Слуги тихого омута

Ренни глубоко вздохнул.

– Создать проход, – приказал он и провел пальцем от своей точки до той, в которой решил выйти.

Точка входа взорвалась вихрем символов. Через полсекунды в воздухе перед Ренни завис единственный оставшийся – код.

– Совместить.

Предполагаемая точка выхода увеличилась, общая схема потускнела, сквозь нее теперь отчетливо просматривалась трехмерная и до отвращения подробная модель Саприи.

– Открыть проход.

Схема сложилась в белый тусклый лепесток света и мазнула по стене напротив него. Ренни зажмурился, мысленно перекрестился – и шагнул в стену…

…и вывалился из совершенно другой стены прямо в толпу людей. Хорошо, что все стояли к стене спиной и никто не увидел ошалевшей до невозможности физиономии Ренни. Это было то место, куда он хотел попасть. Получилось!

Коридор перед эллингом, с широченным панорамным окном, оказался забит людьми. Ренни протолкался поближе к окну. И тут его кто-то схватил за локоть.

– Ничего не видно, – обиженно произнес голос Тон. – Если человек маленький, он имеет право только чужие считки смотреть, да?

– Слушай, откуда ты постоянно… – начал было Ренни, но осекся. – Хочешь, на плечи посажу?

– Ой, правда? – обрадовалась Тон. – Ренни, миленький, быстрее!

– Летят! – заорал кто-то.

Вэн Тон в мгновенье ока очутилась у Ренни на плечах.

– Смотри! – закричала она. – «Монастырь»!

И Ренни увидел. К Дому подлетала яхта – при полном параде. С поднятым гротом и стакселем. С легким креном на левый борт. С двумя яхтсменами в кокпите. Стоило ли говорить, что один из них был черным, а другой – рыжим?

Паруса, объятые как огнем закатным медным солнцем наполнялись ветром, матовый корпус с выпушенным длинным острым килем с противовесом, делила тонкая белая полоска ватерлинии, на корпусе ближе к носу сияли две буквы «ЛМ» – «Летающий монастырь». Бесполезный водный руль поднят и сложен, а вместо него какая-то совершенно незнакомая конструкция, скорее всего – руль воздушный. Когда яхта приблизилась, Ренни увидел, что паруса, как и руль, новые. Они имели скорее декоративный характер: на большой высоте дуют слишком сильные ветры и обычный парус давно бы сорвало, а эти состояли словно из мелкой сетки, по крайней мере, ветер они держали нормально. Парочка в кокпите сидела, как положено. Один на шкотах, другой на руле. Толпу, вопли, и пристальное внимание они торжественно игнорировали.

Зрелище получилось величественное и абсурдное одновременно.

Катерояхта торжественно продефилировала вдоль стены Саприи, предоставляя всем желающим посмотреть на нее, затем торжественно развернулась и пошла прочь, на закат. Немного отдалившись, она начала втягивать внутрь мачту и киль, превращаясь в обычный катер. Катер мгновенно набрал скорость и скрылся с глаз.

– Забавно, – протянул Ренни.

– Здорово, – Вэн Тон взъерошила ему волосы. – Молодцы.

– Не понятно только зачем, – заметил Ренни.

– Понятно, – отмахнулась Тон. – Это было заявлено как «не дадим запретить вылеты при ветре выше пятерки». Ладно, пошли по домам.

– А почему сегодня? – поинтересовался Ренни.

– Сегодня как раз пятерка и есть. Пошли, Ренни, я устала.

3

Случай

До зимы было пока далеко. Но короче стали дни, прозрачнее тени, листья покинули ветви, и лежали теперь на земле, скрывая ее темнеющим с каждым днем покровом. Звезды по ночам горели ярче, предвещая скорый мороз, а из окна высоких этажей Саприи по утрам можно было рассмотреть далекие горы, вершины которых уже оделись снегом.

Ренни этой осенью чувствовал какое-то ничем не объяснимое спокойствие. Он жил, и наслаждался жизнью в столь полной мере, что порой это казалось ему самому невероятным. Работал, учил сетку, пробовал ходить, закончил первый вводный курс – по экстренной медицине, первичная помощь. С перемещением по сетке ему неожиданно помогли Лин и Дзеди. Они мало того что подсказали, как грамотно и быстро просчитывать нужные точки входа и выхода, так ещё и фактически опровергли теорию Дауда о расовом превосходстве.

– Да ну, – ответил как-то Дзеди на вопрос о том, что он думает по этому поводу. – Он чушь какую-то выдумывает. Мне кажется, что это просто вопрос адаптации. Генная расположенность тоже что-то значит, но всё же. А приспособить детектор можно, по-моему, к любому человеку.

– К любому? – Ренни немного удивился.

– Конечно. Это как под парусом ходить. Надо почувствовать, и всё получится, – Дзеди улыбнулся. – На катере же ты летаешь? А он тоже, кстати, тоже не для людей делался, насколько нам известно.

В Саприи прибавилось народу. Вернулись пищевики, большая часть которых сидела летом на своих плантациях, вернулись полтысячи сэртос, задействованных в пока незаконченной постановке. Навигацию официально закрыли, поэтому большая часть людей, которые летом жили у моря, тоже возвратилась домой, жить подле эллингов остались единицы. Дауд ворчал, что из-за таких вот единоличников и эгоистов он которую зиму подряд вынужден периодически выбираться из Саприи, и таскаться по окрестностям. Как выяснилось, будь его воля, он бы вообще, никуда не ходил. Его жена была той же породы. Лучше всего им было вдвоем, желательно – в собственной квартире. И чтобы больше никого. Когда Ренни пару раз заходил к ним, Анна всегда выглядела недовольной.

Работа у Ренни шла более чем хорошо. Его хвалили, постепенно он обрастал своей клиентурой – на вызовы требовали именно его. Дамам, не желающим стареть, понравился деликатный молодой доктор, воспитание и манеры Ренни сыграли в этом положительную роль. Молодежь тоже охотно прибегала к его услугам – он был своим, с одними вместе учился, с другими встречался в каких-то общих компаниях. Постепенно, уже ближе к зиме, Ренни понял, что жизнь постепенно налаживается. Осень в этом году затянулась – обычно к этому времени уже выпадал снег, а тут почему-то его всё не было. Ночью землю схватывал мороз, периодически поступали штормовые предупреждения. Море, до которого лёту от Саприи было меньше пятидесяти километров, уходило в зиму. Наступал сезон штормов.

* * *

Рита, после окончания работы в постановке, получила массу свободного времени, но вместо того, чтобы поехать к своим, в поселение сэртос, она решила на зиму остаться в Саприи. Денег у нее было порядочно, и Рита шиковала – организовала салон. Уже через месяц после открытия он начал пользоваться популярностью, что, впрочем, было неудивительно. Ренни, несколько раз побывавший у Риты в гостях, был приятно поражен. Раньше такие сборища ему не нравились – дорогой вход, слишком шумно, дурно и наскоро сделан дизайн, каждый хозяин салона вводит свои идиотские правила, например – после каждого танца ты должен выпить что-то определенное. Или, что хуже, перемена дамы каждые пять минут, или, что еще хуже, каждый из гостей обязан перед уходом оставить свою считку хозяину… бред, в общем. Но у Риты всё было не так. Она арендовала просторную комнату на одном из нижних этажей (во-первых, это было дешево, во-вторых, Ренни догадался, что помещение было выбрано отнюдь не случайно), и обставила весьма необычно. Стены имели вид деревянных панелей, отделанных вставками из потемневшего от времени металла. На каждой стене – закрытые плотными деревянными ставнями окна, причем ставни заперты не на символические, а на самые настоящие металлические замки – овальные, черненые, под четыре ключа каждый. Окна пока что оставались закрытыми, это интриговало. Потолок имитировал небо, причем сколько раз Ренни был в этом салоне – небо всегда было разным. Когда – ночным, звездным, когда – хмурилось облаками, тяжелыми, осенними, один раз Ренни посчастливилось лицезреть прозрачное и светлое до белизны. Прямо в это небо уходили колонны, которые менялись вместе с небом, создавалось странное ощущение, что небо по колоннам спускается прямо в зал. Столики, стоявшие по углам несколькими ассиметричными группами, деревянные, стулья – тоже. Никаких новомодных штук, типа симбиотической мебели, не было и в помине. Дизайн явно очень дорогой и не случайный. Ренни догадывался, что обстановка салона каким-то образом связана с тем, чем Рита занималась последние месяцы, но вопросов до поры не задавал. Плату Рита за вход взимала чисто символическую, в салоне можно было делать, по идее, что угодно. Хочешь пить – пей, хочешь – танцуй, хочешь – закажи еды, и просто тихо посиди. Но народ, салон посещавший, чувствовал атмосферу созданного Ритой места, и не буянил. Сама Рита во время выхода к гостям всегда одевалась одинаково – длинное темно-серого цвета платье самого простого кроя. Свои роскошные рыжие волосы она собирала в хвост, перевитый тонкой белой ленточкой. Образ получился интересный, нестандартный.

– Ну как? – спросила она однажды Ренни.

Они сидели у запертого окна и пили слабое розовое вино.

– Нравится, – серьезно ответил Ренни. – Только немного непонятно.

– А как ты хотел? – усмехнулась Рита. – Всё еще впереди. Скоро всё поймешь. Пока придется потерпеть.

– Ой, прости, – Ренни поспешно встал, – у меня вызов.

* * *

Вэн Тон было совершенно нечего делать. У нее был выходной день, а у всех друзей дни, как назло, оказались рабочими. Полдня Тон промаялась бездельем, полазила по Скивет, немного поиграла с незнакомой компанией в какую-то новую и довольно сложную игру, потом извинилась и вышла – для нее игра оказалась скучноватой, и слишком заумной. Конечно, можно было вникнуть, но Тон, против обыкновения, в этот раз лень было это делать. Друзья на вызовы не отвечали, у одних на работе блокировались детекторы, у других, типа Лина с Дзеди, за ответ на вызов с рабочего места полагались такие штрафы, что Тон даже не стала рисковать.

– Возьми катер и погуляй, – посоветовала мама, увидев, что дочь, пригорюнившись, сидит на подоконнике.

Тон пожала плечами. Она сейчас с удовольствием помогла бы маме с уборкой, но после того, как они переехали в эту часть Саприи, необходимость что-то убирать пропала сама собой. Квартира, в которой жила семья Тон, была из дорогих – большая, восемь огромных комнат, причем все комнаты – наружные, с огромными окнами, светлые и просторные. Стены, даже внешние – мало того, что симбиотические, с возможностью фиксировать малейшие оттенки настроения, так еще и способные имитировать почти любой синтезируемый материал. Потолки высоченные, максимально можно поднять чуть не пять метров. Сейчас в комнате, где Тон разговаривала с мамой, стены имели вид синего матового стекла с разноцветными вкраплениями. Блуждающие огоньки в их толще казались светлячками. Естественно, когда платишь такие деньги, гильдия строителей на мелочи не скупится. Блоков очистки – по четыре на комнату. И даже есть свой обеденный зал, да такой навороченный, что поев пару раз там, в столовые для простых людей не захочешь идти. Конечно, лет двадцать назад семья Вэн о такой квартире и не мечтала, но потом дела папы резко пошли в гору…

– Не знаю, мам, – протянула Тон. Провела пальцем по окну, оно спружинило, потом поддалось, и палец оказался на улице. – Там холодно.

– Ну и что? – удивилась мама. – Не хочешь отдыхать, так иди на работу. Тебе полдня зачтут.

– Не-е-е-е… – Тон сморщила нос. – Не пойду. Ладно, мам. Ты права. Мало я летаю, папа обидится.

– Да, катер у тебя теперь хороший, – улыбнулась мама. – Жалко, что Лэй от нас уехал. Папа и ему бы подарил.

Тон вздохнула. Брат был старше ее почти на сто лет. Именно он разделил с семьей все испытания, которые выпали на их долю – тотальное безденежье, десяток лет унизительной жизни за счет клана, постоянные мамины слезы. Он вырос в совершенно другой квартире, четырехкомнатной, маленькой, на одном из самых нижних жилых этажей. Он прекрасно знал, как Саприи относится к тем, кто беден. Благополучие пришло в семью лишь через сорок лет после того, как двадцативосьмилетний Лэй ушел и от родителей, и из Саприи. Он женился на женщине вдвое старше себя, отнюдь не на китаянке (двадцать лет потом отец говорил, что не простит, но всё же простил), и теперь жил в маленьком поселении на противоположном берегу океана. Его младший сын был старше Тон на пять лет.

А мама до сих пор переживала. Несколько раз она пыталась наладить контакт с сыном, летала в гости, звала вернуться. Всё было напрасно – Лэй, рано повзрослевший и озлобившийся на весь белый свет, принимал мать сначала просто холодно, а потом с такой неприязнью, что та в конце концов поняла – лучше не приезжать. И потом, после рождения Тон, мама просто не отходила от своей девочки. Словно пытаясь заботой о втором ребенке компенсировать потерю первого.

– По-моему, сегодня выходной у Ренни, – нарушила молчанье Тон. – Может, стоит его разыскать, мам?

– Найди, погуляете, – покивала мама. – Он хороший мальчик. Нравится тебе?

– Не знаю. Он какой-то… – Тон подняла глаза, задумалась. – Нерешительный очень. Вроде всё у него есть, да? А в то же время…

– Он просто в себе еще не разобрался, – подумав, сказала мама. – Подожди. Он еще возьмет своё.

* * *

Не разобравшегося в себе Ренни Вэн Тон нашла на берегу, в самом дурацком месте – на каменном пляже. Сажать катер там было негде, поэтому Тон пришлось оставить машину у маленькой рощи береговых сосен, приземистых, с узловатыми искривленными ветром стволами, а потом прыгать с валуна на валун, проклиная всё и вся. А в особенности этого идиота, который по какой-то непонятной причине не захотел даже на вызов отвечать.

Ренни сидел на камне, с которого они летом обычно любили нырять. Камень полого спускался к самой воде, а потом его словно срезала чья-то неведомая рука – глубина под ним была метров двадцать пять. Уже издали Тон поняла, что с Ренни не всё ладно – уж больно непривычно выглядел ее приятель. Он сидел сгорбившись, обхватив колени руками, и неподвижно смотрел на воду. Ослепительно-белое солнце порой выскальзывало из-за несущихся облаков, и тогда вода словно взрывалась мириадами бликов.

– Ты где катер оставил? – спросила Тон, присаживаясь рядом.

– За рощей, – не оборачиваясь ответил Ренни. Он продолжал не отрываясь смотреть в волны, словно боялся пропустить что-то важное.

– Чего такое? – Тон попробовала заглянуть Ренни в лицо, но он отвернулся.

– Ты говорила, что я дурак, – Ренни покачал головой. – Но ты не знаешь, до какой степени… я еще и наивный дурак, оказывается.

Тон решительно взяла его за плечи и развернула лицом к себе. Она ожидала увидеть всё, что угодно – кроме того, что увидела. Горе, страх, разочарование, даже слезы. Но совсем не это отрешенное и даже чуть циничное выражение. Ренни усмехнулся.

– Знаешь, Тон, на самом деле мне сейчас очень гадко, – медленно проговорил он. – Но это вовсе не значит, что я с собой не справлюсь.

– Что случилось? – Тон даже растерялась.

– Да, пожалуй, случилось. Я через месяц получу статус, – горько сказал он. – Первый статус. В некотором роде рекорд.

– Так быстро? – не поверила она. – А почему?

– Ты действительно хочешь это знать? – вопросом ответил Ренни. – Ох, Тон… ты себе просто не представляешь, что в мире творится…

– Ренни, не выводи меня из себя, – Тон слегка встряхнула его за плечи, он опять усмехнулся. Невесело, криво.

– Ладно. Хочешь, считку дам? – предложил он.

Тон своим ушам не поверила. До этого момента Ренни ее такими знаками внимания не оделял. Считка – это по большей части нечто свое, личное, даже интимное. Давать ее любому другому человеку, даже родителям, далеко не всегда приятно. Конечно, те же сэртос считками торгуют. Но отнюдь не всеми подряд. Когда друг с тобой вечеринкой делится – это неплохо. Но тут (Тон это прекрасно понимала) будет что-то действительно важное. По крайней мере, важное для Ренни.

– Давай, – кивнула она. – А то ты словами говорить явно не хочешь.

* * *

– Хорошо, – сказал Дауд. – Можно сказать, с ерундой ты справляешься более ли менее сносно. По крайней мере, лучше многих, даже опытных. Сейчас вот вызов пришел, опять очередь наша.

– Я не понял, откуда, – встрял Ренни.

– Паршивый это вызов, – Дауд поморщился. – Из поселка. Ладно, что Бог не делает, всё к лучшему. Рано или поздно ты бы всё равно туда попал. Пойди, возьми восемьдесят пятый комплект, и полетели.

Ренни присвистнул. Восемьдесят пятый – это серьезно. Это полный набор наноконтролёров, это два авто-хирурга, это отдельный дорогущий блок питания… Впрочем, Ренни за месяцы работы уже пообвык, и перестал сходу задавать дурацкие вопросы – куда, зачем, когда? Сказали делать – делай по возможности быстро, и обязательно десять раз самого себя перепроверь, когда делаешь.

Комплект в катер они впихнули за рекордно короткий срок – в минуту управились, и стартовали. Дауд вёл молча, на лице его застыло странное, незнакомое Ренни выражение – отвращение, смешанное с неподдельной болью. Наконец Ренни не выдержал.

– Так куда летим-то? – спросил он. Маршрут был незнакомым. Они приближались к Эстену – огромному горному хребту. Внизу потянулось предгорье – группы скал, склоны, на которых почти не было деревьев.

– Про Горный поселок слыхал? – мрачно спросил Дауд. Он щелкнул по висевшей в воздухе панели, переводя машину в автоном, и повернулся к Ренни.

– Ну да, – кивнул тот.

– А был там?

– Нет. Что мне там делать? – недоуменно спросил Ренни.

– Правильно. Ты туда даже дороги не знаешь, – Дауд вытащил сигарету, прикурил. – Теперь послушай меня внимательно. Во-первых, что бы ни происходило – молчи, в разговоры без крайней необходимости не вмешивайся. Во-вторых, работай по возможности быстро.

Ренни кивнул. Он немного растерялся.

– Хорошо, – Дауд стряхнул пепел на пол, и задумчиво посмотрел, как пепел втянулся в щель. – Прах к праху… То, что тебе сегодня предстоит увидеть… Ренни, ты вообще в курсе, что это такое – поселок?

– По-моему, туда уезжают те, кто не хочет жить в Доме, или… – Ренни запнулся, выжидательно посмотрел на Дауда.

– Как же, уезжают. Нет, несколько сотен обычных психов там живет. Свечки, кстати, делают, кое-что из растений выращивают, своё, уникальное, на продажу. Опять же – ткани ручной работы, из дерева всякие штуки, – покивал Дауд. – Но еще… туда ссылают. Поселок поделен на две части – верхнюю и нижнюю. Верх для тех, кто сам решил там жить. Низ – для… этих. И нам сейчас – вниз.

Ренни промолчал.

– Две тысячи человек, – продолжил Дауд после минутного молчания. – Большая часть не имеет права покидать зону изоляции. У части живущих блокированы или сняты детекторы.

– А зачем? – спросил Ренни.

– Зачем? – повторил Дауд. – Затем, что это преступники. Поселок – место высылки. И я терпеть не могу, когда меня туда вызывают! Я ненавижу всю эту сволочь!

– А… – Ренни подумал, что спрашивать о том, о чем хотелось, бестактно, и замолчал.

– Ты хотел спросить, почему? Нет ли у старого нехорошего Дауда личной причины ненавидеть пациентов? – Дауд крутанулся на кресле, снова перевел катер в мануал. – Есть. Только не спрашивай меня сейчас, Ренни.

* * *

Горы расступились, и катер теперь летел над плато. Ренни удивился – разве можно тут жить? С ума же сойдешь! Низкое неприветливое небо, и повсюду камень, камень, камень, ни деревца, ни кустика. Вскоре вдали показалась высокая стена, тоже каменная, явно очень старая. Внизу Ренни различил Полосу. Красную. Ничего себе, местечко! Две тысячи человек – и Полоса к Холму Переноса провешена. Мало того, что провешена, так она, похоже, тут заканчивается. Синяя Полоса принадлежала Саприи, зеленая уходила аж на другой континент, оранжевая и желтая какое-то время идут вместе, потом расходятся. Оранжевая проходит через два поселения пищевиков, и уходит… уходит… Ренни не вспомнил, куда. Основных Полос было семь – по цветам радуги. Из них четыре главных – красная, синяя, желтая и белая. И три второстепенных – зеленая, фиолетовая и оранжевая. Ими пользовались нечасто, просто сам Холм был построен так, что на катере к нему не доберешься – любые суда, не имеющие разрешения, он просто заворачивал. Сколько стоило, и кому было положено разрешение, Ренни не знал. Попасть на Холм, насколько ему это было известно, можно было или заказав машину (только с самого Холма), или пешком. Идти сто с лишним километров – расстояние, на котором катер просто плавно садился в траву и сдыхал – было делом рисковым и глупым. Кто-то говорил, что есть люди, на катерах которых можно добраться, но они обладают привилегиями, недоступными простым смертным. Те, кто в свое время отдал Окист поселенцам, не особенно хотел, чтобы они получили свободный доступ к другим мирам. А Холм, странное сооружение в самом центре планеты, ориентированное по магнитным полюсам, окруженное радужным кольцом Полос, служил для перемещения из одного мира в другой. Сам Ренни еще нигде не был, а вот родители его на Земле, в родной Англии, были целых пять раз.

– Ренни, мы садимся. Чего такое? У нас работа, а не увеселительная прогулка! О чем задумался?

– Полоса, – проговорил Ренни. – Я думал, что…

– А ты не думай. Потом расскажу. Давай, поторопись, за нами скоро придут. Быстрее начнем, быстрее уберемся отсюда.

– А на катере…

– На катере – нет! – погрозил пальцем Дауд. – Запрещено.

Ренни вышел наружу, выгрузил комплект на землю, и огляделся. Вечерело, наступали короткие сумерки. С гор потянуло промозглым ледяным ветром и Ренни запахнул куртку. Вокруг лежала неподвижная стылая каменная равнина, разделенная надвое широкой красной полосой, возле которой стоял их катер.

Дауд тоже вышел, активировал визуальную связь, и стал переругиваться с каким-то молодым мужчиной. Мужчину было видно только до пояса. То ли детектор со сбитыми настройками, то ли просто несусветное старье. Ренни несколько раз видел такие модели в действии – у пациентов. Тупой системе надо было приказывать едва ли не голосом – обычные мысленные команды и изменения химии тела она не воспринимала.

– Нет, я сказал! Ничего мы сами не понесем! Где это видано! – орал Дауд. – Может быть, нам еще и сплясать на площади прикажете?

– У нас запрет – после наступления темноты мы не имеем право открывать ворота…

– А знаете, что я имею на ваш запрет? Нет, вы знаете?

Ренни подошел к полосе и присел на корточки. Осторожно прикоснулся ладонью к тонкому матовому материалу. Полоса тут же отозвалась на касание – покрытие под рукой потеплело, и по ладони словно провели чем-то мягким. Ренни знал, что любая Полоса очень тонкая, что у них какая-то особенная молекулярная структура, что они гораздо старше и Саприи, и любых других человеческих поселений, но почему-то никак не мог отделаться от ощущения, что Полосы – живые. Красная на ощупь отличалась от синей. Синяя гладкая, красная бархатистая. Ветер с гор над полосой терял силу, словно полоса как-то сдерживала его…

– Ренни, ты меня сегодня удивляешь, – проговорил Дауд. Подошел, тоже присел и погладил полосу. – Хорошая моя, соскучилась. Люблю красную. Нравится?

Ренни кивнул. А он-то думал, что один такой. Значит, ошибался.

– Идем, – позвал Дауд. – Ворота открыли, они скоро явятся.

* * *

Комплект до нужного дома им помогли донести двое мужчин. За стеной оказалась одна длинная и достаточно широкая улица, в конце которой Ренни заметил еще одни ворота. Дома Ренни поразили – до этого дня он считал, что самые некомфортные и старые стоят у моря. Оказалось, что нет. Эти дома мало того, что были построены из местного камня, имели стеклянные окна, так еще и на крышах были трубы, из которых шел дым.

– Топят, – заметил Дауд. – Ночь холодная будет.

– Что делают? – не понял Ренни. Они шли по улице следом за мужчинами, под ногами похрустывал прихваченный морозом гравий. Быстро темнело.

– Там печи стоят. Они жгут дрова, – пояснил Дауд. – Подключаться к общей сети им, кстати, никто не запрещает.

– Дрова, в доме? Как в костер?.. – Ренни искренне удивился. – Папа рассказывал, что видел камин, там тоже жгли что-то.

– В каминах – уголь, – кивнул Дауд. Один из идущих впереди мужчин что-то тихо сказал, второй засмеялся.

– А можно просто поставить обогреватель? – тихо спросил Ренни. – Около ворот, по-моему, установка, довольно мощная. Хоть два таких поселка потянет.

– Можно, но тут за это могут хорошенько подгадить. Тут и за меньшее устраивают общественный суд.

– А почему такой свет странный? Будто свечи…

– Это и есть свечи, – поморщился Дауд.

Нужный им дом оказался последним на улице по правой ее стороне. Вслед за мужчинами Ренни и Дауд поднялись на крыльцо и вошли внутрь. Дауд, перешагнув порог, сразу спросил:

– Подтверждаете вызов?

– Да, да! – дверь из короткого коридора, ведущая в комнату, открылась, темноту прихожей рассеял слабый неверный свет, и на пороге показалась… Ренни опешил. Он до этого момента никогда в жизни не видел подобного.

– Здравствуйте, Эльга, – сухо сказал Дауд. – На этот раз что?

– Кашляю я, Дауд. Простудилась.

– И ради этого стоило тащить восемьдесят пятый комплект?! – взвился Дауд.

Ренни стоял у него за спиной, и смотрел. Он был не в силах оторвать взгляд от женщины. Он никогда не думал, что человек может так выглядеть. Сгорбленная спина, редкие щетинки на подбородке, морщинистое иссохшее лицо, седые волосы, собранные в неопрятный хвост, выцветшие глаза. И запах. Весь этот дом пропитал какой-то неприятный, омерзительный запах. Поначалу незаметный, он проникал, казалось, везде. Сначала Ренни не понял, что это такое. Потом сообразил – старость. И дом, и сама Эльга пропахли старостью, и еще чем-то, неуловимо мерзким. Прихожая была маленькая – двоим не разойтись, в нее выходили три двери. Две из них оставались закрытыми, но Ренни почудилось за одной из них какое-то движение. Шорох, словно дереву двери с обратной стороны провели легкой сухой рукой…