Рокировка

– Доктор, что со мной? – на пределе сил спросил Александр.

– Что? Что вы сказали? – повернулся к нему врач.

– Я спросил, поправлюсь ли я, – прохрипел парень.

– Доктор, по-моему, это французский, – растерянно глядя на него, прошептала сестра милосердия.

– Какой нафиг французский, тут написано, что он в путяге немецкий учил, – фыркнул врач, встряхивая тетрадью. – Вы с ним о чем-нибудь говорили?

– Он спросил, не ангел ли я, – ответила женщина, еще больше растерявшись.

– На каком языке?

– На русском.

– Это еще что за фокусы? – возмутился врач, удивленно рассматривая парня. – Только левых закидонов нам не хватало. Начальство нам тут быстро все к единому языку приведет.

– Вы о чем, доктор? – не поняла сестра милосердия.

– Вы хоть представляете, что тут начнется, если гражданские психиатры узнают, что контуженый солдат, учивший всю жизнь немецкий язык, после контузии заговорил по-французски? Они ведь начнут требовать указать место, где это случилось. А наши генералы такие факты обнародовать очень не любят, – мрачно пояснил врач.

– И что делать?

– Пока молчать. Напоите его, приведите в порядок, и пусть спит. Пока для него это лучшее времяпровождение. Посмотрим, как будет чувствовать себя дальше. Если организм начнет оживать, начнем потихоньку восстанавливающую терапию. Парень молодой, крепкий, должен оклематься.

– Снотворное колоть? – деловито уточнила женщина.

– Не стоит. И так уснет, – чуть подумав, отмахнулся врач. – Ему сейчас сам организм будет подсказывать, что делать. Точнее, делать без участия мозга.

Развернувшись, доктор вышел из палаты, и Александр настороженно уставился на сестру милосердия. Улыбнувшись ему одними губами, она принялась за дело. Ловко сменив ему белье и одежду, она обтерла его тело влажными салфетками и, накрыв одеялом, тихо спросила:

– Есть хочешь?

– Только пить, – выдохнул Александр.

– Ну вот, опять по-русски заговорил. И как у тебя это получается? – удивленно вздохнула она, поднося ему бутылочку с водой.

Ответить Александр не успел, уснув, едва отпив несколько глотков. Второй раз его разбудило нестерпимое, но вполне естественное желание. Понимая, что нужно срочно что-то делать, Александр попытался приподняться, и тут же над головой снова раздался все тот же неприятный звук. В палату вошла уже другая женщина и, тронув что-то на приборе у кровати, спросила:

– Что случилось? Тебе что-то нужно?

– Да, в туалет, – осторожно кивнул Александр, делая очередную попытку подняться.

– Лежи спокойно, – осадила его сестра милосердия.

Ловко подсунув ему «утку», она дождалась, когда парень справится с делом, и, поправив одеяло, вышла. Вскоре, вернувшись, она быстро умыла его и, еще раз спросив, не нужно ли чего, вышла. Сообразив, что у него появилась возможность осмотреться более тщательно, Александр осторожно повернул голову и всмотрелся в лицо человека, лежащего на соседней койке. Лицо парня, замотанного в бинты словно мумия, ему было незнакомо. Вздохнув, Александр повернул голову в другую сторону и едва не вскрикнул.

На другой койке лежал человек с обожженным лицом. Он уже видел такое несколько раз. Удивительно, как этот бедолага еще не отправился на встречу с Создателем. Боль от таких ожогов просто дикая. Туареги регулярно использовали зажигательную смесь на основе нефти, уничтожая укрепления на территориях, которые считали своими. Где они брали нефть, не знал никто, но подобная смесь появлялась у них регулярно. Сообразив, что поговорить тут не с кем, Александр сосредоточил свое внимание на технике.

Все окружающие его предметы были сделаны удивительно красиво. Явно заводская работа. Все ровное, блестящее, словно только привезенное. Но если присмотреться, то становилось понятно, что этими предметами пользуются уже давно. Так и не поняв их назначения, Александр решил сосредоточиться на самом себе. Доктор говорил про контузию. Это сходилось с тем, что помнил он сам. Был пожар и сильный взрыв. Рванул пороховой склад.

Сунув руки под одеяло, он тщательно ощупал свой торс и, убедившись, что тело не пострадало, переключился на конечности. Ноги плохо, но слушались. Руки тоже. По всему выходило, что пострадала только голова. Удивленно хмыкнув, припомнив тот взрыв, Александр тщательно ощупал голову и, убедившись, что открытых ран нет, снова принялся осматриваться. Было во всем окружающем что-то, что не соответствовало тому, что он знал о военном госпитале и больницах вообще.

Слишком уж роскошно для обычного солдата. Поят, моют, умывают. Наверняка еще и кормить будут. И кто за все это будет платить? У самого Александра на счету только пара су. Все его богатство припрятано недалеко от казармы, на старом кладбище. Ну не верил он банкам и менялам. Получая и без того невеликое жалованье, он тут же обращал его в звонкую монету и большую часть уносил в свой тайник.

Служба в легионе имела одно неоспоримое преимущество. Не важно, что ты сделал до службы. Не важно, кто тебя искал и в чем обвиняет. Отслужив положенный срок, ты чист перед законом и можешь получить документы на любое понравившееся тебе имя. А дальше свободен как ветер. Ни один законник не сможет к тебе придраться. Так что Александру осталось служить не так много. Всего-то чуть больше двух лет. А потом он сможет уехать в метрополию и с накопленными деньгами выучиться на механика.

Это была его мечта. Стать механиком и научиться управлять автомобилем. Увлекшись мечтами, он не заметил, как в палату вошел вчерашний врач. Подойдя к кровати, он снова провел быстрый осмотр и удовлетворенно кивнув, проворчал:

– Физически все соответствует положению. Осталось выяснить, что у тебя с головой.

– А что у меня с головой? – не понял Александр.

– О! По-русски. Уже лучше. А еще раз на французском можешь? – улыбнулся врач.

– Что вы хотите услышать? – растерянно уточнил Александр.

– А вот это уже интересно, – послышалось от двери, и к кровати подошел высокий мужчина крепкого телосложения.

– Где вы слышали этот язык? – спросил он, внимательно наблюдая за парнем.

– Простите, мсье, но я на нем всю жизнь говорю, – слабо улыбнулся Александр.

– Вот как? Тогда расскажите о себе, – потребовал неизвестный.

– Мне нечего особо рассказывать, – вздохнул парень. – Родителей своих не помню. Вырос в приюте святой Бригитты в предместье Сен-Дени под Парижем. Зовут Александр Мерсье. Семнадцать полных лет. Подписывая контракт в Иностранный легион, накинул себе два года. Я был вынужден бежать. Убил главаря приспешников управляющего приютом. Случайно, но от каторги меня бы это не спасло. Потом служба в Алжире и Марокко. Контузия, очнулся здесь.

– Как по-вашему, который сейчас год? – дрогнувшим голосом спросил неизвестный.

– Одна тысяча восемьсот девяносто восьмой от Рождества Христова. Числа, извините, не скажу. Не знаю, сколько я тут провалялся, – смутился парень.

– Что происходит, товарищ майор? – спросил врач, заметив растерянность мужчины.

– Не увидел бы своими глазами, ни за что бы не поверил, – тряхнул мужчина головой. – Этот парень говорит, что родился сто лет назад в предместье Парижа. И кстати, говорит он именно так, как говорили в то время. Я еще кое-что проверю, но думаю, личность, которую он назвал, действительно существовала.

– Это что? Переселение душ? – растерянно пролепетал врач.

– Да хрен его знает, как оно там называется, – фыркнул мужчина, направляясь к дверям.

– Мсье! – окликнул его Александр. – Что происходит? Где я? Какой сейчас год?

– Это Россия, сынок. А год тысяча девятьсот девяносто третий, – обернувшись, тихо ответил мужчина.

Охнув, Александр судорожно перекрестился и, истерически рассмеявшись, потерял сознание.

* * *

Очнулся Сашка от резкого запаха. Хрипло застонав, он попытался отвернуться и застонал снова. На этот раз от боли в голове. Под черепом словно бильярдные шары перекатывались.

– О, очнулся, – послышался голос. – Напугал ты нас, парень. С чего это тебе вздумалось в обморок падать, словно графине при виде мыши?

– У доктора спроси, – еле слышно огрызнулся Сашка.

– О! Слышите, доктор? Опять этот странный язык, – послышалось в ответ.

«Мать твою! Что я там такого сказал-то?» – вяло подумал Сашка, пытаясь осознать, что вообще происходит.

Чьи-то руки принялись ловко обтирать ему лицо влажной тряпкой, от которой нестерпимо несло застарелой сыростью. Было не очень приятно, но слегка взбодрило. Осторожно приоткрыв глаза, Сашка вдруг понял, что повязка с лица и головы исчезла. Только на правой щеке появилось тянущее ощущение. Словно кто-то скотчем подтянул кожу. Он попытался коснуться лица рукой, но его крепко взяли за кисть, строго пояснив:

– Не нужно трогать рану. Ее смазали мазью.

– А что там, доктор? – поинтересовался Сашка, послушно опуская руку.

– Рассечено лицо. Тебя привезли, когда рана уже начала подсыхать, так что накладывать швы было бесполезно. В общем, украшением ты обзавелся не самым симпатичным, – пожал тот плечами, едва заметно смутившись.

– Скажите прямо, доктор, что с такой рожей лучше по темным улицам не шататься. За висельника примут, – жизнерадостно проворчал знакомый голос.

– Жак, ты бы лучше на свою рожу в зеркале полюбовался, – не остался Сашка в долгу. – И без шрама лопатой не отмашешься.

– Ага, уже начал шутить, – заметно повеселел врач. – Скажите, Александр, вы ведь выросли в приюте?

– Именно так, мсье.

– А родителей своих вы совсем не помните?

– Нет, мсье. Сколько себя помню, все время в приюте, – ответил Сашка, не понимая сути этих вопросов.

– Странно. Хотя кое-какие мысли у меня по этому поводу есть, – задумчиво протянул врач.

– А что произошло, мсье? Что я такого странного сделал, пока изображал покойника? – осторожно спросил парень.

– Вы бредили. И в этом не было бы ничего удивительного, если бы не делали это на русском языке. Я несколько раз сталкивался с русскими и запомнил несколько их выражений. Не уверен, что смогу воспроизвести их точно, язык у них сложный, но как они звучат, помню отлично.

– А я их вообще никогда не видел, – растерянно проворчал Сашка, судорожно прикидывая, как бы выкрутиться из сложившейся ситуации. – А вы как думаете, откуда это? Что вообще происходит, мсье? Почему я вдруг заговорил на другом языке?

– Моя теория заключается в том, что вы по происхождению русский. Отсюда и разговор на этом языке в бреду. Всплыли воспоминания раннего детства. Но, увы, точно я этого утверждать не могу, – вздохнул врач.

– А разве такое возможно? Ведь дети до определенного возраста ничего не помнят, – пролепетал Сашка, старательно изображая из себя недалекого вояку.

– Должен признать, что мы еще очень многого не знаем о работе человеческого мозга. Вот что. Вернуться в строй вы уже не сможете. Так что я немного вам помогу. Мой старый приятель содержит клинику для душевнобольных, и подобные случаи его очень интересуют. Я дам вам письмо для него. Вернетесь в Париж, отправитесь по адресу и отдадите ему письмо. Думаю, он сумеет вам помочь. А теперь расскажите мне, как вообще вы жили в приюте, кто был его управляющим и чем вы там занимались?

– Ну, а-а… э-э… – растерянно заблеял Сашка, напуская на себя испуганный вид. – Доктор, я не помню, – растерянно произнес он, подпуская в голос сиротскую слезу.

– Что, совсем? – врач тут же сделал стойку.

– Помню, как меня зовут. Помню, что всю жизнь прожил в приюте. Помню, что пришлось срочно бежать. И все, – в нескольких словах поведал Сашка свою историю.

– А почему вам пришлось бежать? – тут же последовал вопрос.

– Я сделал что-то плохое, – прохрипел парень, у которого от всей этой говорильни уже во рту пересохло.

– Что именно? – не унимался врач.

– Кажется, я с кем-то сильно подрался, – продолжал изображать амнезию Сашка.

– М-да, похоже, это и вправду задачка не по моим знаниям, – скривившись, проворчал врач и, поднявшись, добавил: – Ладно, будем считать, что вы все еще находитесь в процессе выздоровления. Две недели у нас с вами есть. Потом я буду вынужден отправить вас в метрополию. Занимать место в госпитале, когда идут тяжелые бои, мне никто не позволит. Так что в ваших же интересах побыстрее встать на ноги.

– Я постараюсь, мсье, – истово пообещал Сашка, чувствуя огромное желание сбежать из госпиталя прямо сейчас. Даже в таком состоянии.

Проводив врача взглядом, он осторожно повернул голову и, увидев с интересом наблюдающего за ним Жака, попросил:

– Дружище, дай воды, пожалуйста. В горле от всего этого пересохло, как в пустыне.

– Держи, – осторожно поднявшись, протянул ему кружку Жак.

Кряхтя, словно старый дед, Сашка сумел приподняться на локте и, осторожно осушив кружку до капли, с таким же кряхтением улегся обратно.

– На мне цветы не растут, Жак. Ты чего так уставился?

– Пытаюсь понять, кто ты, – с ухмылкой хмыкнул тот.

– Я бы и сам хотел это понимать, – буркнул Сашка, устраиваясь поудобнее.

– Ты и вправду русский? – не отставал Жак.

– Дружище, я понятия не имею, кто такие эти русские и как они выглядят. Говорил же, я всю жизнь в приюте прожил, – ответил парень с раздражением. Этот разговор начал его напрягать.

– Да ладно тебе. Мне-то ты можешь признаться, – продолжал настаивать Жак.

– В чем? В том, что ни черта о себе не помню? Можешь попросить у доктора мои бумаги. Там все написано.

– Неужели вообще ничего не помнишь?

– Только в общих чертах, – вздохнул Сашка. – И должен признаться, меня это крепко пугает.

– Думаешь, за тобой есть что-то, за что тебя могут потащить к судье? – тут же насторожился Жак.

– Плевать мне на судей, – отмахнулся Сашка. – Я честно служил, и не моя вина, что получил контузию. Это война, и на ней всякое бывает. Я не понимаю, что мне делать дальше.

– Ну, не все так плохо, приятель. Наш коновал решил принять в твоей жизни участие, так что, думаю, сумеешь пристроиться, – протянул Жак с заметной завистью.

– Возможно, возможно, – буркнул Сашка, погружаясь в собственные размышления.

Прежде всего нужно незаметно провести проверку организма. К его удивлению, на этот раз все было гораздо лучше. Похоже, полный покой при контузии был взят не с потолка. Во всяком случае, голова уже болела не так сильно. Само тело отзывалось на любое движение гораздо быстрее, а главное, что из пальцев пропал тремор. В прошлое пробуждение они тряслись, словно у завзятого алкоголика с бодуна.

Накрывшись до подмышек одеялом тонкого сукна, Сашка принялся старательно напрягать и расслаблять поочередно все мышцы тела, пытаясь реанимировать их. Вскоре он почувствовал, что начинает оживать. Кровь быстрее заструилась по жилам, и даже в голове прояснилось. Но вставать он пока не рискнул. Грохот за стенкой палатки (похоже, уронили какую-то тару навроде бочки) заставил его болезненно сморщиться. Неожиданный шум отдался болью в висках и звоном в ушах. Словно сковородой по затылку приложили.

Прикрыв глаза, он принялся вспоминать свое прошлое, пытаясь решить, как быть дальше. Ехать к приятелю врача, имевшего собственную клинику, он не собирался. Что ни говори, а он профессиональный психиатр и очень быстро поймет, что Сашка пытается водить его за нос. Оказаться в комнате с мягкими стенами ему вовсе не улыбалось. Особенно если он вдруг заявит, что каким-то образом перенесся из будущего. Точнее, перенеслось его сознание, эго, или хрен его маму знает, как оно там называется.

Выходит, нужно добраться до Европы и свалить куда подальше. Оставаться в Африке Сашка не собирался. Слишком большая разница менталитетов. Что говорить, если многие местные племена при виде одинокого белого начинают точить ножи и разводить костры под котлами. Людоедство тут процветает во многих местах. В лучшем случае просто прирежут ради пары старых сапог. Ну не любят тут белых. Не любят. И с этим ничего не поделаешь.

«Где родился, там и пригодился», – вспомнил Сашка старую поговорку, которую частенько повторял дворник в их приюте.

Дядя Сеня был человеком выпивающим, но при этом очень умным. А главное, он был отличным рассказчиком. Именно благодаря его влиянию Сашка старался держаться подальше от всех банд. Быть одиночкой всегда тяжело, но, если сделал выбор, иди до конца. Именно так твердил ему дядя Сеня, обучая нескольким необычным приемам рукопашного боя. Кем он был в молодости, Сашка так и не узнал, но однажды, забежав к нему в дворницкую, увидел старый чемодан, стоявший раскрытым на узкой солдатской койке.

Из всего содержимого в глаза Сашке бросился прозрачный пластиковый пакет, в котором лежала солидная горсть орденов и медалей. Спросить что-то Сашка не решился, а дядя Сеня, увидев парня, быстро захлопнул крышку чемодана. Потом парню стало не до вопросов. А вот теперь, вспомнив его, Сашка вдруг понял, что старик был прав. Где родился, там и пригодился. А родился он не в Париже. Точнее, тело-то, возможно, как раз там и родилось, а вот сознание, точнее, тот, кто сейчас это тело занимает, совсем нет.

Запутавшись в собственных сентенциях, Сашка плюнул на условности и сосредоточился на главном. Итак… Из Европы нужно валить. Куда? Само собой в Россию. Если в Европе контуженого солдата быстренько могут запихнуть в дурку, то там на странного француза, хорошо говорящего по-русски, посмотрят в лучшем случае с жалостью. А то и просто махнут рукой, проворчав вслед одно слово – иностранец.

А если забиться в какой-нибудь медвежий угол, то и вовсе станешь местной достопримечательностью. И даже можно будет открыть какую-нибудь маленькую механическую мастерскую. А что? С техникой он всегда был на «ты», так что разобраться с местным примитивом труда не составит. Благо он всегда умел пользоваться головой, а не только есть в нее. Но для такого рода деятельности, требуются вложения. А попросту бабки. А судя по всему, у солдат в этом мире с деньгами сложно.

Тут в глазах у парня помутилось, и перед внутренним взором предстала странная картинка. Окраина старого кладбища, и он, прячущий под могильную плиту кожаный мешочек. Осторожно тряхнув головой, Сашка проморгался и, вздохнув, мысленно проворчал: «Видимо, мой сосед был не так прост. Это ведь он так нычку делал. Похоже, подыхать в этих песках он не собирался и тоже планировал устроить свою жизнь. Интересненько. Ладно. Будем решать проблемы по мере их поступления».

От размышлений его оторвал очередной вопрос Жака.

– Эй, приятель. Так ты решил, что собираешься делать, когда вернешься в метрополию?

– Сначала до нее добраться нужно, – отмахнулся парень, снова погружаясь в себя.

Итак, как любил говаривать дядя Сеня, сначала прими решение, а потом иди до конца. Но сначала сядь и как следует подумай. Если понимаешь, что чего-то не знаешь или не хватает информации, собери ее. Значит, начнем сначала. Что я знаю о России этого времени? А ни хрена. Помню только, что правил ею царь, страна называлась империей, и что через некоторое время начнется война с японцами. Выходит, ехать за Урал смысла нет. Да и холодно там.

В Центральной России тоже все не просто. Там все всех знают, и полиция наверняка начнет присматривать за странным иностранцем. Мне оно надо? Нет. Такого счастья нам не надо. Средняя Азия вообще не вариант. Там сейчас, кажется, англичане заправляют. Остается Кавказ. Да, пожалуй, вариант. Горцы воевали всегда, но в города они не лезут. К тому же там тепло и с голоду не сдохнешь. Так и поступим. С этой мыслью Сашка неожиданно для себя уснул, словно провалился.

* * *

Проглотив очередную ложку супа, Александр вздохнул и мрачно покосился на лежащий перед ним кусок черного хлеба. Странный вид, странный вкус, но сытно. Во всяком случае, в этом госпитале кормят словно на убой. Хотя ему не хватало вина. Пусть кислого, теплого, но такого привычного. За годы службы в Африке он привык разводить воду вином и запивать любую еду этим дешевым пойлом.

Увы, спастись от дизентерии можно было только так. В общем, все не так плохо, как казалось вначале. Но теперь, когда он начал потихоньку вставать и даже умудрялся добраться до клозета, поражавшего его своей чистотой, парню предстояло решить, как быть дальше. Ничего иного, кроме как воевать, Александр просто не умел. Да, иногда в его ушибленной голове вплывали кое-какие странные воспоминания, но ему не к чему было их привязать.

Это были словно разрозненные картинки, которые он никак не мог уложить в одну полноценную мозаику. Да, было время, когда он мечтал стать механиком и управлять самобеглой коляской. Но те подростковые мечты давно уже канули в Лету. Прожив столько лет вдали от родины и постоянно занимаясь только одним делом, он начал забывать об этих мечтах. А самое главное, он вдруг неожиданно понял, что в этом мире все его познания не более чем потуги младенца сдвинуть гору.

Вспомнив свою реакцию на движущиеся картинки, подвешенные на стену, Александр покраснел, а аппетит окончательно испортился. В тот день он едва не обгадился с перепугу. Крестясь и бормоча «Аве Мария», парень свалился с кровати и попытался выбежать в коридор. Включившая телевизор медсестра заставила его лечь обратно и вызвала врача, который и смог кое-как объяснить ему, что это такое. Смех стоял по всему этажу госпиталя.

Не смеялся только врач. Гладя его по голове, словно маленького, он сумел успокоить Александра, рассказав, что эти картинки всего лишь очередное чудо современной техники. Потом была встреча с еще несколькими врачами, после чего его перевели в другой корпус. Теперь им занимались другие люди, и с каждым днем Александр все больше приходил к выводу, что его принимают за умалишенного.

Когда же он потребовал выпустить его из госпиталя, убеждая всех, что нормально себя чувствует, пришедший в палату человек в военной форме странного покроя и вида заявил, что он, Александр, все еще является военнослужащим, дававшим присягу, и обязан выполнять все требования врачей. Сообразив, что так можно и до петли за дезертирство допрыгаться, парень притих, решив как следует изучить местные условия, чтобы однажды сбежать.

Провести остаток жизни в клинике с душевнобольными он не собирался. Но словно прочтя его мысли, Александра заперли. Нет, это не была тюремная камера. Его никто не держал на цепи, но покинуть отведенную ему комнату Александр не мог. Мало того что дверь открывалась только снаружи, так еще за ним постоянно следили. Непонятно как, но в этом он был уверен. А самое неприятное, что просто поговорить он мог только с местным персоналом и только о том, о чем они сами желали говорить.

Покончив с едой, Александр отнес тарелки на столик у двери и, вернувшись на кровать, задумчиво уставился в окно. Неожиданно на парня навалилась тоска, и он, сам того не замечая, тихо заплакал. В этот момент ему до зубовного скрежета было жаль своей бестолковой, несчастной жизни. Ведь за свои не полные двадцать лет он ничего толком сделать так и не успел. Да, воевал. Да, служил родине. Но нужна ли его родине была эта служба?

От мрачных мыслей Александра отвлек тихий шелест открывающейся двери. Обернувшись, он увидел врача и медсестру, собиравшую грязную посуду. Увидев слезы на его щеках, врач присел на кровать рядом с парнем и, заглянув ему в глаза, тихо спросил:

– У тебя что-то болит?

– Нет.

– Тогда почему ты плачешь?

– Я хочу домой, доктор, – вздохнув, признался Александр.

– А где твой дом, Саша? – участливо уточнил врач.

– Не знаю. Приют в Сен-Дени, наверное, – пожал Александр плечами.

– И что бы ты стал делать, окажись вдруг там?

– Я сильный, доктор. Могу работать грузчиком. Могу быть слугой. Уж приказы я выполнять умею, – растерянно улыбнулся парень. – Даже могу служить в какой-нибудь охране. Сторожа всегда нужны.

– А потом? – не унимался врач.

– Не знаю. Нашел бы, чем заняться. Мне ведь еще нет и двадцати, доктор. А я ничего в жизни не видел. Только приют и армия.

– Господи, – послышалось от двери, и медсестра, брякнув собранными тарелками, испуганно выскочила в коридор, заметив возмущенный взгляд врача.

– А ты хотел бы иметь свою семью? – вернулся врач к беседе.

– Конечно. Я, правда, не знаю, как это, но очень бы хотел, – с жаром кивнул Александр и тут же скривился. От резкого движения сдавило виски. – Почему меня держат здесь? – решился он на вопрос, переждав приступ тупой боли.

– Понимаешь, Саша, мы не уверены, что тебя безопасно отпускать, – вздохнув, ответил врач. – Ты воевал. Умеешь убивать. И никто не знает, что ты сделаешь, если тебя кто-то обидит. Ты можешь быть опасен и для других, и для себя самого. Так что пока тебе лучше побыть здесь. Так безопаснее и проще оказывать тебе помощь. К тому же нам очень интересно, как так получилось, что парень из двадцатого века вдруг стал носителем знаний солдата из века девятнадцатого.

– Дьявольским наущением или божьим соизволением, – буркнул в ответ Александр, насупившись.

Ему очень не понравилось, что его принимают за ненормального, который способен броситься в драку только за один косой взгляд. Да, он умеет убивать и потому отлично осознает ценность человеческой жизни. Да, бывают моменты, когда, защищая себе или ближнего, приходится пускать кровь напавшему. Но ведь это только защита. А они не верят в его способность держать себя в руках.