое лицо, в волосах глубокий косой пробор. Хотя он не производил пугающего впечатления, – может, потому, что держал подмышкой толстую цветастую подушку, – спицы из рук миссис Ханикатт выпали на пол. Да и Грейсон сжался от страха. Он отпустил мою руку, сбив при этом на пол горшок с цикламенами. Ни новый пришелец, ни миссис Ханикатт этого не заметили.

– Альфред! – ахнула миссис Ханикатт.

– Да, это я! – засмеялся Альфред. Это был не дружеский смех, который подошёл бы маленькому безобидному человечку в очках с проволочной оправой и цветастой подушкой, – а скорее смех, можно сказать, «серийного убийцы». – Ты ведь всё закрыла на три оборота, всё контролируешь, правда, Бекки? Только про эту потайную дверь ты забыла.

– О, господи, знаю я эти сны! – прошептал Грейсон.

Альфред не смутился. Без лишних слов он поднял подушку и подступил к миссис Ханикатт.

– Нет, пожалуйста, не надо! – Голос миссис Ханикатт звучал так, будто ей не хватало воздуха, он был уже еле слышен. – Пожалуйста, не надо, Альфред!

Она сидела спиной ко мне, поэтому лица её я не видела. Зато лицо Альфреда мне было видно превосходно. Его глаза холодно поблёскивали.

– Просьбы тебе не помогут, миссис отличница. – Он подошёл к ней ещё ближе. – Сейчас ты перестанешь дышать. Я смогу понаслаждаться твоими судорогами.

Грейсон откашлялся.

– Я не хочу вам мешать. Но не могли бы вы подождать с убийством до тех пор, пока при этом не будет свидетелей? Это я вам, убийца с цветастой подушкой! Вы меня слышите? – Он пощёлкал в воздухе пальцами.

Альфред невольно сморщил лоб, но с места не двинулся, а миссис Ханикатт повернулась к нам.

– О-о! – сказала она удивлённо, как будто впервые нас увидела.

Я улыбнулась любезно.

– Что тут делает эта компания? – спросил Альфред.

– Мы хотим тут пройти, – объяснила я и протиснулась мимо кресел к двери. – Идём, Грейсон!

– Так нельзя! – Грейсон взглянул на меня возмущённо. – Я ни в коем случае не могу оставить эту бедную старую даму наедине с убийцей.

– Это же сон, Грейсон! Завтра утром мы и не вспомним о миссис Ханикатт.

– Всё равно, – настаивал Грейсон, – так просто не должно быть.

Я вздохнула:

– Ну хорошо… Тогда тебе сейчас представится замечательная возможность. – Я повернулась спиной к двери и скрестила на груди руки. – Пожалуйста – убийца в твоей власти.

Немного нерешительно Грейсон вытянул руку, показывая на Альфреда:

– Убирайтесь отсюда! Не то… не то я вызову полицию.

Я закатила глаза.

Альфред между тем и не собирался уходить, напротив: он начал расти, становился мускулистым. Руки с наманикюренными пальцами, державшие цветастую подушку, превратились в мощные лапы, несомненно способные задушить любого. Хватило бы и одной руки, если понадобится.

– Ну ладно! – прорычал в ответ Альфред (он выглядел уже совсем не тем тщедушным Альфредом, каким был только что) и отбросил подушку. – Тогда ты первый на очереди, парень!

– Но это же… – Грейсон отступил на шаг и чуть не упал в объятия миссис Ханикатт.

– Так и будет, если ты потеряешь контроль над своими страхами, – объяснила я со стороны.

– Ты бы помогла, Лив. – Грейсон встал, приняв оборонительную позу перед миссис Ханикатт. Он старался, чтобы голос его не звучал панически. – Ты же владеешь кунг-фу. Вы слышите, Альфред? Моя подруга владеет кунг-фу!

На Альфреда это не произвело ни малейшего впечатления. Он даже не посмотрел в мою сторону, но протянул свои лапы душителя к Грейсону. А тот схватил со стола латунный подсвечник и погрозил им.

– Предупреждаю! – сказал Грейсон. – Ни шагу больше, или я вас ударю!

Я застонала:

– Да перестань, наконец, Грейсон, вести себя так, будто мы находимся в реальности. Здесь ты можешь справиться с Альфредом одной левой. Ты можешь – я ведь знаю – быть человеком-пауком и в течение секунды обмотать его паутиной. Или использовать луч межпланетной энергии и забросить его на Луну. Можешь превратить его в морскую свинку или в клубнику. Ты можешь надуть его, как воздушный шар, так что он лопнет, или…

– Идею я уже понял, – сердито прервал меня Грейсон, не отрывая взгляд от Альфреда, который всё ещё продолжал расти. – Но это проще сказать, чем сделать.

Миссис Ханикатт ущипнула его за руку.

– Можно мне, молодой человек?

Она подняла с пола спицы и отстранила Грейсона вместе с поднятым подсвечником. И тут же, прежде чем я успела охнуть, вонзила спицы в грудь Альфреда.

Тот, вскрикнув, шатнулся в сторону ковровой двери.

– Получай, чудовище! – воскликнула миссис Ханикатт. – Вот тебе ещё!

Она схватила настольную лампу на мраморной подставке и с торжествующим криком ударила его в висок. Я воспользовалась этим, чтобы вцепиться в руку Грейсона и потащить его к двери.

– Видишь, миссис Ханикатт тоже поняла принцип, – сказала я, ещё немного задыхаясь, когда мы стояли уже с наружной стороны в коридоре, а я закрывала позади нас дверь. – Только в отличие от тебя, она действовала безупречно. – Я не удержалась от неуместного смешка. – Кто бы мог подумать?

Грейсон с неудовольствием смотрел на подсвечник, оставшийся у него в руке.

– Я безнадёжный болван! Я мог превратить ничтожного убийцу в насекомое, но вместо этого добился лишь того, что безобидная старая дама совершила жестокое убийство.

Он сделал попытку снова открыть дверь, но я загородила ему путь.

– Мы сюда больше никогда не вернёмся, будь уверен! Или ты хочешь помочь миссис Ханикатт припрятать труп?

– Я просто хотел вернуть ей подсвечник, – произнёс он еле слышно.

Он действительно был безнадёжным недотёпой. Но я не хотела его ещё больше обескураживать. Щелчка пальцев оказалось достаточно, чтобы подсвечник исчез.

– Тебе нужно только немного поупражняться, – сказала я, по возможности оптимистично. – И немного больше уверенности в себе.

А ещё почувствовать успех. Это совершенно необходимо.

Глава шестая

Обратная дорога потребовала явно больше времени, чем путь сюда. Дело было в том, что дверь с забавным шиповниковым замком, служившая мне одним из ориентиров, видимо, успела переместиться в другое место. К сожалению, я заподозрила это, лишь когда мы уже дважды свернули не там, где нужно.

Грейсон даже не стал меня за это ругать. Он лишь устало кивнул, когда я сказала ему, что нам придётся довольно далеко идти обратно.

– Меня утешает, что и ты можешь иногда ошибаться, – сказал он. – Хотя я, конечно, понимаю, что это должно скорей беспокоить меня. – Он быстро оглянулся, не знаю уже в который раз. – Как здесь тихо!

– Хорошо, что тихо, – заверила я его точно так же, как говорил мне Генри.

Похоже, мы действительно здесь были одни, во всяком случае, если прислушаться к ощущению в желудке. До этого мне на миг почудилась мелькнувшая тень, но, когда я посмотрела в ту сторону снова, она исчезла. Зато я тут же сделала неожиданное открытие, и оно было отнюдь не жутким, а, наоборот, в высшей степени радостным.

Я остановилась так внезапно, что Грейсон в меня врезался.

– Дверь Матта! – Я восторженно показала на моё открытие. Дверь отблескивала красным лаком. – Мы бы никогда её не обнаружили, если бы не заблудились.

– Какого Матта? – непонимающе спросил Грейсон.

– Соседского Матта. Не знаю его фамилии. Сын нашей знакомой. Он опять вернулся к себе. Флоранс тебе не рассказывала? Эта дверь – точно его.

– Почему ты так уверена? – Грейсон покачал головой. – А главное, почему ты этому так рада?

Я показала ему на фразу, которая была написана чёрной тушью на почтовом ящике: «Держи окна открытыми». Это лозунг семейства Берри в романе «Отель “Нью-Хэмпшир”». Так называлась любимая книга Матта. И если этого ещё недостаточно: точно такой же красный цвет у его «Morgan Plus сколько-то».

– «Morgan Plus-8», – автоматически поправил меня Грейсон, а потом добавил: – Только не говори мне, пожалуйста, что тебе это очень нравится.

– Ах, к машинам я вообще безразлична. – Я продолжала внимательно следить за рядом дверей, чтобы не пропустить поворот. Тут, возле двери из матового стекла, нам надо налево, если не ошибаюсь.

– Я имею в виду не машину, – сказал Грейсон. – Почему для тебя важно, где расположена дверь Матта?

Я не ответила на его вопрос, только сообщила:

– Здесь нужно дальше. А там, впереди, опять налево, и мы окажемся на верной дороге.

– Лив! – Грейсон смотрел на меня пронзительно. – Что у тебя с этим Маттом?

– Совершенно ничего.

Во всяком случае, ничего конкретного. Не больше, чем несколько не до конца ясных мыслей, которыми я не собиралась ни с кем делиться. И меньше всего с Грейсоном.

– Я просто рада увидеть его дверь, только и всего.

Теперь я сама очень жалела, что вообще обратила на эту дверь внимание Грейсона. Его взгляд оставался таким же неприятно пронзительным.

– Не представляю, что в этом типе такого, что все девочки к нему тянутся. Флоранс уже целый год в него влюблена. Она несчастна оттого, что этот Матт продолжает в ней видеть всего лишь маленькую соседскую девчонку.

– Да, с этими парнями проблемы, – сказала я возмущённо. – Если ты неопытна, они видят в тебе лишь маленькую девочку и смотрят на тебя сочувственно. А если они узнают, что у тебя был до них друг, тогда ах…

– Тогда ах – что? – спросил Грейсон.

– Тогда они хотят, чтобы ты вела себя так же дальше. Как уже опытная. Впрочем, как ведут себя опытные, можно, думаю, где-то прочесть, но это не совсем настоящее. – Я говорила всё более возбуждённо, не замечая, что речь становится всё быстрей.

Не спуская с меня глаз, Грейсон замедлил шаги.

– Вот в чём проблема! – вырвалось у меня. – Если ты хочешь вести себя как человек опытный, нет другого способа, как только набраться этого опыта! Только тут и начинаются трудности. Это как с умением летать. Допустим, я назвала себя пилотом, хотя это неправда, но я сказала так лишь потому, что даже не представляю себе, как стать пилотом, и это вызывает сочувственную усмешку. А если ты не пилот, лучше от этого удержаться. Вот мне надо сейчас лететь на «Боинге-747», я, конечно, представления не имею, как это делается. Да и откуда? Понимаешь, в чём проблема? Я не могу больше делать вид, будто разбираюсь в полётах, иначе мне дадут самолёт, а я не смогу оторваться от земли. Что в таком случае мне нужно? Правильно! Опыт! Налётанные часы, разумеется. Или хотя бы попробовать симулятор полётов. И…

Я резко замолкла. Упс! Теперь и об этом заговорила. Грейсон всё равно за мной не успевал. Его взгляд уже был не сверлящим, только растерянным. Очень растерянным.

Слава богу.

– Бедная Флоранс, – быстро добавила я. – И глупые пилоты.

– Абсолютно. Игры воображения, – сказал Грейсон и впервые за эту ночь засмеялся.

Я понятия не имела, что он тут нашёл забавного, но для спокойствия спрашивать не стала. Молча обошли мы тяжёлую двустворчатую дубовую дверь у того же прохода, где находились и наши собственные. Эта территория была знакома даже Грейсону. Судя по его вздоху облегчения, он до сих пор не верил, что мы возвращаемся правильной дорогой.

Но почти тут же он сжался, и я тоже едва не вскрикнула от страха. Дальше впереди, а именно как раз перед дверью Грейсона, кто-то стоял. Я поскорей потянула Грейсона в тень тёмно-синей двери, всегда представлявшейся мне дверью директрисы Кук. Цвет двери был такой же, как у нашей школьной формы, на ней красовался герб «Академии Джабс». Слева и справа от двери стояли кадки со стройными пирамидальными самшитами, в тени которых мы и спрятались. (Почему дверь миссис Кук оказалась так близко к нашим дверям, оставалось для меня загадкой. Лично я, во всяком случае, не имела с ней никаких действительно близких отношений и надеялась, что это взаимно).

Грейсон побледнел, ибо тем, кто явно старался проникнуть в его сон, была не кто иная, как Эмили.

– Не понимаю, – прошептал он.

– Жалко, – прошептала я в ответ.

Мне было и вправду жалко.

– Что получается, если корень из шестидесяти трёх тысяч одного помножить на сто восемьдесят шесть, – услышали мы пугающий писк Фредди, – а полученный результат вычесть из трёхсот тысяч пятидесяти трёх, из этого результата ещё раз вычесть корень из шестидесяти трёх тысяч одного, а ответ перевернуть?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

Тапио́ка (маниоковое саго) – крахмалистое вещество, добываемое из корней тропического растения маниока.

Уо́лт Уитмен (1819–1892) – американский поэт, публицист.

Кунг-фу – китайское боевое искусство.

У собак породы чау-чау синие языки.

Форт Нокс – хранилище слитков золота в США (английское название Fort Knox происходит от находящейся рядом военной базы).

Я дрожал, ты дрожишь… (фр.) – спряжение глагола «дрожать».

Точность – вежливость королей (фр.).

Всему своё время (фр.).

Антонио Га́уди – знаменитый испанский архитектор и скульптор (1852–1926); в его работах использовались мотивы живой природы.

Ма́та Ха́ри (1876–1917) – танцовщица, знаменита своей шпионской деятельностью во время Первой мировой войны.

«Ветиве́р» – мужской парфюм, в состав которого входит эфирное масло ветивера – травянистого растения с глубоким запахом земли, леса, с примесью дыма.

«Используй ночь, лови ночь» (лат.), по аналогии с классическим carpe diem (Гораций) – «лови день».

Са́ндро Боттиче́лли (1445–1510) – итальянский художник тосканской школы. «Рождение Венеры» – самая знаменитая его картина.

«Хэлло Китти» – известный детский мультсериал режиссёра Мэтью Свенсона.

Имеется в виду, что вместе получается немецкое слово Liebe – «любовь».

Никогда в жизни! (англ.)

Конец ознакомительного фрагмента

Купить и скачать всю книгу

<1...3 4 5

На страницу:

Перейти

5 из 5