Ледовый материк. Вангол-4

Теперь он уже знал, что Новая Швабия – земля, открытая немецкими моряками-подводниками, она скрыта покровом антарктических льдов. Как бы это ни звучало фантастически, особенно для взрослых людей, детским умом воспринималось легко. Раз есть земля, какая разница где, подо льдами или нет… Тем более что этих льдов никто не видел. Поэтому Кольша сомневался, что это правда. Он думал, завезли куда подальше, а чтобы бежать неповадно было, придумали про Антарктиду. В том, что это действительно ледовый материк, Кольша убедился окончательно, когда их повезли на полевые работы.

В один из дней им объявили, что они уже достаточно взрослые и должны трудиться, для того чтобы знать, как добывается пища, которой их кормят. Всем выдали рабочую форму, достаточно удобные комбинезоны и свитера, и впервые вывезли из комплекса помещений, в которых они жили и учились. Ничего особенно необычного Кольша не увидел. Туманное небо над головой, берег не очень широкой, по его сибирским меркам, реки и поля, бескрайне уходящие вдаль. Вот таких полей Кольше видеть не приходилось. Где-то на горизонте виднелись горы, покрытые лесом. Сердце Кольши сжалось, тайга, его родная тайга виднелась вдали. Вот куда ему нужно…

Единственное, что говорило о том, что попал он в необычное место на земле, – это то, что в небе не было даже намека на солнце. Свет распространялся как-то равномерно со всего небосвода. Ни рассвета, ни заката – светло круглые сутки, в ночное время просто опускались сумерки. Иногда туман становился настолько прозрачным, что было видно какое-то свечение, очень похожее на полярное сияние, но более мощное. Оно, казалось, перекатывалось волнами где-то в небесной выси.

«Не врут немцы, нету тута солнышка… Но земля плодородная. Но чужая, ненужная мне. Все одно уйду…» – думал Кольша.

Группу распределили по участкам для прополки свеклы, и несколько часов подростки добросовестно очищали гряды от сорняка. Работа была нетяжелой, но однообразной и нескончаемой, отчего Кольше стало не по себе. Но он отогнал уныние и устроил соревнование по скоростной прополке. Ему хотелось уйти как можно дальше по борозде, оказаться как можно ближе к далекому, манящему его лесному массиву. Их никто не охранял, воспитатели также трудились, приглядывая за подопечными, показывая, как правильно работать маленькой тяпкой, чтобы не повредить свеклу. Кольша заметил, что поля засажены разными овощами, причем на некоторых полях уже шел сбор урожая, а где-то только еще сажали что-то. Он спросил об этом у воспитателя. Тот ответил, что эта благостная земля, подаренная богами арийской расе, дает три урожая в год.

– Здесь не бывает зимы?

– Нет, зимы здесь не бывает. Здесь всегда лето, только оно разное, все зависит от плотности тумана. Влажность воздуха этой экосистемы – определяющий фактор жизни… Впрочем, ты что-нибудь понял, восемьсот десятый?

Кольша отрицательно покрутил головой и пошел работать.

Все воспитанники не имели имен, на руках у запястья им поставили номера. Накололи татуировки. Свастика и номер. Это было больно. Кольша имел номер восемьсот десять. Имена им должны будут присвоить по желанию их будущих хозяев, полубогов, тогда, когда они пройдут весь курс обучения и сдадут экзамен. Кольша все понимал и знал – он никогда не станет чьим-то рабом. Он помнил своих родных, свою деревню, своего Бога… Теперь, когда он увидел вдали лес, он стал готовиться к побегу. На работу в поля вывозили четыре раза в неделю. Иногда увозили на грузовых машинах далеко от их комплекса, в сады, где они собирали урожаи фруктов. В основном яблоки и сливы. Это было лучше, чем прополка, им разрешали сначала немного съесть, а уж потом собирать плоды. Кольша понял, что убежать можно. Но куда бежать? Как выбраться из этого арийского «рая»?..

В один из дней их привезли с опозданием и долго держали в машине. Из разговоров водителя с одним из воспитателей Кольша понял, что кто-то из воспитанников бежал с работ и за ним послана погоня. Через некоторое время их высадили из грузовика и построили. Не только их группу. Несколько десятков групп построили квадратом. В середину квадрата внесли тело подростка, изорванного насмерть овчарками. Они, собаки, были тут же, надрывно лая на воспитанников, вырываясь из рук своих проводников.

– Вы все видите, что случилось с номером триста двадцать три. Он пытался бежать. Это бессмысленно. Во-первых, бежать отсюда некуда. Во-вторых, спрятаться от наших собак невозможно. – Говоривший в военной форме расхаживал перед строем. – В-третьих, мы не хотим здесь никого держать насильно. Если вы не приняли тот дар, которым вас наградил наш фюрер, подарив вам возможность стать элитными слугами господ всего человечества, то вам достаточно об этом заявить – и вас переведут в другое подразделение. Например, в экспериментально-медицинское, где вы принесете максимальную пользу рейху, а затем уйдете в мир иной. Желающие есть?

Строй замер в молчании. Все знали, что такое «экспериментально-медицинское». Блок подразделения был расположен неподалеку, оттуда иногда были слышны душераздирающие крики детей. Все, что оставалось от подопытных, сжигали и использовали на этих полях как удобрение. Строй молчал. Страх сковывал детские сердца…

– Желающих нет. Значит, все все поняли? Так?

– Так точно, – хором ответили воспитанники.

– Хайль Гитлер! – вытянув руку в приветствии, прокричал эсэсовец.

– Зиг хайль! – заученно ответил строй, вскинув выше плеча вправо руки.

Кольша не знал, что такое Антарктида и где она находится… Даже не представлял себе, как невообразимо далеко и недоступна для него его родная деревня. Может быть, потому, несмотря ни на что, и не терял своей решимости. Его не напугаешь. Видел бы этот эсэс, как он в Сталинграде из винтовки по их хваленым арийцам лупил. А от собак он уйдет, он знает как… Кольша вспомнил своего Арчи. «Как он там? Ждет, наверно, я ж обещал вернуться. Конечно ждет… Ничего, я вернусь…»

Антарктида, Новая Швабия. Ольга

О трагических для немецкой армии событиях под Сталинградом в Новой Швабии, конечно, никто не знал. Никто, кроме радиста одной из транспортных подводных лодок. Он был прирожденный коротковолновик и успел зацепить во время выхода передачу американского коллеги, в которой тот рассказал о крахе немецких армий в России, Сталинградском котле и сдавшемся фельдмаршале Паулюсе. Радист Отто Готлиб об этом никому говорить не стал. Понимал, что такая информация может обернуться для него большими неприятностями. Однако весть о крахе под Сталинградом каким-то неведомым образом все же просочилась сквозь толщу льдов и запреты спецслужб, и весной сорок третьего года об этом знали все. Знали, но открыто не обсуждали. Старательно поддерживаемый здесь миф о непобедимости немецкой армии дал серьезную трещину. Если там, в Германии, фюрер и его команда предприняли колоссальные усилия для того, чтобы поднять боевой дух армии и народа, то о том, что может произойти здесь, там вообще не подумали. Потому что в Антарктиде никто не должен был узнать о поражениях на Восточном фронте. Тем более что официальная информация, поступившая из Берлина, говорила о том, что Сталинград захвачен и Москва отрезана от кавказской нефти. Дни Советской страны сочтены. О том, что в Северной Африке был полностью разгромлен Роммель и более двухсот пятидесяти тысяч немецких солдат и офицеров сдались в плен, умалчивалось. Сообщения из столицы Третьего рейха о положении на фронтах были «приукрашенными, а точнее – лживыми»…

Это была очевидная ложь, и от осознания этого было не по себе всем – и военному руководству новой земли, и ее рядовым первожителям. Хотя руководители «Аненербе», высшие офицеры СС, находившиеся здесь, и старались не показывать, что знали правду, у них это уже плохо получалось. Здесь, в тысячах километров от Германии, подо льдами великого континента, уже царил несколько иной мир. Это начинали понимать.

Что будет, если прервется связь с родиной? Если вдруг фюрер проиграет войну? Что будет с Германией? Что, если там погибнут близкие? Эти вопросы стали приходить в голову людей, оторванных от мира, и на них не находилось ответов. В душах первожителей новой земли воцарялось смятение, ответы на мучительные вопросы пытались искать на дне пивных кружек. Традиции пивного братства немцы перенесли и на эту землю, благо плантации хмеля здесь приносили по три урожая в год, и качество его восхищало мастеров пивоваренного дела. Однако повальное пьянство, в которое втягивалось все большее количество людей, начинало беспокоить руководство Новой Швабии. Причины были ясны: неуверенность в завтрашнем дне, тоска по родным, невозможность создать семью, ведь женщин катастрофически не хватало. Огромные спортивные комплексы с бассейнами и теннисными кортами, футбольные поля и волейбольные площадки постепенно пустели, зато публичые дома работали круглосуточно и не справлялись с желающими утолить сексуальный голод… Эмиссары Геббельса и спецагенты СС, отвечавшие за моральное состояние и боевой дух, прибывшие сюда одновременно с первопоселенцами, уже сами поднимали себе настроение по вечерам в барах тройными дозами отменного коньяка, запасы которого пополнялись с приходом каждого транспортника из оккупированной Франции. Получая от своего руководства явную дезинформацию о положении на фронтах, они отвечали точно такой же дезой о состоянии боевого духа в Новой Швабии.

В середине лета сорок третьего года негласно, с молчаливого согласия руководства, немецкие инженеры установили сверхчувствительные антенны и включили на прием коротковолновую аппаратуру такого уровня, о котором никто на земле еще и не подозревал. Даже в Берлине.

Новая Швабия уже не была отрезана от мира. Она слушала информационные агентства всех стран.

Штольц и его жена к тому времени благодаря «правильному» общению вошли в довольно узкий круг элиты и заняли в нем достойное положение. К их мнению прислушивались, а в отношении некоторых вопросов Штольц постепенно стал тем человеком, мнение которого ценили очень высоко.

Гитлерсбург, столица Новой Швабии, в одном из привилегированных районов которого супружеская пара Штольц вскоре получила хорошее жилье, очень быстро разрастался. В основном за счет строительства жилых кварталов для рабочих и, конечно, элитной застройки побережья. Строились поместья для высшей элиты рейха, проекты разрабатывались лучшими архитекторами и согласовывались с будущими хозяевами в Берлине, а затем воплощались здесь, вблизи уютных заливов, руками лучших мастеров.

Особое место в Новой Швабии занимала энергетика. Использование угля или иных видов горючего топлива для получения электроэнергии здесь было невозможно. В первую очередь были возведены несколько небольших по мощности каскадных гидростанций на горной реке, а затем заработали ядерные реакторы первой атомной станции.

Научные центры жили своей обособленной жизнью. Ученые, обеспеченные полностью всем необходимым для жизни и исследовательской деятельности, совершали мощные прорывы в технологиях. Многое, о чем слышали Пауль и Ольга, было настолько фантастичным, что невольно ввергало их в сомнение. К примеру, создание искусственного интеллекта или выращивание органов человеческого тела для последующей имплантации. Проверить было практически невозможно. Все научные центры строго охранялись, и их расположение заранее предопределяло их труднодоступность и невозможность наблюдения со стороны. Только из разговоров подвыпивших людей из младшего персонала удавалось приблизительно определять, чем они занимаются в своих засекреченных лабораториях и цехах. Этого было мало, но ничего другого не было и вовсе, как и связи с центром.

Штольц должен был выполнить свою конкретную задачу – реализовать здесь, на этой новой земле, программу «Источник жизни». Она была многоэтапной, имела ряд направлений и предполагала длительную селекционную работу. Подобрать мужчину и женщину так, чтобы их потомство унаследовало бы лучшие признаки арийской расы, оказалось делом очень сложным. Где-то в душе Пауль понимал, что он занимается проектом, не имеющим перспективы, но ему было интересно, а вдруг из этого что-то все-таки получится. Он не видел в своей работе особого вреда для человечества, и это его несколько успокаивало.

Немецкие женщины добровольно шли на эксперименты, зачиная детей от избранных Штольцем соотечественников. Становились матерями и воспитывали рожденных в мечтах о великих ариях до трех лет, а потом этим должны были заниматься уже наставники в детских воспитательных учреждениях. Все, казалось, должно было быть хорошо. Но результаты этих экспериментов иногда вводили Штольца в полный ступор. От двух абсолютно светловолосых людей почему-то рождались дети с темными волосами, и объяснить это он не мог. Цвет глаз тоже не всегда соответствовал норме. Более того, были случаи рождения детей с признаками другой расы в цвете кожи. Почему это происходило, было для него неразрешимой загадкой. Он не знал о более тонких энергетических структурах организма, о том, что не только физическое оплодотворение определяет качественные характеристики будущей личности. Он был верующим человеком, но понятие души для него, как для многих людей, было понятием абстрактным, не имеющим ничего общего с наукой. Он и предположить не мог, насколько все структурировано в строгом соответствии законам материального и духовного миров, взаимодополняющих друг друга, взаимосвязывающих и дающих саму жизнь. Как бы мы ни пытались соединить химические элементы, заполняющие этот мир, без необъяснимого наукой духовного начала жизнь не зародится. Создать новый вид живых существ невозможно. Штольц пытался как бы очистить арийскую расу от примеси других рас, не понимая того, что сама идея была просто утопией. То, что происходило с человечеством в течение тысячелетий кровесмешения, сделало этот процесс необратимым. Однако он методично «выполнял» требования самого фюрера – создать высшую расу господ, теперь уже прекрасно понимая глупость и никчемность этой идеи.

Утвержденные в «Аненербе» программы по созданию новой расы (имелось в виду воспитание нордического характера и силы воли у будущих наци) не совсем соответствовали реалиям. Требовались корректировки, согласовать которые на таком расстоянии от Берлина было практически невозможно. Поэтому Пауль, пользуясь своим положением и связями, стал вносить изменения самостоятельно, мотивируя свои решения в рапортах, которые, как положено, передавались дальше по службе. Когда они уйдут в центр и что там с ними произойдет, было уже не важно. Важно было то, что Пауль своим решением отменил физические наказания для детей. Постепенно он добился того, чтобы медицинские эксперименты на детях были прекращены. Ольгу он наделил полномочиями инспектора по контролю за содержанием подростков во всех подразделениях в Новой Швабии. Она получила возможность свободно передвигаться, инспектируя учебные заведения всех направлений обучения. Ольга много разговаривала с воспитателями, преподавателями и детьми. Постепенно Паулю становилось ясно, что надо делать в том или ином центре для максимального спасения детей от пагубного воздействия идей нацизма. Делать осторожно, но эффективно. В первую очередь – найти способы постепенно убрать из рядов воспитателей садистов и фанатов национал-социализма. Штольц находил такие способы. Ротация кадров с целью обмена опытом – его идея. В результате такой ротации многие опасные люди были удалены от детей. Это было очень важно.

Ольга почувствовала нужность своей миссии. Она с головой ушла в работу и постоянно была в разъездах. В одной из элитных школ она заметила рослого мальчишку. Как и все, он был подстрижен очень коротко, почти налысо, его голова, слегка покрытая подрастающими густыми волосами, была седая. Не светлая, а именно седая. Его внимательный взгляд был не по-детски строг. Она решила поговорить с ним в следующий приезд.

А пока истребовала его личное досье. То, что она прочла в нем, ввергло ее в панику. Мальчик под номером восемьсот десять был русским, вывезен из окрестностей Сталинграда летом сорок второго года. Никаких документов и сведений о его прошлом не было, зато будущее ему было уготовано страшное. Через две недели он должен был быть подвергнут кастрации для перевода в подразделение евнухов. Кто принял такое решение, из документов видно не было, но отменить его просто так было невозможно. Эсэсовской элите рейха нужны были евнухи, отбор в эти подразделения происходил под личным контролем Гиммлера. Из этих людей он предполагал готовить особую касту личных охранников. Отменить это распоряжение самостоятельно Штольц не мог. Что-либо предпринять через Берлин было невозможно.

Ольга собиралась на встречу с этим мальчишкой, еще не представляя, как ему помочь.

Забайкалье. Сырохватов

Старший лейтенант Сырохватов в который уже раз перелистывал дневник убитого его людьми Игоря Сергеева. Все в нем указывало на то, что документами Сергеева воспользовался некто Вангол, в чем Сырохватов был уже абсолютно убежден. Он подчеркнул красным карандашом строки, прямо или косвенно подтверждающие его догадку. Их было не так уж и много, но вполне достаточно для определенных выводов.

Его интересовало теперь другое – почему Сергеев, очнувшись от болезненного состояния, не вышел из тайги. Не вышел к своим, советским людям, хотя бы для того, чтобы рассказать о случившемся с ним. Заявить в органы о том, что его документы похищены, восстановить справедливость. Тем самым он бы снял с себя ответственность за все последующие события. А так получается, что он как бы скрыл то, что его документами воспользовался враг. Он сам пишет, что понял – ему здесь хорошо и уходить из тайги никуда не хочется. «Здешний мир стал мне родным» – этой дневниковой фразой Сергеев, в глазах Сырохватова, показал, что стал предателем и изменником Родины.

«Туда ему и дорога, – думал Сырохватов. – Взяли бы живым – все равно к стенке как дезертира поставили бы. Но что это за Вангол? Судя по имени, азиат какой-то. А по записям в дневнике – русский. По крайней мере, Сергеев пишет, что говорил он по-русски хорошо. Но имя-то нерусское, скорее всего, ненастоящее… Оперативный псевдоним вражеского разведчика, не иначе…» За размышлениями Сырохватов не заметил, как стрелки часов ушли далеко за полночь.

Завтра на службу. С утра он собрался прийти на прием к начальнику Читинского УНКГБ майору ГБ Портных. Он понимал, что добраться до Москвы без ведома руководства невозможно, поэтому принял решение доложить о своих выводах лично ему. Этого человека он знал с довоенных времен как опытного чекиста, под его началом служил еще в тридцать девятом году, непростое тогда было время даже для них.

Попав на стажировку в районное НКВД в Дебальцево под Донецком, он сумел показать себя так, что Портных заметил в нем отменное оперативное чутье и мертвую хватку. Он сумел быстро, по горячим следам, разоблачить и привлечь к ответственности группу врагов народа, совершавших в течение нескольких лет вредительские действия на железнодорожной станции. Он заставил их говорить, припер к стенке неопровержимыми уликами, в конце концов поставил их к стенке. Еще тогда он понял, что люди слабы настолько, что умеючи можно добиться от них признания в том, о чем они и не помышляли. Достаточно выяснить, чем человек дорожит более всего. Найти его слабое место. А оно есть у всех. Дети, жены, родители, честное имя. Многие не выдерживали чисто физически, это действительно мучительно: несколько суток без сна, непрерывные допросы с пристрастием. Ответ «нет» – по почкам, молчанка – еще по почкам. Некоторые так боялись потерять мужское достоинство, что после первого удара в пах теряли человеческое достоинство – подписывали все, что нужно было, что требовалось. И тонули сами, и тянули за собой других. Не помогали партбилеты с дореволюционным стажем. Прошлые заслуги не принимались во внимание – враг должен быть уличен и уничтожен карающей рукой трудового народа. Портных видел тогда, как Сырохватов своей активной работой, конечно под его умелым руководством, проложил ему дорогу на повышение. Как и многие в те годы, он сам висел на волоске. Малейший промах – и все, лагеря в лучшем случае. Он этого не забыл.

Сырохватов никогда не нарушал субординации и никогда не просил чего-либо для себя. В этот раз он решил попросить Портных о содействии. Но опять же не для себя. Для дела особой важности, суть которого он решил преподнести несколько иначе. По имеющейся у него оперативной информации, неустановленное лицо мужского пола по кличке Вангол еще до начала войны выехал по поддельным документам в Москву с целью проникновения в советскую разведку. Причем внедрение произошло при содействии работников Иркутского НКВД. Кто, как и почему способствовал этому, выяснит следствие, однако говорить об этом преждевременно, пока не установлен сам преступник.

Сырохватов, понимая всю опасность своего положения, ведь он носитель компромата на должностных лиц УНКГБ по Иркутской области, не может пока действовать официально по служебным каналам. Он опасается того, что если эта информация реально не подтвердится или найдутся силы, которые сделают все возможное, чтобы эта информация не подтвердилась, то он сразу попадет под сокрушительный удар, уцелеть после которого ему не удастся. Однако он убежден, что, получив особые полномочия, он найдет преступника и тем самым будет раскрыто очень серьезное государственное преступление. Сырохватов, зная майора Портных, предполагал, что тот потребует доказательств. Их было крайне мало, но они были, а еще было чутье Сырохватова, о котором очень хорошо начальник знал. На это старший лейтенант и рассчитывал, и не ошибся.

– Так говоришь, агент иностранной разведки, не иначе?

– Так точно. Наверняка довоенное внедрение. Глубокая конспирация, тщательно разработанный план. Все говорит о том, что мы имеем дело с вражеским разведчиком. Представляете, где он может сейчас работать? На какой должности?

– Главное, на кого он сейчас работает?.. И под чьим руководством?.. Да, задал ты мне задачку, Сырохватов. Тут с лету не решишь, тут ох как подумать надо…

– А я, товарищ майор, сейчас только одного прошу: направить меня в Москву в командировку. У вас же есть связи в наркомате, нужно просто содействие в получении информации. Никакого рапорта или донесения на эту тему не будет, пока я не сумею выследить этого Вангола. Пока не установлю, кто он, где он, чем дышит и на кого работает. Все, что я выясню, будете знать только вы, вам и принимать решение о том, как действовать дальше. Время разобраться в ситуации будет. Мне главное – достать его, а вот тут надо торопиться.

– Хорошо. Я подумаю, как отправить тебя в столицу. Зайди завтра после обеда, а пока отдыхай.

– Есть, товарищ майор. Разрешите идти?

– Иди, Сырохватов.

Как только Сырохватов вышел и его шаги затихли в гулком коридоре управления, Портных снял трубку телефона:

– Соедините меня с наркоматом.

Через несколько минут Москва ответила. Дежурный по наркомату, выслушав Портных, спросил, с кем соединить.

– Кадры.

Когда трубка ответила голосом старого знакомого, майор спросил:

– Привет, Иван Михайлович, как здоровье?

– Нормально, у меня все хорошо. На здоровье тоже не жалуюсь.

Далее разговор потек в режиме обычного диалога.

– Чего звоню? Слушай, у меня есть один вопрос. Если припомнишь, года полтора-два назад от вас была ориентировка на некоего Вангола, его разыскивали по поводу царского золота, кажется, ну и разбой вроде был… да, да, помнишь? Почему интересуюсь? Да тут кое-какой материал на него вырисовывается… Как забыть? Вообще забыть? Понял, не дурак.

Осторожно положив трубку, Портных вытер лоб носовым платком. От услышанного его мгновенно пробила такая испарина, что стало мокро аж между лопатками.

– Ну, сука, Сырохватов… Хорошо, что я позвонил, вот это вляпался бы…

Иван Михайлович, ответивший ему, был опытный кадровик, с феноменальной памятью человек. Он сразу вспомнил приказ «самого» по тому делу. По-дружески он посоветовал давнему приятелю даже имя этого человека забыть, поскольку этого человека уже давно нет. Самое главное, он сказал:

– Понимаешь, принято решение, что его вообще никогда не было. Его никто и никогда не видел и не мог видеть. Это очень важно. Вообще и никогда. Ошибочная была ориентировка. Ошибочная.

Портных откинулся на спинку кресла. Мысли неслись в голове бешеной круговертью.

«Да, с меня причитается, Михалыч. Даст Бог, сочтемся…»

На следующий день в канцелярии управления, куда дежурный направил Сырохватова, встретив у входа, ему выдали предписание о выезде в Москву и пакет, который он обязан был передать лично в руки начальнику управления кадров. Начальника управления на месте не было, уехал на несколько дней в районы.

«Что ж, хорошо, майор слово держит. Еду в Москву», – обрадовался Сырохватов.

Вечером он уже сидел в купе поезда Чита – Москва, ему достались нижняя полка и приятный попутчик, очень интересный собеседник.