Спасенному рая не будет. Трилогия. Книга третья. Грязное дело

– Рад тебя видеть живым, Серый, – глядя на охранника в упор, произнес Алексей, когда они с Шишмаревым поднялись на крыльцо.

Тот тоже признал Утопленника, несмотря на то, что гример добросовестно потрудился над внешностью Алексея. Видно, встреча в поезде и исчезновение напарника на веки вечные врезались в скудные извилины. Лисья физиономия вытянулась еще больше, глаза забегали и остановились на пингвиновой урне. Сам же он застыл, словно кролик перед удавом…

– Не надо пугаться, Серый.

Тот не отреагировал на доброе пожелание.

– Помнишь, о чем договаривались?

– П-помню.

Он и попытки не сделал проверить документы. Как стоял мумией, так и остался.

– Знакомый? – спросил Шишмарев, когда они поднимались по лестнице.

– Сын соседки, – наспех придумал Алексей.

Вход на второй этаж сторожили два здоровяка из вневедомственной охраны, прапорщик и сержант. Оба решительно преградили им путь. Прапорщик, не скрывая подозрения, спросил:

– Кто такие?

– Мы от генерала Баскакова, – ответил Шишмарев. – Прибыли на совещание.

Стражи удивленно переглянулись и потребовали паспорта. Сверились со списком. Удовлетворенно кивнули.

– А что, внизу нет охранника? – поинтересовался прапорщик.

– Стоит какой-то фанфурик, – ответил Шишмарёв.

– Чего же он не позвонил про вас?

– У него спросите.

– Вас ждут в головном офисе, – и приказал сержанту: – Проводи!

У двери с надписью «Приемная» провожатый вежливо сказал: «Вам сюда» и вернулся к своим сторожевым обязанностям. Из-за секретарского стола поднялась жгучая брюнетка:

– Господин Самойлов ждет вас, – и сама распахнула для важных посетителей дубовую дверь в шикарно обставленные апартаменты.

Самойлова Алексей признал сразу. Это был представительный высоколобый мужчина неопределенного возраста. В прежние времена он часто мелькал на телеэкране, когда озвучивал рейтинг кандидатов в президенты. Пьющий Ельцин у него всегда опережал других соискателей властного титула. Да и теперь политолог изредка выступал с политическими прогнозами и комментариями значимых событий. Рядом с ним сидел его помощник. Модно уложенные светлые локоны и небрежная элегантность в одежде делали его похожим на эстрадного артиста.

Самойлов встретил их улыбкой и цепким неулыбчивым взглядом. Шишмарев представился, как начальник избирательного штаба Баскакова, и назвал себя по фамилии, имени и отчеству. Алексей в его представлении удостоился только имени-отчества с добавкой «подполковник запаса».

Когда уселись за круглый стол, подчеркивающий равенство сторон, хозяин апартаментов спросил:

– Кофе? Коньяк?

– Лучше сразу к делу, – отказался Шишмарев.

– Одобряю, – согласился политолог. – Вот подготовленный текст совместного обращения к избирателям наших кандидатов – Заурбекова и Баскакова, – достал из кожаной папки несколько листков. – Мы предлагали присоединиться и коммунистам, но они, к сожалению, отказались. Читайте. Если у вас есть замечания, подкорректируем вместе.

Алексей пробежал текст по диагонали. Все было правильно: не убавить, не прибавить. В лозунгах и агитках всегда все правильно. Впрочем, не его это дело. Его задача – читать мысли.

Политолог оказался крепким орешком. Высоколобое чело словно было закрыто свинцовым экраном и сканированию поддавалось с трудом.

Шишмарев вчитывался в каждое слово «обращения», будто отыскивал в тексте скрытую мину. Наконец, недовольно произнес:

– Почему фамилия вашего, а не нашего кандидата стоит первой? Следовало поставить в алфавитном порядке.

– Дельное замечание, – согласился Самойлов, и колючие точки в его глазах обозначились острее. – Переставим фамилии.

После замечания Шишмарева одна мысль в голове Самойлова прорисовалась, как на картинке: «Серенький человечек. Пыжится, чтобы показать свою значимость. Его зам – серьезнее, хоть и из армейцев. Что-то в нем есть, стоит, пожалуй, к нему присмотреться».

Колючие точки исчезли из глаз политолога.

– А вы что скажете по тексту обращения? – обратился он к Алексею.

– Я согласен с коллегой.

– Что ж, вносим правку, и в добрый путь!.. Может быть, все-таки по рюмашке в честь удачного завершения переговоров?

– Нет, – отрезал Шишмарев.

По губам помощника Самойлова скользнула ироничная улыбка…

На выходе из особняка уже стоял другой охранник. Серый с понурым видом сидел в курилке. Алексей помнил его разбитным и вихлястым, будто на шарнирах. Наверное, считал, что это придает ему блатной шарм. Теперь же он лишь перебирал ногами – все, что осталось от прежней привычки. Видать, и его укатали крутые горки.

– Подожди минуту, – сказал Алексей Шишмареву и направился к незадачливому знакомцу. При его появлении тот съежился еще больше.

– Втык получил? – посочувствовал ему Алексей.

Лицо у Серого искривилось, он кивнул и проговорил:

– Менты нажаловались, что спал на посту.

– Кому нажаловались?

– Казбеку.

– Кто такой Казбек?

– Вместо Юриста теперь.

– Он тут?

– Нет. В клубе, у Евы. Здесь черные не бывают.

– Успокойся, Серый! Выживешь!

Когда Алексей уселся в машину, Шишмарев спросил:

– Чего ты с ним нянчишься, Иван? Он же шестерка – без пользы для нас.

– Жалко парня. Неприкаянный он.

– На всех неприкаянных жалости не хватит, Иван.

В ворота бывшей футбольной федерации они въехали в половине шестого. Еще через пять минут были на месте. По сравнению с заурбековским, их избирательный штаб выглядел, как «запорожец» перед сверкающим лимузином. Но и «запорожец» – средство передвижения, а в смысле проходимости – даст фору и лимузину. Особенно, если дорога грязная и вязкая.

– Кофеем побалуемся? – спросил Шишмарев, доставая из тумбочки кофейник.

Однако побаловаться они не успели. В кабинет ввалился взъерошенный Лубченков. От его вальяжного вида не осталось и следа.

– Что происходит, Виктор? – растерянно выговорил он.

– Ну, и видок у тебя! – спокойно отреагировал Шишмарев. – Что стряслось?

– Пропуск отобрали. Из штаба до твоего приезда не выпускают.

– Кто?

– Служба безопасности.

– Проверку на детекторе лжи прошел?

– Прошел.

– Ну, и как?

– Откуда я знаю! Эта сикушка задавала всякие дурацкие вопросы: про какого-то человека, то ли толстого, то ли худого, про то, какие цвета иномарок мне нравятся, хотя у меня всего лишь «жигули». Зарплатой интересовалась и левыми доходами. А откуда у меня левые доходы? Робот, а не баба: «Результат узнаете после обработки ваших ответов». И ни слова больше!

– Не дергайся. Сейчас разберемся.

Он набрал по внутренней вертушке три цифры.

– Георгий? Будь другом, загляни ко мне на минутку.

Ромео не заставил себя ждать. Кивнув на Лубченкова, спросил Шишмарева:

– Жаловаться на меня прибежал?

– Объясни, что произошло.

– Обычное дело: конкуренты заслали агента. Вот он, перед тобой.

– Какие конкуренты?

– Заурбековцы.

– Не может быть, Георгий!

– Может. Электроника не врет. Он уже успел получить за слитую информацию двадцать тысяч баксов. Мы даже знаем, что платил ему полный одышливый человек, казначей Самойлова.

Лицо Лубченкова пошло пятнами, а сам он стал похож на побитую собаку.

– Ты чего натворил, фанфурик? – рыкнул Шишмарев на Лубченкова. – Я тебя взял, потому что ты все время ныл, что денег не хватает! А ты политологу продался и меня продал, хрен моржовый! Вот они – «честные выборы»! Шпионов засылает! Завтра позвоню ему и скажу, что мы опубликуем свое обращение и назовем его «Шпионские игры»!

– Звонить не надо, Виктор, – перебил его Георгий. – На войне, как на войне. Но все, что вы сегодня решили на летучке, надо отменить. Потому что ваш приятель завтра все им выложит. Лучше набей ему морду!

– Я рукоприкладством не занимаюсь. Пускай идет на все четыре стороны!

– Поступай, как знаешь, – с этими словами Георгий вышел.

Шишмарев тяжело вздохнул, вперился в Лубченкова:

– Иуда ты, фанфурик! Сгинь с моих глаз!

Тот поднялся. Побитая собака из его облика исчезла. Даже кривая усмешка появилась на губах.

– Сам ты фанфурик и кретин, Шиш! И все вы здесь кретины! Вашему сброду никогда не выиграть выборы!

– Вон! – заорал Шишмарев.

Он долго еще не мог успокоиться и после того, как его бывший однодворец удалился. Лишь выкурив подряд две сигареты, стал приходить в норму.

– Такую акцию провалил, засранец!

– Акцию с фальшивыми листовками? – равнодушно посочувствовал Алексей.

– Ну, да. Я ее у украинцев подсмотрел.

– Отмени и забудь.

– Между прочим, я не верил в детектор лжи. А оно вон как повернулось. Попрошу Георгия, чтобы он всех проверил. Вдруг еще какой-нибудь ханурик затесался?

– Детектор тоже можно обмануть, Виктор. Но нужна специальная подготовка.

– У наших фанфуриков такой подготовки нет.

Шишмарев встал, направился к двери, снова вернулся на место.

– С прессой что-то надо решать, без главного редактора группа осталась.

– Назначь временно девчонку, которая про частушки рассказывала.

– Наташку Кривову? Она же дудыня!

– Зато старательная. Если не справится, пригласи толкового журналиста.

– Толковых расхватали за толковые деньги.

Перед мысленным взором Алексея нарисовался давний и надежный друг Валера Рязанцев, на даче которого он скрывался после побега от безгубого Заурбекова.

– Не всех толковых расхватали, Виктор, – ответил он.

– Может, есть кто у тебя на примете?

– Есть.

– Озвучь!

– Нет, проверим Кривову. А понадобится, сначала сам с ним поговорю…

На вечерней летучке Шишмарев не поприветствовал фанфуриков. Сидел и обводил подозрительным взглядом собравшихся. Аудитория примолкла. Голопупые девчонки из прессгруппы, обеспокоенные отсутствием начальника, крутили головами. Только Кривова сохраняла спокойствие. Но и она не выдержала непонятного молчания. Подняла, как в прошлый раз, руку и обратилась к Шишмареву:

– Виктор Спартакович, я подготовила вопросы и ответы для брошюры.

– Зайдешь ко мне после летучки, посмотрю, что ты настряпала.

– У меня есть предложение.

– Озвучивай.

– В почтовые ящики избирателей кидают столько рекламного и выборного хлама, что его, не читая, выбрасывают. Оставляют только полезную информацию, а ее в агитках не бывает.

– Это всем известно, Кривова. Давай короче.

– Предлагаю назвать брошюру «Полезные советы и ответы на самые злободневные вопросы». Начать брошюру надо не с портрета нашего кандидата, а со списка необходимых для жителей телефонов муниципальных и областных служб. Затем опубликовать практические советы и рекомендации по домашнему хозяйству и садоводству. В середине брошюры поместим портрет Баскакова и его ответы на вопросы. В заключение – о нем самом. Судя по анкете, он воевал в Чечне. Наверняка, в его биографии найдется какой-нибудь героический эпизод. Олитературим его и опубликуем. Такую брошюру никто не выбросит.

– В твоей идее, Кривова, есть рациональное зерно, – ответил после паузы Шишмарев. – Только где мы наберем столько полезных советов?

– Моя бабушка их не меньше сотни знает. Да и в Интернете можно покопаться.

«Похоже, новый редактор не понадобится, – подумал Алексей. – А Валера Рязанцев заработает на брошюре дома. Скомпонует и отредактирует. Оно даже к лучшему, не измажется в нашей грязной канаве».

– Можно еще вопрос, Виктор Спартакович? – не унималась Кривова.

– Можно.

– Куда подевался наш шеф?

– Садись, Наталья, сейчас узнаешь. – Обвел взглядом фанфуриков и объявил:

– У меня поганая новость. Лубченкова я выгнал. Он оказался агентом наших конкурентов. Это выявила проверка на детекторе лжи. Начальник службы безопасности набил Лубченкову физиономию, так что ему потребуется амбулаторное лечение.

Шишмарев обвел подозрительным взглядом свое избирательное войско и грозно спросил:

– Всем понятно?

Непонятливых не оказалось.

– Мы не в бирюльки играем. В ближайшее время каждый из вас подвергнется процедуре проверки. У того, кто попадется, фейс будет испорчен надолго. – Шишмарев сделал паузу, обозрел подчиненных, словно выискивал того, кто может попасться. Затем произнес: – Кривова!

Та испуганно поднялась

– Назначаю тебя исполняющей обязанности начальника пресслужбы. Временно! Не пялься на меня, садись! У кого есть вопросы?

Вопросов не было…

– Ты зачем наврал, что Георгий набил морду Лубченкову? – спросил Шишмарева Алексей, когда они оказались вдвоем в кабинете:

– Чтобы другие боялись, Иван.

– Думаешь, испугаются?

– Я своих знаю, испугаются. Кулак в наше время – самый убедительный аргумент. Ты можешь ехать домой, а я еще погляжу, что Кривова настряпала.

«А есть ли у меня дом? – подумал Алексей. – Квартира на улице Вострухина – ночлежка. А сам я – скиталец, вечный бродяга»…

На улицу Вострухина он попал не сразу. На выходе его перехватила Соня Сахарова. В белом легком плаще, скрывавшем легкомысленный пирсинг, она выглядела вполне приличной дамой.

– Иван Сергеевич, – попросила, – вы не подбросите меня до дома? Моя машина в автосервисе, и я сегодня безлошадная.

Алексей уловил, что она врет насчет машины. И явно неспроста. Может, она заодно с Лубченковым? Дама ждала ответа, и он согласился ее подвезти, хотя и не было к тому желания.

Жила одесситка Соня на Волгоградском проспекте, так что было почти по пути. Попросила остановить у одного из подъездов кирпичной многоэтажки новой застройки.

– Вы торопитесь к семье, Иван Сергеевич?

– Нет.

– Приглашаю вас на кофе с коньяком. Если хотите, водителя можете отпустить.

– Я подожду здесь, – сказал Талгат.

– А если придется ждать до утра? – игриво спросила его Соня.

– Скажите номер квартиры!

– Зачем?

– Надо.

– Однако! Квартира 136. Идемте, Иван Сергеевич!

Подъездную дверь она открыла электронным ключом. В холле сказала:

– Ваш шофер – прямо сфинкс. Похоже, что на него возложены не только обязанности водителя. Так?

– Возможно. Хотя я не уверен.

Лифт бесшумно вознес их на тринадцатый этаж. Соня открыла обитую голубоватой кожей дверь в стальной раме. Неплохо, видимо, зарабатывали телевизионные менеджеры. Двухкомнатная квартира была не скудно обставлена и напичкана разной аппаратурой.

– Я поняла, что топики и пирсинги вам не нравятся, Иван Сергеевич. Потому я быстренько изменюсь, – и скрылась в спальне.

Появилась она минуты через две в простеньком ситцевом халатике, подчеркивающем маленькую, но крепенькую грудь.

– Так лучше? – спросила.

– Лучше, – согласился Алексей.

– Еду я дома не готовлю. Хотите, закажу в кафе? Доставят через десять минут.

– Не стоит.

– Дома есть красная икра, сыр, масло и белый хлеб. И, конечно, коньяк и кофе.

– Мне кофе без коньяка.

– Коньяк отдельно?

– Нет. Не употребляю алкоголь.

– А я употребляю. Не обессудьте.

Он съел два бутерброда с икрой. Цедил маленькими глотками прекрасно сваренный кофе. И пытался выудить из нее, с какой целью она затащила его домой, и даже готова лечь с ним в постель. Ради чего? Однако ничего уловить не смог, кроме чисто женского интереса.

– Странный вы человек, Иван Сергеевич, – задумчиво проговорила она. – Не такой, как другие. Чем-то вы похожи на одного человека, который мне когда-то очень нравился. Только он ниже вас ростом и никогда не носил бороды. Ему сейчас должно быть лет шестьдесят. У вас с ним есть что-то общее. В жестах, во взгляде. Я в то время закончила в Одессе школу и отправилась за счастьем в столицу, где и встретила его.

Нет, Алексей не насторожился. Он уже понял, что произошло редкостное совпадение, и хотел убедиться в этом.

– Кто же он такой, Соня?

– Военный журналист, писатель, его еще прозвали генштабовским скворцом, потому что писал об офицерах. Кстати, очень неплохо писал.

Так оно и есть. Алексей вспомнил худенькую евреечку, топтавшуюся у дверей Дома журналистов, где он, побывавший с первой группой газетчиков в Афганистане, должен был выступать. Тогда цензура только что разрешила слово «война». А до того война скрывалась за словами «учения с боевой стрельбой», которые проходят на территории Туркестанского военного округа. Весь мир писал о войне, а советская пресса – об учениях. Несусветная глупость, которая, наконец-то, дошла и до политбюро.

Сформировали группу из десяти журналистов из ведущих средств массовой информации. «Красную Звезду» представлял Алексей. Старшим назначили популярного телеобозревателя Александра Каверзнева. Выступать в доме журналистов должен был он. Но он еще в самолете начал терять сознание, и скорая помощь увезла его прямо с летного поля. Позже стало известно, что Каверзнева в Афганистане отравили, и он вскоре скончался.

Естественно, пишущая братия любопытствовала, что же там, в Афганистане, происходит на самом деле, и куда подевался бывший правитель страны Амин. В срочном порядке популярного тележурналиста заменили Алексеем, чтобы он, как человек военный, поделился впечатлениями перед коллегами, не нюхавшими пороха…

Соня молчала. Похоже, вспоминала что-то свое, глубоко личное. Алексею надо было, чтобы она снова заговорила, и он напомнил о себе:

– Как же вы познакомились с генштабовским скворцом?

– Я очень хотела стать журналисткой, – после паузы продолжила Соня. – Шла горбачевская перестройка: гласность, митинги, демонстрации. Всеобщее опьянение воздухом свободы. Я шаталась по Москве и мечтала попасть в Домжур, куда пускали только по членским билетам. Этот человек и провел меня. Он умел не только писать, но и выступать перед аудиторией. Помню, как все смеялись, когда он рассказывал про колхозницу из гарема.

Да, Алексей тогда к месту ввернул ту комическую историю. Мужиков при погонах в 40-й армии было навалом. А дам – «ограниченный контингент». Понятно, что мужички голодали.

Чтобы подбодрить рассказчицу, Алексей изобразил любопытство:

– Странное сочетание: колхозница и гарем.

– Гарем был у дяди короля Дауда. Или у самого короля, не помню. Наложниц у него было около трехсот. После переворота их властелин эмигрировал, и гарем остался без хозяина. Его превратили по советскому образцу в рисовый колхоз. Старший евнух-смотритель стал его председателем. Работать наложницы не привыкли. Потому стали разбредаться, кто куда. Евнух, дабы добро зря не пропадало, стал ими приторговывать. Продал одну даму двум прапорщикам. Вы слушаете, Иван Сергеевич?

– Любопытная история. Что дальше?

Он и в самом деле с любопытством слушал свой рассказ в изложении постороннего человека.

– Прапорщики поселили даму в своей общаге. Кормили, одевали и по очереди отдыхали от трудных военных дел в ее объятиях. Оголодавшая после бегства своего хозяина бывшая наложница отъелась, повеселела и даже освоила некоторые русские популярные обороты, имевшие прямое отношение к сексу. И все бы ничего, не стукни в хмельные головы прапорщиков идея: сдавать подругу на ночь в аренду. О предприимчивых прапорщиках узнал политотдел. Военная прокуратура завела дело о торговле живым товаром.

«Узнал не политотдел, а особый отдел, – мысленно уточнил Алексей. – Потому и дело завели. Прапорщики держались, как партизаны на допросе. Никого из арендаторов не выдали ни на следствии, ни на суде».

– Состоялся суд, – продолжала Соня. – Пострадавшей стороной была гаремная дама. Когда ей предоставили слово, она сложила руки на груди и заявила: «Я рада, что у нас народная власть. Она дала женщине права, как мужчине. Меня привезли в гарем из Курдистана. За три года мой господин только один раз взял меня на свое ложе. Теперь у женщины большие права. У меня два мужа – Саня и Ваня и много наложников. Это хорошо. Неужели русские хотят вернуть короля, чтобы отнять у меня такие права?».

Алексей вспомнил, как хохотал после ее выступления зал, и невольно заулыбался. Спросил:

– Какое же решение принял суд?

– Наложницу отправили назад в рисовый колхоз. А прапорщиков выпроводили в Советский Союз, – грустно ответила она и, помолчав, добавила:

– Бедная женщина! Я ее понимаю.

Соня кинула на Алексея вороватый взгляд, ожидая его реакции на последние свои слова. Он понимающе кивнул головой. Соня грустно улыбнулась.

– Вот так, Иван Сергеевич. Я ушиблась об этого человека. Потянулась к нему. Искала с ним встречи, узнала, где он живет, что у него есть семья. Дошло до того, что написала ему записку и предложила себя в любовницы. Но он или пожалел меня по малолетству, или я оказалась не в его вкусе, хотя слыл отчаянным бабником.

Соня замолчала, но долгой паузы не выдержала, спросила:

– Вам не интересно, Иван Сергеевич?

Прошлое осталось в прошлом, и интереса для Алексея теперь не представляло. Главное он выяснил: не было у Сони в отношении него, да и в отношении Баскакова черных мыслей. Она добросовестно отрабатывала свой гонорар. На контакт с ним ее толкнула примитивная ностальгия по любовному несостоявшемуся роману. Чтобы не оставлять ее вопрос без ответа, он сказал:

– Выходит, вы гораздо старше, чем выглядите. Горбачевской перестройке уже двадцать с лишним лет минуло.

– Стараюсь выглядеть моложе. Держу себя в жесткой форме.

– А что с мечтой о журналистике?

– Окончила журфак МГУ. Кстати, вместе с Лубченковым. Работала в муниципальной газете, затем вползла на телевидение. Поняла, что журналистика – далеко не золотое дно, и выбилась в рекламные чиновники, где и крутятся основные деньги. Вроде бы все при мне, а семьи нет. Даже постоянного любовника нет.

– Я, Соня, тоже не гожусь в постоянные любовники.

– Кто вы по профессии, Иван Сергеевич?

– Артиллерист.

– Я поняла, что в нашей кампании вы человек случайный. Больше напоминаете аналитика из какого-нибудь шпионского ведомства. Да и ваш сфинкс-водитель, наверняка, спецназовец.

Да, наблюдательная дама, в уме ей не откажешь, сделал вывод Алексей. Однако вопрос требовал уточняющего ответа.

– Недавно я вышел на пенсию, Соня.

– Не очень-то вы похожи на пенсионера.

– В армии так. Служил на крайнем севере и набрал льготный стаж.

Врать Алексею придется теперь постоянно. Такая уж ему выпала доля.

– Вам сорок с маленьким хвостиком? – спросила она.

– С большим хвостиком, – поправил он.

– Все равно разница в возрасте у нас небольшая, можем перейти на «ты».

– Согласен, на «ты».

Она замолчала. Ее бутерброд на блюдце так и остался нетронутым. Алексей больше не хотел копаться в ее мыслях. И без того было видно, что она хочет что-то сказать, но медлит. Наконец, решилась.

– Ты останешься сегодня у меня, Иван?

Он подспудно ожидал подобного предложения. И, в общем-то, не возражал провести с ней ночь. Женщиной она была привлекательной и в то же время во всем ее облике проглядывала незащищенность той юной евреечки. Тогда, двадцать лет назад, он ее пожалел. Теперь она страдала от одиночества, и пожалеть ее означало скрасить одиночество. Не только ее, но и свое.

– Останусь, – ответил Алексей…

Спать ему почти не пришлось. Она вела себя, как изголодавшаяся самка, нисколько не стесняясь в выборе поз. Великое дело – постельный опыт…

Утром, за кофе с бутербродами, Соня спросила:

– Как тебе, Иван, показался политолог Самойлов?

– Профессионал.

– Да, умом и хитростью Бог его не обидел. Нашему Шишмареву далеко до него. У Самойлова один недостаток – чрезмерно любит деньги.

В тот вечер политолог Самойлов задержался в офисе допоздна. Помощник и секретарша тоже оставались на своих местах. Так было заведено.

Ничего особого не произошло, но один прокол уже случился. Разоблачили завербованного в штабе Баскакова газетчика. Непрост оказался генерал. Военными технологиями воспользовался. Кто бы мог подумать, что он станет использовать полиграф!

Сам Самойлов не контачил с Лубченковым. Этим занимался его помощник по связям с общественностью – Шурик. Они работали вместе больше двенадцати лет, и тот ни разу его не подвел. Все переговоры, неважно – с друзьями или с недругами, помощник записывал на диктофон и пополнял свою фонотеку. Сегодняшний друг завтра может стать врагом, так что компромат всегда мог пригодиться. Записал он и разговор с незадачливым агентом.

Полтора часа назад тот заявился к Шурику и выложил все, что с ним произошло. Заодно сообщил о планах Шишмарева выпускать листовки, порочащие Заурбекова, от имени коммунистов.

Самойлов нажал кнопку диктофона и услышал голос агента:

– Возьмите меня в свою команду, Санч.

– Не могу, у нас полный комплект.

– Может, через своих знакомых коммунистам меня порекомендуете? Я бы вам от них информацию таскал.

«Это уже компра, – подумал Самойлов. – Дерьмовый человечишко, да еще и глупый. Но вдруг выплывет? Глупцов власть привечает. Тогда и компра пригодится».