Хищник

«Да, да, да!» – сразу же затрясла головой Дарья, готовая, если честно, на все, только бы не мучили.

– Ну, вот и славно! – Кирилл оставил в покое свой страшный футляр и, подойдя к Дарье, вытащил кляп. Действие, следует отметить, малоприятное, но без кляпа качество жизни возросло в разы.

– Итак? – голос спокойный, глаза внимательные. И где, спрашивается, вся та страсть и нежность, что светилась в них еще несколько минут назад?

«Вот же подонок двуличный! Выблядок! Сукин сын!» – кричало ее сердце, но разум, как бы ни был он раздавлен ужасом, подсказывал: «всего лишь профессионал».

– Чего вы хотите? – слова давались с трудом, звучали хрипло и как бы с шипением, возвращая ее к прошлому, о котором хотелось забыть.

– Один вопрос. – Глаза Кирилла сузились, и в них блеснула сталь. – Пока, здесь и сейчас – всего один: кто поставляет Арсеналу гравитонные эмиттеры?

«Один вопрос? – ужаснулась Дарья. – Ну, надо же, всего один вопрос!»

– Я… Я не знаю, – выдавила она, боясь даже думать о том, в какое угодила дерьмо.

– А если отрезать сосок? – не меняя выражения лица, и все тем же «любезным» тоном поинтересовался Кирилл. – Вам какого не жаль? Левого или правого?

– Я…

– Ну, не хотите резать, и не надо, – пожал он плечами, словно бы соглашаясь с ее невысказанными вслух возражениями, и снова повернулся к столу. – У меня есть и другие идеи.

Он поднял крышку футляра и, покопавшись в его лязгнувших металлом недрах, достал маленькие стальные плоскогубцы.

– Вот, к слову, Дарья Дмитриевна, настоящая льежская сталь! Коккериль[17]. Тут вот и клеймо заводское имеется, – указал Кирилл пальцем на матово поблескивающую поверхность инструмента. – Как думаете, Дарата Довмонтовна, что вы почувствуете, если я сожму этим ваш сосок?

– Я… – но она от ужаса и говорить-то толком не могла. Слова произнести не умела, даже прохрипеть.

– Я… – получалось ужасно. Вернее, не получалось вовсе.

– Для начала вы, госпожа капитан-инженер первого ранга, вульгарно описались. А что будет, если я вам ваш янтарный мундштук в задницу воткну?

Грета Ворм

Искусство имперсонализации всегда давалось Грете с легкостью, совершенствуясь с годами и достигнув, в конце концов, таких вершин, что и самые зловредные критики – имея в виду Карла Мора и Марка де Вриза – вынужденно признали свое поражение. Посрамленные, они лишь подтвердили очевидное – каждый на свой особенный лад, – что «чугунной задницей талант не заменишь», и что «качество в обычном случае бьет количество». Однако Грете важны были даже не сами слова, а сопутствующие им эмоции. И она свое получила. Напилась их «дружеским» раздражением, что упырь кровью.

И вот, не прошло и четверти часа с тех пор, как она пообщалась с той, кого даже мысленно предпочитала пока называть темным дитя, а Грета избавилась уже и от роскошного платья и туфель, и от нерядовых бриллиантов. Переоделась горничной, – уложив случайную жертву своих быстро меняющихся планов спать в кладовке до утра, – и без остатка растворилась в том безликом и незаметном мире, что окружал, поддерживая и обеспечивая всем необходимым, другой мир – тот, в котором жили и развлекались гости клуба «Домино». Теперь она была никем, став инкогнито и потеряв для окружающих и облик, и значение. Такое положение вещей было и само по себе чем-то сродни волшебству, но главное в другом – сыграв в несложную игру «притворись другим», Грета обрела полную, если не сказать, абсолютную свободу.

Прежде всего она прошлась по клубу, а он оказался куда больше, чем могло показаться при беглом осмотре. Исследовала неторопливо и со вкусом некоторые потаенные секреты зазеркалья, и совсем взялась было за любезное ее сердцу изучение обычаев и нравов русского народа, как вдруг почувствовала, что дела пошли совсем не так, как ожидалось. Разумеется, это был эвфемизм. Дела пошли хуже некуда. Но, находясь в поиске, Грета «глушила» эмоции, заменяя истинные смыслы ложными. Отражение реальности в ее сознании становилось тогда блеклым и несколько выцветшим, но зато и не мешало охотиться. А что случается, когда тобой управляют чувства, она знала не понаслышке. Представляла себе, что может случиться, если позволить «девичьим глупостям» взять верх над прохладным безразличием охотника.

Связь, которую Грета ощутила намедни в трактире «Нордия», оказалась не ложной. И более того, эти эфемерные узы менялись и крепли в течение всего прошедшего дня, становясь тем, чем и должны были быть все эти годы. Творец и создание ведь не суть лишь два «лица», образующие пару. Их связь, их партнерство неразрывны и носят вполне определенный характер. Короткий разговор возле рояля, состоявшийся несколько часов назад, завершил процесс, инициированный нежданной и негаданной встречей, и теперь, когда ужас вошел в сердце Дарьи, Грета почувствовала его как свой собственный. Чуждое ее сути ощущение бессилия и страха Грета тем не менее опознала без труда. Для нее это был сигнал опасности, и действовать она начала немедленно.

План здания она успела изучить, прогуливаясь по ту сторону тени, а направление, что называется, считывала с листа. Дарья «голосила» во всю мочь – видно ей, и в самом деле, приходилось туго. Она ведь не просто испытывала страх, она билась – словно муха в паутине – в когтях всепоглощающего ужаса. Зато и «слышно» ее было хорошо, так что Грета оказалась на заваленном снегом балконе «Королевы Роз» как раз тогда, когда господин Коноплев произнес весьма многозначительную фразу – «А что будет, если я вам ваш янтарный мундштук в задницу воткну?»

«Это что, у них теперь такой стиль общения?» – удивилась Грета, полагавшая, что за двадцать лет «куртуазный» стиль так драматически измениться не может. Впрочем, долетевшие до нее эмоции Дарьи указывали на то, что фраза произнесена мужчиной всерьез, и понимать ее следует дословно.

«Извращенец! – усмехнулась Грета, готовясь к вторжению. – Нашел чем пугать! Такой мундштучишко в сечении не больше чем полперста будет. Нормальный зад его и не почувствует!»

В сущности, войти в гостиную «Королевы Роз» через занавешенную портьерой стеклянную дверь было делом техники. Причем не какой-нибудь там запредельно высокой и изощренной, а самой что ни на есть простой. Удар левым плечом, и через мгновение… ты уже барахтаешься на полу, запутавшийся в гобеленовых драпировках, усыпанный, как елка конфетти, осколками битого стекла. Впрочем, вопрос – как ударить, куда и зачем? Если знаешь ответы, проблем не возникнет. И Грета знала их все как «Отче наш», однако применять свои знания на практике не стала. Обстановка в гостиной неожиданным образом переменилась, и она решила «обождать за дверью».

Дарья Дмитриевна Телегина

– …А что будет, если я вам ваш янтарный мундштук в задницу воткну?

Как ни странно, эта последняя угроза вызвала у Дарьи самую странную реакцию, какую она могла от себя ожидать. Ей стало смешно, и она рассмеялась.

– Я сказал что-то смешное? – нахмурился обернувшийся на ее смех Кирилл.

– А сам не заметил? – вопросом на вопрос ответила Дарья, дивясь одновременно на себя и недоумевая, откуда бы взяться вдруг такому брутальному пофигизму. Вроде бы только что она пребывала в истерике, а сейчас, глядишь ты, умело заговаривает противнику зубы.

«Я что делаю?!» – поймала она себя на какой-то странной, как бы и не своей мысли, но времени на опыты в интроспекции у нее не оставалось.

– Нашел чем пугать! – усмехнулась она, чувствуя, как успокаивается сердце и выравнивается дыхание. – Ты же видел мой мундштук! Он не более полуперста в сечении. Нормальный зад его и не почувствует, как полагаешь?

– Глупости! – Кирилл замер, прислушиваясь к чему-то, слышному, должно быть, ему одному. – Так ты, сука, выходит, не одна? – почти удивленно произнес он через мгновение.

– Кому сука, а кому госпожа капитан первого ранга! – возразила Дарья. Она еще не поняла, что происходит, как не разобралась и с тем, откуда в ней вдруг взялась эта нелепая бравада. Однако почувствовала – ситуация меняется.

– Так точно, ваше высокоблагородие! – Мужчина появился в гостиной совершенно неожиданно. Казалось, вышел из сгустившейся в углу тени. Когда и как он проник в «Королеву Роз», можно было только гадать. Но Дарье сейчас было не до этого.

– Браво! – Судя по всему, Кирилл не испугался. Во всяком случае, своих эмоций не показал. – Мне поднять руки?

– Не совсем, – мужчина сделал еще один шаг к свету, и Дарья увидела в его левой руке револьвер. – Руки за голову, господин майор! Дарья Дмитриевна, вы в порядке?

– Почти… а вы кто?

– Я офицер контрразведки, – мужчина подошел к ней и, не выпуская из поля зрения, медленно – без резких движений – закладывающего руки за голову Кирилла, стал резать на Дарье веревки. Делал он это споро, но ни разу при этом на Дарью не взглянул. Двигался быстро, нож держал в правой руке, а в левой по-прежнему сжимал короткоствольный – какой-то курносый, но оттого не менее опасный – револьвер. – Я вас прикрывал, ваше высокоблагородие, с самого Туруханска за вами шел. Очень нам, видите ли, не понравился господин Коноплев. И не зря, как выяснилось. У а шу ретре джуа?

– Что вы сказали? – не поняла Дарья.

– Это по-ханьски, – коротко бросил контрразведчик, обрезая последнюю стяжку. – Я…

Но договорить не смог. Раздался тихий свист – или это было просто шуршание воздуха? – и так и оставшийся безымянным офицер выронил оружие, хватаясь за горло. Послышались булькающие звуки, и сквозь сжавшиеся на горле пальцы полилась кровь. Контрразведчик захрипел и осел на пол.

– Он спросил меня, прав ли он? – Кирилл опустил руки и взглянул на контрразведчика. – Он мертв, Дарата Довмонтовна, и вам более помочь не сможет. Хорошая попытка, но всего лишь попытка.

Дарья перевела метнувшийся к Кириллу взгляд на безымянного офицера. Тот упал на спину и несильно сучил ногами. Кровь заливала пол, подтекая под тело.

– Так ты китаец? – Дарья поискала взглядом виновника случившейся перемены и почти не удивилась, найдя его в дверях спальни. По-видимому, там, в спальне, он до сих пор и прятался. Или проник туда недавно через черный ход.

«Не повезло…» – Но мысль эта отчего-то Дарью не расстроила.

– Так ты китаец?

– Есть разница?

– Цинский шпион! – кивнула Дарья, сообразившая уже, откуда ветер дует. – Ну, надо же! И целый майор!

– Вообще-то, правильнее – полутысяцкий, как ты, верно, знаешь, – дернул губой Кирилл. – И вернись, ради бога, в кресло. Не будешь же ты со мною драться? Или будешь?

– Не будет! – этот новый голос заставил Кирилла вздрогнуть. А вот Дарья не удивилась. Чего-то в этом роде она как будто с пару минут уже и ожидала.

Быстрое движение за спиной убийцы. Треск ломаемых позвонков, – Дарья так и не поняла, откуда ей известно, что это за «щелчки», – и между Дарьей и Кириллом появляется типичная горничная в темном платье и темном же чепце.

– Значит, полутысяцкий! – голос Греты ни с каким другим не спутаешь! Особый голос. Красивый. Опасный. – Вы меня, Кирилл Иванович, прямо-таки озадачили. Целый цинский майор, и где?

Вместо ответа Кирилл ударил. Ну, это только так говорится, ударил. На самом деле он просто исчез из поля зрения Дарьи, и у нее от неожиданности и мгновенно вернувшегося ужаса даже сердце провалилось. Однако испугалась она зря.

– Хорошая попытка, – похвалила Грета.

Каким-то образом – неизвестно когда и как – Кирилл снова возник в обычном пространстве и времени. Но теперь он лежал навзничь, а Грета сидела на нем, держа за горло двумя пальцами левой руки – указательным и большим.

– Дай мне закурить и иди – сказала она, обернувшись к Дарье. – На постоялый двор не ходи. Деньги есть? – спросила, как бы озаботившись, и тут же посмотрела на Кирилла. – Не суетись, китаец! Сделаю больно… – голос прозвучал отнюдь не равнодушно. В нем чувствовалось предвкушение, которое безошибочно опознали и Дарья, и Кирилл. Дарья от этой интонации похолодела, а Кирилл проявил волю к сопротивлению и тут же за нее поплатился. Что и как сделала Грета, Дарья не заметила, но, если только что у Кирилла было чистое лицо без синяков и царапин, то в следующее мгновение оно уже оказалось залито кровью.

– Что? – непроизвольно подалась вперед Дарья, услышав крик Кирилла, перешедший после тычка в горло в хриплый стон.

– Пустяки! – улыбнулась Дарье давешняя пианистка. – Я ему губу вырвала. Для острастки, – объяснила она опешившей Дарье и нахмурилась. – Не любишь крови? Ладно! Дай папиросу и уходи! Встречаемся в десять на Фурштатской. И не дури! Я тебе не враг, а друг! Притом единственный! Помнишь, поди, Марка? Так я за него, если ты еще не поняла!

Дарья кивнула, не в силах произнести ни единого слова. Она быстро нашла на столе коробку папирос. Достала одну, протянула Грете и дала прикурить, воспользовавшись стоявшей на каминной полке бронзовой зажигалкой.

– Прощай, Кирилл! – сказала она, выходя из гостиной в коридор. – До встречи, госпожа Ворм!

Последнее, по-видимости, предназначалось Грете, но думала Дарья не о ней, а о Марке, об их последней встрече, и о том, что было обещано, но так и не сбылось…

– Ну, вот мы и на месте, – сказал Марк, останавливая паромобиль у неприметного домика в лесу. – Не передумала? А то смотри, пути назад не будет!

– Не передумала! – буркнула Дарья. Ей не о чем было жалеть. Будущее обещало куда больше, чем прошлое. И в этом контексте ей было глубоко наплевать и на родных, которые не были ей так уж близки, и на Родину, которая так легко отказалась от ее услуг.

– Ну, ну… – Марк достал ее из салона, легко поднял на руки и отнес в дом. – Я положу тебя на кровать, – по-видимому, он видел в темноте, еще одна способность, о которой Дарья даже не подозревала. – Вот… Сейчас я зажгу свет.

Он действительно чиркнул спичкой и споро засветил пару керосиновых ламп.

– В доме натоплено, но я, пожалуй, растоплю печь снова, – Марк двигался легко и быстро. Слова произносил только для того, чтобы не молчать. Просто комментировал свои действия.

– Так… Ну, и одеялом прикрыть… Тебе может стать холодно… – он присел рядом с кроватью. – Я не знаю, как все пойдет, – сказал, глядя ей в глаза. – Это ведь чудо… Практически магия, и ты первая, для кого я это делаю. Редкая вещь даже там, откуда я родом. Поэтому могу только повторить то, что уже говорил. Будет больно… Впрочем, мне тоже… Я ведь тебя буду как бы рождать наново… Не как у женщин, но больно. Не важно. Будет больно и грязно… Но зато потом… Потом из гадкого утенка вырастет великолепный лебедь!

– Обещаешь?

– Да! – твердо кивнул он. – Ты потеряешь сознание, но когда очнешься, я буду рядом и помогу.

– Я тебе верю! – слова давались с трудом, парализованные мышцы едва подчинялись, но Марк обещал излечение…

«Нет, он обещал не исцеление, а новую жизнь!» – и в этот момент ее тело, скорченное и твердое, словно северное деревце, привыкшее к жестоким ветрам, обдало первой волной боли…

Глава 2

Крутой поворот

25 декабря 1929 года, нейтральная территория Водская Падь, Вольный город Ландскрона

Карл Мора

В конце концов, как это уже случалось раньше, Грету занесло, и она едва успела позвать на помощь. Позвала Карла, хотя могла бы – для разнообразия, – обратиться к Марку. Однако Марка Грета, похоже, по-прежнему побаивалась, а вот с Карлом чувствовала себя вполне комфортно.

– Иди! – приказал он ей, оглядев «поле боя». – Иди, Грета! И не высовывайся пока. Отдыхай!

«Отдыхай…»

Ну, что ж, так распотрошить цинского офицера – большого умения не надо. Одной старательностью можно обойтись, но Грета, очень может быть, себя не контролировала. Вернее, не вполне контролировала. Пошла бы вразнос, просто порвала бы мужика на тряпки, а так – да. Потрудилась, устала, но убила все-таки не сразу и умучила не без пользы. Однако теперь ей следовало отдохнуть, а то потянет на кровь – не остановишь. А Ландскроне еще один серийный убийца никак не нужен. Он никому не нужен. Даже Карлу, который вполне мог представить себя в роли нового Джека Потрошителя. Забавно, наверное, но бессмысленно. А Карл неразумных действий стремился не совершать. И другим не позволял. Грете, например.

Он прошелся по гостиной, разглядывая с умеренным интересом тела и разбросанные вещи. Собрал портмоне и документы, просмотрел и отложил до времени. Осмотрел оружие, но ничего ценного не нашел. Интересные вещи, впрочем, обнаружились в черном кожаном футляре от гавота. Хороший футляр. Дорогой. Отменная работа, шлифованная кожа, серебро. А внутри коллекция отмычек, набор механика-универсала для работы со сложными, но малогабаритными машинами, и небольшая, но впечатляющая коллекция пыточного инструмента, включая шприцы и весьма продвинутую допросную химию.

«Недурно!» – Карл добавил найденные в гостиной документы и портмоне и закрыл футляр. Его он предполагал забрать с собой. А пока следовало исследовать спальню. Цинцы люди практичные и таскают с собой массу полезных и «необходимых в хозяйстве» вещей. К тому же они патологически влюблены в вычурную технику, и Карл прикинул, что вполне может найти здесь несколько особо впечатляющих экспонатов для их общего с Марком и Гретой музея. И, разумеется, не ошибся.

В спальне Карл нашел футляр с гогглами венецианской работы. Бронзовые, покрытые тонкой резьбой и накладками из черненого серебра, это были весьма замысловатые гогглы с телескопическим прицелом под левый глаз и бифокалом под правый, позволявшим исследовать отпечатки пальцев и рассматривать микроскопические детали наподобие часовых.

«Хорошая вещь!» – уважительно кивнул Карл и спрятал оптический прибор в карман.

Следующей находкой оказался трехлинейный[18] офицерский револьвер-трансформер системы Карнбах-Пластун. Сейчас он был в сборке с кургузым смешным стволиком для скрытого ношения. Из такого недомерка да еще со спецпатроном под ослабленный пороховой заряд стрелять можно только в упор или по неподвижной цели. Самое то для действий в помещениях. Другое дело «винтовочный» восьмигранный ствол длиной в аршин, спрятанный в рукоять зонта. Вот в комплекте с ним – да еще с развернутым на максимум телескопическим прицелом в гогглах – стрелять из «карнбаха» можно и на триста сажен[19]. Но и патрон для такой стрельбы требуется усиленный.

Карл повертел оружие в руках, прикинул, как стал бы сбивать из «пластуна» подвижную низко летящую цель – решив между делом, что фламандская подкалиберная пуля с сердечником из деплеталя[20] подошла бы для этого как нельзя лучше, – и совсем было вознамерился собрать карабин, но вовремя сообразил, что порыв неуместен. Время позднее. Снаружи наверняка уже светает, а в «Королеве Роз» следы ужасающей резни. Оставаться и далее в этом вертепе – верх легкомыслия. Как всегда, главное – понять «суть происходящего», остальное – дело техники. Для человека, напрочь лишенного чувства самосохранения, Карл на редкость хорошо научился выживать. Отсутствие страха он заменял здравым смыслом и логикой. Получалось неплохо. Так случилось и на этот раз. Сообразил, что к чему, оценил риски, начал действовать.

Карл быстро, но систематически затер следы и отпечатки пальцев Греты, да и за собой прибрал тоже. Переоделся в один из костюмов покойного господина Коноплева, оказавшийся ему почти впору, и в его же уличные ботинки, и, бросив свою забрызганную кровью одежду в камин, вышел из «Королевы Роз», прихватив с собой футляр для фагота, длинный зонт и небольшой саквояж светлой кожи.

«Пожалуй, – думал он, поскрипывая снегом в направлении станции надземки, – можно будет сделать для цинских трофеев отдельную витрину».

Дарья Дмитриевна Телегина

Остаток ночи она провела в суомском готеле «Гоглант». Не спала, разумеется. Куда там – спать! Взяла номер с ванной – благо в поясном кошельке «завалялось» триста рублей золотом, – села в горячую воду, «набулькала» полстакана старки и выпила залпом.

«Как парное молоко…» Или как нарзан.

Выпила, не чувствуя, что пьет, взглянула с удивлением на пустой стакан.

– Ну, надо же!

Пятидесятиградусный алкоголь не забирал. Даже не пронял как следует.

«В десять на Фурштатской…»

Тем не менее налила еще полстакана и вдруг вспомнила, как Грета вырвала Кириллу верхнюю губу.

«Ужас какой!»

И в самом деле, ужас. Но и то, что случилось с ней за считанные минуты до этого, тоже ведь не «блядки на сеновале». Опоздай Грета хоть ненадолго, и, возможно, не сидела бы Дарья сейчас в горячей воде. В смысле, не смогла бы в ней сидеть.

«А если бы ее и вовсе рядом не оказалось? Если бы они вообще не встретились, тогда что?!»

Вот это уже был настоящий ужас. И не просто «ужас, ужас, ужас, ужас!», как в старом анекдоте про шлюх, а подлинный, забирающий человека целиком и полностью – кромешный ужас. Воображение-то у Дарьи было о-го-го какое! Всем бы такое! Но не в данном случае. Представив последствия своей опрометчивости, Дарья опрокинула в рот и вторую порцию старки. Но и та прошла, на удивление, нечувствительно. Так что о факте «опрокидывания» Дарья узнала, что называется, постфактум, отставив стакан в сторону, чтобы закурить.

– Н-да…

Руки тряслись – но явно не с перепоя, – в ушах стоял гул, однако голова не кружилась, и перед глазами не плыло.

«Вот же дура! А еще штаб-офицер!»

Получалось, ума у нее было ровно столько, сколько нужно, чтобы математикой заниматься. На все остальное даже обыкновенной предусмотрительности не нашлось.

«И ведь предупреждали!»

Разумеется, предупреждали: контрразведка только что плешь всем офицерам Арсенала не проела. И объясняли доходчиво, и рассказывали – «без утайки», – и пугали, чего уж там, как детей в ночном. А она возьми да забудь все, чему учили и о чем предупреждали. Легла под выблядка цинского и думала, что крутая, как Красноярские столбы.

«Случай…»

Случай и есть. И случай этот зовут Грета, но Грета…

«Грета знает про Марка… и про меня…»

Невероятное знание Греты должно было иметь объяснение, но ничего путного в голову, увы, не приходило. Однако же факт – Дарья «чувствовала» Грету точно так же, как некогда Марка.

«Кто она?» – но для того, чтобы сказать, кто такая эта Грета, следовало прежде объяснить, кто таков Марк, и что в нем такого особенного. Однако про Марка Дарья не знала ничего. Даже того, человек ли он?

«Человек, наверное…» – подумала она неуверенно, вновь наполняя внезапно опустевший стакан.

«Возможно, человек».

Однако могло случиться и так, что всего человеческого в Марке одна лишь наружность. В то давнее теперь время, когда они встретились, мысль эта не раз навещала Дарью, и однозначного ответа на этот странный вопрос она так и не получила. Даже «метаморфоза» не расставила точек над «i». Не зная истинной природы вещей, за чудо можно принять и взрыв снаряда, и уж тем более эффекты «технической левитации».

– У тебя, Дари, светлая голова. – Марк сидел напротив, курил трубку, смотрел сквозь дым. – Острый ум… Ракицкий сказал «мужской»? Дурак он этот Ракицкий, хоть и профессор. У тебя не мужской ум и не женский. У тебя ум математика. Дар божий. Интеллект огромной мощи, и то, что он «живет» в голове женщины, это всего лишь факт биографии.

– Исключительный факт, – выдавила Дарья, чувствуя, как стекает из угла рта вниз по подбородку очередная струйка слюны.

– Женщины-математики твоего уровня редкие птицы, – не стал спорить Марк.

Он был единственным, кто смотрел ей в лицо без сострадания и печали. Кто воспринимал ее такой, какая есть, не испытывая – во всяком случае, так представлялось – никакого особого неудобства, то есть без ущерба своему эстетическому чувству.

– Тем не менее, полагаю, что ум твой все-таки более женский, чем мужской, хотя ты и умнее абсолютного большинства мужчин. Быть женщиной не оскорбление, Дари. Вот что я хотел сказать.

– Я не женщина, – возразила Дарья. – Я урод.

– Одно другому не мешает, – отмахнулся Марк и достал из внутреннего кармана пиджака маленькую серебряную фляжку. – Ты инвалид, Дари. С этим не поспоришь, но ты женщина-инвалид. Это тоже факт.

Он отвинтил крышечку и сделал маленький глоток.

– Очень крепкий напиток… Почти девяносто градусов.

– Спирт? – спросила она.

– Нет, но по содержанию близок к тому, чтобы быть им. Шдэрх.

– Что? – не поняла Дарья.

– Этот напиток называется. Шдэрх, – объяснил Марк. – Это не по-русски, а в переводе что-то вроде «Грозового перевала». Да, пожалуй, так и есть – «Грозовой перевал».