Благодарю товарищей и коллег, читателей и работников издательства. Особо хочу поблагодарить моего друга Ивана Тугаринова – он сорок лет точно видит тему и приносит целый массив ценных источников.

Мои товарищи Денис Денисов и Александр Гражданкин помогли мне, указывая на мои непонятные суждения, – и мы думали. Да и они исправляли мои ошибки, орфографию и грамматику – спасибо. Эту трудную книгу без дружеской помощи я бы не написал.

Благодарю мою дочь Дарью Кара-Мурзу – она была мне экспертом для этой книги, предоставила мне свою библиотеку (и, думаю, про себя критиковала меня – это полезно).

И еще я благодарю критиков, они часто ругают меня (про себя), для моих текстов это полезно.

Мы не знаем общества, в котором живем.

Ю. В. Андропов (1983 г.)[1]

Но не прискорбно ли видеть, что иностранец, почти враг, имеет о нас, – о том, что мы есть и чем можем быть, – такое точное понятие и такой ясный на нас взгляд, чего мы совершенно лишены… Скажу больше: в ненависти заключается не только больше понимания, но и больше симпатии…

Одна из наиболее прискорбных наклонностей, замечаемых у нас, – это наклонность подходить ко всем вопросам с их самой мелочной и гнусной стороны, потребность проникать в хоромы через задний двор. Это в тысячу раз хуже невежества. Ибо в простой здоровой натуре невежество простодушно и забавно, тогда как эта наклонность изобличает и всегда будет изобличать одну лишь злость.

Ф. И. Тютчев – П. А. Вяземскому (1844 г.)

Введение

С середины XX века стали появляться признаки быстрой деградации защитных систем против невежества. Это объяснялось нарастанием кризиса индустриализма как общего фундамента цивилизаций независимо от формации (особенно в капитализме), изменениями картины мира (глобализация, постмодернизм в политике и экономике, культуре и войне и т. д.). В общем, изменяется картина мира, наступает туманный постмодернизм. На нас явление невежества понемногу надвигалось и в наших собственных формах и условиях. Они маскировали угрозы, которые порождали и развивали мировоззренческий кризис советского общества.

Начнем с общего и абстрактного образа явления невежества. С момента своего появления человек разумный совещается с другими людьми в своей семье и в роду. Человек – существо деятельное, он непрерывно действует в природе, строит новый мир, обдумывает новые формы и явления, изобретает инструменты и навыки. Все это он обрабатывает посредством языка, разума и воображения – с группой близких ему людей. В этом процессе в группе появляются оппоненты. Они иногда говорят: ты все это обдумал, а сделал неправильно! Возникает конфликт, и его развитие может пойти по разным векторам. Кого-то, скорее всего, назовут невежда. Так феномен невежество возникает только в обществе и в процессе непрерывного взаимодействия.

Чаще всего вердикт «невежда» получает человек или группа от других людей, которые раньше уже использовали проверенный способ (мысленно или на практике) и имеют какой-то «сертификат» от начальства или особого авторитета. В этих условиях изобретатели обычно ищут структуры своих инноваций тайком. Они воображают и соединяют элементы и эликсиры в пространстве счастья – «неявного знания» и созидания. Изобретатели при этом часто проявляют невежество и допускают много ошибок – это их сырье, и другие мастера копаются в нем и часто преобразуют его в ценный артефакт. Это от нашей темы отклонение, но надо учесть.

В этой книге не представлены ни политики, ни манипуляции, ни инновации – эта книга о людях, которые не знают и не понимают образы, картины, их смыслы и возможные последствия. Эти люди ошибаются, тратят силы, ресурсы и надежды, – это состояния невежества. Но всегда бывает несколько людей, которые постепенно понимают образы и смыслы – и помогают другим. Эти процессы действуют непрерывно, везде появляются разные «огоньки», и часто они исчезают.

Книга о невежестве, конечно, не представляет всей картины синтеза – невежества или успешного познания. Нам нужны «огоньки» и их структуры. Мы выбираем из синтеза понятные образы или слова и рассматриваем кусочек из этого «сгустка». Сейчас мы часто смотрим статьи и книги по-другому: раньше люди видели конфликты, распри, проклятия – но сейчас надо понять человека, который пошел в невежество, и почему это происходит. Мы будем еще обдумывать – как мы не увидели, что картина мира у нас изменилась, а инерция довела нас до распада, до катастрофы.

Процессы невежества развиваются в пространстве общества людей. Но эти процессы существуют во времени. Чтобы увидеть и понять эти процессы, надо представить их динамику («вчера было рано, послезавтра поздно»). Часто процесс кажется стабильным, но в реальности к данному процессу присоединяются или отходят от него разные процессы, с разными целями, разными силами и динамикой.

* * *

Представим короткую картину Российской революции. В 1880-е годы экономисты-народники развили концепцию некапиталистического («неподражательного») пути развития хозяйства России, но марксисты их «разгромили». Общинное крестьянство было исключено капиталистическими экономистами из политэкономии, но значение этой стороны (общинного крестьянства) было так велико, что без нее политэкономия превращалась в идеологию. Революция 1905 г. свершилась, а капиталистического хозяйства как господствующего уклада не сложилось ни в одном из ее течений. Тезис о том, что революция была буржуазной, не подтвердился практикой. Модернизация Столыпина была разрушительной и вела к бедноте большой части крестьянства. Община превратилась в организатора сопротивления и борьбы.

После 1908 г. Ленин уже по-иному представляет смысл спора марксистов с народниками. Произошел серьезный разрыв с западным марксизмом, сдвиг в сторону неявной политэкономии, первой фазы образования Советов. Почему Ленин стал спорить с умудренными марксистами и открыто отошел от буржуазной революции? Ведь с этого момента его главные фундаментальные установки шли вразрез с «всеобщими законами» исторического материализма. Ленин увидел и понял новую картину мира[2]. Приходя шаг за шагом к пониманию сути крестьянской России, создавая «русский большевизм» и принимая противоречащие марксизму стратегические решения, Ленин сумел выполнить свою политическую задачу. Большевики сумели убедить товарищей, обращаясь к здравому смыслу, а остальные откалывались – Плеханов, меньшевики, Бунд, троцкисты…

Вебер, изучая и сравнивая процессы развития в обществах, определил изменения форм и структур как зародыши появления новых общественных институтов. Он ввел в социологию важное понятие: общество в состоянии становления[3].

В начале XX в., во время кризиса классической физики и изменения научной картины мира, возникла новая парадигма – «постклассическая». В науке стали различать два взгляда на природу: науку бытия – видение мира как совокупности стабильных процессов, и науку становления, когда преобладают нестабильность, переходы порядок – хаос, перестройка систем, кризис старого и зарождение нового. Парадигму науки становления часто называют нелинейной. Сразу заметим: марксизм, в общем, исходил из принципов «науки бытия» (исторический процесс как этапы состояния равновесия), а Ленин освоил и ввел в партийную мысль принципы «науки становления» (исторические изменения как неравновесные кризисные состояния).

Из модели мира Ньютона как машины с ее «сдержками и противовесами» выводились новые концепции свобод, прав, разделения властей. «Переводом» этой модели на язык государства и экономики были, например, политэкономии А. Смита и Маркса. Механицизм – представление любой реальности как машины – обладал большой силой внушения[4].

Процесс размежевания групп довел до революции 1905 г. – меньшевики (эсеры и др.) «стремились удержать ее в том же состоянии их парадигм» (истмат – наука бытия), а большевики «стремились к изменению структуры системы» (наука становления).

В те времена (начало XX в.) было очевидно: и меньшевики-марксисты, и легальные марксисты, и кадеты, и эсеры, и западные социал-демократы мыслили и проектировали кардинально иначе, чем Ленин и его соратники. Они по-разному понимали пространство и время, следовали разным способам и нормам мышления и объяснения, – при разрешении внешне одной и той же проблемы они принимали разные решения. Поэтому проект Октябрьской революции был совершенно иным, чем у Февральской революции.

Так исток Российской революции распался. Сразу после Апрельских тезисов лидер эсеров Чернов назвал их воплощением «фантазий народников-максималистов». Г. В. Плеханов сказал: «Россия страдает не только от того, что в ней есть капитализм, но также от того, что в ней недостаточно развит капиталистический способ производства. И этой неоспоримой истины никогда еще не оспаривал никто из русских людей, называющих себя марксистами».

Кадеты и меньшевики (скрепя сердце) приветствовали Февральскую революцию как сверхпартийную. 3 июня 1917 г. на совещании П. Н. Милюков сказал: «Она есть революция национальная, революция всенародная, т. е. она объединяет в себе все классы и все общественные группы и ставит перед собой задачи, которые должен осуществить весь народ, которые только весь народ и может осуществить». Он даже сказал – это «наша» революция.

Этот образ революции люди поняли как приближающуюся катастрофу – синтез взрывной смеси. А «февральские» власти, не поняв побочных процессов, сами пошли в невежество. Так, власти не успели понять картину мира России и что новые поколения крестьян потребовали социальное равенство, – а им устроили столыпинскую реформу[5]. Это было невежество государства. В ответ 21 апреля 1917 г. в Петрограде прошла демонстрация против этой политики правительства, и она была обстреляна – впервые после Февраля. Так писали: «дух гражданской войны повеял над городом».

Уникальность Февральской революции 1917 г. в том, что с первых ее дней в стране стали формироваться прототипы двух моделей государственности – буржуазная республика и советская власть одновременно, поначалу даже без взаимного насилия. Временное правительство и Советы находились на двух разных и расходящихся ветвях цивилизации. То есть их соединение было невозможным. Напор страстей в дни Февральской революции был краткосрочным (4 месяца), и эти страсти были праздничными. Пришвин записал в дневнике (5 июля 1917 г.), что либеральная революция потерпела крах, Россия пошла по какому-то совершенно иному пути: «Елецкий погром – это отдаленный раскат грома из Азии, и уже этого удара было довольно, чтобы все новые организации разлетелись, как битые стекла. Эта свистопляска с побоями – похороны революции».

Подавить либеральную революцию могли только «силы, развившиеся внутри самой революции» – синтез Советов с большевиками. И эта сила была именно «направлена к созданию новой жизни и против всякой реакции» (см. [662]). В результате большевики въехали в состояние in statu nascendi на спине либеральной революции, используя ее энергию.

Решающую роль в Гражданской войне сыграло поколение тех, кому в 1905 г. было от 15 до 25 лет, а в 1918 г. исполнилось от 28 до 38 лет. Т. Шанин пишет: «К этому времени многие уже успели отслужить в армии, стали главами дворов, т. е. вошли в ядро общинного схода. Основными уроками, которые они вынесли из опыта революции 1905–1907 гг., была враждебность царизма к их основным требованиям, жестокость армии и “власти”, а также их собственная отчужденность от “своих” помещиков и городских средних классов» [411, с. 301].

Таким образом, рассматривая обе революции как два «политических бунта», надо сравнить их структуры. Грубый анализ дает представление о стержнях проектов и образах системы. Мы уже упоминали, что главные тексты того времени показывают общество, разделенное на группы – одни стремятся к изменению структуры системы, а другие пытаются удержать ее в том же состоянии. Так было с Февральской революцией – ее группы шли по старому вектору, и они погружались в невежество. А группы со стороны Октябрьской революции (крестьяне, рабочие, солдаты и интеллигенты) пошли по дорогам становления. Они неявно увидели и поняли необратимости, неравновесия и нелинейные процессы. Благодаря этим переходам «порядок – хаос» наши люди сразу в ином свете представили системы противоречий.

Подумайте, даже А. Деникин писал, что ни одно из антибольшевистских правительств «не сумело создать гибкий и сильный аппарат, могущий стремительно и быстро настигать, принуждать, действовать. Большевики бесконечно опережали нас в темпе своих действий, в энергии, подвижности и способности принуждать. Мы с нашими старыми приемами, старой психологией, старыми пороками военной и гражданской бюрократии, с петровской Табелью о рангах не поспевали за ними…» [424].

Теперь посмотрим движение групп в разделенном обществе.

Лидер «молодых» представителей либерально-буржуазного сообщества П. П. Рябушинский на совещании русской эмиграции в 1920 г. так объяснил причины их поражения: «Многие из нас давно предчувствовали катастрофу, которая теперь потрясает всю Европу, мы понимали роковую неизбежность внутреннего потрясения в России, но мы ошиблись в оценке размаха событий и их глубины, и вместе с нами ошибся весь мир. Русская буржуазия, численно слабая, не в состоянии была выступить той регулирующей силой, которая помешала бы событиям идти по неверному пути… Вся обстановка прошлого не способствовала нашему объединению, и в наступивший роковой момент стихийная волна жизни перекатилась через всех нас, смяла, размела и разбила» [619].

П. П. Рябушинский очень долго жил в невежестве, а тогда он увидел картину мира России и прозрел.

Но в начале распада Февральской революции многие быстро поняли, что России нужна новая система. Прочитайте то воззвание «Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились», с которым обратилась большая группа бывших генералов русской армии во главе с А. А. Брусиловым (бывший верховный главнокомандующий): «В этот критический исторический момент нашей народной жизни мы, ваши старые боевые товарищи, обращаемся к вашим чувствам любви и преданности к родине и взываем к вам с настоятельной просьбой забыть все обиды, кто бы и где бы их ни нанес, и добровольно идти с полным самоотвержением и охотой в Красную армию и служить там не за страх, а за совесть, дабы своей честной службой, не жалея жизни, отстоять во что бы то ни стало дорогую нам Россию и не допустить ее расхищения, ибо в последнем случае она безвозвратно может пропасть, и тогда наши потомки будут нас справедливо проклинать».

Вот судьба министров Февральской революции – все они были вскоре после ареста освобождены. Из пятнадцати министров восемь эмигрировали, семь остались в России. Из них в результате репрессий погиб в 1938 г. один – министр земледелия С. Л. Маслов. До этого он был видным деятелем Центросоюза и преподавал в МГУ[6]. Военный министр генерал А. А. Маниковский во время Гражданской войны был начальником снабжения Красной армии. Морской министр Д. Р. Вердеревский уехал во Францию, а в 1945 г. явился в посольство СССР и принял советское гражданство. Министр путей сообщения А. В. Ливеровский стал в СССР видным специалистом по транспорту, строил «Дорогу жизни» к блокадному Ленинграду. Один из министров, С. Н. Третьяков, эмигрировал во Францию, стал виднейшим агентом советской контрразведки (с 1929 г.) и в 1943 г. был казнен немцами [202, c. 262–264][7].

Итак, мы увидели важные структуры двух революций и направление их движений. Фундаментальное столкновение двух революций изменило всех людей, их сознание и апокалиптику (образы будущего), повлекло за собой Гражданскую войну и катастрофу братоубийства, распад Российской империи и сборку СССР, интервенцию Запада, голод и эпидемии. На этом «двигателе» работал СССР до 1960-х годов и еще тридцать лет — по инерции, постепенно слабея. Картина нашего мира изменилась, и в таком состоянии все мы понемногу вошли в невежество.

Трудно сказать, как мы могли так легко смотреть на разрушительные процессы в нашем обществе и не поверили друзьям, которые сошли с наших дорог и ушли. А мы делали свою работу и думали, что все хорошо. Но в 1955 г. в ходе реформ (хрущевская «оттепель») уже новые поколения молодежи и интеллигенции постепенно сдвигались к другим путям. Шестидесятники были «дрожжами» и в период мировоззренческого кризиса советского общества (1960–1990) снабжали дезориентированных этим кризисом людей идеями, языком, песнями и анекдотами. В этой книге мы и рассматриваем близкие проблемы – порожденные невежеством нашего общества. Эти сферы очень динамичны, с разными образами и проектами, с разными конфликтами и манипуляциями и т. д.

Иногда некоторые группы и массы выходят из трясины. Но все мы видели, что нас постепенно затягивает грозное невежество.

Бывает, общество, отторгая анализ происходящего сдвига к хаосу, шаг за шагом утрачивает способность знать само себя. Знание и картина мира – это системы, которые поддаются коррозии, а под давлением разрушительных факторов могут деформироваться или распадаться. Сейчас мы не можем воздействовать на людей с их знанием об этом мире. И философы, поэты и прорицатели не знают и не могут.

Компактное описание процесса невежества быстро не сделать. Предложенное определение знаний хотя и держится на ядре рационального познания, но связанные с этим ядром оболочки являются весьма подвижными сущностями духовной сферы человека. Изымая из реальности какое-то явление и обрабатывая его инструментами рациональности (языком, мерой, логикой и т. д.), получаем образ этого явления, который оживляет воображение и память, рефлексию и предчувствие, эмоции и совесть, интуицию и озарение. Невежество деформирует или даже разрушает все эти инструменты, даже если рациональное ядро сохранилось. Все это мы с ужасом наблюдали в последние тридцать лет, хотя признаки бури мы должны были заметить раньше.

В 1970–1980-х гг. стало больше людей с необычным мессианским представлением об их роли как разрушителей «империи зла», и появилась часть интеллигенции, мировосприятие которой сопровождалось «взрывом коммунистической экзальтации»[8].

Представьте, А. Д. Сахаров – великий ученый, признанный лидер нашей интеллигенции, трижды Герой Социалистического Труда – сошел в другую колею. Он в «холодной войне» встал на сторону Запада против СССР – категорически и открыто. А. Д. Сахаров, когда вернулся в Москву, пригласил меня с коллегой – поговорить. Он очень долго говорил, представляя небывалую для нас картину мира. Мы были в зазеркалье! Это были действительно «мессианские образы». В результате многие люди прошли через трагедии.

Наш народ на ощупь ищет пути из невежества. И всем нам надо понять, что произошло с интеллигенцией и элитой в ходе мировоззренческого кризиса общества и государства в 1980-х гг. Посвятив себя «втягиванию страны в зону абсолютного господства золотого тельца», элитарная часть интеллигенции совершила радикальный разрыв с общностью, что привело к ее дезинтеграции – «трудовая интеллигенция» пока что в новую общность собраться не может. Такова реальность, но ее сдвинули не только элита и номенклатура – дезинтеграция прошла почти по всем общностям. Это главное, но это мы оставляем за скобками. Мы постараемся разобрать процесс разрушительное невежество как болезнь сознания и мышления с ее последствиями, побочными эффектами и осложнениями.

Эта туча, многослойная и турбулентная, зацепила всех, сильнее или слабее, в одной точке или другой. Пусковым механизмом этого цепного процесса стала «культурная травма». Она – явление очень инерционное, которое может сохраняться и в следующем поколении и дает о себе знать, даже если положение внешне стабилизировалось. Чтобы понять современную картину, надо найти корни. Для этого полезно пройти по пути инерции к тому месту и тому времени, где зарождалось действие. Если развилась идея или проект и если создалась структура, уже трудно вести диалог среди товарищей.

* * *

Здесь надо объяснить, что эта книга – не инструмент для партийной борьбы, и написана она не для того, чтобы критиковать конкретных оппонентов или добиваться победы в споре. В этом надо было участвовать во время перестройки, а еще более радикально в 90-х годах. А сейчас уже изменилась картина мира, прошли три поколения молодежи, далеко разошлись наши братья-народы СССР. Мы утратили советскую харизму.

Теперь мы должны увидеть реальные картины, а для этого создать широкие синтезы. Нам долго говорили, что мы смотрим сгустки и «огоньки», и этого достаточно. А сейчас этого мало! Все системы закрываются многими контекстами (это «соединение, связь, сплетение, сцепление»). А значит, надо изучать эти контексты и увидеть ядро системы.

Но у нас за 30 лет накопилось много материла – и нашего, и зарубежного. Эта база дала нам понять то, что мы раньше не видели, – важные закрытые образы. И старые картины, и новые соединяют.

Дайджесты – это большое подспорье.

Кластеры невежества

Евразия – Россия – СССР—…

В социологии есть формула: «Основополагающее свойство объединения – это солидарность». Это соединение и создает то целое, которое «больше суммы частей». Очень часто вклады участников несоизмеримы между собой, они так различны, что выразить их в единообразной форме трудно или невозможно.

Н. С. Трубецкой писал в 1927 г.: «Национальным субстратом того государства, которое прежде называлось Российской империей, а теперь называется СССР, может быть гражданской только вся совокупность народов, населяющих это государство, рассматриваемая как особая многонародная нация и в качестве таковой обладающая своим национализмом.

Эту нацию мы называем евразийской, ее территорию – Евразией, ее национализм – евразийством… В применении к Евразии это значит, что национализм каждого отдельного народа Евразии (современного СССР) должен комбинироваться с национализмом общеевразийским, т. е. евразийством… Только пробуждение самосознания единства многонародной евразийской нации способно дать России-Евразии тот этнический субстрат государственности, без которого она рано или поздно начнет распадаться на части, к величайшему несчастью и страданию всех ее частей» [702].

Россия не имела того огромного буферного механизма, при помощи которого Запад мог гасить возникающие неравновесия – колонии на первом этапе индустриальной цивилизации и «третий мир» сейчас. Будучи традиционным обществом, Россия и не могла относиться к вошедшим в нее народам как метрополия к колониям. Россия «наращивалась» на полиэтническую матрицу, возникшую с самого начала при соединении в Русь славянских, угро-финских и тюркских племен. В основе этой матрицы лежала идея общей исторической судьбы и метафора семьи народов. Поэтому Россия субсидировала окраины и была лишена важнейшего для Запада маневра путем изъятия ресурсов из колоний и «экспорта кризиса» в колонии[9].

Главное, что в рамках евроцентризма лишь эта (постулированная истматом) смена формаций признается правильной. Но раз славяне и монголы не знали рабства, а в Китае не было крепостного права и государственной религии, Евразия была как кость в горле для Запада. Вот, например, Энгельс пишет в 1849 г.: «Европейская война, народная война, стучится в дверь… О немецких интересах, о немецкой свободе, немецком единстве, немецком благосостоянии не может быть и речи, когда вопрос стоит о свободе или угнетении, о счастье или несчастье всей Европы. Здесь кончаются все национальные вопросы, здесь существует только один вопрос! Хотите ли вы быть свободными или хотите быть под пятой России?» [701].

Системы Евразии мы мало изучали научно, но неявное знание имели, а теперь мы дошли и до науки. Так, Леви-Стросс говорил, что много дали Западу потомки наших сибирских народов, предшественников якутов. Это редкий случай – непрерываемого технологического развития в истории (вплоть до вторжения европейцев). Он писал: «За этот период [15–20 тыс. лет со времени перехода через Берингов пролив в Америку] эти люди продемонстрировали один из самых немыслимых случаев кумулятивной истории в мире: исследовав от северной до южной оконечности ресурсы новой природной среды, одомашнив и окультурив целый ряд самых разнообразных видов животных и растений для своего питания, лекарств и ядов и даже – факт, который не наблюдался нигде больше, – превращая ядовитые вещества, как маниока, в основной продукт питания, а другие – в стимуляторы или средства анестезии; систематизируя яды и снотворные соединения в зависимости от видов животных, на которых они оказывают селективное действие, и, наконец, доведя некоторые технологии, как ткачество, керамика и обработка драгоценных металлов, до уровня совершенства.

1 2 3...6 >

На страницу:

Перейти

1 из 6