bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Утром Сэл сказала, что у неё дурное настроение. Её мучали кошмары, она плохо спала и вообще:

– Давай сегодня никуда не пойдём? Проваляемся целый день в постели.

Я ответил, что от этого можно сойти с ума – целый день торчать в каюте. Сказал, что у нас и так слишком мало развлечений.

Она ответила, что я дурак. Так и сказала: "Коб, ты дурак!" и прибавила, что я ничего не вижу дальше собственного носа.

– Точнее видишь, но не хочешь видеть. А ещё точнее, смотришь, видишь, но не хочешь смириться.

Я спросил, о чём она болтает, но Сэл уже выскользнула из-под одеяла, накинула на плечи халат. Обожаю это мгновение, когда надевает свой полупрозрачный халатик: утренний оранжевый свет пронизывает ткань, виден контур обнаженного тела, соски грудей – они появляются по очереди, Сэл поворачивается, застёгивая пуговки, – первым возникает правый затем левый… просто театр кабуки в роскошно-сексуальной интерпретации.

В каюту заглянул дневальный, сказал, что кэп желает нас видеть. На вопрос: "Какого чёрта ему надо?" ответил, что капитан сильно расстроен.

– Даже пил ром!

Я посмотрел на мальчишку-дневального с насмешливой укоризной:

– Ого! Это действительно необычно! Он так редко это делает… всего лишь каждый день.

– Приказал, чтобы вы явились к нему, как можно быстрее.

– Чичас, – согласился я. – Только надену кеды. Чтобы в поворотах не заносило.

Дневальный пожал плечами, мол моё дело передать, а дальше поступайте, как хотите.

Я предложил Сэл позавтракать, она ответила, что не голодна, и вообще лучше поторопиться. Зачем дразнить гусей?

– Тогда пойдём к капитану?

Она кивнула. Сэл не успела накрасить брови и ресницы и потому походила на школьницу-выпускницу. Чуть наивную и ожидающую от долгой последующей жизни роскошных приключений.


Капитан трескал ром. Дневальный оказался прав, сегодня процедура принятия за воротник отличалась от обычной. С мертвецки спокойным лицом капитан наполнял кружку, вздыхал и с таким же философским спокойствием выпивал.

– Здравствуй, Саломея! – капитан обращался к моей напарнице. Меня он начисто игнорировал, даже руки не подал. Я не обиделся.

– Тут вот какое дело, – капитан говорил медленно, рассуждая. – Ты же общаешься с этими… – большим пальцем он показал за спину. – И я подумал…

– Что произошло? – спросила Сэл.

– Дельце приключилось на судне ху… – кэп икнул, – хуже не придумаешь. Долли Бартоломью изнасиловали.

Сэл ничего не сказала, только нахмурилась. Капитан постучал ногтями по столу и продолжил, размышляя с самим собой. Полагаю, он вытянул пару бутылок до нашего прихода.

– Если эту отвратительную выходку можно назвать изнасилованием. Скотина, Руперт, запудрил девице мозги, наплёл небылиц, что они станут играть в паровозики.

– Руперт? – удивился я. – Вы его поймали?

Кэп заглянул в кружку, увидел дно и сильно огорчился.

– Придумал же такое, мерзавец. Чух-чух! Паровозики! Как тебе это нравится? Впрочем, ей много не надо, мозги у девчонки, как у младенца.

К своим двадцати восьми (или около того) годам Долли Бартоломью имела роскошное тело здоровой зрелой женщины и мозги трёхлетнего ребёнка. Кэп сказал, что рассудком она напоминает попугая. Он видел такого в Глазго, в порту, у прокажённой гадалки.

– Весёлый был, шельма. Задорный. Хотя и воровливый.

– Чего вы хотите от меня? – спросила Саломея. – Насколько я понимаю, вы схватили насильника. Долли даст показания…

– Долли ничего не скажет, – перебил капитан. – Отец запрещает её допрашивать. Поэтому я хочу, чтобы ты нашла доказательства вины Руперта. – Мы с Сэл переглянулись. Я подумал, что сейчас мозги капитана напоминают попугайские. – Или доказала его невиновность. Понятно? Здесь действуют законы королевства! – кэп грохнул кружкой об стол. – И я гарантирую эти законы на своём судне! И никакой вонючий итальяшка не помешает мне судить подданного её величества! А значит, он имеет право на адвоката, на расследование и право быть повешенным. Понимаешь? Не зарезанным или линчёванным этими макаронниками, а повешенным по закону. Всё ясно?

Выговорившись, капитан нырнул под стол и загремел бутылками. Оттуда, снизу он рыкнул, что мы свободны. Он всё сказал, и более нас не задерживает.

Я взял Сэл за руку, и мы пошли к выходу. Было около одиннадцати – самое время для завтрака.


9 января 1899 года, пассажирское судно "Herald of freedom", отдало швартовы в порту Саутгемптона, втянуло в себя сходни, как глубоководный спрут втягивает в себя щупальца и вышло в бухту Саутгемптон-Уотер.

Только человек, обладающий тонкой извращённой фантазией (или напротив, не обладающий воображением вовсе) мог дать этому нелепому, грузному и неповоротливому судну такое название – глашатай свободы. Профилем "Герольд" напоминал одёжный шкаф, перевёрнутый набок и сильно изломанный – будто пьяный взбесившийся муж долго колотил по нему бейсбольной битой, полагая, что любовник жены заперся внутри.

Из бухты Саутгемптона "Герольд" намеревался попасть в Ламанш, пересечь его и стать на якорь в Шербуре, чтобы забрать купивших там билеты пассажиров. За Шербуром шла остановка в Лимерике – одёжный шкаф заполнял свои внутренности человеческими душами, и был готов пристать к любой стенке в любом порту, где бы нашлась хоть дюжина бедолаг, желающих пересечь Атлантику.

Какое-то время капитан серьёзно помышлял "заглянуть" на Азорские острова. Дабы пополнить трюмы питьевой водой и пассажирами.


– В главном он прав, – сказал я. – Если на судне совершено преступление, мы должны его расследовать.

– Как ты себе это представляешь? Расследовать раскрытое преступление?

– Ну… – я не знал что ответить, и подумал, что Сэл иногда бывает исключительно беспардонной. – Вскрытие покажет. Сейчас у нас два варианта: или осмотреть место преступления, или переговорить с подозреваемым.

– Он не подозреваемый, – отрезала Сэл. – Он преступник.


Руперт сидел на койке, подтянув к себе ноги и обхватив колени руками. Перед ним лежала раскрытая книга. Когда мы вошли, он поднял голову и посмотрел на нас сквозь круглые очки. Взгляд показался мне печальным. Не испуганным, не затравленным, а печальным. Весу в Руперте было килограмм шестьдесят, не больше.

"Матерь божья, – подумал я. – Если это насильник, то я просто бандит с большой дороги".

Пассажир второго класса, Руперт Строуберри путешествовал с женой и сыном – это я выяснил из пассажирского журнала. Он оплатил двухместную каюту, вероятно из экономии. Я мысленно представил, как он спит, обняв сына. "Или жену. Они могли спать на одной койке, а сын имел отдельное, роскошное лежбище – десятилетнему мальчишке здешняя койка покажется необъятной".

– Что с вашей женой, Руперт? – спросил я. – Где ваш сын?

Руперт потёр рукой лоб, снял очки. Без очков он выглядел старше.

– Я… я не знаю, сэр, – произнёс растеряно. – Разве у меня была жена? Сын?

– Полагаю, что да. Во всяком случае, так написано в реестре пассажиров.

Сэл сложила на груди руки, стала у двери, как изваяние. Римский легионер, ни дать, ни взять: ноздри раздуты, в глазах вспыхивают молнии.

– Капитан сообщил, что вы совершили преступление. Вы это подтверждаете?

Я посмотрел на напарницу с удивлением: "Кто учил её вести допросы? Какой-то кошмар!"

– Саломея хотела спросить, как вы провели тот день? Расскажите по порядку с самого утра. Не опуская подробностей.

История получилась самая заурядная. Руперт проснулся, умылся, поговорил с миссис Щульц – соседкой по каюте. Соседка угостила его тостом с мармеладом; Руперт съел его в своей каюте, в одиночку. После этого три часа читал, покуда вновь не почувствовал голод. Спустился в столовую третьего класса – кормят там хуже, но значительно дешевле. Руперт признался, что ограничен в средствах.

– Мне нахамил один джентльмен, – сказал Руперт. – Кажется, из рабочих. Он был одет в чёрную куртку и грубые ботинки, в таких ходят кочегары.

Я кивнул и попросил продолжать.

Во второй половине дня сильно качало, он вышел на воздух, чтобы проветриться.

– Ага, – поддакнул я. – Повисеть на леерах. Вернуть океану съеденный обед.

Руперт не расслышал моей подначки, или не откликнулся на неё.

– Солнце к тому времени опустилось, демонически нависало над самыми облаками. И облака были такими… дивными. Пылающее солнце, угольно-белые облака. Помните сонет Рильке: Облики мира, как облака/тихо уплыли./Все, что вершится, уводит века/в первые были.

– Ближе к делу, – подала голос Сэл.

Побывав на воздухе, Руперт почувствовал себя лучше и пошел в бар. Не для того, чтобы выпить, но чтобы скоротать время. Заказал порцию виски – чтобы не выделяться, – и целый час цедил её. Даже задремал.

– Дай угадаю, – ухмыльнулась Сэл. – В баре к тебе подошел приятель, который играет в оркестре на банджо, и угостил двойным "Тропическим", который ты тут же выпил, несмотря на принципы, и основательно захмелел. Что было дальше, ты не помнишь.

Тон Саломеи мне не понравился, но вмешиваться я не стал, тем более что Руперт вытаращил глаза и сказал, что так и было. Он не знает, играет ли тот малый на банджо, однако он действительно предложил выпить "Землетрясение" – коктейль его собственного изобретения.

– После этого сознание возвращалось ко мне урывками, – Руперт почесал в затылке.

– Но хоть что-то ты помнишь? – спросил я.

– Почти ничего.

После этой фразы я тоже занервничал. Тупость парня начинала меня раздражать. Пришлось объяснить в простых и ёмких выражениях, что он (хорошо-хорошо, не он, кто-то другой) изнасиловал дочку дона Маурицио. И теперь куча головорезов во главе с разъярённым доном жаждет разорвать насильника в клочья.

– Или порезать на ремни, – предположил я. – Что тоже, согласитесь, малоприятно.

Капитан пожелал вершить суд законным образом, и только этот каприз стоит между итальянскими громилами и Рупертом.

– И единственный способ вынуть голову из петли, – внушал я, – которая уже накинута на вашу хрупкую шею, это вспомнить в деталях, что происходило в тот день. Найти хотя бы намёк на алиби.

На протяжении всего монолога, Руперт внимательно смотрел на мои губы. Мне показалось, что так он лучше понимает – не ушами, а глазами. Когда я закончил, он пролепетал, краснея:

– Помню, как я орал на верхней палубе. Уже ночью.

– Зачем?

– Хотел перекричать ветер. Потом залез в спасательную шлюпку. Там меня вырвало.

Он замолчал.

– Это всё?

– Всё.

– Паршиво.

Я вдруг почувствовал себя врачом. Врачом пациента, который отказывается жить. А как можно выздороветь, если нет желания бороться?

Оставалась только последняя, микроскопическая надежа. Я показал на повязку на левой руке Руперта и спросил, что там? Что с его безымянным пальцем? Он ответил, что палец откусила огненная фурия.

– Матросы на юте ловили рыбу, забросили сеть. На второй или третий раз им посчастливилось вытянуть фурию – моряки радостно загалдели, я подошел посмотреть.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Конец ознакомительного фрагмента
Купить и скачать всю книгу