Стороны света (литературный сборник №16)

СТОРОНЫ СВЕТА

Литературный сборник

№ 16

ОСНОВАТЕЛЬ И ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР

Олег Вулф (1954–2011)

РЕДАКТОР-СОСТАВИТЕЛЬ

Ирина Машинская

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ

Лиля Панн

Слава Полищук

Валерий Хазин

Роберт Чандлер

ОФОРМЛЕНИЕ И ОБЛОЖКА

Сергей Самсонов (1954–2015)

Михаил Кондратенко

КОРРЕКТОРЫ

Ольга Новикова

Рашель Миневич

Наталья Сломова

ТЕХНИЧЕСКАЯ РЕДАКТУРА

Bagriy & Company, Inc, Чикаго

Руководитель: Семён Каминский

ТЕХНИЧЕСКАЯ ПОДДЕРЖКА

Хона Гордон

Адрес редакции:

[e-mail]

www.StoSvet.net

Этот номер вышел благодаря поддержке друзей журнала: Аллы Стайнберг, Виктора Пана, Ольги Гольдбергер, Регины Хидекель (Russian American Cultural Center), Славы Полищука, Игоря Мазина, Сергея Ледовских, Григория Стариковского, Михаила Рабиновича, Валерия Хазина, Хельги Ландауэр, Юлии Трубихиной, Владимира Эфроимсона и слушателей на вечерах «Сторон света» и Cardinal Points Journal. Спасибо!

PUBLISHED BY STOSVET PRESS, NEW YORK

© 2016, All Rights Reserved

Все права принадлежат авторам

ОТ РЕДАКТОРА

Отметив своё десятилетие, литературно-художественный журнал «Стороны света» становится ежегодным литературным сборником и с этого номера начинает выходить и в печатном, и в электронном виде. Мы рады, что «СтоСвет» становится доступен читателю за океаном – за океанами. Это – главное.

Ирина Машинская

ПОЭЗИЯ-I

Израиль, США, Россия

Денис Новиков

ПРИШЕЛЕЦ

Денис Новиков родился 14 апреля 1967 года в Москве. Учился в Литературном институте им. А.М. Горького. Участник группы «Альманах». Несколько лет жил в Англии. В 2004 году репатриировался в Израиль. Стихи публиковались в журналах «Огонёк», «Юность», «Арион», «Новый мир», «Знамя» и др. Автор четырёх книг стихов.

Умер 31 декабря 2004 года. Похоронен в г. Беэр-Шева (Израиль).

* * *Одесную одну я любовь посажуи ошую – другую, но тоже любовь.По глубокому кубку вручу, по ножу.Виноградное мясо, отрадная кровь.И начнётся наш жертвенный пир со стиха,благодарного слова за хлеб и за соль,за стеклянные эти – 0,8 – меха,и за то, что призрел перекатную голь.Как мы жили, подумать, и как погодя,с наступлением времени двигать назад,мы, плечами от стужи земной поводя,воротимся в Тобой навещаемый ад.Ну а ежели так посидеть довелось,если я раздаю и вино и ножи —я гортанное слово скажу на авось,что-то между «прости меня» и «накажи»,что-то между «прости нас» и «дай нам ремня».Только слово, которого нет на земле,и вот эту любовь, и вот ту, и меня,и зачатых в любви, и живущих во злеоправдает. Последнее слово. К судуобращаются частные лица Твои,по колено в Тобой сотворённом адуи по горло в Тобой сотворённой любви.ПришелецОн произносит: кровь из носа.И кровь течёт по пиджаку,тому, не знавшему износана синтетическом веку.А через час – по куртке чёрной,смывая белоснежный знак,уже в палате поднадзорной —и не кончается никак.Одни играют на баяне,другие делят нифеля.Ему не нравятся земляне,ему не нравится Земля.И он рукой безвольно машет,как артиллерии майор…И все. И музыка не пашет.И глохнет пламенный мотор.ЧукоккалаГолое тело, бесполое, полое, грязноеВ мусорный ящик не влезло – и брошено около.Это соседи, отъезд своей дочери празднуя,Выперли с площади куклу по кличке Чукоккала.Имя собачье ее раздражало хозяина.Ладно бы Катенька, Машенька, Лизонька, Наденька…Нет ведь, Чукоккалой, словно какого татарина,Дочка звала ее с самого детского садика.Выросла дочка. У мужа теперь в Лианозове.Взять позабыла подругу счастливого времениВ дом, где супруг её прежде играл паровозамиИ представлялся вождём могиканского племени.Голая кукла Чукоккала мёрзнет на лестнице.Завтра исчезнет под влажной рукою уборщицы.Если старуха с шестого – так та перекрестится.А молодая с девятого – и не поморщится.* * *Взгляни на прекрасную особьи, сквозь черепашьи очки,коричневых родинок россыпь,как яблоки в школе сочти.Зачем-то от древа Минпросаещё плодоносят дичкикак шанс, как единственный способсчитать, не сбиваясь почти.Число переходит в другое.В зелёный – коричневый цвет.И минус – надбровной дугою —дурацкую разницу лет.И плюс помышленье благое,что сравнивать сущее – грех.Смотреть. И не трогать рукоюни яблок, ни родинок тех.* * *Слушай же, я обещаю и впредьпеть твоё имя благое.На ухо мне наступает медведь —я подставляю другое.Чу, колокольчик в ночи загремелКто гоношит по грязи там?Тянет безропотный русский размербричку с худым реквизитом.Певчее горло дерёт табачок.В воздухе пахнет аптечкой.Как увлечён суходрочкой сверчокза крематорскою печкой!А из трубы идиллический дым(прямо на детский нагрудник).«Этак и вправду умрёшь молодым», —вслух сокрушается путник.Так себе песнь небольшим тиражом.Жидкие аплодисменты.Плеск подступающих к горлу с ножомЯузы, Леты и Бренты.Голос над степью, наплаканный всласть,где они, пеший и конный?Или выходит гримасами страстьпод баритон граммофонный?* * *В. Г.Стучит мотылёк, стучит мотылёкв ночное окно.Я слушаю, на спину я перелёг.И мне не темно.Стучит мотылёк, стучит мотылёксобой о стекло.Я завтра уеду, и путь мой далёк.Но мне не светло.Подумаешь жизнь, подумаешь жизнь,недолгий завод.Дослушай томительный стук и ложисьопять на живот.* * *Это было только метро кольцо,это «о» сквозное польстит кольцу,это было близко твоё лицок моему в темноте лицу.Это был какой-то неровный стык.Это был какой-то дуги изгиб.Свет погас в вагоне – и я постиг —свет опять зажёгся – что я погиб.Я погибель в щеку поцеловал,я хотел и в губы, но свет зажгли,как пересчитали по головами одну пропащую не нашли.И меня носило, что твой листок,насыпало полные горсти лет,я бросал картинно лета в поток,как окурки фирменных сигарет.Я не знал всей правды, сто тысяч правдя слыхал, но что им до правды всей…И не видел Бога. Как космонавт.Только говорил с Ним. Как Моисей.Нет на белом свете букета розничего прекрасней и нет пошлей.По другим подсчётам – родных берёзи сиротской влаги в глазах полей.«Ты содержишь градус, но ты – духи» —утирает Правда рабочий рот.«Если пригодились твои стихи,не жалей, что как-то наоборот…»* * *Пойдём дорогою короткой,я знаю тут короткий путь,за хлебом, куревом, за водкой.За киселём. За чем-нибудь.Пойдём расскажем по дорогедруг другу жизнь свою: когдао светлых ангелах подмоги,а то – о демонах стыда.На карнавале окаринапоёт и гибнет, ча-ча-ча,не за понюшку кокаинаи не за чарку первача.Поёт прикованная цепьюк легкозаносчивой мечте,горит расширенною степьюв широкосуженном зрачке.Пойдём, нас не было в природе.Какой по счёту на дворебольного Ленина Володисон в лабрадоровом ларе?Темна во омуте водица,на Красной площади стена —земля, по логике сновидца,и вся от времени темна.Пойдём дорогою короткойза угасающим лучом,интеллигентскою походкойматросов конных развлечём.СтепьОткрывались окошечки касс,и вагонная лязгала цепь,чёрный дизель, угрюмый Донбасс,неужели донецкая степь?С прибалтийским акцентом спою,что туманы идут чередой,как, судьбу проклиная свою,через рощи литвин молодой.Защищён зверобоем курган,но не волк я по крови, а скиф,и нехай меня бьёт по ногам,а не в голову, как городских.Под курганом, донецкая степь,спит рабоче-крестьянская власть,как и белогвардейская цепь.И нехай они выспятся всласть.Азиатское семя дурманна степных огородах взошло,встал, как вкопанный, чёрный туман,а зелёный идёт хорошо.«Ты давай на меня не фискаль, —говорит безработная степь, —отливающий пули москаль,ты кончай вхолостую свистеть.Ты бери мою лучшую дочьи в приданое весь урожайи на свадебном дизеле в ночь,как хохол на тюках, уезжай».Из БодлераНу какая вам разница, как я живу?Ну, допустим, я сплю,а когда просыпаюсь, то сплю наявуи курю коноплю.Я из тайны растительной сонным шмелёмвдохновенье сосу.А ещё я в пчелу трудовую влюблён,деловую осу.* * *Отяжелевшая к вечеру чашка —сахар, заварка —долго на стол опускается, тяжко,шатко и валко.По не совсем характерной деталиавтопортретаможно судить, как смертельно усталируки поэта.* * *Дай поцелую, дай руки дотронусьчерез века.Невероятно важная подробностьтвоя рука.У выпускницы ямочки играют,и желвакипо скулам, как лады, перебираютвыпускники.Ты смелая была и не ломака.Через векамне ножницы, и камень, и бумагатвоя рука.* * *Возьми меня руками голыми,ногами голыми обвей.Я так измучился с глаголамии речью правильной твоей.Я так хочу забыть грамматику,хочу с луной сравнить тебя.Той, что даёт, любя, лунатикуи оборотню, не любя.ЭдемЯ не обижен не знаю как выя не обманут ничемв первую очередь видом москвыс ленинских гор на эдемвсё любовался бы с ленинских горвсё бы прихлёбывал яв знак уважения тёплый кагорк церкви крестившей меняслышу у павла звонят и петрадаже сквозь снобский прищурвижу на тополь склонилась ветладаже уже чересчурздесь родилась моя мама затемчтобы влюбиться в отцачтобы нерусскому слову эдемздесь обрусеть до концачтобы дитя их могло говоритьэто дитя это ячтобы москвы не могли покоритьчёрные наши друзьяПубликация: © 2016, Юлиана НовиковаСоставитель: Феликс Чечик

Феликс Чечик

ПОЙДИ ПОПРОБУЙ ОБЪЯСНИ

* * *А.Ф.За то, что пил не только квас,спровадили его,как Лермонтова на Кавказ,в бескрайнее ЗабВО.Теперь, ты хоть залейся – пейво сне и наяву:вино тоски, абсент степейи неба синеву.* * *А.Б. и А.С.В Ярославле, в Казани,под любимый мотив,мне меня рассказали,мне меня объяснив.Об отце и о маме,о любви, о стране,но своими словами,что молчали во мне.* * *есть в небрежностирифм не всегда иногдаглубина и безбрежностьреки где водапо весне в половодьене знает границзаполняя просодиюмолчанием птиц* * *Пойди попробуй объясни:и свет и рот забитый глиной,где путь от счастья до блесны —до бесконечности недлинный,как загулявшего отчетна утро старика старухе.И забываешь про крючоки рыбаку целуешь руки.* * *Сколько выпито – выпито сколько,и посуды разбитой не счесть.А душа, как надменная полька,потерявшая гордость и честь.Шутим дёшево, тухло и плоско,крутим жизни немое кино,иногда бормоча: – Jeszcze Polskanie zginęła… Zginęła давно.* * *Живя в провинции, – о мореи не мечтаешь; «Уралмаш»символизирует не горе,а энтропии антуражна фоне закопченой высив потустороннем декабре,где и не думать о Денисе —как будто думать о себе.* * *Представь, что это мы,но тридцать лет томуназад, – среди зимы,идущие сквозь тьмулюбви, разлуки, лет,и освещает путьнепрожитого свет,который не вернуть.* * *Детский лепет, как если бы щебетежеутренних птиц,за нос водит, горбатого лепит,камуфлируя блиц.Я не верю, конечно, и сновапокупаюсь, и вновья целую манок птицелова,что поет про любовь.* * *Замысел? Промысел? Мне ли,Боже, об этом судить…Выросли и поумнелии поубавили прыть.Вымысел, глупость, оплошность,сказка, фантазия, бред, —как декабристы на площадьвышли… А площади нет.

Гали-Дана Зингер

ПЕСЕНКИ О ЛЮБВИ И СМЕРТИ

1Ой, ягненок в море,Ой, луна за тучей,Ой, слепые небо застят,Горе, мальчик, горе!Выйди, Рохеле-луна,Что ты видишь из окна?Ой, мой Янкеле-ягнёнок,Много ль видно мне спросонок?Ой, слепцы стучат клюками,Звёзды колкие им вторят,Манят злые сны руками,Горе, мальчик, горе!Злые сны на гнутых стульяхМашут тонкими ногами,Мальчик с девочкой уснули,Пляшут ноги сапогами.Звёзды зонтики раскрыли,Ой, слепцы раскрыли крылья,Эти крылья – макинтоши.Ой, всё плоше, Янкел, плоше!Ой, ягненок в море,Ой, луна за тучей,Ой, слепые небо застят,Горе, мальчик, горе!2Ой, наш Гиршел – дурачок,Без небес построил дом,Прямо в сердце вбил крючок,Кошечка хозяйкой в нём.Ой, диредиридай!Кто наш Гиршел, угадай?!Ой, наш Гиршел – дурачокБез луны построил дом.Крючок в сердце и молчок,Сидит тихо под столом.Ой, диредиридай!Кто наш Гиршел, угадай?!Ой, наш Гиршел – дурачок,Ой, ему невесело.Поварешку на крючокКошечка повесила.3Козочка в лодке,Котёнок под грушей,У луны в серёдкеЛопухами уши.– Козочка, мир вам!– Котёнок, вам радость!– Не хотите погулять?– Ах, луна – преградой!Что скажет соседка,Лопухами уши?Я гуляю редко.Посидим под грушей?– Грушевая сладостьМеня так и манит.– Ах, луна преградой,Вдруг да косо глянет.– Козочка, мир вам!– Котёнок, вам радость!– Так хотелось встретиться!– Ах, луна – преградой!4Голубые ослики в небе замирают,Ой, горе мне, горе, осень наступила.Знал ли я бедный, с летом играя,Что моя скрипочка обо мне забыла.Золотая, стройная, ой, что с нами станет?В сердцевине яблока, в сердцевине летаХодики проснулись. Звоном сердце раня,Ой, что теперь будет, дайте мне советы!Голубые ослики в небесах повисли.Дайте мне советы, я им не поверю.Возьму их в руки, как жёлтые листья.Где моя скрипочка, где моя потеря?5Киселе, кошечка моя, замуж выходитЗа старика,За крынку молока,За чёрта, вроде.Киселе, кошечка моя, замуж выходит,Над стариком,Над дуракомПоверховодит.Киселе, кошечка моя, меня оставляетДля старика,Для дурака,Для сундука,Да для крынки молока,Киселе, злая.6Кто на курице женился,Тот не будет петухом,Кто на праздники постился,На ведре летит верхом,Кто увидел в небе пряник,Ходит тот без головы,У кого осёл племянник,Тот кричит: «Увы! Увы!»7– Береле, надень калоши,Посади в котомку кошек,И в карманы – квочку с уткой,И в петлицу – незабудку,В сердце – рыбку серебра…– Ента-Рейзл, как ты добра!– Горло шарфом мы укроем,Ты и я – всего нас трое,Долгий путь глядится в лужи,Вот горбушка нам на ужин,В сердце – рыбка серебра…– Ента-Рейзл, ты так добра!– Поплывём с тобой в калошах,Бросим в небо хлебных крошек,Пусть летает крошек стая,Звёзды в тихом небе тают,В сердце – рыбка серебра…– Ента-Рейзл, как ты добра!Золотая рыбка из чистого серебра!8– Я, козлёнок, выйду за тебя,Ты достань мне мёда без звезды.– Я достану мёда без звезды,Только сердце рань мне, не любя.– Как мне ранить сердце, не любя?– Как мне без звезды добиться толка?– Я, козлёнок, выйду за тебя,– Только сшей мне сумерки без шёлка.9Имбирь и корицаза грошик,изюм и миндальза пятак,а длинное семечко грушии черное семечко яблоказа так.За грошиквода и облако,глоток и грозаза пятак,а чёрное семечко глазаи длинное семечко слёзза так.10Пожалейте бедного слепого,потерял он улицу с коровой,потерял он голову в картузе,потерял урядника при пузе,потерял клопа в бутылке с керосиноми худое дерево осину,потерял он дождь из рыбьей костии возможность напроситься в гости.Пожалейте бедного слепого,потерял он час и полвторого,потерял вареники с лабазоми прозрел вчера на оба глаза.11Время похоже на ребе.Ребе похож на время,время часов песочных,путает тохэс и темя.Ребе сидит на хлебе.Время сидит на небе.Чтобы понять время,нужно пойти в школу.Ребе песком присыпет правильные глаголы,гири часов подтянет и поскребёт темя.Бремя похоже на ребе.Ребе похож на глаголы.Ребе сидит на небе,я не хожу в школу.Чтобы понять время,нужно сидеть на небе,там, где сидит ребе,и почесывать темя.Маятник стоит.Хлеб лежит.Ребе сидит.А время бежит.12Прабабушка Ципена дагерротипес прадедушкой Мулейна венском стуленаправились к липе, немного ссутулясь,головами качая,за ясной дорогой,за липовым чаем,за всем понемногу.Головами качалии в начале дорогисамовар повстречали,еле двигавший ноги,и немного ссутулясь,направились к липепрадедушка Муля(в кармане дуля)и прабабушка Ципена дагерротипе.13Буквы дремлют между точек,спит пергамент между строчек,мудрецы спят в переплёте,муха спит в полете.Кто стучит так поздно ночью?Это падают мёртвые мухи.Паутина спит в углу,веник дремлет на полу,шелест дремлет меж страниц,зренье дремлет меж ресниц.Кто стучит так поздно ночью?Это падают мёртвые мухи.Только сторожу не спится,колотушке снится кашель,шевелит губой короваи не спит на камне слово.Кто стучит так поздно ночью?Это падают мёртвые мухи.14Трудно без варенья жить,но можно, к сожаленью,можно жить, но трудно, без труда.А попробуй, потеряй терпенье —и что тогда?15Перлы живые, мертвые рыбки,Зябкие опоры, перловые улыбки.Жареные рыбки, ни мертвы, ни живы,лестницу ладят для нетерпеливых,лестницу ладятбез перекладин,кто по ней поднимется, под ноги не глядя?Жареное золото, живое серебро,Кому тогда останется всё моё добро?16Лодка пустая и полнаясреди корней.Голые черви как волныидут за ней.Волна окликает волну:корень, червь.Лодка ищет луну.Там верфь.Пустая и полная лодкасреди корней.Вёсла – товарец ходкий,поверьте мне.

1985–1987

Марк Зильберштейн

НОЧНОЙ ПЕЙЗАЖ С ПУТНИКОМ

* * *Александру КарабчиевскомуЕсть память о несбывшемся – онанеотделима от пережитогои в назидание сохранена.В ней, как в смоле застывшей, – именаи образы, один нежней другого.Ты нынче вспомнишь всех наперечет —и словно целое двадцатилетьев воронку временную утечет:река… и снег… и явственно влечетк той девушке, которой нет на свете.Мы расселились в странных городах:они подобны прежним только небом —и, в собственных запутавшись годах(о, да продлятся наши дни в трудах!),грустить ли нам о том житье нелепом?И если вдруг знакомая чертапроглянет в людях, что повсюду схожи,очередную ложку мимо ртадостойно нужно пронести, без дрожи.Ведь эта дверь надежно заперта,и в наше прошлое они не вхожи.

Январь 2009

На смерть С. ГерзонаИ дни прибавились, и годы приросли:прошел, как облако, апрель медоточивый.Мы в одиночестве, мы – на краю земли.И сражены внезапной перспективой.Mы вмиг состарились – лишь начинали жить;и время, и страна – все вдруг переменилось,а то, чем искренне хотели дорожить, —химера иль утраченная милость.За сочетанием знакомым: «прошлый век»стоит наш собственный, регалий не имея…Казенный плакальщик, наемный человек,просил за нас прощенья у Сергея.Он мудр по должности и скажет обо всем.А мы беспомощны: как осознать такое!Кто мы? Откуда мы? И что в себе несем?…Не будет нам ни мира, ни покоя.Ушедшие от нас прекрасны навсегда.Как в мифах греческих, их молодость продлится.Но дней растянутых глухая чередачерты стирает, сглаживая лица.Из века прошлого разбитый тарантас,идем в небытие, обрюзглы и сутулы.Ушедшие от нас опередили нас.Их лбы чисты и безупречны скулы.

Июнь 2009

Зрительные образыЧужая жизнь дразнила и влекла,и, на себя их внешность примеряя,я в них гляделся, словно в зеркала,ничем себя от них не отделяя.Высматривая стройных, молодых,касаясь их своим несытым взглядом,я был не с ними, а – одним из них,и числился по спискам где-то рядом.Как долго это длилось? Был ли срокотпущен мне на праздные слиянья?О неизжитый юности порок:я времени не чувствовал дыханья!Ведь никого Всевышний не отверг.Что – судьбы мира, корчи государства?Я знал во вторник, что грядет четверг,а в пятницу окончатся мытарства.Так было… Но потом возник провал:я вдруг утратил навыков начаткии больше их уже не узнавал —вчерашних раздражителей сетчатки.Их контуры размыты с неких пор:разрушился состав старинных масел,и встроенный оптический приборпропорции их лиц обезобразил.

Декабрь 2009

Ночной пейзаж с путникомЧеловек исчез – как не бывало:он спешил к невидимой черте,и молитвенное покрывалобелое мелькало в темноте.Мягкие на ощупь тамарискизакрепляли спящие пески.Редких звезд серебряные брызгипомечали купола куски.Небо чуть светилось, колыхалосьнад неровной кромкою холмов:за грядою шевелился хаос —первобытный, из других миров.Мой собрат пошел общаться с Богом.Деревца оставив на ветру,он бредет сейчас зеленым логом…Что предстанет таковым к утру.

Январь 2010

Юбилейные строфы(как этот день)Е. В. БяликПылал – и становился пеплом;истлев, пропал за горизонтом.Спешил он вслед собратьям беглым,сгоревшим так же нерезонно.И вот: на темном небосводемерцают хрупкие частицы,и роль исчезнувших в природе —присутствуя не возвратиться.Великая библиотека!Соблазн для нашей мысли тленной! —вдруг разменявшие полвекамы смотрим в прошлое вселенной…Следя за точкой сигареты,за облачком, за струйкой дыма,ты не услышишь стук кареты:грань времени непроходима.И так растительно-бездумно,из неизвестного предела,под покровительством Вертумнатечет изменчивое тело.Оно проходит сквозь пороги,невластное в своем теченье,но в срок, как римские дороги,свое исполнит назначенье.С неумолимостью законаего уносит в бессловесность.Сейчас. Как и во время оно.Из невесомости – в безвестность.Из праха – снова в бестелесность.Из сада – в голую безлесность.И от бесславья – в бессловесность,и от беспамятства – в безвестность.Вот так, растительно-бездумно,течем и пропадаем в устье,под покровительством Вертумнаживя и старясь в захолустье.

Май 2008

* * *Я рисую лесную шишигуДля тебя на заглавном листе.Б. ПастернакКак столешница – в бледных разводах —ненавязчивый мрамор небес.Утомившись в «дневных» переходах,ты вступаешь в реликтовый лес.Низкорослый, испачканный сажей,погорелец, калека навек!Это, мастер весенних пейзажей,изувечил его человек.Отступая под натиском свалок,как под натиском варварских орд,полуголый ландшафт полужалок,обречен, но еще полугорд.Красновато-свекольные травы —как подтеки по скатам холмов;станут бурыми, нынче кровавы,затопили его до краев.Раздавив муравья ненароком,ты участвуешь в похоронах…Через балку, заросшую дроком,поднимись, как буддийский монах,на вершину и, глядя оттуда,в стороне от гудящих шоссе,тамарисков зеленое чудоты увидишь в неброской красе.И тогда, принимая как данностьэтот день и песчаный увал,ты прошепчешь тому благодарность,кто шишигу шишигой назвал.За нешуточность слова, за штучность,за добытую из пустотыпресловутую единосущностьс тварным миром, что смертен, как ты.

17 Мая 2009, Холон

Одна песенка, одна книгаИ.А. Ниновой [1]Удобно ли тебе в твоих сабо —качаться в них, выстукивать шагипо улицам – и быть самой собой?А я хотел бы для твоей ногистать башмачком, как в песенке одной.Пойми: ты мною вымечтана, твойпрекрасный образ, – так он и возник,загадочный, изменчивый, живой, —я ничего не вычитал из книг…Ну разве, может, только из одной:ведь ты меня ласкаешь, о сестра,невеста, сколь любезна мне твояскупая ласка! Как же ты добра!Я твоего сладчайшего питьяне стою. Как Мухаммеда – гора.Во время наших неурочных встреч,когда я на тебя не нагляжусь,я слышу голос, вслушиваюсь в речь —и, господи, ведь я тобой горжусь!И это все мне суждено сберечьв долинах памяти, в ее садах,где ты идешь и легкою стопой,едва касаясь, попираешь прахпрошедшего и шелестишь листвой…в долинах памяти, в ее садах.

1984, Санкт-Петербург

От первого лицаВ последний раз от первого лицая говорил тому лет двадцать пять,да и тогда, наверное, смущался.Сегодня же, в предчувствии конца,пускай нескорого, хочу сказать:я рад, во-первых, что перемещалсяне по одной лишь – временной – оси,что дочь моя имеет в жизни цельи ладит с обстоятельствами места:она, представьте, дело на мази, —без трех минут армейский офицер!И сам я, как-никак, – отец семейства…В вечерних новостях – сплошной комплот:угрозы, козни мировых держав,что продают единоверных братьев,у берегов страны – турецкий флот!И худшего (как будто) избежав,мы уступаем… честь свою утратив.Почти лишенная ручьев и рекполоска суши лепится с трудомна карте мира где-нибудь на врезке.Едва пустивший корни имярекздесь узнает, что стал для всех врагом, —он самоощущает по-еврейски.Весь край перевоеван от и до,о чем и камни рассказать могли бв сухих садах с добавкой олеандров:великий фараон у Мегиддо,у стен столицы сам Синаххериб,а позже – Кир и пара Александров.Последний был из наших: иудей.Фамилия его была Яннай.Народ его не полюбил – за вредность.Он перерезал множество людей(из тех, кому он не сказал: «Канайотсюда на хрен»). Такова конкретностьтворящихся – или творимых – дел…Смотрю навстречу завтрашнему дню,слегка оскалив сточенные зубы.Я в настоящем что-то проглядел.А этот… заберет мою родню,и все его поползновенья грубы.Тель-Авивский полдень(Улица Игаля Алона)Дома циклопической кладки.Деревья тропической складки —просторные, как веранды,узорные жакаранды.И полдень июля, похожийна прочие, выбелит плиты;смягчен левантийскою ленью,замедлит каленые стрелы.Обтянуты смуглою кожейконечности, полуприкрыты;готовые к совокупленью,все особи половозрелы.И в полдень, под купами сада,где ящериц брачные игрыи так ветерок обдуваетпод сенью широкой оливы,пластами слежалась прохлада,все беды – бумажные тигры,и лучше едва ли бывает…Запомнится день как счастливый.

Июль 2010, Тель-Авив

Катя Капович

ЧЕРНОСТОП

* * *Вы думаете об отчизне,вас с этим поздравляю я,а у меня чудные мыслии даже им я не верна.И каждый раз я изменяюто этой мысли, то другой,как будто варежки теряюв снегу бесчисленной зимой.Как будто сею из кармановрукою холодной серебро,дыша туманом и обманом,и нет отчизны. Ничего.* * *Бог пуританский ироничен к метрике,подумаешь, застыв с утра в воротах,что мы – викторианские помещики,переселенцы на больших болотах.По черностопу ходят псы охотничьи,пугая стаи чуть охрипших галок,и на ветру усадьбы как с иголочкис огромным серым дымом на порталах.Здесь по-простому чествуются праздники,здесь и не празднуют, похоже,у дней простые стоптанные задники,с резиной эдисоновой подошвы.А ты сверли мерцанье однозвёздное,точи огонь и возводи стропила,и тайну навсегда храни морознуюдля жизни строгой, строгой и унылой.Голубоглазо стеклышко бессмертия,шуршат часы с докучным опозданьем…Пойдем, викторианское наследие,ирония моя, потараканим.* * *Младой любовник, не к тебетак нынче ластится Лаиса,ногами, выбритыми чисто,ласкает ноги в простыне.Окурок красный притушив,ласкается к тому, кто прежделюбил ее, пока был жив,такой слепой любовью нежной.Послушай звон этих пружин.* * *Человек загибается от пустяка,как от куклы отламывается рука,и об этом Толстой с убедительной силойрассказал, написавши Иван Ильича.Там столы и комоды стоят вкруг могилы,сослуживцы не видят, как слезы текут,и напрасно на цыпочках ходит верзила,заложивши за пояс взъерошенный кнут.Так откуда тогда этот свет на прощанье?Что изменит он в мире, где ужас и хлад,где жена уже смотрит пустыми глазами,просит морфий испить? Если этим назадпустяком бесполезным, бей, боль, ниоткуда,говори абсолютную правду в глаза,или веру верни в абсолютное чудо…А вот это вот – боль отвечает – нельзя.* * *Мне нравится тусклая звездочка,мне нравится ветер сырой,мне нравится белая лодочканад синей, прилежной рекой.Мне нравится легкое, быстроетеченье холодной воды —всё то, что подальше от истиныи ближе к бессмысленности.И что мне особенно нравится,с уходом к другим берегам,все точно таким же останется,та можешь проверить и сам.* * *Дай синих сосен вековые космына дни пустые после снегопада,когда они белы, немы, морозны,живая корабельная ограда.Дай белое от снега расстоянье,огромное одно, без перебоя,чтоб к небу семимильными шагамидорогою идти навек пустою.Меж нами с миром лишь молчанья пропастьна долгий отзвук мостовой булыжной,лишь солнца покатившегося обруч,который я в другом краю увижу.И вспомню, как во дни паденья ртутиторжественно вдали синеют горы,такие равнодушные до грустик открывшемуся на краю простору.