Две Елены

Надежда Веселовская

Две Елены

© Веселовская Н. В., текст, 2021

© Издательство Сибирская Благозвонница, оформление, 2021

* * *

1

Деревья стояли еще зеленые, лишь кое-где на ветках светилась ранняя осенняя желтизна. На улице хриплыми голосами гомонили нестриженые подростки, одичавшие от долгих каникул. У них еще оставалось две недели до начала учебного года.

А вот для учителей пришла пора собираться. Сегодня в школах стартовал первый педсовет, на который и брела сейчас с тревожной душой Елена номер два. Ох уж эта Елена номер один, во что только впутала свою младшую подругу!..

Эти номера, как и само их знакомство, возникли около месяца назад. Когда в больницу на сохранение беременности легли сразу две Елены Кузнецовых, никто не удивился: мало ли в России Елен, чьи далекие предки варили в котлах металл и набивали лошадям подковы. Потом выяснилось, что обе они к тому же Ивановны. Тогда и возникли эти номера. Нянечка, по нескольку раз в день появлявшаяся в дверях палаты, зычно выкликала:

– Елена номер один, в процедурную!

– Елена номер два, на УЗИ!

Можно было, конечно, звать одну из них Леной или Аленой, но нянечка, при внешней солидности, была человек веселый. Эти номера устраивали ее тем, что в больничной обстановке, где она проводила много времени, нашлось место хоть небольшой, мимолетной, но всё же шутке. Да и почему младшую Елену надо звать уменьшительным именем? Тоже взрослый человек, будущая мать.

Что же касается старшей, так тут и вовсе речь не шла ни о какой Аленке: старшей Елене уже перевалило за сорок, она была серьезная, аккуратная, изысканно вежливая, да к тому же учительница. Но если сказать «Елена Ивановна», может откликнуться другая Кузнецова. Поэтому нянечка придумала звать их по номерам.

Однако на самом деле отчества Елен не были вполне идентичны. Когда тезки подружились, Елена номер один призналась, что в паспорте она записана не Ивановной, а Иоанновной. Это старинная, церковная форма имени Иван – Иоанн. А поскольку Елена номер один придавала церковной атрибутике большое значение, ей такое отчество было в самый раз. Однако, как человек адекватный, она не стала использовать его в больнице, чтобы все вокруг не ломали языки.

В палате Елена номер один заняла свое профессиональное место учительницы, а остальные будущие мамы, все молоденькие, представляли собой как бы небольшой класс. Койка Елены стояла чуть в стороне, словно учительский стол, а дальше школьными партами разбежались койки молоденьких, в том числе Елены номер два.

Иоанновна не приставала ни к кому с поучениями, но – вот высший педагогический пилотаж! – вскоре девчонки начали сами приставать к ней со своими проблемами. У нее в запасе были английские булавки, носовые платки из ткани и прочие вещи, изначально считавшиеся среди юного общества допотопными. Но на поверку оказалось, что булавка неплохо справляется с ролью оторвавшейся пуговицы, а прикосновение к лицу носового платка приятнее жесткого шороха салфетки. Кроме того, Елена знала много старинных правил, соединяющих бытовое и медицинское начала: например, засыпать следует на правом боку, а перед сном полезно пить молоко, желательно с медом. А вот апельсины, которые часто приносят в передачах беременным, могут вызвать у еще не рожденного младенца предрасположенность к диатезу. На ночь в палате хорошо приоткрыть форточку, при этом все должны хорошенько укутаться и подоткнуть под себя одеяло…

От этих советов веяло чем-то давним, спокойным – бабушкиной заботой, которая окружала девчонок в ранние годы и очень раздражала в переходном возрасте, но к которой они теперь, взращивая в себе новые жизни, снова потянулись.

Так и случилось, что Иоанновна со своей житейской мудростью, мягкими манерами и готовностью всем помочь снискала в палате общее одобрение. Девчонки за глаза прозвали ее проходной теткой, от словосочетания проходной балл: одна из них готовилась после родов в институт.

А пожилая медсестра, пренебрегая возрастом и фактом беременности, именовала Елену номер один тургеневской девушкой – за высокий лоб, нежный, успокаивающий голос и неконфликтный характер.

И вот такой разумный, такой хороший человек, как Елена номер один, придумала эту авантюру, из-за которой сейчас Елена номер два тащится туда не зная куда (в школу на педсовет), чтобы принести то не зная что (вот уж действительно)…

Елена номер два была вполне ординарной личностью, не выделяющейся на общем фоне. Возраст ее, двадцать восемь лет, пока еще вписывался в рамки первой беременности. Профессии никакой: работала учетчицей на пищевом складе, компьютерным оператором, подавала кофе через окно Макдональдса… В отличие от своей тезки Иоанновны, Ленка не привлекала к себе внимания: человек и человек, каких вокруг тысячи. Не особенно привлекательна, но и не урод – кому-то покажется миловидной. Одевается просто, со спортивным уклоном: брезентовая куртка или старомодный вельветовый жакет, летом футболка, не новые джинсы, поношенные кроссовки. За этой непрезентабельностью могли скрываться причины материального характера, и так оно и было в действительности.

По натуре Ленка была скорее замкнутой, чем общительной, но, когда надо, находила общий язык с людьми. На конфликты не нарывалась, однако при необходимости умела постоять за себя. Серьезная, хотя иногда могла неожиданно улыбнуться. Вот и всё по первому впечатлению. Если копать глубже, должны были обозначиться проблемы: будущая мать-одиночка, без родителей, трудности с жильем и с деньгами, даже декретных выплат не предвидится… Но Ленка не любила жаловаться и глубже поверхностного знакомства никого в душу не впускала. Кроме своей тезки за номером один.

2

Впереди из-за деревьев выступили два белых, как сахарные кубики, здания-близнеца – школа старой постройки. Для Елены номер два этот рафинад был сейчас горче горчицы. Ни за что, ни при каких обстоятельствах она не пошла бы на нынешнюю авантюру, если бы не боялась огорчить Елену номер один…

– Здравствуйте, – сказал кто-то сзади.

Ленку как током дернуло. Молодая женщина, тоже направлявшаяся к воротам школы, кивала ей с доброжелательной (или, может, разоблачающей?) улыбкой. Почему она заговаривает с незнакомой Ленкой, неужели обо всём догадалась? Сейчас улыбается, а в следующую минуту спросит, как в старой школьной песне про чибиса: «Ой, скажите, чьи вы и зачем, зачем идете вы сюда?»

Сделав над собой усилие, Ленка кое-как кивнула в ответ. Женщина подошла к школьным воротам и, перед тем как шагнуть, помедлила, поджидая Ленку. Да она просто приняла ее за свою будущую коллегу! Среди педагогических кадров тоже есть текучка, и, значит, новое лицо в начале учебного года вполне нормальное явление. А улыбку следует понимать как знак солидарности с новенькой, тоже теперь впрягающейся с первого сентября в учительский хомут.

Таким образом, всё складывалось. Учителя должны поддерживать друг дружку, иначе им не выжить среди коренного народа, как когда-то называла школьников еще Ленкина классная руководительница. По ее раскладу, учителя – каста миссионеров-колонизаторов, просвещающая дикарей. Естественно, что при этом приходится причинять этим дикарям неприятности. Ну, а дикари, в свою очередь, всегда готовы сожрать миссионера с костями…

Выходит, Ленка просто струхнула по принципу «На воре шапка горит». Сколько их еще будет, таких мизерных и не очень мизерных стрессов и как она все их выдержит? А если придется переживать большой, глобальный стресс разоблачения? Может быть, лучше до этого не доводить?

Но тут Ленке вспомнилась еще одна пословица: «Назвался груздем, полезай в кузов»…

Она немного сошла с дороги, чтобы успокоиться. Ветерок приятно освежал лицо, горячее от прилива крови: всё-таки она здорово испугалась. Мимо спешили на педсовет учителя, точнее, учительницы; мужчин в поле зрения не попадалось. Все выглядели принаряженными, подтянутыми. Многие кивали друг дружке, объединялись и дальше шли вместе.

За минуту наблюдения Ленка подметила несколько приунывших лиц: как-никак отпуск закончился и впереди много месяцев школьной маеты. Может быть, такое настроение было и у других, но большинство не позволяло ему выплеснуться наружу.

Между тем некоторые учительницы казались уж чересчур раскрепощенными. В воротах образовалась пробка, мешающая общему движению: несколько человек сбились в кучку и, взвизгивая, смеясь, обнимались и тараторили. Центром этого шумного общения была дама почтенных лет, грузная, в бархатном зеленом берете. Она сыпала прибаутками, окликала молодых, проходящих мимо: «Ничего себе, Настя, какие у тебя волосья отросли!» или «Маринка, а ты совсем негритенок; небось с пляжа не уходила?» Окликнутые демонстрировали загар, отросшие за лето волосы и в свою очередь спрашивали: «А вы, Фаина Львовна, как отдохнули?»

Ленка подумала, что скопление народа ей на руку. Сейчас она поравняется с этой группой и постарается в нее замешаться, чтобы вместе взойти потом на школьное крыльцо, вместе проследовать мимо пункта охраны. А то вдруг охранник спросит, кто она такая. И хотя можно сказать в ответ чистую правду: «Елена Ивановна Кузнецова», между лопаток уже бежит противный холодок – страх разоблачения. Елена Ивановна, да не та. И паспорт не стоит лишний раз показывать, хотя Елену Ивановну (не важно, что Иоанновну, кто станет обращать на это внимание) здесь сегодня ждут.

3

Совпадение имен было их козырной картой. Елена номер один говорила: это Бог так устроил, чтобы у нас всё получилось. В крайнем случае ты можешь сказать: ошиблась, не туда попала. Увидела на школьном сайте, что приглашают Е. И. Кузнецову, и перепутала.

– Но ведь я вообще не педагог, чтобы перепутать школы, – отбивалась Ленка.

Елена на минутку задумалась:

– Допустим, будут последствия. Тогда я всё возьму на себя. А ты просто уйдешь и больше там не появишься.

Ленку это не вполне успокоило: во-первых, в школе могут вызвать полицию. Как тогда уйти? Во-вторых, она не хотела проблем и для Елены номер один. Когда речь заходит о ее любимой Православной культуре, Иоанновна просто теряет голову. В первый же раз, как она об этом заговорила, Ленка спросила напрямик:

– Ты только не думай, будто я не хочу помочь. Но всё-таки: что случится, если ты пропустишь один-два урока?

Недавно врачи категорически запретили Иоанновне вставать с постели под угрозой потерять первого и, уж ясно, последнего ребенка. Всё-таки сорок два года плюс такое отношение к жизни, при котором вообще странно оказаться в числе будущих мам. Про свою личную жизнь Иоанновна не распространялась, только однажды коротко сообщила: муж завел новую семью, не дождавшись рождения младенца. Впрочем, свою беременность Елена расценивала не как бремя, от которого и произошло слово «беременность», а как надежду будущих благ: дескать, Бог не оставил их со старушкой мамой без утешения. Поэтому даже из любви к своей драгоценной Православной культуре она не могла отправиться в школу.

– Но неужели тебя нельзя заменить? – недоумевала Ленка.

– Обязательно заменят. К детям придет человек, ничего не смыслящий в Православии…

– Так ведь и я ничего в нем не смыслю!

– Ты не в счет. Ты не будешь вести уроки по-настоящему, а только прикроешь пустое место, пока меня нет.

– А почему кто-то другой не может по-настоящему вести урок? – осторожно спросила Ленка. – Если он что-то сделает неправильно, ты потом придешь и поправишь.

В ответ Иоанновна вздохнула:

– Ребенок не пластилин, чтобы гнуть его туда-сюда… Пойми, речь идет об очень важных вещах. На таких уроках формируется мировоззрение. И время дорого: урок раз в неделю…

«Раз в неделю, и из-за этого идти на подмену личности?» – мысленно недоумевала Ленка.

– Когда я встану, попытаюсь взять в придачу часы продленного дня, – словно услышала ее Иоанновна. – На продленке тоже можно плодотворно поговорить… Только боюсь, этих часов уже не будет – разберут, пока я здесь лежу.

Повисла пауза. Они разговаривали шепотом, потому что уже наступила ночь, на палату спустилась темнота и тишина. Елена номер два присела в ногах койки Елены номер один. Было слышно, как рядом дышат во сне будущие мамы.

– Так что каждый час на вес золота, – заключила Иоанновна.

– Но как я займу пустое место? Я не знаю, что говорить. Дети будут сидеть передо мной как куклы?

– Ни в коем случае. Сидеть как куклы они никогда ни перед кем не будут. Если на уроке нет общего захватывающего действия, начинается саморазвлечение: возня, телефоны, бумажные голуби…

– Какое же действие будет у меня?

– Общение, – определила Елена. – Детки любят, когда ими интересуются. Ты познакомишься с классом, расспросишь, как кого зовут, кто чем увлекается. Потом поговорите об осени, кто-нибудь стихотворение прочтет. А время между тем будет идти…

– Золотое, – иронично напомнила Ленка.

– Конечно, золотое… Но я же не могу требовать, чтобы ты… чтобы у тебя в самом деле шел урок Православной культуры!

– Это уж точно, – согласилась Ленка.

– Главное, ты ничего не испортишь: в сознании детей по поводу нового предмета останется, так сказать, чистый лист. А потом, с Божией помощью, будем писать на нем что нужно…

Ленка внутренне ежилась: она еще никогда не пробовала общаться с детьми и не имела желания начинать. Ей после приближающейся выписки надо будет решать совсем другие проблемы: искать работу, уговаривать тетку, чтобы разрешила еще пожить в квартире… или снимать какое-нибудь плохонькое жилье за мизерную плату, а то и просто за помощь по хозяйству. Дела невеселые, но необходимые, и в них, по крайней мере, всё ясно…

Елена услышала ее внутреннее состояние:

– Успокойся: может, тебе и не придется вести уроки. К сентябрю я, наверное, уже встану. А ты только сходи двадцатого августа на педсовет, представься администрации: дескать, я Елена Ивановна Кузнецова, готова в сентябре приступить к занятиям… Чтоб никого другого не назначили!

– А ты уверена, что прокатит?

Елена, наморщив лоб от усердия, стала перечислять их козыри:

– Во-первых, имена у нас совпадают. Во-вторых, в этой школе меня никто не видел и голоса моего не слышал, даже по телефону: я договаривалась через интернет.

– Но у нас разница в возрасте, – напомнила Ленка.

– Год рождения обычно не запоминается… И потом, бывает, что в жизни человек выглядит иначе, чем в действительности. Допустим, ты выглядишь моложе. Но на всякий случай можно надеть темные очки…

И это говорила Иоанновна, всегда и во всём неукоснительно соблюдающая правила! Невозможно было представить себе, чтобы она перебегала дорогу на красный свет или даже бумажку бросила мимо урны. И вот на тебе, до чего дошло – маскарад с темными очками!

– Мы так когда-то в шпионов играли, – пробормотала Ленка.

Елена стала пощипывать бахрому своей клетчатой серо-голубой шали, даже с виду учительской, которую она днем носила на плечах, а ночью вешала в изголовье койки. Ленка знала, что Иоанновна делает так в момент внутреннего напряжения, например когда ждет результата УЗИ или очередного вердикта врача Евгении Дмитриевны. И чем больше Елена в данный момент тревожится, тем быстрее бегают ее пальцы по бахроме.

– Ты, наверное, думаешь, что я… как бы это сказать… придаю вопросу излишнее значение. Я понимаю тебя. Но тут дело непростое…

Ленка приготовилась слушать: наконец-то Елена всё ей объяснит!

– Против Православной культуры идет волна протестов. Считается, она ущемляет права инославных детей: мусульман, иудеев, буддистов…

– А разве не ущемляет?

– А остальные-то? – грустно откликнулась Иоанновна.

– Что – остальные?

– Почему-то считается, что права трех нельзя ущемить, потому что они меньшинство. А вот права тридцати – пожалуйста! А ведь это тоже ущемление: не знакомить детей, растущих в русской среде, с Православной культурой…

Ленка молчала, не зная, что возразить.

– Обычно люди боятся пренебречь интересами меньшинства, но ведь и большинство состоит из отдельных личностей. Выходит, если их тридцать, каждому из тридцати уже не так обидно? Лучше тридцать раз ущемить права личности, чем три раза?

– Ни разу нельзя, – ответила Ленка, воспитанная на традиционных ценностях еще советского гуманизма. То есть советского-то времени она уже не застала, но ценности, на которых воспитывали детей до перестройки, по инерции сохранялись в девяностые годы. Кстати, может, они и до сих пор существуют в школе. Ленка даже не знала, чем эти ценности отличаются от православных: никого не обижать, трудиться, уважать старших и так далее…

– В изучении Православной культуре ничьи права не ущемлены, – возразила Елена. – Нельзя жить в России и не иметь представления о ее традиционной религии.

«А я вот не имею и живу себе», – мысленно отметила Ленка.

– На православных ценностях основан менталитет русского человека, – продолжала Елена. – Не зря когда-то в России национальность определялась верой: «русский православный». Православный – значит, с русским менталитетом.

– И какой же это русский менталитет?

– За правду в огонь и в воду, – не задумываясь выдала Иоанновна.

Ленка пожала плечами:

– Кто ж против этого?

Елена вздохнула:

– Острый вопрос. В западном мире центр всего – человек с его желаниями и прихотями. Культивируется эгоизм. А центр Православного мира – Бог, хотя и человек с его волей чрезвычайно важен: он может принять Бога или не принять. Бог – всемогущий, только одного не может…

– Чего? – машинально спросила Ленка.

– Спасти человека в том случае, если человек сам этого не хочет. То есть наша свободная воля сохраняется, но при этом есть нечто выше нас.

– Ты сказала, в русском менталитете самое главное – правда. Но если бы все русские так жили…

– Не все, – согласилась Иоанновна. – Чаще водку пьют. Кстати, потому и пьют, что не сходится…

Кто-то из будущих мам заворочался, охнул во сне, и обе Елены испуганно замолчали. Но через минуту разговор возобновился.

– Не поняла, что именно не сходится.

– Вот смотри: человек с русским менталитетом хочет жить по правде. Но у него, допустим, не получилось… допустим, не по его вине или не только по его вине. Значит, думает он, надо поменять бумагу, на которой вычерчивается линия жизни. Прежняя не годится. А пока нет чистого листа, тянется время ожидания. С водочкой, а у кого-то с ленью или со склоками и так далее. Без правды жизнь ненастоящая, ничего не стоит, значит, нечего ее и жалеть…

– И как же тут может помочь Православие?

– Оно объясняет, что нового чистого листа не будет, жизнь на земле одна. Но можно отбелить прежний лист, испорченный, то есть раскаяться и потрудиться для исправления. И тогда лист твоей жизни вновь станет белым: как сказано в Священном Писании, «паче снега убелюся»…

Дальше голос Елены зазвучал устало, словно она спускалась с небес на землю:

– В образовании считается, лучше изучать Светскую этику. Там вроде бы всё то же самое, – при этом Елена чуть усмехнулась, – те же нравственные ценности, но только в отрыве от Бога. Не понимают, что этика – листья, выросшие на корнях религии. Иначе откуда что взялось?

– Но ведь ценности те же самые…

– А вот допустим, какой-то ребенок скажет: «Почему я должен соблюдать этические правила?» Тут бы обратиться к корням, без которых на этот вопрос не ответить, но по программе Светской этики не положено… Кстати, об инославных, – вспомнила Елена. – Родители имеют право требовать, чтобы для их детей создали специальную религиоведческую группу, например исламскую…

Ленка обрадовалась:

– Так за чем дело стало? Замечательный выход: на каждую религию своя группа!

– Во-первых, это в больших школах, где параллель четвертых классов занимает почти весь алфавит. Представляешь, четвертый «А», четвертый «Б» и дальше – чуть не до четвертого «Я»!

– А во-вторых? – спросила Ленка.

– А во-вторых – наш православный менталитет. То есть это во-первых: что мы народ, сложившийся на основе Православия.

Но Ленку сейчас больше интересовало, будут ли в их школе другие религиоведческие группы.

– В нашей школе не будет. Она старого образца, там мало детей – всего-навсего один четвертый класс.

– Разве сейчас еще сохранились такие школы?

– Очень немного. Их ожидает слияние, когда из нескольких небольших делают одну раздутую. Нашу школу тоже ожидает. Но пока суд да дело…

– Суд? – тревожно переспросила Ленка, не сразу уловившая оборот речи.

– Вот тебе уже суд мерещится! Не волнуйся, всё будет хорошо. В крайнем случае знаешь чего скажем?

– Чего? – напряженно переспросила Ленка.

Бледные от малокровия Еленины губы раздвинула слабая улыбка:

– Скажем, что у нас психоз на почве беременности!

– Вообще-то похоже, – пробормотала Ленка.

Однако спорить больше не стала. Было ясно, что Елене номер один до смерти хочется заткнуть ею дырку в преподавании своей драгоценной Православной культуры. А если подруга так этого жаждет, надо ей помочь. Иоанновна сыграла особую роль в Ленкиной жизни: ведь сперва-то Ленка пришла в больницу вовсе не для того, чтобы лечь на сохранение…

На следующий день ее выписали, и вот сегодня она идет на педсовет.

4

Охранник ни о чем Ленку не спросил, может быть, потому, что Фаина Львовна отвлекла его шумным приветствием. Вместе с так называемыми коллегами, ручейком текущими на второй этаж, Ленка благополучно достигла конференц-зала. Впереди на возвышении находилась сцена со стойкой для оратора и неровной линией массивных кожаных кресел. Из таких же кресел в несколько рядов состоял небольшой зал, обрамленный сзади крупными растениями в кадках.

Ленка села в последний ряд, под разросшимся фикусом, корявые ветки которого оказались прямо над ее головой. Это создавало иллюзию защищенности. По своей сути Ленка до сих пор была, как выражалась ее прежняя классная руководительница, представителем коренного народа. То есть дикарем, случайно угодившим на собрание высшей касты. Дикарь, вынужденный косить под миссионера, которого в любую минуту могут разоблачить… В таких условиях зеленые листья над головой воспринимались частью родных джунглей: за ними можно укрыться, из-за них можно выглядывать, а в случае чего можно нырнуть в их спасительные заросли…

Между тем вокруг рассаживались учительницы, преимущественно молодые и средний возраст. Пожилых, кроме Фаины Львовны, не было, или они как-то терялись. Изысканные, состязающиеся в моде юбки и сарафаны цвели среди респектабельных брючных костюмов с пышными блузками и дорогими украшениями на отворотах. Нарядная публика переговаривалась с улыбками, когда искренними, а когда натянутыми, – из-под листьев фикуса это было заметно. Конечно, здесь, как в каждом коллективе, существовали свои симпатии и антипатии, свои течения и группы. Вникать во всё это Ленка не собиралась: она пришла сюда на один, в крайнем случае на два раза. А там уже оклемается Елена, и всё пойдет своим чередом…

– Уважаемые коллеги, прошу внимания!

На сцене появилась хрупкая старческая фигурка в невыразительном сером костюмчике и с шалью на плечах (приятная деталь, заключающая в себе некоторое сходство с Еленой). Возраст ораторши можно было определить в районе от шестидесяти до восьмидесяти. Голос ее звучал надтреснуто – а как еще в такие-то годы? – однако задорно, словно слегка поломанный, но всё-таки звонкий колокольчик. Когда ораторша чуть склоняла голову, становилась видна ровная ниточка пробора в ее серо-седых кудерьках. Таких учительниц обычно показывают в довоенном кино – но чтобы сегодня…

Ленка набралась храбрости и, подавшись вперед, шепотом спросила:

– Скажите пожалуйста, это директор? К ней обернулись две нарядные, ярко накрашенные учительницы. Ленка даже почувствовала смущение за свое не тронутое косметикой лицо и потертые лацканы жакета. А эти словно на конкурс красоты… Одна сразу прыснула в ответ:

– Директор!.. Скажете тоже!.. Да это Кира Кузьминична!

Ленка смущенно задвинулась обратно под фикус. Она поняла, что чего-то не улавливает: ну, Кира Кузьминична, а почему она не может быть директором? Но в следующий момент смешливая соседка сама обернулась к ней:

– Новенькая?.. – Ленка кивнула. – Кира Кузьминична тут завучем рулит. С тех пор, когда нас еще на свете не было…

– А сейчас она тоже завуч?

– Не смеши меня, – отмахнулась собеседница, панибратски переходя на «ты». – То есть сейчас да, но только до слияния.