Мякин

Влад Стифин

Мякин

Вместо предисловия

Здравствуйте, уважаемый Влад! Позвольте мне вас так называть, так как являюсь искренней вашей почитательницей и думаю, что вправе обратиться к вам таким образом.

Только вчера завершила чтение вашего нового произведения и, честно сказать, расстроилась. Я бы даже сказала – огорчилась.

Читала, как всегда, на одном дыхании, возвращалась к отдельным моментам, перечитывала. И что же я обнаружила? Слабого, никчёмного человека – главного героя. Мне даже не хочется называть его главным героем – он совсем не мужчина, ни капельки мужественности. Какой-то мямля – нерешительный и безвольный человек! Я, конечно, понимаю ваш замысел. Вам, вероятно, захотелось описать такого «маленького человечка», какие всё-таки встречаются в реальной жизни. «Но, – говорю, я и еще раз: – Но!» Вы же – талантливый человек, неужели вам ни разу в жизни не встретились достойные подражания, я бы сказала, описания, примеры? Их полно, только надо оглянуться, посмотреть по сторонам, не зацикливаться на нашей, ещё встречающейся, серости. Он – ваш главный герой, даже не может удержаться в должности начальника, что совсем, как говорили раньше, нетипично.

Нынешние начальники, и это вы знаете лучше меня, если устроятся в кресле, то уж оттуда их ничем не выкуришь, а ваш герой – слабак. Расстроился и сник, не проруководив коллективом и года, а ведь, кажется, работать умеет.

Простите за резкость, но это от эмоций, без которых невозможно читать вашу книгу о Мякине.

Уважаемый Влад! Всё, что я изложила ранее, всё это сущие пустяки по сравнению с главным. А главное – вот в чём. Вы совсем забыли про любовь, то есть кое-что там у вас есть, но это кое-что так мало, так незначительно и, право же, так далеко от жизни, что диву даёшься, как вам это не заметилось. Ваш герой то ли глубоко равнодушен, то ли, извините, чем-то болен, потому что всех женщин он проигнорировал.

Всех оставил в недоумении: и умницу в санатории, и собственную супругу (заботливую, тихую женщину, которой он явно недостоин), и сослуживицу. О ней особо. Ведь она любит его, любит самоотверженно, терпеливо ждёт от него взаимности. По сюжету спасает его от гибели. И вот, казалось бы, счастливый конец, но нет. Вы как автор решили обойтись без «хеппи-энда». Что ж, это ваше право, но Раису жалко. Жалко до слёз, да и супругу тоже. Я бы не взяла его, вашего героя, то есть не приняла обратно, но в вашем произведении конец открыт. Открыт, как всегда, без продолжения, а жаль.

С глубоким уважением, ваша бессменная почитательница

Санатория

Мякин впервые в жизни попал в санаторий. Получилось это почти случайно. Зима была в самом разгаре, и, как положено, снега да морозы не располагали к отпускам в данной местности. Трудящиеся массы суетились в ожидании новогодних праздников, и редко кто из них был готов отправиться в очередной отпуск. Как правило, в те времена население стремилось отдыхать летом, когда тёпленькая погода уж совсем не вдохновляла на интенсивный труд во благо.

Как-то после обеда, когда конторские ещё не углубились в тягомотину бумаг, Мякина вызвал начальник. Мякин сразу заподозрил неладное: обычно в такие часы начальство тихо отсиживалось по кабинетам, в спокойствии перерабатывая обеденные яства.

– Заходи, заходи, Мякин, – подозрительно ласково обратился к нему начальник.

Мякин насторожился до предела и мысленно, лихорадочно перебирал все возможные промахи, которые мог сотворить вольно или невольно за последние два дня.

– Ну что, Мякин, как дела? Как… – Начальник, видимо, хотел ещё что-то спросить, но послеобеденная расслабленность ликвидировала быстроту мысли, которая бывала у начальника по утрам, особенно когда он вставал, так сказать, не с той ноги.

– Как здоровье? – продолжил начальник.

Мякин совсем сник.

«Ну, сейчас начнётся», – подумал он и приготовился к самому худшему.

Самым худшим среди конторских считалось состояние, когда начальник начинал учить, как надо работать. В этих случаях он монотонно говорил и говорил про то, как необходимо оформлять документы, как готовить заключения. Приводил множество примеров нерадивого отношения к конторским обязанностям и иссякал только тогда, когда подчинённый, вытянувшись в струнку у стола, втягивал голову в плечи, опускал её и молчал, затаившись, как мышь в норке, на всё время поучения.

Но в этот раз начальник удивил Мякина, пригласив его сесть.

– Да ты, Мякин, садись! В ногах правды нет. Вижу, устал маленько. Работы-то много?

Мякин с перепугу остолбенел и сначала никак не отреагировал на это предложение. Он подумал, что ослышался, и остался стоять.

– Садись, садись, Мякин, – повторил начальник. – Мы тут решили в санаторию тебя отправить.

Мякин окончательно остолбенел. С трудом приоткрыл рот и, с усилием двигая языком, изрёк то ли звук удивления, то ли вопроса:

– А?

– Никакого «А», – строго отреагировал начальник. – Заслужил. Заслужил самоотверженным трудом. Уж сколько лет у нас?

Мякин вернулся в действительность и с дрожью в голосе ответил:

– Больше десяти.

– Вот видишь, – удовлетворённо подтвердил начальник. – Заслужил санаторию!

Мякин с испугу присел на краешек стула и тут же вскочил, словно наткнулся на что-то острое.

– А отчёт? – произнёс он с некоторой тревогой.

– Отчёт передашь Казлюку, – ответил начальник и, хлопнув ладонью по столу, добавил: – Отчёт передашь и оформляйся. Всё.

Мякин не помнил, как оказался в коридоре. Ноги плохо слушались, и он с трудом добрался до своего стола. Сел и некоторое время пытался сосредоточиться на происшедшем.

– Меня посылают в санаторий. Отчёт передать Казлюку. Что бы это значило? – Мякин огляделся по сторонам. Казлюк пристально следил за ним из угла комнаты, и Мякину даже показалось, что тот как-то странно улыбается.

О Казлюке в конторе ходили разные слухи. Одно время поговаривали, что он чей-то родственник и что скоро займёт место начальника. Потом этот слух сменился на другой: будто бы Казлюка натаскивают на какую-то высокую должность и сидит он здесь временно – как говорится, для создания хорошей анкеты. Во всяком случае, конторские Казлюка немного побаивались, то есть относились к нему с осторожностью – мало ли что. А Казлюк всего за месяц работы сумел втиснуться во все конторские дела. Водилась за ним одна неприятная привычка. Бывало, встанет за спиной у кого-нибудь и наблюдает за работой. Мякина это ужас как раздражало, но сделать он ничего не мог – терпел этого Казлюка, как и все. А ещё у Мякина был индивидуальный повод опасаться Казлюка. Лишь у одного Мякина была высшая категория, а у Казлюка – только первая. И теперь в неожиданно сложившихся обстоятельствах в голове у Мякина зрела страшная мысль: а ну как передадут Казлюку его, мякинскую, высшую, а ему, старейшему работнику, первую оставят?

Жутко стало Мякину от этой мысли – аж холодок по спине пробежал, – а тут ещё учуял он спиной, что кто-то стоит сзади и дышит ему в затылок.

«Никак опять этот Казлюк подкрался?» – подумал Мякин и затаился ни жив ни мёртв. Бумаги тихо перелистывает, обернуться опасается.

– Мякиша, ты чего дрожишь весь? – услышал он сзади.

Расслабился Мякин – отлегло у него, не Казлюк это.

– Ты, Мякиша, чего у начальника-то делал? – услышал он снова и обернулся.

Она с лукавой улыбкой потрепала его по затылку, заглянула в бумаги и спросила:

– Корпишь? Смотрю, отчёт уж почти готов.

– Ага, – втянув голову в плечи, ответил Мякин. Ему совсем не хотелось обсуждать с кем-то тему санатория.

– Чего молчишь, Мякиша, премию, что ли, тебе обещали?

– Не-е… – нехотя произнёс Мякин. – В санаторий меня отправляют.

– Ну ты, Мякин, даёшь! Это ж надо! В санаторий! И ты это скрываешь от коллектива? – затараторила она. – Нехорошо это, Мякиша, – скрывать от коллектива такое событие!

– Я и не скрываю, – пробубнил Мякин. – Вот, отправляют. – Он кивнул в сторону начальственного кабинета. – Даже отчёт не дают доделать.

– Да ну его, этот отчёт, Мякиша! – Она обняла его за плечи. – Отдохнёшь от бумаг наших, от этой пыли вечной. – Она мечтательно зажмурилась. – Будешь в ванне лежать, блаженствовать. Хорошо!

– Буду, – как-то неуверенно ответил Мякин.

– Ах да, забыла сказать тебе, – наклонившись к его уху, прошептала она: – это Казлюк, пока ты у шефа торчал, всё тут распинался – намекал, что скоро повысят его в должности. Противный этот Казлюк, не то что ты, Мякиша! – Она снова потрепала его по затылку, а он, услышав слова про Казлюка, снова втянул голову в плечи, и мысли его опять стали нехорошими.

– Когда едешь-то? – спросила она.

Он вздрогнул от её вопроса, сообразил, что надо как-то ответить, и наконец-то произнёс:

– Вот отчёт передам – и в понедельник меня здесь не будет.

– Да ты что, а банкет?! Отвальная должна быть обязательно! Ты что, Мякин, так без проводов и слиняешь? Сейчас организуемся. – Она повернулась к нему спиной и громко, на всю комнату объявила: – Товарищи, минуточку внимания! Наш Мякиша, то есть товарищ Мякин, убывает в заслуженный отпуск. Отбывает в санаторий. Это дело, товарищи, надо отметить.

– Мякин, ты молодец! В санаторий! Это ж надо! Надо отметить! Надо отметить! – раздались голоса.

– Щас я сбегаю. – Вихрастый молодой парень вскочил из-за стола. – Гроши давайте!

Через полчаса на центральном столе появились закуски в одноразовой посуде и несколько бутылок спиртного. Коллектив радостно шумел в предвкушении небольшого конторского праздника. Когда разлили вино в бумажные стаканчики, дверь начальственного кабинета распахнулась и в проёме образовалась крупная фигура шефа.

– Это что за мероприятие? – хмуро спросил он.

– Герасим Ильич, извините, но наш Мякин, наша гордость и слава, в санаторию отправляется! Без отвальной никак нельзя. – Раиса искренне улыбнулась, подошла к шефу и протянула ему стаканчик с вином.

– Да-да, – прогудел шеф. – Но только аккуратно и недолго.

– Мы тихонечко, – ответила за всех Раиса. – Присоединяйтесь.

– Нет-нет. Я попозже, – ответил Герасим Ильич. – А вы, Раиса, зайдите ко мне. – И шеф, не приняв стаканчик, вернулся к себе.

Раиса тихонечко поставила стаканчик на стол, оглядела притихших сотрудников и негромко произнесла:

– Я сейчас, подождите меня. – И аккуратно прошла в начальственный кабинет.

Коллектив в нерешительности застыл у стола.

– Товарищ Мякин, доложите трудящимся, как вы добились таких успехов? – Вихрастый обратился к Мякину и, не зная, как поступить со стаканчиком, полным вина, хотел было чуточку отхлебнуть содержимое, но не решился и продолжил держать стакан в двух руках.

– Я не знаю, – ответил Мякин.

– Он не знает. – Бородач поддержал Мякина. – У нас санатории выделяют в тайне. Мякину просто повезло – вот и весь ответ.

– А мне что-то не везёт, – заявила нервная, худая женщина. – Сколько лет сижу здесь, а санаторий ни разу не дали!

– Так вам, мадам, – отреагировал бородач, – ещё рано. Мякин-то уж более десяти лет здесь корпит. Вот и повезло.

– Безобразие! – громко заявил Казлюк. – Мы что, так и будем стоять здесь насухую?! Давайте пить! – И он залпом опустошил свой стаканчик.

Остальные молча отпили немного вина. Разговор не клеился. Мякин никак не походил на виновника торжества – угрюмо смотрел на стол с бутербродами и бутылками вина и думал о чём-то своём.

– Ты, дружище Мякин, почему не радуешься? – произнёс Казлюк. – Выпей вина и доложи коллективу, как ты дошёл до такой жизни!

– До какой? – пробубнил Мякин.

Казлюк открыл вторую бутылку, налил себе и весело сказал:

– Ну уж совсем «трагедь» получается! Никто не пьёт. Так, господа и дамы, совсем не годится! Мякина следует в санаторий проводить как положено.

– А как положено? – спросила худая женщина.

Вихрастый отхлебнул немного вина и, покачав головой, заявил:

– Мы что же, Раису ждать не будем? Просила подождать.

– Сколько же ждать? – нетерпеливо произнёс бородач. – Там, – он кивнул в сторону кабинета, – можно надолго задержаться.

– Мякин, ну ты-то что молчишь? Расскажи, как он тебе объявил про санаторий? Нам интересно! – Бородач допил содержимое стаканчика и подхватил со стола бутерброд.

– Да, коллега, разъясните коллективу, как наш Герасим Ильич вручает путёвки! Это ж редкое явление! – Худая женщина понюхала стаканчик и в нерешительности поставила его на краешек стола.

– Не мучайте товарища Мякина, – заявил Казлюк. – Он у нас выдающийся человек. Человек с путёвкой. Мы должны его поздравлять, чествовать и радоваться его успехам. Давайте выпьем за его здоровье.

Дверь кабинета открылась, и весёлая Раиса произнесла:

– Не утерпели, черти! Пьёте без меня. Как же это некультурно!

– Прости, Раечка, не удержались, – ответил за всех бородач. – Такое событие! Мякин в санаторию отбывает! Быстренько к нам! – Он засуетился, налил полный стаканчик и с поклоном подал его Раисе.

– Ну, Мякин, за тебя! – сказала Раиса и сделала несколько глотков. – Там, в санатории, веди себя хорошо. Здоровья набирайся, а мы уж тут… – Она долго выбирала бутерброд, взяла с сыром и добавила: – Сиди там на диете. Питайся рационально. Тебе, Мякиша, надобно отдохнуть от этого. – Она свободной рукой обвела пространство конторы.

Мякин молча кивнул, попробовал вина, поставил недопитый стакан на стол и вздохнул.

– Не вздыхай, Мякиша, не пропадём, дождёмся тебя, – сказала Раиса и приступила к поеданию бутерброда. – Герасим Ильич тобой доволен. Хвалил тебя. Ты, Мякин, незаменимый у нас!

Она замолчала, доела бутерброд и без улыбки, неожиданно грустно произнесла:

– Все мы незаменимые, только не знаем об этом.

– Ты-то, Раечка, у нас точно незаменимая! – пробасил бородач. – Только ты Герасима можешь успокоить. Никто больше.

– Да уж, да уж, – добавила худая женщина и, недобро улыбнувшись, прибавила: – Куда уж нам в незаменимые лезть! Физиономией не вышли.

– А чего это не вышли? – возразил вихрастый. – Все вышли, каждый по-своему.

– Конечно, конечно вышли, – произнёс Казлюк. – Как это поётся: «Не родись красивой, а родись счастливой». Вот наш именинник, Мякин, счастливый! Почти месяц отдыхать будет. Правда, будешь отдыхать, товарищ Мякин?

Мякин пожал плечами и ничего не ответил. Он подумал, как это известие воспримут его домашние.

Вечером, когда супруга Мякина увидела его угрюмое лицо, она всплеснула руками и испуганно спросила:

– Что-то случилось?

– Еду в санаторий, – тихо ответил Мякин.

– Как в санаторий? – настороженно произнесла супруга. – А отчёт?

Вся семья Мякина уже давно знала, что в это время у Мякина отчёт и в доме должна быть тишина и созданы комфортные условия для папы.

Снимая пальто, Мякин буркнул:

– Отчёт велено передать Казлюку. То есть я его уже передал.

Супруга, подхватив пальто, в расстройстве села на стул и минуту, пока Мякин переоблачался в домашнее, не могла произнести ни слова.

– Это что означает? – тихо спросила она.

– Не знаю, – нехотя ответил Мякин и прошёл в ванную.

Супруга встала, повесила пальто и, стараясь не шуметь, осторожно прошла за ним. Под шум воды она, стараясь быть спокойной, произнесла:

– Может быть, это и хорошо. Наконец-то отдохнёшь.

Мякин закрыл кран, долго возился с полотенцем, вышел из ванной и, не взглянув на супругу, прошёл на кухню.

– Я тебе вкусненькое приготовлю, – вслед ему сказала супруга и засуетилась у стола.

Мякин привычно разместился на своём месте, уныло оглядел кухонную обстановку и вспомнил напутственные слова Раисы: «Ты, Мякин, не унывай. Санатория – весёлое местечко, если только не унывать».

– Мякиша, вот яишня, глазунька. Как ты любишь! – Супруга поставила перед ним тарелку с тремя только что зажаренными яйцами.

Мякин вздрогнул и неожиданно сам для себя проворчал:

– Не называй меня так больше никогда!

Супруга застыла в недоумении. Она открыла рот, и у неё машинально вырвалось:

– А… а… – а затем она растерянно произнесла: – А как же, Мякиша… – На этом она осеклась и через несколько секунд продолжила:

– А как же называть?

Мякин, угрюмо оглядев яишню, подумал: «Что это я бросаюсь на неё? Нервы, что ли, разгулялись?» – и примирительно произнёс:

– Извини. Это я нечаянно. Достала меня эта санатория.

Он машинально поковырял яичницу. Один желток протёк на тарелку и испортил кулинарную картинку. Мякин вздохнул и без аппетита приступил к поеданию ужина. Супруга терпеливо стояла у стола и не решалась о чём-то поговорить с ним. Она убрала за ним пустую тарелку, подала горячий чай и покорно спросила:

– Когда?

– Что «когда»? – размешивая чай, спросил Мякин.

– Когда ехать-то? – снова спросила супруга.

– В понедельник, – сухо ответил Мякин.

– Я тебя соберу, – предложила супруга.

– Всё потом, – ответил Мякин и спросил: – Что дети?

– У себя, – ответила супруга.

Мякин молча допил чай, поднялся из-за стола и направился в детскую.

– Как учёба? – спросил Мякин, появившись на пороге комнаты с двумя кроватями и письменными столами, за которыми у мониторов сидели мальчишки лет десяти.

– Нормально, па, – услышал он синхронный ответ.

– Нормально, – вслух повторил Мякин и попытался вспомнить, когда же в последний раз занимался с сыновьями.

«Когда же это было?» – спросил он сам себя, и как-то стыдно и грустно ему стало.

– А чем занимаетесь? – снова спросил Мякин.

– Играем, па. Не мешай, – услышал он в ответ.

«Вот и ответ тебе, па, – подумал Мякин. – Не мешай».

Он тихонько отступил назад и аккуратно закрыл за собой дверь. Супруга тихо хлопотала на кухне. Мякин прошёл в гостиную, уселся в своё любимое кресло, хотел было включить телевизор, но передумал – закрыл глаза и попытался представить себя в санатории, как он лежит беззаботно в тёплой ванне, ни о чём не думая, а вокруг бегает санаторный персонал в белых халатах и заботится о нём. Раиса, вся в белом, трогает его лоб, промокает белоснежным платком капельки пота, выступившие на нём от тёплой ванны, и ласково треплет его по затылку:

– Мякиша, что с тобой, не заболел ли?

Он открыл глаза – тревожный взгляд супруги устремлён на него:

– Ты задремал. Что-то бормотал во сне. Плохой сон?

– Да, что-то снилось, – вяло ответил Мякин. – Что-то я совсем расклеился. Пойду-ка я спать.

– Да, конечно, отдохни, – согласилась супруга. – Послезавтра тебя соберём, а там отдохнёшь от дел, здоровье поправишь.

Супруга удалилась в спальню, приготовила постель и снова появилась в гостиной. Мякин, сидя в кресле, спал. Она решила его не будить – накрыла пледом и, стараясь не шуметь, прошла на кухню. А Мякину снился сон про санаторий.

– Мякин! Товарищ Мякин! Ну где вы? Ванна уж давно готова!

Мякин в одних трусах стоял в комнатушке, отделанной белым кафелем, и лихорадочно соображал, стоит ли снимать трусы или остаться в них, бултыхнувшись в тёплую, бурлящую пузырьками воду.

– Мякин, вы наконец-то ляжете в ванну или так и будете стоять?

Этот голос Мякина насторожил – что-то знакомое было в нём. Он обернулся и крайне удивился, просто остолбенел, потому что сзади него стояла его коллега – худая женщина, – но почему-то в белом халате и с очень строгим лицом.

– Да, – пролепетал Мякин и нерешительно дотронулся до резинки трусов.

– Не бойся, Мякиша, мы отвернёмся, – услышал он второй голос.

Дружелюбно улыбаясь, Раиса плавно помешивала рукой бурлящую воду.

Мякин зажмурился и неожиданно для себя оказался в ванне. Тёплые пузырьки приятно щекотали голое тело. Лежать было комфортно, и Мякин на некоторое время успокоился, открыл глаза и обнаружил себя в окружении конторских в белых халатах, а у самых его ног за ванной, почему-то с закрытыми глазами, стоял сам Герасим Ильич. Конторские с серьёзными лицами что-то обсуждали, иногда трогая руками воду, и укоризненно поглядывали на Мякина. Мякину это совсем не нравилось, и он как можно глубже погрузился в воду, оставив на поверхности только одно лицо.

В самый разгар обсуждения Мякин услышал противный голос Казлюка, повернулся в его сторону, для чего ему пришлось немного приподняться, и с удивлением обнаружил, что Казлюк в чёрном замызганном халате, как-то странно извиваясь, пытается устроить под ванной костёр, подбрасывает туда поленья одно за другим и каждый раз чиркает при этом спичкой, бросая её, зажжённую, вниз. У Мякина от этого зрелища ноги заледенели, а тут ещё этот чёрный Казлюк визгливо завопил:

– Он не доделал отчёт! Его срочно надо вернуть!

Мякин испуганно догадался, что Казлюк хочет то ли его сварить в бурлящей воде, то ли заставить выскочить наружу из приятных пузырьков. Мякину совсем не хотелось покидать ванну, тем более голым предстать перед дамами, и он решил не сдаваться. Опустился на самое дно и затаился не дыша, полагая, что его не заметят и наконец-то отстанут от него. Но не тут-то было – вихрастый набрал полную грудь воздуха и, словно пароходная труба, взревел:

– Надо его достать. Он где-то здесь!

При этих трубных возгласах конторские наклонились над ванной и голыми руками принялись шарить по пузырящейся поверхности. Мякин снизу испуганно наблюдал за их манипуляциями.

– Так нам его не найти! – заверещал Казлюк. – Его голыми руками не возьмёшь!

– Подбавим в воду скипидару, – предложила худая женщина. – Я знаю, что скипидар он долго не выдержит.

«Ну, уж это совсем… – подумал Мякин. – Изверги какие-то, скипидар кусаться будет», – и осторожно поджал ноги к животу.

– Раиса, принесите скипидару, – не открывая глаз, приказал Герасим Ильич.

Раиса проникновенно улыбнулась Мякину и еле заметно подмигнула: мол, не бойся про скипидар. У Мякина отлегло – он сразу догадался, что Рая вместо скипидара принесёт что-нибудь помягче. Он снова почувствовал себя хорошо, только пузырьки воздуха несколько беспокоили – щекотали в носу.

«Вот ведь настырные! – подумал Мякин. – Не дадут насанаториться!» – и стал вырабатывать план побега из ванны. Но план как-то не складывался, и он пожалел, что перед ванной снял трусы, – бежать голым ему совсем не хотелось.

– Я его не вижу! Я его не вижу! – не открывая глаз, удивительно жалостливо пропищал Герасим Ильич, и в этот момент Мякину послышалось, что кто-то из конторских рявкнул:

– Зенки-то раскрой, идиот! Не видит он…

– А вот и раскрою, – совсем не обидевшись, ответил Герасим Ильич и сразу запищал: – Вот он! Вот он, под водой!

Мякину опять стало нехорошо. Ноги замёрзли, словно он прижал их ко льду, а голове почему-то стало жарко.

«Всё это сон, это всё во сне…» – подумал Мякин и открыл глаза.

Супруга потрогала его лоб.

– Мякиша, тебе нездоровится? – спросила она. – Может быть, переберёшься в постель?

– Да, конечно, – как-то рассеянно ответил Мякин и осмотрелся по сторонам, будто впервые обнаружил себя в кресле.

Сзади неярко светился торшер. Мягкий свет от лампы освещал его лысеющую макушку. Босые ноги Мякина касались прохладного паркета. Он медленно освободился от пледа, встал и прошлёпал в ванную. Наскоро ополоснувшись, плюхнулся в постель и сразу же уснул.

Оставшуюся часть ночи Мякин крепко спал без сновидений и, проснувшись, как обычно рано, тронул рукой постель, где должна была находиться супруга. Её место пустовало. Мякин лёг на спину, благостно вытянул ноги и обрадовался тому, что сегодня не надо бежать в контору. Он вспомнил ночной сон. Особенно его поразили эти грубые слова: «Зенки-то раскрой, идиот!». Слова эти Мякину совсем не понравились, особенно потому, что относились они к его шефу – Герасиму Ильичу, – но он почему-то не очень сильно расстроился и даже, можно сказать, немного развеселился. Так, всего лишь самую малость – как может развеселиться какой-нибудь подданный, когда его нелюбимого начальника кто-нибудь со стороны обидит.

– Зенки-то раскрой, идиот! – прошептал Мякин и, улыбнувшись, решительно встал с постели.

В понедельник супруга хлопотала на кухне.

– Встал… Доброе утро, – произнесла она немного настороженно. – Чемодан я тебе уже собрала, – и, улыбнувшись, добавила: – Мойся, завтрак уже готов.

– Я сейчас, – дружелюбно ответил Мякин и направился в ванную.

– Ну вот, товарищ Мякин, вас ждёт заслуженный отдых! – сказал он сам себе, глядя в зеркало, и добавил: – Лицо-то у вас, Мякин, уже немолодое, и глаза потускнели – огоньков и искорок нетути.

Он выдавил малую толику пасты на зубную щётку и занялся чисткой зубов. При этом, как обычно, попытался погудеть какую-нибудь любимую мелодию, но мелодия не складывалась. Он снова вспомнил позавчерашний сон и подумал:

«Интересно: как конторские меня называют за глаза? Ну не идиотом же!»

Белая паста заполнила весь рот.