Студия

– А нетворческие люди что будут делать? У которых нет способностей и талантов?

– У каждого они есть! Дело не в даровании, как таковом. А в том, что любой человек должен заниматься тем, что ему нравится, понимаешь? Кому-то нравится писать музыку, кому-то руководить, кому-то торговать, кому-то хотелось бы научиться строить дома. К примеру…

– Да поняла я, – вздохнула Катя. – В нашем государстве человека вынуждают сделать выбор очень рано. А некоторые его и сделать не могут из-за отсутствия возможностей. И все это выливается в монотонную деятельность на всю жизнь, называемую работой. Вот я, например, с огромным удовольствием стала бы еще и врачом. Но как? Когда? И не только одна я. Любой человек может сначала выбрать одну работу, а потом в течение жизни несколько раз захотеть ее поменять, но практически сделать это почти невозможно…

– Значит, надо сделать возможным, – размышлял Семеныч вслух. – Чтобы человек получал во время обучения необходимые на существование средства, то есть не беспокоился о семье и спокойно бы занимался своим образованием и последующей работой, которая станет интересным для него занятием… Деньги на обучение будут браться из его же зарплаты, когда он уже станет работать. То есть предприятие кредитует такого человека на время обучения, а потом кредит гасится в течение полугода или года. Все выиграют! И общество, и сам человек. Всем польза и удовольствие! Никто чтобы не работал там, где ему не нравится!

– Все работы хороши – выбирай на вкус, – вспомнила она детский стишок. И продолжила: – Ни менять, ни изучать – в любом возрасте не трусь.

Катя поежилась от прохладной ночи. И от мысли о том, что скоро они должны будут вернуться домой. А точнее, по разным домам. И вновь придется окунуться в работу, смысл которой ею трудно осознавался, в бесконечные обязанности, которые почему-то являются неизменными и обязательными спутниками достойного человека. Катя, как никто другой, чувствовала Семеныча, который был по сути своей свободным Музыкантом, философствующим наблюдателем, отчаянным искателем, нечаянно оказавшимся втиснутым в узкие рамки добропорядочного семьянина и ответственного сотрудника фирмы. Никто не понимал того, как тесно мускулам в строгом костюме, как ничтожен участок земли, называемый дачей, как убого время, которое приходится отдавать для того, чтобы в этом времени просто существовать. Семеныч писал музыку ночами, уходя от бренности в свой мир, в котором он с удовольствием обнаружил Катю. Только там он терял время и обретал себя, пропадала тоска, появлялась энергия, и можно было жить…

Заметив Катину дрожь, Семеныч на ходу снял с себя пиджак, мимолетным движением ощупав внутренний карман. Но банковской карточки там не было. У Семеныча появилась испарина на висках. Он-то, именно на карточку и рассчитывал, потому и не терял спокойствия все это время. Семеныч собирался найти утром банкомат и выкупить из казино документы. А теперь оказалось, что они и в самом деле остались без денег, документов и крыши над головой. Карточки не было и в других карманах. Очевидно, она канула в перипетиях этой ночи.

– Семеныч, что ты делаешь?

– Ничего, вытряхиваю. Запылился, видишь? – Семеныч укутал Катю, набросив пиджак ей на плечи и, стиснув полы пиджака, поцеловал в губы. – Теплее теперь?

– Не-а.

– Поесть, значит, надо.

– Денег нет, – развела Катя руками.

Они шли по широкой улице. По одну сторону дороги вдаль простирались яблоневые и вишневые сады, поделенные вкопанными сучьями на участки, по другую – тянулись одноэтажные каменные домики, переделанные под частные лавки и небольшие ресторанчики с национальной кухней. В маленьких магазинчиках торговали домашним вином, местным табаком, фруктами, пряными травами и другими дарами южной стороны. Согревшись, Катя протянула пиджак назад. Семеныч задумчиво его взял, остановившись возле открытых дверей какого-то кафе, откуда доносилась музыка.

– Пойдем?

– Ду-у-умаю, не стоит. Зашли не так давно, – нетвердо протянула Катя, отметив про себя, что во взгляде Семеныча появилось что-то новое: яркое, уверенное, веселое, свободное.

– Так там двери закрыты были, а здесь открыты. Значит, приглашают, – привел довод Семеныч.

– Не нас. Мы не нужны без денег никому.

Семеныч строго посмотрел на нее:

– Мы друг другу нужны, поняла? Это самое главное. А еду и ночлег я тебе сейчас найду. В два счета.

Она улыбнулась и незамедлительно скомандовала:

– Раз-два! Где еда?

– Сейчас все будет! Помедленней считай.

– Ра-а-аз, – послушно повторила Катя. Семеныч решительно переступил порог, и она шагнула в дымный полумрак следом.

На стенах просторного кафе уютно горели лампы, в резных деревянных беседках прятались столики, на которых стояли зажженные крупные свечи и тлели ароматные палочки. С черного хода, дверь которого располагалась в конце зала, позади небольшой сцены, тянуло дымом и запахом шашлыка. Дым затягивался в кафе, и, мешаясь с сигаретным чадом, создавал неясную полупрозрачную пелену. Катя глубоко и с наслаждением вдохнула воздух. Ей всегда нравилась атмосфера отдыха людей, словно она и сама погружалась в их удовольствие и расслабленность. Будь то пляж, курортный городок или клуб.

Катя прислонилась к стене недалеко от входа, около бархатных портьер, которые были настолько огромными, что она могла бы полностью поместиться в одну из складок. В кафе почти не оставалось свободных мест. Оглядевшись вокруг, Катя нашла глазами Семеныча. Тот, помогая себе жестами, разговаривал с барменом, находясь у колонок, наполняющих и без того шумный зал энергичной и громкой мелодией. Позже бармен подозвал проходящего мимо мужчину, и они втроем отошли в сторону.

Музыка смолкла, когда Семеныч приблизился к стойке на сцене, взяв микрофон в руки. Возле сцены включилось дополнительное освещение. Теперь Катя увидела, что глаза Семеныча смотрят в упор на нее. Семеныч ее не мог видеть – между ними было слишком далеко, темно и дымно. Он ее чувствовал. Катя с удивлением уставилась на него, не понимая, что тот затеял.

– Раз, раз, – раздался его голос, потом пауза. Щелчки. Подошел молодой парень, что-то наиграл на синтезаторе. Семеныч на ухо ему напел, тот кивнул. Заиграла небыстрая музыка в притихшем зале. Катя с интересом прислушалась к вступлению Семеныча. Мотив был незнаком ей. Через минуту она вздрогнула. Первым словом было ее имя. Это было даже и не похоже на слово, это был выдох. Семеныч словно позвал ее.

Некоторые слова Катя не могла разобрать, Семеныч пел на чужом, английском, или на русском, но с чудовищным английским акцентом. Но интонация, с которой Семеныч выводил слова, была похожа на заклинание, заговаривание, и гармонично создавала композицию, то акцентируя внимание на себе, скользя, то подчеркивала аккорды. Катя любовалась им. Его силуэтом, уверенно и раскрепощенно стоящим на сцене, его рукой, небрежно держащей микрофон, его хрипловатым голосом, и скрытой, никому не заметной ухмылкой, над тем, что он поет откровенную чушь, ощущая душой лишь ритм музыки.

«Неужели, это волшебство закончится, когда его командировка подойдет к концу?» – окончательно расстроилась Катя, совершенно позабыв на мгновение о сложившейся ситуации, в которой они оказались почти у самого дна. Но, тем не менее, возникшее очарование всего происходящего в течение нескольких часов, только нарастало. Кате абсолютно не хотелось возвращать документы и телефоны, впадать обратно в русло зависимости от принятых норм поведения и уклада необходимой жизни, поджидавших где-то в Москве, словно акулья пасть, которая продолжит стискивать свои зубы, безжалостно дырявя их две бродяжные, жаждущие свободы души…

Следом пошли другие песни. Семеныч что-то напевал пареньку, тот мгновенно схватывал и играл. А Семеныч пел. Катя слышала его голос и чувствовала, как ему хочется сейчас воды, как у него пересохло в горле. Но он не останавливался.

Семеныч заметил, что слева от сцены сидит тот самый «седой» из домика со странной надписью: «Добро пожало». Он был одет уже во вполне европейскую одежду: светлую рубашку с закатанными по локоть рукавами, и светлые брюки. «Седой» изредка смотрел на него, но Семеныч продолжал петь. Для Нее. Для себя. Для мира. Ради жизни. Против жизни. По внимательному взгляду «седого» Семеныч понял, что тот узнал его. Но в синих глазах не чувствовалось угрозы, и появилась заинтересованность.

Семеныч видел, как Катя бродит по залу, незаметно теряясь среди посетителей. Иногда она пропадала за деревянными беседками, потом появлялась и вновь исчезала из поля зрения.

Через пару часов Семеныч окончательно потерял ее из виду. Допев третью по счету песню, с того момента, как пропала Катя, он кивнул пареньку, сидевшему за синтезатором и положил микрофон. Сделав знак официанту, быстро прошмыгнул за барную стойку, поглядывая на «седого», но тот спокойно сидел в окружении мужчин и пил вино, оживленно переговариваясь с собеседниками, не обращая внимания на то, что Семеныч покинул сцену.

Официант провел Семеныча через кухню в подсобное помещение. В маленьком кабинете сидел мужчина, который встал из-за стола, пожал Семенычу руку и, что-то говоря, отсчитал деньги, протянув ему. Мужчина предложил остаться в ресторане в качестве исполнителя живой музыки и стал спрашивать о том, какой у Семеныча репертуар и умеет ли он играть на музыкальных инструментах. Но Семеныч торопливо поблагодарил, рассеянно прощаясь. Засунув купюры в карман, он, с опаской оглядываясь назад в зал, поспешил удалиться через черный ход, откуда шел дым и запах жареного мяса.

* * *

Семеныч миновал внутренний дворик, стараясь идти под тенью деревьев. Обойдя дом, где располагалось кафе, он вышел ко входу. Улицы освещались отвратительно, и Семеныч облегченно вздохнул. Двери кафе были по-прежнему широко открыты. Остановившись и прислушавшись, Семеныч понял, что за ним никто и не думает идти. Ночь перевалила за половину, и в городе было пустынно. Семеныч прошел по улице метров пятьдесят и вернулся. Потом в другую сторону. Затем остановился на секунду и пошел наперерез к саду, который не был огорожен забором.

– Семеныч! – раздался негромкий голос откуда-то сверху. Катя полусидела на толстой ветке, прислонившись к стволу дерева.

– Слезай! – Семеныч протянул руки к ней.

– Залезай лучше ко мне, деньги считать будем! Здесь безопаснее, – предложила Катя, насмешливо глядя сверху вниз. Семеныч хмыкнул и, уцепившись рукой за ветку, подтянулся, и очутился рядом. То, что было бы не совсем привычным, то есть приличным действием в Москве, здесь казалось почему-то естественным.

– Какие деньги? – загадочно улыбнулся он.

– Которые заработали! – уверенно кивнула она. – Попить хочешь? У меня яблоко есть.

– Хочу пить, все в горле пересохло, – Семеныч взял яблоко, и тут же отшвырнул, выплюнув изо рта откусанный кусок. – Ты издеваешься, что ли? Где ты его взяла?

– Да тут валялись под деревом. Я не виновата, что оно такое кислое, – расхохоталась она. – Я одно тоже попробовала откусить. Зато пить не хочется теперь.

– Это точно, – Семеныч сплюнул еще раз, доставая мятую пачку денег. – Не подбирай ничего с земли. Давай считать.

– Давай, – согласилась Катя, достав свою пачку из кармана.

Семеныч качнулся, чуть не упав с ветки.

– А у тебя откуда?!

– Оттуда же, что и у тебя!

– У меня из кафе, я пел, мне заплатили.

– И у меня из кафе, мне тоже заплатили.

– Хватит дурака валять! – разозлился Семеныч. – Тебе за что заплатили?

– За игру.

– Какую еще игру?!

– Я в официантку поиграла немного. Я подходила к тем столам, где попьянее сидели, и просила их рассчитаться. Они давали деньги. А потом я незаметно ушла.

– Ты! Тебе казино было мало?

– Ну ладно, это – экстренная ситуация. Деньги-то нужны были. Давай считать, у кого больше?

– Если у меня, – загадал Семеныч и замолчал.

– То?

– Тогда ты больше никогда не будешь совершать такие легкомысленные поступки!

– А если у меня, то ты никогда больше не будешь таким занудой!

– Считаем! Ну? – Семеныч весело посмотрел на нее.

– Двести восемьдесят! – она показала ему язык. – А у тебя?

Семеныч опустил глаза.

– Проиграл!!! – Катя удовлетворенно хлопнула в ладоши. – Сколько?

– Пятьсот, – скромно сказал Семеныч.

– Выиграл все-таки… – разочарованно произнесла Катя.

– Ты нечестно играла, не расстраивайся, – поцеловал ее Семеныч. – Давай спускаться, у меня ноги затекли от напряжения.

– Там «седой» был в кафе. Давай еще посидим немного, все равно идти некуда.

– Я видел, – Семеныч поудобнее устроился и прижал Катю к себе. – Давай посидим. Только недолго, а то я усну и упаду, это ты у нас бог ночи, а у меня глаза закрываются.

– Немножко посидим. Ты только сильно-сильно меня обними, как любишь, обними!

– Так?

– Так…

– Послушай меня, пожалуйста, не перебивай только, – стал шептать ей на ухо Семеныч. – Когда я пишу музыку, мне не хочется спать или есть. Вот дети, во время игры, испытывают похожее состояние. Взрослым труднее, но они ищут в жизни это состояние. Состояние ухода в мир особой энергии. Наркоманы, религиозные фанатики, алкоголики, художники, музыканты, ученые – они знают это ощущение подъема психического состояния, увлеченности, небренности существования. И очень многие, входя в это состояние, творят, придумывают, открывают гениальные, запредельные вещи. И тогда случаются чудеса…

Катя молча слушала Семеныча, а тот воодушевленно продолжал:

– В студии будет вырабатываться и аккумулироваться творческая, хорошая, созидательная энергия, которая перевернет мир, перевернет сознание людей. Они поймут, что рождены творить прекрасное! Они поймут, как великолепна может быть жизнь. А сейчас, давай спускаться, потому что от усталости, можем перевернуться мы… Пойдем в твое казино. Если оно открыто, то попробуем выбраться из этого мира бродяг.

Семеныч спрыгнул на землю и помог спуститься Кате. Поплутав с час по городу, они нашли улицу, на которой находилось казино. Толкнув незапертую дверь, они спустились по лестнице и оказались в зале, где Катя днем оставила все бумажные, ничтожные по своей сути, но почему-то необходимые атрибуты человеческого существования.

«Жаль, что у души нет паспорта или специального реестра, в котором ангелы скрупулезно записывали бы помыслы и поступки. Вот бы я поглядела на обнаженное человечество. Каково им будет смотреть друг другу в глаза? Как бы я посмеялась, если бы на миг, а лучше на неделю, сделать мысли людей прозрачными! Семеныч бы сказал, что я злорадная, – пронеслось у нее в голове, пока они шли по каменным крутым ступенькам. – Точно в ад спускаемся».

* * *

Молодой человек узнал Катю. Окинув оценивающим взглядом стоящего рядом с нею Семеныча, вопросительно посмотрел на нее, и когда она кивнула, пригласил пройти дальше.

Прошли через большой зал, уставленный столами с цветной разметкой. Сквозь шум бросаемых кубиков, сквозь стук бьющихся металлических шариков, шуршание фишек, сквозь ласкающих воздух, стелящихся по столу карт, сквозь шепот мольбы о везении, возгласы победы, молчание поражения, безумный взгляд и трясущиеся руки, они оказались в коридоре с множественными ответвлениями плотно закрытых, грубых дверей. Наконец они остановились в самом конце коридора. Парень постучал и, услышав в ответ неясный приглашающий звук, вошел один. Спустя полминуты он, раскрыв дверь, поманил рукой.

Они вошли в кабинет, оформленный достаточно аскетично. Без восточных атрибутов, вполне в европейском стиле. Длинный полированный стол, мягкие кресла и огромные, под потолок, переполненные книжные шкафы. Спиной к ним сидел человек на крутящемся кожаном кресле с высокой спинкой. Семеныч кашлянул, обозначив присутствие. И, когда человек повернулся к ним лицом, Семеныч поперхнулся. Перед ними был «седой» собственной персоной, с искренним любопытством поднявший на них свой вопросительный взгляд.

– Мы принесли деньги, которые я осталась должна в вашем казино. И хотели бы получить назад свои документы, – нарушила молчание Катя, сообразив, что ситуация уже вряд ли ухудшится.

Реакции мужчин на ее слова не последовало. Семеныч и «седой» молча и неотрывно смотрели друг на друга.

– Давайте разберемся! – Катя призвала их вновь, видя, что тишина накаляется, и никто из них ее не нарушает.

«Седой» нарочито медленно нагнулся к ящику стола, вставил ключ в замочную скважину и повернул его. Взглянул на Семеныча, неторопливо выдвинул верхний ящик, достав оттуда Катину сумочку. Вытряхнул все содержимое себе на стол. Рассыпались паспорта, телефоны, ключи, карточки, деньги и всякая мелочь. «Седой» взял паспорта в руки и неспешно стал листать, внимательно разглядывая страницы. Отложив один в сторону, взял другой, открыв на первой странице.

Ладонь Семеныча хлопком прижала документ к столу пачкой денег.

– Что это? – притворно удивился «седой» и поднял голову.

– Цветная бумага, – вкрадчиво ответил Семеныч, еще более наклоняясь над столом и приближаясь к лицу «седого». – Аппликацию можешь сделать, только ножницы я не прихватил, но, думаю, топор у твоих помощников всегда найдется. Снежинки вырубите себе.

– Хватит! – крикнул «седой», ударив по столу. Катя вздрогнула. – Ты в курсе, что это мои деньги из моего ресторана, где твоя беспутная девчонка почему-то решила, что может безнаказанно взять деньги и там?

– Оставим ее непутевость в благодарность за твой несовершенный грех убийства. А теперь ситуацию надо разрешать. Довольно с меня этих игр. Отдавай документы и Аллах, быть может, смилостивится, когда подсчитает, сколько душ ты погубил еще и игорной зависимостью, – Семеныч увидел свое отражение в глазах «седого», когда тот встал. Взгляд «седого» вдруг вспыхнул, словно загорелся, и погас. «Седой» отступил на полшага.

– Ты здорово пел. Но здесь будет моя песня, – «седой» вновь сел за стол, сложив руки, сплетая пальцы в кулаке, которым прижал деньги и документы.

– Пошли вон отсюда!

Семеныч выдернул из-под его рук документы:

– Черта с два!

«Седой» моментально вытащил из ящика стола пистолет и направил на Катю.

– Положи на место паспорта, – чеканя слова, произнес он, обращаясь к Семенычу. – Иначе вас вынесут отсюда.

Семеныч протянул руку, намереваясь положить документы обратно на стол. Катя, не разворачиваясь, медленно попятилась к двери, и на секунду замерла у стены. Наткнувшись на выключатель, опустила его вниз.

Тишина. Темнота. Шорох. Хрип. Шепот.

– Твоя песня малость не удачна, фонограммы не было, – Катя услышала сдавленное шипение Семеныча. Сделав несколько шагов к столу, она наощупь сгребла все в сумочку.

– Уходи! – приказал ей Семеныч.

– Нет, – испуганно мотнула головой Катя.

– Уходи!!! – взревел Семеныч.

Катя на мгновение обернулась, увидев в попавшей из коридора полосе тусклого света, что Семеныч сжимает в локте шею «седого». Пробежав длинный коридор, она пересекла зал, стараясь идти спокойно. Выйдя на улицу, помчалась к тому месту, где они сидели на дереве. Вскарабкавшись вновь на широкую ветку, аккуратно разобрала документы, разложив их с карточками по карманам сумочки.

Томительное ожидание тянулось невыносимо долго. Телефоны были разряжены, и сколько прошло времени, Катя не знала. Не справившись с нарастающей тревогой, она, так и не дождавшись Семеныча, спустилась с ветвистого пристанища и побрела назад к злосчастному казино.

Рассвет потушил блеклые уличные фонари и высветлял дома. Пошатавшись около казино на противоположной стороне улицы, Катя увидела, как покурив у входа и попрощавшись, разошлись несколько работников казино. Следом подъехала небольшая японская праворульная бортовая машина, в которую погрузили с черного входа полиэтиленовые темные мешки.

«Если Семеныч еще там, то надо проникнуть внутрь и узнать, что происходит. А если его уже убили, и его тело в одном из этих тюков? Или он там лежит, весь окровавленный, и изо рта течет тонкой струйкой кровь? А если ему топором или кинжалом? И пальцы его не двигаются, а глаза смотрят, не видя…» – разыгравшееся вмиг воображение сменилось холодным потом. Катя глубоко вздохнула и сделала шаг навстречу, приготовившись к самому страшному. Одновременно скрипнула открывающаяся дверь, заставив Катю вскрикнуть от неожиданности.

Из проема показался очень усталый и вполне живой Семеныч.

– А я за тобой собрался. Заходи, – обрадовался он. – Нам нужно кое-что обсудить.

– Что так долго? Все в порядке? Выгнал меня, а сам застрял, а мне та-кое мерещится, – Катя, на секунду повиснув на шее у Семеныча, успела вскользь поцеловать его.

– Галлюцинации. Со мной все в порядке. Пойдем, познакомишься с Соломоном. Знаешь, достаточно интересный человек Я ему тут рассказал кое-что. Про нас. Про то, что с нами происходило. Он много чего знает.

Того, о чем многие даже и не догадываются, – сбивчиво говорил ей Семеныч по пути, но взгляд Кати становился колючим. – Не хмурься.

В кабинете густым туманом висел табачный дым, на столе стояли чашки с кофе и лежали в беспорядке старинные книги с пожелтевшими страницами. «Седой» стоял у открытого книжного шкафа и, увидев Катю, сел за стол.

– Садись, – Семеныч подвинул к столу широкое кресло и опустился в соседнее. – Знакомься, это Соломон!

– Имя «Соломон» означает «Мирный», – недружелюбно протянула Катя, встав рядом с Семенычем. – А с виду и не скажешь!

– Очень о многом с виду не скажешь, – усмехнулся Соломон. – А если и скажешь, то потом сто раз пожалеешь…

– Семеныч, пойдем! – повернулась Катя. – Я рада, что вы не убили друг друга. Документы и деньги у нас. Пошли, пожалуйста, отсюда.

– Постой, это все очень не просто, – сказал Соломон, обращаясь к Кате, показывая на какую-то потрепанную книгу. – Вот здесь…

– Я хочу уйти! – внезапно прервала она Соломона. – Я не хочу ничего слышать!

– Погоди, погоди, – Семеныч встал, подошел ближе и нежно коснулся ее локтя. Поправил ее волосы, отодвинув пряди, и посмотрел на нее. – Я до тебя… Перед тем, когда увидел тебя, у меня был котенок, кошка… Недолго она была. Соломон говорит…

– Я ничего не хочу знать!!! Ничего!!! Замолчи! – закричала Катя, и ее глаза зло засверкали как молнии. Тут же переменившись, она умоляюще заглянула ему в глаза снизу вверх, и требовательно потянула за рукав пиджака.

– Пойдем, маленький. Пойдем отсюда! – ее ресницы потемнели от выступившей влаги, пальцы теребили полы его пиджака, а голос дрожал. Семеныч опешил, не зная, как ее успокоить, и в недоумении оглянулся на Соломона, ища поддержки.

– Она устала, – предположил тот. – Ей надо отдохнуть. Пускай едет в отель и выспится. Я позвоню и вызову такси.

– Нет! Я одна никуда не пойду! Я никуда не пойду одна! И слушать ничего не буду! И знать ничего не хочу! – она вновь раскричалась. Семеныч попробовал ее обнять, но Катя оттолкнула его, отступая к выходу. – Пойдем сейчас же!

– Мы пойдем, – обернулся Семеныч к Соломону. – Встретимся вечером?

Катя мгновенно притихла и вытерла слезы, прерывисто вздыхая. Соломон хотел подойти к ним ближе, но она настороженно попятилась, и он остановился:

– Обязательно, обязательно. Я пришлю машину. Продолжим. Я очень жду вас вечером. Мне нужно о многом вам рассказать. А пока – отдыхайте. И мне не мешало бы. Пойдемте, я отвезу вас.

– Нет! – возразила Катя, намереваясь опять зареветь. – Не надо нас отвозить, мы сами.

– Мы сами, – эхом повторил Семеныч, в полной растерянности глядя на нее.

Катя шла вперед. Семеныч шел за ней, отмечая, что даже ее походка казалась сердитой. Только не доходя квартала до гостиницы, Катя, сбавив шаг, вложила свою ладонь в руку Семеныча.

– Что это еще за припадки были? – поинтересовался он.

– Галлюцинации, – кротко пожала плечами Катя.

Семеныч внимательно посмотрел на нее. Она весело улыбнулась, привстав на цыпочки, поцеловала его в нос и, пошла рядом, спокойно разглядывая еще спящий город. От недавней взбалмошности и капризности не осталось и следа.

– Что вообще происходит-то? – укоризненно спросил Семеныч.

– Ничего не происходит. Я спать хочу, – деловито объяснила она. – С тобой.

…Катя никому не рассказывала о некоторых событиях, которые происходили с самого начала их с Семенычем знакомства. По молчаливому сговору, они не обсуждали это и друг с другом. О таком можно читать в газетах, смотреть по телевизору, но никак не становиться свидетелями или участниками. Некоторые происходящие действия выходили за рамки понимания. Их можно было назвать необычными, нереальными, несуществующими. Не тревожимые памятью, как пустое осиное гнездо, они казались все менее реальными и опутывались туманом, а подсознание эгоистично для себя считало их сном и тщательно стирало сомнением их подлинность. Катя, испугавшись, что на нее просто выльется информация, которую не принять будет уже нельзя, заранее отвергнула ее наиболее доступным способом, на который способен человек с его абстрактным мышлением: предпочла не услышать. Она не была уверена в том, что Соломон сможет правильно истолковать то, что с ними происходило, посчитав его одним из тех людей, которые себя кем-то безосновательно возомнили и считают, что точно знают «как», «почему» и «зачем». Катя не видела ни единой веской причины рассказывать кому бы то ни было о том, что они видели и слышали с Семенычем. Все казалось слишком эфемерным, чтобы становиться достоянием более того круга существ, которые волей или неволей оказались свидетелями или участниками…