Новое средневековье XXI века, или Погружение в невежество

Чтобы оценить этот колоссальный труд, достаточно определить вклад Америки в цивилизации Старого Света. Во-первых, картофель, каучук, табак и кокаин (основа современной анестезии), которые, хотя и в разных смыслах, составляют четыре опоры западной цивилизации; кукуруза и арахис, которые революционизировали африканскую экономику даже до того, как были широко включены в систему питания Европы; какао, ваниль, помидоры, ананас, красный перец, разные виды бобовых, овощей и хлопка.

Наконец, понятие нуля, основа арифметики и, косвенно, современной математики было известно и использовалось у майя как минимум за пятьсот лет до его открытия индийскими мудрецами, от которых Европа научилась ему через арабов. Поэтому, видимо, календарь той эпохи у майя был точнее, чем в Старом Свете. Чтобы определить, был ли политический режим инков социалистическим или тоталитарным, было исписано море чернил. В любом случае, этот режим выражался через самые современные формулы и на несколько веков опередил европейские феномены того же типа» [14, с. 317–318].

А с другой стороны, показал А. Дж. Тойнби: «Кочевники не смогли бы одержать победу над степью, выжить в столь суровом естественном окружении, если бы не развили в себе интуицию, самообладание, физическую и нравственную выносливость… Собака, верблюд и лошадь, функции которых куда более сложны, требуют не только приручения, но и обучения. Нужно сделать из них помощников человека. Это замечательное достижение номадизма помогло кочевникам не только выжить в степи, но и приспособиться некоторым из них к роли “пастырей” человека» [349, с. 184–185].

Можно сказать, что судьба России была счастливой: сочетание природных, культурных и психологических качеств населявших ее народов позволили возникнуть симбиозу укладов (охоты, земледелия и кочевого скотоводства) с интенсивным обменом продуктами, технологиями и культурными достижениями. Сегодня не просто стоит вопрос о разрушении этой системы – делается все возможное для натравливания одной части на другую.

Собирание исторической России было уникальным: каждая новая часть включалась в целое, не теряя своей особенности и самобытности. Каждый народ, входя в Россию, придавал этому целому какое-то свое качество. Система была сложная, но разнообразие – великая ценность и порождает свойства, незаменимые в трудные моменты. Так была освоена Евразия, а Россия стала большой цивилизацией.

Но в XIX в. быстро развивалась индустриализация, она стирала этнические различия, устраняла воздействие национальных хозяйственных укладов. Родились бурные идеологии, они служили инструментом не только для консолидации общества, но и для размежевания групп, разделенных противоречиями. Расколы заставляют вести гражданские и международные войны. Исследователь революций Ч. Джонсон писал: «Располагая достаточным количеством времени… идеология заставляет разбалансированное общество разделиться на группы – с одной стороны, союзников, стремящихся к изменению структуры системы, с другой – тех, кто стремится удержать ее в том же состоянии» (см. [661]).

Россия-Евразия прошла XIX век в бурях, а далее – революции. И они получили важнейшие испытание XX века, когда наш народ и территория были поставлены перед выбором: Февральская революция или Октябрьская[10]? Они имели разные проекты и два разных цивилизационных пути. Но и внутри проектов происходят размежевания групп.

Февральская революция разгромила Российскую империю, армию, Евразию – и попросила устроить иностранную интервенцию и Гражданскую войну. Произошел распад народов и классов. На территории бывшей Российской империи шли гражданские войны и находились вооруженные силы 14 государств. Э. Карр пишет: «Повсюду на территории нерусских окраин проблема самоопределения безнадежно переплеталась с проблемами гражданской войны. … Выбор делался не между зависимостью и независимостью, а между зависимостью от Москвы и зависимостью от буржуазных правительств капиталистического мира… В то время Ленин был так же не готов, как и любой другой большевик (или антибольшевик), рассматривать национальное самоопределение как абстрактный принцип или оценивать его вне контекста гражданской войны» [706].

М. М. Пришвин писал в дневнике 16 июля 1917 г.: «Черты лица революции никто не видел, потому что никто не может забежать ей вперед. Те, кто мчится вместе с нею, ничего не могут сказать о ней. А те, мимо кого она проносится, тоже не видят, пыль, мусор и всякий поднятый хлам заслоняют от него свет. И революция, конечно, существо получеловеческое, полузвериное. Те, кто не мчится вместе с ней, видят только огромный, оставляющий после себя нечистоты зад зверя».

Это неправда. Даже те, кто не мчался вместе с революцией, в большинстве своем видели не только нечистоты, оставляемые этим зверем. Ту запись Пришвин сделал в приступе пессимизма, видя, как иссякает импульс его любимой либеральной Февральской революции. Но в тяжелый момент после Октября, 14 декабря 1918 г. он написал так: «Анализировать каждую отдельную личность, и дела настоящего времени получаются дрянь, а в то же время чувствуешь, что под всем этим шевелится совесть народа».

Надо увидеть всю картину революции, как врач.

Вот революционная интеллигенция, воспитанная в партии социалистов-революционеров. Ю. Давыдов в предисловии к книге Б. Савинкова «Воспоминания террориста» пишет: «Он блокировался с направлениями любого оттенка, лишь бы антибольшевистское. Даже и с монархистами, полагая, что наши бурбоны чему-то научились. Савинков готов был признать любую диктатуру (включая, разумеется, собственную), кроме большевистской… Он бросался за помощью к англичанам, французам, белочехам и белополякам. Он командовал отрядами карателей, бандами подонков, наймитами, шпионами. Пути-дорожки “савинковцев” чадили пожарищами, дергались в судорогах казненных» [688, c. 15].

Б. Савинков – человек, университетски образованный, и к тому же писатель, ради чего он пролил море крови? Полный мрак…

Вот Первая конная армия (Исаак Бабель «Конармия»): «Я умылся с дороги и вышел на улицу. На столбах висели объявления о том, что военкомдив Виноградов прочтет вечером доклад о Втором конгрессе Коминтерна. Прямо перед моими окнами несколько казаков расстреливали за шпионаж старого еврея с серебряной бородой. Старик взвизгивал и вырывался. Тогда Кудря из пулеметной команды взял его голову и спрятал ее у себя под мышкой. Еврей затих и расставил ноги. Кудря правой рукой вытащил кинжал и осторожно зарезал старика, не забрызгавшись. Потом он стукнул в закрытую раму».

Сейчас все это вытащили к людям.

Кровавую вакханалию, культ жестокости воспевали Багрицкий и Бабель. За рубежом Р. Якобсон и В. Шкловский в модных ресторанах «тешатся байками» сотрудника ГПУ Осипа Брика о том, как пытают и расстреливают русских священников («Для нас тогда чекисты были – святые люди», – вспоминает Лиля Брик в 60-е годы).

А. Ваксберг (1998 г) пишет: «Осип любил рассказывать о кровавых пыточных ужасах, коим был свидетель. Иные слушали, другие предпочитали не вникать в столь живописные подробности. Каким же образом юрисконсульт не только знал об этих пытках, не только был их свидетелем, но вообще находился в том помещении, где экзекуторы занимались своим ремеслом? Ведь его контора – вряд ли это надо доказывать – должна была быть отделена от тех мрачных подвалов, где свирепствовали солдаты “железного Феликса”…

Осип тешил друзей кровавыми байками из жизни ЧК, утверждая, что был лично свидетелем тому, о чем рассказывал. А рассказывал он о пытках, об иезуитстве мастеров сыска и следствия, о нечеловеческих муках бесчисленных жертв. “В этом учреждении, – говорил Осип, – человек теряет всякую сентиментальность”. Признавался, что и сам ее потерял» [715].

Но во время Гражданской войны для населения было важно, что большевики смогли установить в Красной армии более строгую дисциплину, чем в Белой армии. Дело тут было в массовой солидарности и в самих философских установках. В Красной армии существовала гибкая и разнообразная система воспитания солдат и действовал принцип круговой поруки (общей ответственности подразделения за проступки красноармейца, особенно в отношении населения). Белая армия не имела для этого ни сил, ни идей, ни морального авторитета – дисциплинарные механизмы старой армии перестали действовать [716][11].

В. В. Кожинов приводит слова видного деятеля Белой армии, генерала Слащёва-Крымского, который писал, что по своим политическим убеждениям эта армия представляла из себя следующее: «Мешанина кадетствующих и октябрьствующих верхов и меньшевистско-эсерствующих низов… “Боже Царя храни” провозглашали только отдельные тупицы, а масса Добровольческой армии надеялась на “учредилку”, избранную по “четыреххвостке”, так что, по-видимому, эсеровский элемент преобладал»[12].

Упомянутый выше Я. А. Слащёв, один из последних строевых генералов в Крыму (руководитель обороны Крыма), в 1921 г. по амнистии с казаками вернулся из Турции и стал преподавателем Военной академии РККА, а потом преподавателем тактики школы комсостава «Выстрел». В Красной армии оказались после 25 Октября и последние военные министры Временного правительства Верховский и Маниковский, были начальниками и специалистами высокого ранга.

А. Н. Куропаткин, военный министр в 1898–1904 гг., после Октябрьской революции (в возрасте 70 лет) на преподавательской работе – в сельской школе и заведовал волостной библиотекой. Не уехал ни на Дон, ни в Париж. А. Н. Крылов – председатель правления Путиловских заводов, проектировщик первых русских линкоров, академик, с 1919 г. начальник Морской академии Рабоче-крестьянского Красного Флота, лауреат Сталинской премии 1941 г. Генерал В. Ф. Джунковский – московский губернатор, потом командующий Отдельным корпусом жандармов, его пригласили к Дзержинскому и Менжинскому на консультацию об организации контрразведки. Он согласился и пять лет был негласным консультантом. Дочь Гучкова стала сотрудничать с советской разведкой – исключительно из идейных соображений (она была богатой дамой высшего света эмиграции).

Эти люди действовали не ради денег и не от страха.

Прочитайте воззвание А. А. Брусилова «Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились», что получилось: «Насколько это воззвание произвело на непримиримых страшное и подавляющее впечатление, – писал белогвардейский публицист Ю. Арбатов, – в такой же противоположной мере сильно это подействовало на колеблющиеся массы… В первый же день появления воззвания на улицах Москвы в военный комиссариат являлись тысячи офицеров, ранее от службы в Красной армии уклонившиеся, и десятки тысяч интеллигентов…» [800]. Откликнулись на это обращение и пленные офицеры.

К весне 1920 г. после разгрома Красной армией основных белых группировок (в Сибири, на Юге, Северо-Западе и Севера) были взяты в плен или добровольно перешли на сторону советской власти десятки тысяч офицеров. Вожди Белого движения так построили свою армию, что, по выражению В. В. Шульгина, пришлось «белой идее переползти через фронты гражданской войны и укрыться в стане красных»[13].

Другая сторона: вот исторический факт, о котором теперь много пишут, но объяснения нет – почему? Начался чехословацкий мятеж. Ижевских коммунистов, максималистов и гарнизон Красной армии отправили на фронт. 7 августа 1918 г. началось подготовленное социалистами (эсерами) восстание под лозунгом «Власть Советам без большевиков!». Ижевцы заняли Воткинск, где их тоже поддержали местные рабочие.

Уступая рабочим, новые власти сохранили Совет рабочих депутатов, сохранили ставки оплаты труда, существовавшие при большевиках. Не были тронуты и декреты советской власти, касавшиеся условий работы, решения рабочего вопроса и социальных гарантий. Повстанческое руководство следовало уравнительным тенденциям, характерным для всей русской революции 1917 года. Так, командные чины, солдаты и рабочие получали равное денежное довольствие.

Почему идея эсеров толкнула рабочих залить кровью Прикамье и уйти к Колчаку под красным флагом (!) – убивать и гибнуть? Для такого шага у них не было никакого религиозного озарения, ни классовой ненависти. Но разве они были контрреволюционерами?! Совершенно наоборот, рабочие этих заводов в какой-то момент стали экзальтированными революционерами.

Решающее сражение произошло 7 ноября 1918 г, когда Красной армией был взят Ижевск. После разгрома восстания ижевские и воткинские части (около 25 тыс.) вошли в состав армии Колчака и принимали участие в боевых действиях вплоть до 1922 года.

Силы Колчака контролировали огромную территорию Сибири и Дальнего Востока. Советская власть на этой территории была ликвидирована летом 1918 г., так что Советы не успели развернуться. Но возникло партизанское сопротивление армии Колчака – из разных групп крестьян (середники и бедняки) и рабочих создавались партизанские отряды.

К весне 1919 г. партизанское движение расширилось почти на всю территорию Сибири, а летом-осенью превратилось в повстанческую войну, так появились крупные соединения – партизанские армии, ветераны которых по окончании Гражданской войны не всегда подчинялись центральной власти. В результате проявился ещё один феномен – красный бандитизм. Читателям придется сделать усилие, чтобы разделить факты и нравственные оценки, которые дают нынешние авторы с высоты благосостояния и демократии XXI века.

Советская власть вела борьбу с отрядами красных бандитов иногда в судебном порядке, а иногда и с использованием вооруженной силы. В некоторых местностях эта опасность для советской власти даже считалась главной. Под суд шли, бывало, целые городские парторганизации, нарушившие общую политическую линию. Несколько месяцев шла чистка милиции, местных органов ЧК и РКП(б). Из партии были исключены более 8000 коммунистов, почти не было таких ЧК, из которых не изгонялись бы по нескольку членов за различные преступления и злоупотребления.

В «Исторической энциклопедии Сибири» объясняется состояние красного бандитизма в этот момент: «[Он] подпитывался антикоммунистическими заговорами, мятежами и партизанским движением, сопротивлением крестьян сбору разверстки и продналога. Пик красного бандитизма пришелся на лето-осень 1921: Красный бандитизм охватил почти все уезды Сибири. Особенно сильно поразил районы антикоммунистических восстаний и бывшего антиколчаковского партизанского движения…

Летом 1921 на Алтае [красный бандитизм] принял массовый характер из-за отмены продовольственной разверстки и внутриволостного перераспределения продовольственных излишков. Выражался в грабежах зажиточного населения и во внесудебных расправах как с реальными противниками коммунистического режима (заговорщики, повстанцы, партизаны), так и с политически пассивными слоями населения (крестьяне, сельская интеллигенция, специалисты) и даже отдельными представителями советской власти (сотрудники судебных органов). В 1921 г. стал одной из главных причин и факторов возникновения белого бандитизма» [689].

После завершения военной кампании против сил Колчака (начало 1920 г.) бойцы «красных» партизанских отрядов считали своим долгом разгромить и задавить носителей зла («гадов»), а также отомстить им за погибших и замученных. Они знали своих врагов и свои местности, поэтому были уверены, что враги притаились и готовятся нанести удар. Почти наверняка, что в то время в докладах ВЧК, Сиббюро и даже в дискуссии на Пленуме ЦК РКП(б) не был учтён фактор состояния психики этой массы людей, получивших культурную травму. Их ценности были гипертрофированы, а их цели – мессианскими. Но этого в ВЧК и ЦК РКП(б) не знали, хотя и чувствовали. Однако наша нынешняя беда в том, что ценное знание этой проблемы наши гуманитарии игнорируют – не знают и не чувствуют.

Надо учесть состояние людей, представляя себе революцию. Речь шла о квалифицированных рабочих, приверженных идеалам справедливости (стихийные социалисты), зажиточных семьянинах, религиозных христианах. Рациональными предпосылками объяснить их сдвиг нельзя. Эта историческая проблема актуальна и сегодня, и огромный опыт «обуздания взрыва» в русской революции 1917 года может оказаться весьма полезным.

После Октябрьской революции были надежды на формирование политической системы на основе коалиции с близкими социалистическими партиями и на удержание посредством компромиссов правых партий в рамках «холодной войны», без крупных вооруженных столкновений. Не получилось – интервенция вовлекла все силы Февральской революции в Гражданскую войну. Эта война принесла огромную разруху, бедствие для всего населения и массовую гибель – от военных действий, «молекулярного» насилия и, главное, от эпидемий. Главным источником бедствия было резкое ослабление государства. Через год стало очевидно, что материальные, людские и духовные ресурсы Белых армий иссякают, а Красная армия и ее потенциал растут. После распада Российской империи в 1917 г. в ходе войны русская Красная армия нигде не воспринималась как армия иностранная.

Сложное положение дольше сохранялось на обширных территориях в Сибири, на Украине и на Юге – там, где шла партизанская война или действовали сложившиеся после Февраля армии националистов. Распад империи породил межнациональные конфликты, они ударили и по русским. Эффективную защиту населению обеспечила именно сборка СССР – и модель государства, и межнационального общежития, и в целом человеческие отношения, а также советская Красная армия. Белые, следуя доктрине «единой и неделимой», не могли ни обратиться за помощью к просоветским группам трудящихся, ни вести реальную войну с буржуазной властью возникших антироссийских «независимых» государств.

Завершение войны сочеталось со сложными изменениями: демобилизацией армии (5,5 млн человек), выходом из «военного коммунизма», введением НЭПа, реабилитацией массы людей, прошедших через жестокую войну с соотечественниками – непосредственно или косвенно. Если представить объем и сложность работы проектирования и реализации всех этих задач, надо признать, что Советское государство, партия большевиков с их «попутчиками» и само советское общество проделали огромный и новаторский труд.

Белая армия действовала в России как армия завоевателей, и ее продвижение сопровождалось восстаниями (по словам историка белых А. Зайцева, издавшего в Париже большую книгу, вслед за белыми шла «волна восставших низов»). По выражению западных историков, в России тогда возникло «межклассовое единство низов», которые отвергли проект белых. Отвергли в целом, а не по мелочам и не из-за жестокостей и казней. Причина победы красных была в том, что белым становилось все труднее и труднее пополнять армию, и в 1920 г. число новобранцев в Белую и Красную армии находилось в отношении 1:5. Иными словами, красным крестьяне сопротивлялись намного слабее, чем белым. Под конец все силы у белых уходили на борьбу за самообеспечение – и война закончилась.

Говорили, что в России, а затем в СССР не было ничего общего между армянами, азербайджанцами и русскими, и их совместное проживание было не более чем паноптикумом. Но вот факты. В России проживали в начале XX века 1,5 млн армян, они и их потомки благополучно дожили до перестройки, создав сильное, вполне современное общество. В Турции жили 2,5 млн армян – они почти все были уничтожены и изгнаны или ассимилированы. Сегодня там их 100 тысяч, и они настолько утеряли национальное самосознание, что многие даже отрицали геноцид 1915 года. Совершенно ясно, что лишь «имперское» устройство России и СССР, именно присутствие русского народа как неявного арбитра («старшего брата») позволяло поддерживать равновесие между соседями на Кавказе – при всех неизбежных в столь сложной системе трениях.

В 1927 г. Комитет евразийцев в СССР объявил: «Кто такие евразийцы? Чего они добиваются? Евразийцы – это те, которым раскрылась Россия как особый культурно-исторический мир, это те, для которых Россия не просто государство, а шестая часть света, не Европа и не Азия, а срединный особый континент – Евразия со своей самостоятельной культурой и исторической судьбой. Всякое копирование западных форм жизни для России-Евразии противоестественно. Оно влекло за собой и будет влечь ряд потрясений…

Исходя из своеобразия евразийской культуры, евразийство и установило принципы своей социально-политической и экономической программы. Наилучшей государственной формой признается советский строй, освобожденный от коммунистической диктатуры. Советская система в ее действительном виде будет наилучшим образом обеспечивать народность власти, ее силу и выдвижение нужных людей. Сохраняется федеративное начало союза. СССР – братский союз народов, населяющих Евразию. Принципом его является наднациональный строй на национальной основе».

Географ П. Савицкий объясняет: «Своеобразная, предельно четкая и в то же время простая географическая структура России-Евразии связывается с рядом важнейших геополитических обстоятельств. Природа евразийского мира минимально благоприятна для разного рода “сепаратизмов” – будь то политических, культурных или экономических… Этнические и культурные элементы пребывали [здесь] в интенсивном взаимодействии, скрещивании и перемешивании. В Европе и Азии временами бывало возможно жить только интересами своей колокольни. В Евразии это если и удается, то в историческом смысле на чрезвычайно короткий срок… Недаром над Евразией веет дух своеобразного “братства народов”, имеющий свои корни в вековых соприкосновениях и культурных слияниях народов… Здесь легко просыпается “воля к общему делу”«[822].

Скажем больше: именно евразийский характер СССР делал каждую его часть «ни Европой, ни Азией», но синтезировал, соединял их культурные генотипы. А теперь в перестройке, может, охваченные «демократическим» угаром студенты или советники правителей в 1991 г., и не предполагали, что означает в реальности «слом евразийства».

Вспомните, что Средняя Азия – сложный этнический мир, сильное влияние клановых и родовых отношений всегда приводило к столкновениям и даже локальным войнам. Это прекратилось, когда среднеазиатские народы перешли «под руку» русского царя. Враждующие роды разъединялись русскими крепостями и гарнизонами, спорные участки отбирались в казну, слишком непримиримым князьям не продавали муку и т. д.

В этнический реактор были введены «охлаждающие стержни». Был выработан совместными усилиями изощренный механизм гашения конфликтов. В СССР это дополнилось посредничеством обкомов, премиями и орденами. Что произошло, когда все эти «стержни» были внезапно выдернуты, а армейские гарнизоны стали, соблюдая нейтралитет и суверенитет, безучастно взирать на уничтожение детей и стариков? Целые области оказались выброшенными из цивилизации и поставлены на грань уничтожения.

В 1992 г. Государственный комитет по национальным отношениям России представил в Верховный Совет РСФСР проект Концепции национальной политики. Председателем Комитета был директор Института этнологии и антропологии РАН В. А. Тишков, лидер той части российских специалистов в области этнологии, которая работала в русле конструктивизма. Он же был и руководителем разработки проекта Концепции.

Палата национальностей Верховного Совета РСФСР (в лице ее председателя Р. Г. Абдулатипова) поручила Аналитическому центру РАН по научной и промышленной политике провести экспертизу проекта Концепции. Эту работу мы и проделали, дав в общем отрицательное заключение. На наш взгляд, смысл Концепции сводился к тому, чтобы произвести в Российской Федерации радикальный демонтаж реально сложившегося способа межнационального общежития и перейти к модели, которая была выработана в Западной Европе в XIX в. В ситуации кризиса начала 90-х годов этот проект представлялся не просто утопией, его разрушительные последствия было трудно предсказать.

Палата национальностей этот проект Концепции отвергла. Экспертное заключение нашего Аналитического центра представляет собой объемистый документ, но на его основе тогда была написана журнальная статья.

Авторы Концепции избегали анализа национального устройства СССР, а без понимания того, что разрушается, невозможно избежать катастрофы, это все равно что разрушать бомбу ударами молотка. Ругань не только не заменяет анализа, но и обостряет противостояние, ибо всем очевидно, что в СССР народы жили, а в результате разрушения союза начали переживать бедствие, а иногда и воевать.

Отказываясь признать этот факт и извлечь из него урок, политики делают себя заложниками развитого в ходе перестройки цепного процесса распада и конфликтов, который Россия вполне могла бы остановить. Из сугубо конъюнктурных (и уже устаревших) соображений документ одобряет выбор революционного разрушения вместо эволюционного реформирования государства.

В документе говорится: «Национальные движения сыграли позитивную роль в разрушении тоталитарных структур и в демократических преобразованиях». То есть никакого стремления хоть в будущем дистанцироваться от разрушительных сил и перейти к собиранию Концепция не обнаруживает. Внутренне противоречивые призывы «найти формулу демократии на языке культурной традиции» абсолютно фальшивы, ибо разрушение СССР с использованием радикальных националистических движений означало полный разрыв с культурной традицией.