Разминочная комната. Окна из пуленепробиваемого стекла, занавешенные тяжёлыми багровыми шторами. Слабое освещение от диодных трубок на потолке. Мягкая, густая и липкая полутьма внизу. Устало шуршит настенный кондиционер. Лёгкий аромат хлорки.

Звук моих глухих шагов отражается от стен и гаснет, растворяется в помещении. Ступаю легко, медленно, как кошка. Пружинящий пол – татами. Передо мной висит на канатах имитация обнажённого человеческого тела в полный рост: глаза-бусинки раскрыты, рот скривился в беззвучном крике.

Я разогреваю суставы и связки. Медленно и с усердием. Сначала шею, потом кисти, локти, плечи. Вращаю корпус, вправо-влево. Перехожу к коленям и ступням.

Делаю растяжку – руки, ноги. Позы «собаки», «младенца». Пружинящие выпады.

Перед работой разминка – обязательная процедура. Гибкость, сила и точность – моё профессиональное кредо и «бади скиллз».

Расслабляю мышцы после статической нагрузки и восстанавливаю дыхание. Подхожу к манекену.

На деревянной полочке у свежеоштукатуренной стены разложены кинжалы и мечи всех форм и размеров: от маленького перочинного ножика до «гросс-мессира», которым можно орудовать двумя руками. Неоновый свет отражается в их наполированных до блеска лезвиях.

Беру кривой казачий «бебут». Примериваюсь. Имитирую колющие удары. В сердце, в печень. Хватаю рукоять обратным хватом и одним резким взмахом перерубаю манекену сонную артерию.

Брызжет струёй кровезаменяющая жидкость.

Смотрю – разрез чистый, края ровные и без зазубрин. Совершенство!

Тренировка окончена.

Я довольна. Беру с полочки вафельное полотенце. Утираю липкий солёный пот. Бросаю на пол – дежурная смена приберётся.

Вот так же легко и просто я убиваю тела живых людей. И делаю это осознанно. Мне хорошо платят. Есть страховка, полный соцпакет, льготы для всех членов семьи. Московская прописка. Регулярное повышение квалификации и профессиональная переподготовка. Нет, конечно, досрочного выхода на заслуженный отдых, но в наши дни – это совсем не актуально. Как, впрочем, и сама архаичная пенсионная система.

Зачем убиваю? – сложный вопрос. Сначала я думала, что просто нравится. Всё это глубоко личное, наболевшее. Помните школу, старшие классы, «первый раз»? Да-да, всё происходит из прошлого жизненного опыта. Любовь, боль и кровь. Прямо после подготовки к сдаче ЕГЭ в кабинете биологии.

По-настоящему «первый раз» у меня было с Наташкой. Тогда так было модно. Романтик!

Шли с ней по жизни много лет. Сходились, расходились, спорили, ссорились, меняли мужчин.

– Почему именно женщина должна убивать? – спросите вы. Отвечу без утайки. – Мужики от этой работы сходят с ума и дохнут как мухи. Слабые. Неприспособленные. Боятся чужой боли, криков и крови.

Обычно я прихожу на службу к десяти. Проклятые подмосковные пробки! Другие сотрудницы – к одиннадцати-двенадцати. Наташка-фанатка сейчас пашет в третьем секторе, а потому является в восемь. Старается, сучка-стахановка, всё ещё хочет меня уесть. Я тоже хорошо делаю свою работу, но естественно, без выпендрёжа. А ей подавай свежак, новые эмоции, соревнование и конкурентную борьбу.

Захожу в свой рабочий кабинет.

Закопчённое пыльное окно. Наполовину приспущенные тяжёлые жалюзи. Репродукция Бориса Валеджио на стене с крылатыми культуристками, дерущимися с рептилоидами. Стол, заваленный бумагами и папками. Гранёный стаканчик с мёртвыми пластиковыми розами. Допотопный компьютер, наверное, поросший мхом. Металлический шкаф. А вы что, хотите «Икею»?

На стальных крашенных серебрянкой створках – портрет сэра Роджера Пенроуза на фоне чёрно-белой фрактальной мозаики, под ним лозунг с яркими печатными буквами: «Теория объективной редукции всесильна – потому что она верна!»

Открываю ржавым ключом скрипучий замок. Вешалка. Ворох маскарадных костюмов, пересыпанных нафталином. Отдельно висит чёрный шёлковый балахон с глухим капюшоном. Внутри – тряпочный мешочек на ниточке, полный лаванды. Свежие, пахнущие вездесущей хлоркой сандалии. Коса на гладко отполированном древке стоит в отдельной секции.

Беру точильный брусок. Провожу по лезвию – звенит! Достаю бумагу и пробую остриё.

Класс! Теперь у меня два аккуратных листика. Стороны идеальные, без заусенцев.

Раздеваюсь. Но вы не подсматривайте!

Нет, не подумайте чего лишнего, ведь я же женщина, хоть и замужняя – и всё при мне. Но вот так вот изливать душу неизвестному человеку и тем более не «клиенту»… Не каждая из моей профессии решится. Особенно в наши дни, когда минкульт и полиция нравов… ох, не будем о запретном!

Надеваю балахон. Часы над входом отбивают десять.

Выскакиваю за дверь.

Наташка! Сучка крашеная в латексной униформе и на каблуках. Сегодня она всё-таки опаздывает. Видимо, шлялась где-то все выходные. Улыбается стерва, хихикает.

– Маша, я тебя прямо люблю! Ты только представь себе! Вчера он, он… – Похотливая тварь аж зарделась.

– И я тебя, милая! Давай на обеде у девятого цеха, – прерываю я её излияния.

– У разделочного? – Моя «бывшая» хлопает своими бесстыжими бельмами.

– У разделочного! Ну все, чмоки-чмоки! – и убегаю.

Меня должен ждать «клиент». До обеда он у меня один. Так что можно не торопиться. Я бы попила чай. Свой любимый, с бурятской шаманской травкой. Но напиток слишком бодрит. В последнее время много нервничаю. Может дрогнуть рука, и чистого убийства не получится.

Захожу в «предбанник» своего рабочего цеха. Уютно обставленное барной мебелью и обитое пробкой помещение без окон с тёплым, тщательно подобранным натуральным светом галогеновых ламп. М-м-м, так хочу загорать!

Вот только баннер на стойках посреди комнаты: «Да здравствует теория объективной редукции волновой функции мозга»! – мешается. Я его куда-нибудь приберу, хоть и начальство запротестует.

«Клиента» ещё не привезли? Странно!

Открываю компьютер. Смотрю заказ-наряд на сегодня. Пусто. Только в окне состояний мигает надпись: «Ожидается новая задача». Тупой «Метасофт Проджект»! Всегда выступала за традиционную бумажную бюрократию без всех этих нововведений от зануд-айтишников.

Наливаю в чашечку из автомата бескофеиновый кофе, присаживаюсь на обитый искусственным мехом стульчик, вдыхаю тщательно имитированный аромат и вспоминаю…

* * *

В школе я училась на отлично, в институте тоже. Перфекционистка конченая. Первая работа – секретуткой в том же институте «Нефти и газа». Потом постмапдемийный кризис двадцатых, автоматизация бизнес-процессов и массовое сокращение всех «секретных уток».

Новую профессию освоила быстро, помогли полугодовые курсы профессиональной переподготовки и протекция от профсоюзной ячейки. Вначале у нас шла теория и всякие мудрёные словечки: «межсуществование», «параллельное подключение», «нейрошунты», «оркестрирование», «мембранные белки», «инициирующий импульс разрушения обратной связи», та же «объективная редукция». Потом – практика, изнурительные и изощрённые тренировки. Первые дела, «клиенты». Годы спустя – заслуженные награды и почести, выслуга лет.

У всех новичков так бывало, будто впервые сидишь за рулём машины и хочется похулиганить. В профессии без году – век, и начала выделываться, прямо как сейчас выкобенивается Наташка, которая пришла в нашу контору позже и по моей рекомендации (точно тогда дурой была – пригласила «бывшую» на свою голову).

Я тогда ещё не работала с косой. Предпочитала меч а-ля «палач из Лилля» и мушкетёрский балахон с кружевными панталонами. Ходила в спортзал, занималась кроссфитом, чтобы совладать с пудовой железкой. Много пахала и сильно уставала.

«Клиент», а мы всегда называем своих подопечных «клиентами», попался тогда на удивление не старый. Жилистый и мускулистый мужик лет пятидесяти. То ли в своё время стероидами обжирался, то ли такой от природы. Шея – как у быка. Начальство типа по блату сплавило. Внесло изменения в производственные табели и подсунуло мне. «Метасофт» тогда не прорастил свои зловонные корни в наше ремесло.

– Ты, Маша, у нас самая аккуратная. Весь план, вся пятилетка на тебе держится! – упрашивал Софрон Тимофеевич. – Пойми, я тоже человек подневольный. Мне сверху скажут – я и под козырёк. Ну, бога ради, молю тебя, сделай чисто! А за сверхурочную отгул дадим и премию выпишем. Квартальную.

Махнула рукой, согласилась.

Я тогда обитала в зале, стилизованном под жуткую помесь подвала «Гестапо» и средневековой инквизиции. Только без портретов бесноватых фюреров и бритых инквизиторов на стенах. Пыточные инструменты, компьютеры, четыре рабочих места на случай внепланового аврала или, как у нас говорили, – «оргии».

Крепыш в одиночестве висел на дыбе. Руки вывернуты в суставах. Ноги зажаты в «испанских сапогах». Новодел, конечно, но где же достать оригинал!

Зубы стиснуты. Того и гляди кляп перегрызёт. Глаза выпучены и налиты кровью. Вены на теле вздулись. И ежу понятно, «клиент» почти дошёл до кондиции.

Подошла ближе. Проверила контакты – высокоточные дата-кабели в медной оплётке вставлены в аккуратно проделанные отверстия в затылке и позвоночнике жертвы. Шлем с электродами пристёгнут. Нейроразъёмы смазаны спиртом, аж блестят в холодном свете люминисцентных ламп. Жгуты проводов собраны в пучок, толщиной в мою руку, и уходят за стену в соседний цех.

Техническая бригада у меня хорошая, всё время со мной кочует, две подружки – Светка и Катька, рыженькая и пухленькая. Девочки вовремя подготовили и загрузили систему. Я проверила на мониторах данные – везде ровный зелёный свет.

Надо девок пристроить на курсы повышения квалификации. Так сказать, растить молодое поколение, новую смену. Засиделись в подмастерьях.

Сбросила балахон. Вынула из ножен меч. У «клиента» реакция нормальная. Предсмертный страх и половое возбуждение. Типа стояк у него на бодибилдерш. Хорошо. А то ведь некоторых нужно «виагрой» накачивать! А иногда приходится тащить экзекутора его же пола, а таких по всей нашей державе с её «духовными скрепами» лишь с десяток наберётся. Да и то они больше по заграницам шатаются. Гастролируют на «Еврови… то есть на «Евроинквизиции». Разумеется, в порядке обмена опытом и распространения инновационных практик.

В нашем палаческом деле задушевные разговоры приветствовались. «Клиент» должен дойти до вышеозначенного состояния. А люди же разные попадались: одним бронелифчика и получасовой порки достаточно, другие заводятся только на эльфийских принцесс с изощрёнными гномьими пытками, третьим нужно читать любовную переписку Ленина, Крупской и Инессы Арманд, прибегать к посторонней помощи и работать с подручными, изобретать «тройничок» или «квартет». Вот и приходилось импровизировать, перевоплощаться, работать то по системе Станиславского, то по Чехову, становиться сначала Наташей Ростовой, затем – Джулией Стрейн. В нашем ремесле всегда практиковался индивидуальный подход, да и творческая жилка приветствовалась.

Ещё раз проверила показания приборов.

Всё в порядке. Индикаторы в зелёных зонах, отклонения на энцефалограмме в пределах контрольных значений.

– Хм, простите, а как вы делаете подход на бицепс в кроссовере? – вежливо поинтересовалась я, отсоединяя «клиенту» резиновый кляп. – Классика, три-четыре подхода по десять – пятнадцать повторений? Или форсированный, с уменьшенными весами и до отказа?

– Только классика. Делай акцент на базе: становая, присед, жим, – хрипел «клиент».

Это так мило!

– Не поделитесь секретом?

Мы болтали о негативных повторениях, дропсетах и суперсетах. Я тогда окончательно и бесповоротно влюбилась, почуяла близкую душу, что иногда бывает с нами девушками. И – дёрнул же чёрт – спросила:

– Полгода тренируюсь по системе Саши Питерского. Плато. Нет прогресса. Что посоветуете? «Метандростенолон» или «Туринабол»?

– Что! Да как ты посмела! Я – натурал! – заверещал мой подопечный и принялся биться головой о фиксирующие цепи. Аж звон пошёл.

Ещё пара секунд – и контакт, как ментальный, так и физический был бы потерян!

Взмахнула мечом. Ударила изо всех сил.

Неудачно.

Фонтан крови. Бьющееся в судорогах тело с головой, отсечённой наполовину.

Лихорадочно ударила по кнопке аварийной реанимации. В камеру вбежали Катька со Светкой, за ними причитающий Софрон Тимофеевич:

– У-у-у, злыдня, у-у-уволю! Ты же мою тринадцатую зарплату запорола! Это же был Пётр Пампа-Порфирьевич, начальник телеологического отдела министерства здравоохранения!

Ну что было сказать? Накосячила – и ежу понятно. Тяжёлый меч-эспадон требует не столько силы, сколько точности в применении.

Мне тогда повезло. Реаниматоры – молодцы, справились, воскресили Пампу-Порфирьевича. Пришлось поставить им ящик водки-зубровки.

Повторную процедуру с «клиентом» проводила Наташка. Уж не знаю, в каком образе, но с тех пор я её и ненавижу. Набивается вновь ко мне в подружки, а сама… я её знаю, змею подколодную. Знаю, куда и на кого она глаз положила. Уж много лет прошло, а помнит, стервень.

* * *

Хватит о грустном. «Метасофт» ожил, поползли загрузочные данные на дисплее.

Сегодня меня опять ждёт «клиент». Мой любимый «клиент».

Встаю из-за стола, иду навстречу технической бригаде.

Я прямо плыву по белоснежному коридору между залами. На душе легко и приятно, бабочки в животе порхают. Хочется петь.

Навстречу мне бежит Софрон Тимофеевич, цепляет плечом и чуть не роняет кофейный автомат. Медальки и крестики брякают на чёрной начальственной униформе. Красная повязка с эмблемой нашей конторы на руке сбилась. Усики возбуждённо топорщатся. Фуражка сидит набекрень. Наш группенфюрер запыхался, рукой хватается за свою тощую грудь:

– Я-я-я пытался, я хотел её остановить!

– Кто? Что? – недоумевающе переспрашиваю нашего заведующего сектором.

Ох! Сердце пропускает удар.

– Наташка хочет убить твоего мужа!

– Что? Коза! Опять за старое? – ору я и, отталкивая начальство, прибавляю ходу. Зову подручных. – Катька! Светка! За мно-о-о-ой!

Девки быстро смекнули, что происходит что-то неординарное. Катька хватает медицинский саквояж. Светка на ходу звонит по внутренней связи реаниматорам.

Вместе бежим по коридору. Коса у меня в руках. Полы балахона развеваются. Встречные коллеги и сотрудники «Сколково мазохистикс» шарахаются в стороны.

Пробегаю очередь старшеклассниц в аккуратных чёрных кружевных передниках поверх обтягивающих комбинезонов телесного цвета. Детки пришли на экскурсию.

Дверь пыточной заперта изнутри.

Смотрю в окошко.

Наташка, сучка латексная, застыла в позе лебедя с боевой секирой. Косплеит приснопамятную Джулию Стрейн по полной. Плагиаторша!

«Клиент» уже подключён. Процедура запущена.

Ломимся в дверь – без толку! Морёный дуб с металлическими креплениями-стяжками. Над косяком издевательский агитационный плакат: «Не допустим коллапса волновой функции системы за счёт гравитационных эффектов на микроуровне!» – и улыбается вездесущий доктор Пенроуз.

Школьницы-экскурсантки отталкивают друг друга и подвывают от восторга и возбуждения. Лезут к бесплатным зрелищам, не предусмотренным в программе профориентации.

Отстраняю Тимофеевича и своих девчонок. Вставляю лезвие косы в дверную щель.

– Прости, милая! – шепчу косе и плачу. Ведь это мой приз, мой трофей и палаческий символ высшей квалификации, полученный на профсоюзных соревнованиях «Солидарность-2137».

Налегаю на рукоять.

Стальная подруга выдержала. Погнулась, но выдержала.

– Спасибо! – шепчу сквозь слёзы. Выбиваю вовнутрь отжатую и приподнятую дверь.

Натаха с топором. Я – с косой. Сближаемся. Шаг вперёд – и прыжок вбок.

Нырок. Смена стойки.

Начинаем кружить друг против друга. Кто дрогнет? Кто первый ошибётся в дистанции?

Катька со Светкой визжат. Софрон Тимофеевич становится на корточки и пытается спрятаться за медицинским чемоданчиком. Крестится наш группенфюрер и багровеет то ли от религиозного рвения, то ли от страха за свою квартальную премию.

Мой Петенька в экстазе. Лампы на контрольной панели горят фрейдистски-зелёным цветом. Все рычаги и тумблеры приведены в боевое положение. Возвышенно торчат.

Натаха размахивается и бьёт мужа секирой в грудь.

Я – быстрее! Парирую косой.

Сталь ударяется о сталь.

У Петра – лишь царапина.

Разворачиваюсь, раскручиваю оружие, и как учили на инквизиторских курсах повышения квалификации в Испании, бью древком косы соперницу по затылку.

Всё! Тушите свет! Стерва повержена.

Софрон Тимофеевич щупает у Наташки пульс, Катька со Светкой раскупоривают пузырёнок нашатыря. За выбитой дверью – орава реаниматорш. Подшучивают, ёрничают, отпускают сальные шуточки.

Конкурентка будет жить. К несчастью.

Эх, не та уже силушка! Надо опять в спортзал записаться.

Хватаю косу и с криком: «Кийя!» – всаживаю остриё в грудь Петеньке. Вторым ударом, отточенным многолетней практикой, перерубаю мужу сонную артерию.

– Чистая работа! – проникновенно произносит запыхавшийся Софрон Тимофеевич и сгибается в рвотном позыве.

Правильно. Мой муж – моя добыча! Министерский трофей. Никому не отдам!

Устало сажусь на кресло. Дело сделано. Стаскиваю со стола рекламную брошюру нашей конторы. Обмахиваюсь ей как веером.

Весело гогочущие реаниматорши увозят на каталке Наташку, начавшую приходить в себя.

Школьницы порываются ко мне за автографами. Охрана в белой униформе (где ж вы были раньше, уроды?) с жёсткими подушками выталкивают младое поколение из камеры.

Катька со Светкой берут Софрона Тимофеевича под белы рученьки и ведут отпаивать в коньячную комнату. Пытки и казнь – не мужское зрелище. Решено! На неделе подпишу им рекомендацию на стажировку в Таиланде. Будут тренироваться в образах суккубов в нашем филиале.

Когда-то компания «Сколково мазохистикс» из маленького стартапа выросла в мирового монополиста, но и по сей день нуждается в свежих, инициативных кадрах. И сейчас мы несём боль и счастье всему миру. Мы – глобальные монополисты. Я говорю «мы», потому как каждый сотрудник организации в зависимости от должности получает долю акциями компании. И помимо квартальной премии и тринадцатой зарплаты имеет ещё и дивиденды. Отменная мотивация, согласитесь!

За спиной возятся с дыбой сотрудницы девятого разделочного цеха. Стаскивают мёртвую плоть, дезинфицируют нейроразъёмы. Завтра здесь поместят нового «клиента».

А я сижу. Закурила бы – но на работе нельзя. Впрочем, дел на сегодня больше не будет. Можно тяпнуть стопарик зубровки.

Потягиваю через соломинку напиток. С таким напрягом стоит перейти на спирт-денатурат. Читаю от скуки брошюрку:

Корлисса Ламонт. «Введение в прикладную имморталогию».

Согласно сэру Роджеру Пенроузу и теории «объективной редукции» невозможны «фиксация» или «стопорение» сознания с целью сканирования и перезаписи на другой носитель…

Почти засыпаю. Только очкастые зубрилки могут писать такую заумь. Наше дело – практика!

Однако ж бред бредом, – а работает! Сама проходила процедуру три раза, но нам женщинам, а тем более сотрудницам «Сколково мазохистикс», проще. А муж – целых четыре. Он у меня умный: не валяется без дела в нейрошунтах. За три с лишним года, чтобы нарастить нейронные связи в своей новой головушке, освоил четыре языка программирования, получил пятое высшее образование и Executive MBA. В здравоохранении таких ценят – не сегодня-завтра станет замом министра.

Сижу в кресле. Жду, когда из соседнего цеха на каталке вывезут моего Петеньку. Он ещё слабенький в новом теле «болвана-клона» и не окреп после прекращения процедуры «межсуществования» и отделения от «носителя».

А что вы хотите? – только изощрённые пытки, половая стимуляция и жестокая смерть старого тела делают возможным окончание процесса переноса сознания. Иначе «объективная редукция» не позволяет.

Ну ничего, электроволновая стимуляция, массаж, курс витаминотерапии. Окрепнет – пойдём вместе в спортзал, потаскаем железки. И будет он у меня лучше прежнего.

В общем, работа на сегодня удалась. А Наташка-стерва – обломилась в очередной раз!

Опрокидываю второй стопарик зубровки.

Я – палач высшей категории, нейросуггестивный экзекутор-терапевт. Я убиваю тела людей. Мне за это хорошо платят. Моя эффективность – почти сто процентов, исключая тот прошлый случай вековой давности. У меня есть любимый муж с телом девятнадцатилетнего юноши. Сегодня мы отметим его очередной, пятый по счёту день рождения. Завтра возьму отгул: коллеги Пети по министерству придут домой поздравлять.

Горжусь своей работой на благо моей великой и инновационной Родины!

Таисия Севрюкова. Голова Агаты

Вид из большого окна с тяжёлыми портьерами очаровывал свежестью и особенной, по-весеннему живой красотой. Агата глядела на белую пену цветущих деревьев, на штрихи кованой ограды, скрытые молодой листвой, на песчаные дорожки, светлые и ровные, точно морское дно, на чистое, яркое небо без единого облачка. В изящном чайнике на столе перед Агатой настаивался ароматный янтарный напиток.

Микаэль и Марта вбежали в столовую, пронеслись мимо Агаты и налетели на вошедшего отца. Тот подхватил малышей на руки и закружил.

– Вот они, мои сорванцы! Мы же договаривались насчёт шума по утрам. Вы подготовились к занятиям?

– Не-е-ет…

– Какой кошмар! Миссис Тэт придёт с минуты на минуту, а вы не готовы! Что я говорил про опоздания?

– Заставлять людей ждать – дурной тон, – нестройным хором ответили дети.

– Вот именно. Ну, марш за тетрадями.

Топот малышей затих на лестнице. Агата погладила мужа по руке.

– Отлично справляешься, Грэди.

– Меня обвинят в старомодности, – вздохнул он, наливая себе чай. – Все дети давно умеют обращаться только с клавиатурой и планшетами, а мои пишут в тетрадях и учат основы географии по бумажным атласам.

– Ну и пусть. Твои методы воспитания дают прекрасный результат. – Агата улыбнулась и окинула мужа взглядом. – Кстати, почему ты в костюме?

– Клиенты хотят сначала переговорить без посторонних глаз. Уже едут.

– Ох… Я скажу Луизе Тэт не пускать детей вниз и поеду в ателье. Проблемы с поставщиками.

– Ладно. Хорошего дня, дорогая.

Грэди допил чай и ушёл. Агата вложила в ухо маленький шарик, из которого звучал приятный голос диктора:

– …не единожды подвергалась критике. Метод редактирования памяти – так называемого ремеморинга – давно отошёл от позиции радикального средства психотерапии и утвердился как узкая, но самостоятельная ниша. Вторжение в область человеческих воспоминаний – опасный и значимый процесс, пока не изученный полностью. Правительство принимает меры по усилению контроля за деятельностью ремеморов. Эти меры включают в себя, – диктор, кажется, сделал глубокий вдох и затараторил, явно читая с листа, – обязательную сертификацию, ведение соответствующей документации, подтверждение квалификации раз в год, специальную конструкцию аппаратов РП-2 и РП-3, которая исключает возможность копирования и пересборки, а также проведение сеансов ремеморинга исключительно в клиниках, находящихся под особым наблюдением. В то же время это направление в психотерапии остаётся одним из наиболее перспективных. Приглашённый эксперт Тереза Каминьская…

Оба клиента решительно не нравились Грэди. Особенно обладатель вкрадчивого, неестественно спокойного голоса.

– Нам очень рекомендовали вас, мистер Норфолк. Председателем Южной Ассоциации ремеморов ведь просто так не станешь, а значит, вы обладаете всеми качествами настоящего профессионала.

– Пожалуйста, переходите к делу, – вежливо улыбнулся Грэди и незаметно коснулся крупной запонки.

– И к этим качествам, – будто не слыша, продолжил собеседник, – относится умение хранить секреты, не так ли?

– Разумеется.

– Руководитель, м-м… одного из отделов нашей компании приносит много убытков своими действиями. Мы хотели бы, м-м… помочь ему. Возможно, передать больше полномочий другим, м-м… сотрудникам. Это ведь возможно с вашей помощью?

– Полагаю, вы хотите подвинуть одного из главарей вашей шайки? – громко спросил Грэди.

Клиенты быстро переглянулись.

– Мистер Норфолк, вы…

– Хватит. Я работаю законно и честно. Наш разговор записан, и если я услышу о вас от членов Ассоциации, то передам запись полиции. До свидания.

– Не будьте так заносчивы, Норфолк, – прошипел клиент. – Как бы вам не аукнулась эта принципиальность.

Грэди проводил машину тяжёлым взглядом и отвернулся от окна.

В своей работе Агата не любила только деловые встречи. Но проблемы с поставками сами собой не разрешились, положение директора ателье обязывало, а личный разговор всегда давал лучшие результаты. К тому же в обе стороны она ехала на скоростном ретропоезде с настоящими бра на стенах, узкими коридорчиками, бархатными сидениями и даже дымящей трубой на локомотиве.

<1 2 3 4 5...8 >

На страницу:

Перейти

3 из 8