Братство идущих к Луне

– Ну чего, инвалидная команда, готовы? – поприветствовал всех Роман. – Ада, молодец, и где только такие хорошие нашла? Яр, отлежался? Ну и славно. Давайте выдвигаться, сперва на погост, а потом на холм.

– Слушаюсь, командир, – кивнул Яр. – Ада, откуда цветы?

– С лужайки, которая за ЛЭП, – ответила та. – Ром, я у дороги рвать не захотела. Пыльные. А там чистенько.

– Ну и правильно, – покивал Роман. – Где банка?

– Так там старая была… – Ада замедлила шаг.

– А если спёрли?

– Ой, погодите тогда, я сейчас, – Ада сунула цветы в руки Яру, и пошла к своему дому.

…Разумеется, банку спёрли – хорошая трехлитровая банка в хозяйстве всегда пригодится – поэтому на могиле Аглаи сперва слегка прибрали, потом водрузили на обычное место новую банку, налили воды, и поставили свежий букет. Яр что-то ворчал о дураках и вандалах, которым охота тут шастать, и банки тащить, а Роман и Ада просто стояли и смотрели на скромный, небольшой совсем памятник из диабаза с портретом-медальном. С этого медальона улыбалась им тихой доверчивой улыбкой Аглая, навсегда оставшаяся в золотых своих двадцати пяти годах, улыбалась светло и безмятежно. Фото на керамическом овальном медальоне за сорок три года совершенно не выцвело и не изменилось, и надпись «Аглая Палей, 1955 – 1980» не изменилась тоже, но вот те, кто смотрел сейчас на этот старый снимок, изменились разительно, и не было у них больше на лицах того, что сохранил фаянс. Прежними остались разве что имена.

– Ангел мой, – прошептал Роман. – Ангел светлый…

– Прости меня, – еще тише добавила Ада. – Если сможешь, прости меня.

Ответом им, как и всегда, была тишина, лишь ветер едва слышно, почти беззвучно прошел в этот момент по молодой июньской траве, и тронул листья на растущей неподалеку огромной березе. Березу эту они тоже помнили молодой, едва ли десятилетней – тогда, когда хоронили Аглаю, березу эту почему-то оккупировало несколько ворон, которые принялись орать, как заполошные, и Роман, не выдержав, принялся кричать на них чуть ли не истерически, и швыряться комьями сырой земли, кучей лежавшей рядом с еще пустой тогда могилой.

– Никогда себе не прощу, – произнесла Ада. – Никогда.

– И не нужно, – ответил ей Роман, не отводя взгляда от портрета. – Потому что такое не прощают.

– Ром, не надо, а? – попросил Яр. – Не начинай сейчас. Только-только сердце угомонилось. Спасибо за корвалол, кстати.

– Да не за что, – Роман глубоко вздохнул, тряхнул головой. – Ладно, идёмте. Пока я совсем не расклеился.

– Пошли, пошли, – поддержал Яр. Поправил лямки рюкзака. – А то нам идти ещё сколько, а Луна – она уже вон, глядите.

Ада и Роман подняли глаза – да, действительно, в светлом еще небе диск Луны был уже вполне хорошо различим, а это означало, что надо поторапливаться. Кинув прощальный взгляд на памятник, все потянулись к выходу – первым шел Яр, за ним Ада, и замыкал это шествие Роман, который всё-таки пару раз украдкой оглянулся.

– Каждый раз надеюсь обратиться в соляной столп, но, кажется, это так не работает, – заметил он, когда компания выбралась, наконец, на неширокую лесную дорогу. – Думаю, что посмотрю еще раз, и окаменею. Нет, снова нет, и опять нет. Врут всё эти сказки. И религия тоже врёт. Ухожу, прихожу, оборачиваюсь…

– Ром, хватит, – попросила Ада. – Не терзай ты душу и себе, и нам, пожалуйста.

– А ты вообще молчи, – огрызнулся Роман. – С учетом того, что ты сделала, тут у тебя нет, и не может быть права голоса. Всё, идёмте, действительно, время уже.

Ада ничего не ответила, она прошла мимо Романа, и пошла вперед, постепенно ускоряя шаг, а Роман и Яр так же молча последовали за ней. То, что должно было быть сказано – было сказано. На сегодняшний вечер в планах теперь оставалась только Луна.

***

– Ты чего, коньяк добавил? – возмутился Роман. – И много? А если у меня давление шибанет? Мне сегодня коньяк нельзя.

– Да немного я добавил, столовую ложку всего на термос, – отмахнулся Яр. – Так что ничего с тобой не будет, тем более что чай был горячий. Я для запаха, а не для пьянки.

– Ох… ладно тогда, – сдался Роман. Взял из протянутой руки Яра стаканчик, осторожно отхлебнул. – Да, нормально вроде.

– Ну и вот, – обрадовался Яр. – А ты говорил.

– Смотрите, – шепотом сказала Ада. – Сейчас…

Луна поднималась над лесом выше и выше, заливая холм, на котором они стояли, дорогу, поля, и лес призрачным холодным светом. Сегодня она была яркая, до невозможности яркая, и такая красивая, что захватывало дух. Трое молча смотрели на шествие Луны по небу, и довольно долго молчали, пока молчание это не нарушил, наконец, Яр.

– Завтра полнолуние, – произнес он. – Ещё раз придём, да?

– Конечно, – кивнула Ада. – Придём.

– После завтрашнего останется ещё две полные Луны, то есть мы, получается, на третью, – задумчиво сказал Роман. – Что ж, это правильно. Но как же всё-таки красиво.

– Нарисуй, – предложила Ада.

– Так Яр уже нарисовал, – Роман вздохнул. – Лучше, чем он, я не сумею.

– Да ладно, – Ада усмехнулась. – А ты всё же попробуй.

– Может, и попробую.

На холме они просидели до одиннадцати, и ушли только тогда, когда стало совсем уже холодно, а Луна поднялась выше, и краски, которые она дарила окружающему мира, начали меркнуть.

***

«…познакомилась на даче с близнецами, Яном и Яром Огарёвыми. На вид они совсем близнецы, но всем говорят, что погодки, врут, наверное. Они смешные, постоянно дурачатся, и Ян умеет играть на гитаре. Они немножко странные, потому что оба говорят, что помнят войну, но ведь они никак не могут помнить войну, мы с ними в пятьдесят пятом родились, а война тогда уже десять лет как кончилась. А они говорят, что помнят. И самолёты помнят, и обстрелы, и как у них бабушка старая погибла на их глазах, именно что под обстрелом. Это странно. Спросила у мамы, она сказала, что они фантазёры, а я дура, которая им верит, а еще сказала, что такими вещами не шутят, это низко. Но, может, они про какую-то другую войну говорили? Надо будет спросить потихоньку, пусть расскажут. Ян и Яр живут у Куровых, которые рядом с нами, забор в забор, и мама скоро с братьями познакомилась. Сказала, что вроде хорошие, хотя и дурачки, конечно. Но у мамы все дурачки, разве что Рому она выделяет, но Рома – он какой-то необыкновенный, настолько необыкновенный, что я к нему и подходить боюсь. К тому же Рома с четырнадцати лет гуляет с Аглаей. Аглая – красавица, мама сказала, что она с каждым годом всё больше становится похожа на французскую актрису Мишель Мерсье. Про актрису не знаю, а про Аглаю знаю – они с Ромой идеальная пара, все так говорят. Может, они поженятся? Я бы хотела побывать на свадьбе, ни разу не была, только издали видела. Аглае белое платье было бы очень к лицу…»

– Дневники? – спросил Эри.

– Ага, – кивнула Берта. – Обычные девчачьи дневники. Кое-что странное прослеживается, но это работа гения, который таскал парней туда-сюда. Романа, кстати, не таскал. Только братьев.

– Да? – удивилась Эри. – А нам сказал, что всех.

– Нет, не всех. Свою копию он отправил сразу по адресу, а вот их – куда-то ещё, и лишь в подростковом возрасте переправил уже сюда. Им было по пятнадцать, как я понимаю.

– Ага, значит, ещё до того, как с Фламма и Амритом это всё случилось, – сообразила Эри. – Вот же хитрый гад. И нам не сказал.

– А что ты от него ждала? – удивилась Берта. – Мы сидели там, глядя на весь этот кошмар, а он тут… ай, ладно, ну к чёрту. Читать что-то будешь?

– Ну, давай, – пожала плечами Эри. – Всё равно делать нечего. Мужики разбежались, а мы тут с тобой, как две узницы, с этими бумагами.

– Они правильно сбежали, смотрят точки по старой теме, и заодно решили прогуляться в этот самый поселок «Солнечный», где живут трое, – Берта утомленно потерла глаза. – Слушай, давай ты тоже почитаешь. Мне надоело делать это одной.

– А давай я почитаю то, что писал Яр, – предложила Эри. – Мне это как-то ближе будет, ну, наверное.

– Сомневаюсь, – покачала головой Берта. – Тем более… смотри сюда. Вот хронология. В тот период, о котором я читаю сейчас, Яр ничего не писал. Вообще ничего, он не вел дневники. Вести он их начал после кое-каких событий, а до этого есть только записи Ады. Так что придется читать её.

– Ладно, – сдалась Эри. – Но там хоть что-то дельное есть?

– Кое-что есть, – Берта задумалась. – Несмотря на крайнюю наивность, она довольно наблюдательна, и умеет замечать вещи, которые другие упускают. Та же война, например. Возраст братьев. Чужая красота. Вот видишь, здесь? «Похожа на актрису Мишель Мерсье». Заметь, в ней нет ни капли зависти. Другая девочка, видя рядом такую красотку, испытывала бы и зависть, и ревность – а она нет. Наоборот, она искренне восхищается Аглаей, и мечтает увидеть её в свадебном платье. Не себя на её месте. А её саму. Показатель.

– Вообще да, ты права, – покивала Эри. – Действительно. Ладно, сдаюсь, давай сюда дневники. Считки смотреть будем?

– Только не сегодня, – покачала головой Берта. – Считки уже вместе с мужиками, по очереди. Да и не хочу я пока, честно говоря. Настроения нет.

– Догадываюсь, что там, – Эри с горечью посмотрела на Берту. – Я же помню, как я жила. Не думаю, что там буде что-то… лучше.

– Думаю, там будет что-то хуже, судя по тому, что их из пяти осталось трое, – согласно кивнула Берта. – Поэтому только с ребятами, никак иначе. И точно не сейчас.

3

Камешек в ботинке

Продуктовую экспедицию Роман решил организовать, когда Луна пошла на убыль, небо затянули облака, и на холм, смотреть на Луну, они ходить временно перестали. Зато Ада снова зачастила на Яблочную, к заветному забору, и её уже по разу поймали – сперва Роман, а потом снова Яр. И едва не поймала хозяйка участка, дородная, хамоватая баба, жена властителя всея участка, Юрия Витальевича. Хорошо, что Ада вовремя сообразила, что к чему, с какой целью Петровна поплыла своими телесами в сторону калитки, и вовремя смылась – отдышаться, правда, потом не могла минут десять, но сумела сберечь анонимность, потому что Петровна её не заметила. Скорее всего, Петровна решила, что это мальчишки из соседних домов, а если дети, то детям – можно, им прощается. Ну, дети же.

К подготовке экспедиции на станцию за продуктами Роман подошел основательно – смазал колеса у двух «тачанок», то есть у сумок на колесиках, подшил вечно отрывающуюся лямку у рюкзака, и положил в карман этого самого рюкзака литровую бутылку с водой. Соратники по походу, то есть Яр и Ада, прибыли к концу приготовлений, тоже не с пустыми руками. Ада – с рюкзачком, Яр – с парой авосек.

– Выходим, – скомандовал Роман. – Списки написали?

– Написали, – в унисон откликнулись Ада с Яром.

– Молодцы, – похвалил Роман. – Так, Ада, смотри мне, чтобы без глупостей.

– Ты о чём? – нахмурилась та.

– Просто помни, какая у тебя пенсия. А собаку эту и так уже без тебя кормят все, кому не лень, она уже под калитку пролезть не может.

По дороге, уже в деревне, был один дом, который Ада во время походов в магазин не обходила своим вниманием – там жила толстая, пожилая, и очень доброжелательная собака, которой Ада всегда покупала сосиску или сардельку в подарок, и просовывала под калитку. То есть еще пару лет назад собака из-под калитки прекрасно вылезала, и приветствовала прохожих, а теперь под калиткой собака проходить перестала – по словам Романа получалось, что либо дырка под калиткой уменьшилась, что сомнительно, либо собака увеличилась, что уже ближе к истине.

– Ладно, – нехотя сдалась Ада. – Разве что совсем чуть-чуть.

– Ой, ну тебя, – безнадежно махнул рукой Роман.

***

Дорога в магазин была неблизкая. Сперва требовалось пройти через весь «Солнечный», потом – миновать небольшой лесок, пройти через поле, после – миновать половину деревни, до пруда, и вот тут, у пруда, и будет магазин. Да, в самом «Солнечном» магазин тоже имелся, но цены в нём, по общему мнению, были просто конскими, да и выбор продуктов оставлял желать лучшего, поэтому большинство пенсионеров, да и просто людей экономных, ходило в деревню. Пусть дальше, зато магазин большой, выбор неплохой, и скидки действуют. Ну, у кого они есть, эти скидки. Аде и Яру, например, скидки были не положены, а вот у Романа имелась карточка, которую ему выдали давным-давно, как заслуженному художнику, и по карточке этой в определенные дни можно было получить десять, а то и пятнадцать процентов выгоды. Конечно, не в выходные. Конечно, не в праздники. И не вечером. В будние, днём, до двух часов, если точно. Сегодня был вторник, утро, поэтому по Романовой карточке можно было неплохо затариться.

Шли небыстро, не торопясь, подстраиваясь под скорость Романа, который ходил медленнее всех – у него вечно скакало давление, и начинала то и дело кружиться голова. Расплата, говорил он, эта моя чехарда с давлением – расплата за то, что я за эту жизнь сделал, и тут пей таблетки, не пей, всё едино. Таблетки он, правда, пил, только когда про это вспоминал, но помогали они не очень. То ли из-за нерегулярности применения, то ли из-за плохой схемы, кто бы знал. Роман – не знал. И узнавать не стремился. К врачам он если и заглядывал, то с большой неохотой, очень редко. Ада с Яром, впрочем, в плане лечения самих себя были не лучше – Ада врачей откровенно боялась, а Яр столь же откровенно их ненавидел. Люто ненавидел. До дрожи и до одури. При этом он отлично знал, что был, в принципе, не прав, что причиной случившегося еще тогда, в семьдесят третьем году, были не врачи вовсе, но поделать с собой Яр ничего не мог. Да и не хотел.

Сперва прошли выселки, повернули на улицу Дубовую – тут дома уже стали получше, дорога пошире, а заборы покрепче. Дубовая была длинная, тянулась вдоль всего поселка, по его окраине, можно было бы, конечно, пройти и по Центральной, но Центральную не так давно засыпали крупным гравием, и тащить по ней «тачанки» было делом неблагодарным. А вот Дубовую не подсыпали, и она осталась ровной. Кати и себе и кати «тачанку», одно удовольствие.

Миновали Дубовую, вышли за ворота поселка. Ада по привычке замедлила немного шаг – ей всегда нравился пейзаж тут, на въезде. Небольшая поляна, поросшая луговыми цветами, каменный мостик через неширокую, заиленную речку, и дорога, выходящая в поле уже большое, в этот раз засеянное кормовым клевером. Поле это поднималось на холм, всё выше и выше, идти предстояло до вершины холма, а потом начинался пологий спуск, ведущий в деревню. Конечно, идти обратно будет непросто, потому что предстоит тащить «тачанки» вверх по склону, но, если особо не торопиться, и останавливаться отдыхать, дойти вполне можно.

– Хорошо, что сегодня пасмурно, – заметил Яр. – По солнцу до деревни идти такое себе удовольствие.

– Это да, – тут же согласно отозвался Роман. – Но ведь ходили же. Помните, в том году? В шапках из газет.

– Ходили, – Ада улыбнулась. – Никак не могу отделаться от ощущения, что там, за этим холмом, море. Ну вот никак. Сколько лет здесь живем, а мне всё время кажется, что мы поднимемся на этот холм, а там, за ним, будут берег, и камни…

– Глупости это всё, – отмахнулся Роман. – Вечно ты фантазируешь.

– Я не фантазирую, а говорю, что мне кажется, – ответила Ада. – Сама знаю, что там ничего нет. Но ощущение есть. Что там море.

– Ну, море тут, предположим, было, – заметил Яр. – В юрском периоде. И, кажется, в меловом тоже. Здесь было море, Ада. Море Тетис. И мы сейчас идем по его дну. А над нашим головами плавают призраки ихтиозавров и плезиозавров.

– Здорово, – Ада улыбнулась. – Может быть так быть, что я это море чувствую, а? Нет, ну правда. Вдруг…

– Сомнительно, что ты можешь чувствовать то, что тут было сто сорок миллионов лет назад, – Роман поудобнее перехватил ручку «тачанки». – Как по мне, то это только твои фантазии, которые никакой реальной основы под собой не имеют.

Ада вздохнула, и ничего не ответила.

***

В магазине было малолюдно, и они разбрелись кто куда – Ада в бакалею, Роман в колбасный, Яр в хлебобулочный. Списки у всех были небольшие, самый длинный, конечно, у Романа, но даже у него в списке никаких особых изысков не присутствовало. Ада, правда, поймала Романа в овощном, отбирающим в пакет картошку, попыталась было воззвать к его разуму (картошку они не покупали, слишком тяжелая, да еще и везти далеко, брали крупы и макароны), но Роман сделал страшные глаза, и шикнул на неё – Ада тут же отошла, и сделала вид, что ничего не заметила. Яру покупает, поняла Ада, конечно, Яру, тот очень любит жареную картошку, вот Роман и решил друга в этот раз побаловать. Вроде немного взял, значит, как-нибудь дотянем. Ели они на самом деле скромно, и немного, большого значения еде не придавая, поэтому подобные экспедиции предпринимали нечасто, раз в неделю, а то и в десять дней. Самые простые продукты – рис, макароны, гречка, сухое молоко, сахар, хлеб, растительное масло. Ада, к примеру, давно приспособилась хранить и хлеб, и сырки, и колбаску в морозилке, вынимая понемногу по мере надобности, и продукты у неё не портились. Яр обычно варил себе на один-два раза тех же макарон или риса, иногда, правда, нечасто, открывал какую-нибудь консервную банку, чаще всего скумбрию либо кильки, и банки этой ему хватало на трое суток, как добавки к макаронам. Роман поесть любил, но коронные блюда у него были всё те же – макароны, гречка, рис, крайне желательно с молоком и с сахаром. Яр и Ада сахар почти не ели. Ещё Роман обязательно брал батон сервелата, потому что очень уважал бутерброды под кофе – в те дни, когда давление падало, и ему становилось можно пить кофе, конечно.

На кассе для льготников народу не было, расплатились они быстро, без проблем; знакомая продавщица разрешила сделать скидку на покупки Ады и Яры с помощью Романовой карточки, и вскоре все оказались на улице, обремененные полными рюкзаками и «тачанками».

– Давайте отдохнем, – предложил Роман. – Посидим на лавочке.

Яр и Ада не возражали, тем более что лавочка была сейчас пуста. Сели, помолчали, а потом Ада сказала:

– Мне всё не дает покоя эта мысль, про море. И рыбы. Наверное, там были гигантские рыбы, верно?

– Ада, ты в школе учила историю, – вздохнул Роман. – Юрский период. Разумеется, тут были рыбы. Огромные. И очень прожорливые, вероятно.

– Морское дно, – Ада говорила, словно про себя, ни к кому не обращаясь. – Водоросли, моллюски, и огромные рыбы. У нас над головами.

– Облака у нас над головами, – вздохнул Яр. – И дождь собирается, кажется. Пойдемте, а то твоя идея, моя дорогая, может вполне себе сработать.

– Какая идея? – не поняла Ада.

– Оказаться под водой, – объяснил Яр. – Рыб, правда, не обещаю, но вот промокнуть можно за милую душу.

– Пошли, – Роман решительно встал. – Дождь, не дождь, а я купил колбасу и коньяк. Колбаса может испортиться. Так что давайте и вправду ускоряться, а то, неровен час…

– Что ты купил? – удивился Яр.

– Коньяк, – невозмутимо ответил Роман. – Ты в тот раз потратился на термос, в следующий раз будет моя очередь.

***

Уже в «Солнечном» встретили Петровну, которая в компании двоих подружек-прилипал шествовала, по всей видимости, к тому же магазину. Петровна между своими подружками выглядела, как океанский лайнер, по обеим сторонам которого почтительно следуют два буксирных катерка.

– Купил, понимаешь, эту крысу ушастую, – с неприязнью говорила Петровна. – Приволок сюда. Я говорю – зачем? А он – Марина, тебе жалко, пусть дети поиграют. Мне не жалко детям поиграть, мне диван жалко кожаный. И что углы мне тварь зассыт. Ладно, летом побегает, но в город я эту нечисть не повезу ни за что на свете, так и знай.

– А дорого купил-то? – спросила женщина, исполняющая роль правого буксира.

– Да кто его знает? Не дороже денег. Не сказал. По пьяни купил, небось, и сам не помнит. Ладно, сейчас-то лето, пусть развлекаются. Хотя он детям не особо зашел. Был бы какой симпатичный, может, и играли бы, а этот… говорю же, крыса натуральная, мерзее кота в жизни не видела…

Ада притормозила, но Яр железной рукой взял её за локоть, и потащил за собой. Тащить было неудобно, потому что одной рукой Яру приходилось тащить Аду, а другой – «тачанку», однако Ада вскоре высвободила руку, и произнесла:

– Не надо, я сама. Я сказала, я сама пойду, не трогай меня!..

Роман остановился, прислонил «тачанку» к забору, и подошел к ним.

– Так, – глухо произнес он. – Глаза вытереть, волю в кулак собрать, мозги включить. Мы тут ничего сделать не можем. И не сможем. И нечего трепать нервы. Поняла? Поняла, я спрашиваю?

– П-поняла, – Ада судорожно вздохнула. – Я просто… просто… не могу… ладно. Ладно, всё. Всё, Ром, я не буду больше.

– Ага, знаю я, как ты не будешь, – проворчал Роман. – Идёмте, время уже обеденное.

***

Обедать в этот раз решили у Яра – не сказать, что вместе они обедали часто, но иногда, когда появлялось настроение, устраивали небольшие посиделки с чаем. В этот раз именно так и получилось: перекусили наскоро всё теми же макаронами, взяли себе по чашке чая и по прянику из свеже купленных запасов, и пошли на улицу, на лавку, стоящую под стеной с южной стороны. Дождь, который, пока они шли, всё собирался и собирался, в результате так и не собрался, облака посветлели, ветер стих.

– Давай проясним этот вопрос раз и навсегда, – решительно сказал Роман, с удобством усевшись, и поставив чашку рядом с собой на лавку. – А то у тебя, Ада, слишком короткая память, и ты, видать, подзабыла, кто есть кто в этой ситуации.

– Ты про кота? – безнадежно спросила Ада. Роман кивнул. – Да всё я понимаю…

– Нет, – отрезал Роман. – Вот смотри. Кто такой Юрий Витальевич? Он ветеран, с наградами. На пенсии. Он в прошлом военный. В невысоком чине, да, но, тем не менее – он военный пенсионер. Он прошел Очищающую войну.

– Снабженцем, – ехидно добавил Яр. Он тоже сидел на лавке, поставив с собой рядом чашку. – Потому что ты, Рома, забываешь о главном – кто по-настоящему воевал на Очищающей, на ней же и остался. И на пенсии этот мордоворот оказался в тридцать шесть лет. Бездельник хренов…

– А это не меняет дело, – отрезал Роман. – То есть это вообще к нам никаким боком не относится. К нам относится то, что если этот, как ты выразился, мордоворот что-то против нас затеет, правда будет на его стороне. И государство будет на его стороне. И милиция. И суд. Потому что он – ветеран, отец двоих детей, прочно давно женат, обеспечен, лоялен, и благонадежен. А теперь ты, Ада. Посмотри на себя непредвзято, со стороны. Кто ты? Бывшая сиделица, дальше – училка русского и литературы, причем ты даже в Москве не работала, потому что тебе запретили в ней работать, далее – ты много лет была, считай, тунеядкой, а сейчас ты – пенсионерка по старости. С минимальной пенсией. Сидевшая, замечу, пенсионерка. Ни детей, ни замужества, ни общественного положения. Ах, да, я забыл – ты ведь политическая сиделица, добро ты села за воровство или драку, но нет, ты идейная. И ты отлично знаешь, где сейчас твои идеи… и соратники. И вот теперь, на фоне этого всего, предположим, что ты крадешь этого самого кота. И как это увидит суд, скажи мне? Или, что ещё хуже – ты бездетная, значит, ты детоненавистница, пробираешься на участок, на котором находятся двое детей, десяти и двенадцати лет. Может быть, твоя цель вовсе и не кот? Может быть, ты задумала что похуже? А кот – это просто так, для отмазки? Ты не хуже меня знаешь, какой для этих людей характерен ход мысли.

– Ром, ну не надо…

– Надо! Дальше. Кем был Виталий, отец Юрия? Это ты помнишь? Тебе напомнить уже о моих проблемах, которые, замечу, тянулись не один год – потому что я тогда имел неосторожность… ладно, сейчас не об этом. Но, умная моя, яблоко от яблоньки недалеко падает, и Юрий, уверяю, сумеет развернуть всё так, что твой поступок ударит ещё и по нам с Яром, потому что всем известно, что мы общаемся. Сколько раз мы говорили, что это всё – невыносимо, и это пора прекращать? Именно. Много. А сейчас, если ты продолжишь делать то, что делаешь, нас никто не выпустит из этого всего, и ничего никогда не прекратится…

– Может, оно и после нас не прекратится, на сто процентов ни в чем нельзя быть уверенными, – Яр вздохнул. – Но мы хотя бы попробуем. Ада, правда, ну давай уже дойдем, в конце концов, до Луны. Ну вот так, просто. Почти ведь уже дошли. Ну не можем мы забрать этого котёнка. Вас запрут в тюрьме, а меня в дурдоме. Без Яна. И тут это всё продолжится так же, как сейчас, или станет еще хуже. Ты же сама сто раз говорила про условие, про то, что уходить надо вместе, одновременно, ты это всё лучше нас понимаешь – и сейчас вот так? Из-за кота? Что важнее, Ада, скажи? Весь мир, или этот несчастный кот?

– Я не знаю, – шепотом ответила Ада. – Но так нельзя…

– А как можно, Ада? – глухо спросил Роман. – Как можно?

***

«…у кого-то читал, и переписал себе то, что успел. Читает нам вслух. Это так смешно, но при этом так точно! Называется «Законы Мерфи», какой-то американский военный, что ли, я не поняла. Рассказала маме то, что запомнила, она смеялась. Сказала, что это умно, и что для нашей жизни это отлично подходит. Мне тоже так показалось. Обычно смешно, ну или не смешно, то, что с жизнью как-то сочетается. В седьмом классе я читала Беляева, книгу «Ариэль», и там было про касты в Индии. Когда прочитала, поняла, что у нас в классе тоже есть касты, просто цветные точки на лоб никто не ставит, и одежда у всех похожая, но касты есть, и они отличаются точно так же, как в Индии. Есть брахманы – это самые богатые ученики, из богатых семей, их все уважают и никто не может обидеть. Лидина, например, или Авдеев. Они держатся все вместе, и с теми, кто ниже, почти не общаются, потому что с другими им и разговаривать не о чем. Ефремова с семьей ездила кататься на горных лыжах. Горные лыжи! Только по телевизору их видела. Это для очень богатых. Дальше – кшатрии. Это в Индии воины, а у нас ребята победнее, чем брахманы, но тоже не бедные, у Андреева мать в продуктовом работает, у Комаровой на рынке. Кшатрии хотят стать брахманами, но никогда не сумеют. Хотя и пытаются. Потом идут вайши, их больше всего, это почти весь остальной класс. Середка на половинку. Они противные. Заискивают перед кшатрии и брахманами, мечтают, чтобы их пригласили в компанию, выделываются друг перед другом. А самая низкая каста – это шудры. Вот я и есть шудра. Нас таких в классе всего трое. Друг с другом мы не дружим, но мы все бедные, у нас нет хорошей одежды, нет богатых родителей, и нас поэтому презирают. В компании тоже не зовут. Я как-то сказала в классе, что у меня на даче есть компания, и меня засмеяли, и сказали, что я врушка, потому что со мной дружить могут только такие же, как я, потом стали обзывать нищебродской сучкой. Ну и ладно. Жалко, что мы можем дружить только летом, потому что в Москве далеко живём, в разных районах, а мама не разрешает надолго занимать телефон, и я мало говорю и с Аглаей, и с Яном и Яром. Я по ним скучаю. Скорее бы лето…»