Рапсодия гнева

Саша мог с уверенностью назвать точное число этих лиц, но даже перед самим собой он боялся это сделать. Они были очень разными, эти лица… Русские, прибалтийцы, чеченцы, арабы, солдаты, шоферы, связисты, даже женские лица были, но о них вспоминать труднее всего.

Поначалу, когда еще не было и пяти зарубок на прикладе его первой винтовки, он убивал не задумываясь, просто потому, что в прицеле был враг, и потому, что таков был приказ. Но чуть позже, особенно когда война для него кончилась и пошла служба в СОБР МВД Украины, четкость позиции «свой-чужой» сильно размылась. Кругом царил мир, раскинулся город, жили люди, улыбались, ходили по магазинам. И среди них, частью этой всеобщей массы, словно раковая опухоль, жила преступность. Не та преступность, которая тырит мелочь по карманам, а мощная злая сила, которая ни перед чем не остановится в страстном порыве добыть деньги. Ни перед унижением, ни перед запугиванием, ни перед убийством.

И в борьбе с этой силой понадобилось универсальное средство, способное четко и ясно разграничить Добро и Зло, гораздо четче и правильней, чем приказ или перекрестье прицела. Ведь если на войне враг был явным, имел четкое местоположение и отличался от «своих» как внешним видом, так и каждым действием, то в городе врагов не было вовсе. Были только преступники, то есть лица, преступившие закон. А каждый знает, что преступником человека может назвать только суд. Да и то… В Уголовном кодексе всегда были и есть преступления, которые ничего общего не имеют с понятиями Добра и Зла, а затрагивают только интересы совсем не безгрешного организма под названием «государство».

Поначалу задача казалась неразрешимой – разные люди, разные устремления, разные страхи. Для жены преступника убийство мужа окажется страшным злом, а для милиционера, совершившего его при исполнении, вполне конкретным добром, выраженным в благодарностях и чувстве выполненного долга. Но что-то в этом было худое, что-то неправильное – одни только погоны и возложенная государством задача не могут и не должны быть индульгенцией на убийство. Ведь именно неважные законы, размывшие границу между Добром и Злом, стали причиной, по которой милиционеров прозвали «ментами», вложив в это прозвище всю ненависть и пренебрежение к людям, прикрывающимся лишь широкой грудью государства, а не собственной совестью.

А государство, начавшее свой путь с революции, гражданской войны, террора и репрессий, не могло не размыть эту границу, поскольку не имело собственной совести, заменив ее коммунистическими суррогатами чести и долга. Не за идеологию уравниловки ненавидел Фролов коммунистов, а именно за ясное и конкретное провозглашение необъективности Добра. Все, что хорошо для класса, захватившего власть силой, то хорошо в принципе, то, по мнению коммунистов, и есть Добро. За него, за это Добро, можно убивать не задумываясь, можно грабить, то бишь национализировать, можно высылать целые народы, предавать родителей, расстреливать тысячи людей, как скот на бойне… Все это не просто можно, а нужно делать для блага «людей труда». Потому что все остальные ОБЪЯВЛЕНЫ врагами. Партия так сказала. Все. Незачем думать.

А потом, коль что не сладится, можно эти действия осудить на очередном или внеочередном съезде, пожурить виноватых, а самых злостных даже расстрелять. На всякий случай. Пролетариату от этого хуже не станет.

Коммунисты продержались семьдесят лет только благодаря двум вещам: пролетариат был наиболее многочисленным классом и не было в новейшей истории власти более жестокой, более склонной к подавлению любой оппозиции, чем советская. Если бы царский режим судил революционеров по тем законам и теми мерами, какие потом использовали они, то мы до сих пор бы жили в Российской империи и ни одна собака не могла бы даже пискнуть под железной пятой монархии.

Чего стоила несчастная царская охранка, высылающая оппозиционеров в Сибирь и уничтожавшая только явных киллеров вроде Саши Ульянова? Да ничего по сравнению с жуткими конвейерами смерти в подвалах НКВД, с показательными судами, с отречением детей от родителей… Вот это была работа! Вот это был прессинг! Даже фашизм вряд ли сравнится по жестокости с коммунизмом, хотя размах у фашизма был больше, на этом они и сгорели. Коммунисты нарекли Добром пользу для одного класса, а фашисты пользу для одной нации. И в чем разница? Те же лагеря, те же расстрелы. Только немцы подходили даже к этому с исконно национальной практичностью, а бесшабашные русские наслаждались жестокостью ради жестокости. Или просто пытались выжить, по приказу убивая других. Кто как. Но разницы нет. По формуле Нюрнбергского процесса, приказы начальства не являются оправданием для исполнителей преступлений перед человечеством. И хотя сам процесс, как любая показуха, не был непререкаемым авторитетом, но в этой его формуле была великая правда – каждый должен иметь собственную совесть, а не подменять ее коллективной, сваливая ответственность на вожаков.

Сколько же ходит еще по земле тех безымянно-бесфамильных чекистов, которые хладнокровно расстреливали ни в чем не повинных людей в мокрых от крови душевых и загаженных кошками подвалах? Коммунизм отпустил им грехи во имя себя. Он это может. Ведь именно он заменил собой бога.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.